Мирон смотрит на Славу, хочет дотронуться до его плеча, но тот отскакивает, как ошпаренный.

— Лучше бы ты ещё раз солгал, — нервно тянет Карелин, отходя от Мирона. — Ты ведь говорил мне, что хочешь убить Дракона, что у тебя с ним свои счёты!

— У меня с ним столько счетов, что за всю жизнь не расплачусь, — кивает Фёдоров в ответ. — Он столько всего сделал мне...

— Тебе?! — удивлённо то ли переспрашивает, то ли восклицает Слава. — А сколько всего сделал ты, ящерица с куриными крылышками?

— У меня красивые крылья...

— И ты думаешь, что это меняет суть проблемы?

Мирон знал, что он виноват. Виноват непростительно сильно. Слава так долго хотел убить Дракона, он собирался помочь ему, ну, обещался. А сейчас Карелин знал, кто всё это время был Драконом на самом деле.

— В ту ночь... ночь нашего знакомства, — нервно тянет Мирон, точно пытаясь оправдаться, — я думал убить тебя. Я не боялся, ты бы не вычислил, что я и есть Дракон. Но это была бы показательная казнь для верхушки — я бы оставил им письмецо, что не надо пытаться избавиться от меня.

Слава улыбается почти ехидно, он складывает руки на груди, разглядывая Фёдорова. «Я думал убить тебя». Ничего такое оправдание тому, что врал всё это время! Нагло врал! И хотел прикончить.

— Так за этим ты меня к себе в квартиру притащил? Да? — нервно спрашивает Слава. — Думал, что в доме свидетелей не будет? А потом сжалился над идиотом, который не отличил ящик Пандоры от коробки с нитками?

— Нет, я притащил тебя домой, потому что уже передумал убивать, — отрицает Мирон.

— Почему ты передумал, Мирон?

Слава ждал смазливого признания в любви с первого взгляда, что он посмотрел на него беспомощного и сразу всё понял! Вот это было бы извинение. Хотя бы лишний раз подчеркнул важность Славы. Показал бы, почему ему нужно остаться здесь, а не бежать от убийцы со всех ног.

— Твоя метка проклятого, — отзывается Мирон. — У них на то и был расчёт: Дракон убьёт мальчишку и станет проклятым. Так ведь проще его вычислить, — начинает Фёдоров заученную тему.

— И всё?

Ну да. Слава-то сейчас не поверит ему. Даже, если Мирон скажет, что трава зелёная, он пойдёт проверять. Доверие Фёдоров умудрился подорвать капитально, конечно. Буквально в ноль.

— Нет, — отзывается Мирон. Может, если дать ему больше правды, то факт лжи хотя бы немного, но сгладится?

«Ну сейчас точно про любовь будет!», — думает Слава. А Фёдоров забирает свои костыли, забыв о не перевязанной ране. Он подходит ближе к Карелину.

— От тебя несло магией, — честно признаётся он. — Я сначала думал: не удивительно, бастард белых магов. Но потом дошло, что несёт только от твоей метки, — говорит он, прикасаясь к местечку, где у Славы был незамысловатый рисунок на коже. Карелина обожгло. Он нервно попятился к стене.

— Понятное дело, она же заколдованная, — он старается говорить невозмутимо, но каждая фраза слышится ещё более нервно, чем предыдущая.

— Я бы влепил тебе тройку с минусом за знания, — недовольно бурчит Мирон. — Это моя родственная магия. Её накладывали мои предки.

Комната погрузилась в тишину. Фёдоров больше не пытался коснуться Славы. Кажется, так он чувствовал себя в безопасности. Хотя хотелось! Обнять его, прижать к себе, объяснить, что рядом с ним ему было нечего бояться, что Мирон остаётся Мироном. Ничего не изменилось.

Но для Славы изменилось всё. Он знал Фёдорова совсем другим. Он не был в курсе огромного куска его личности, не знал, что именно он, человек, которого Слава любит, держал в страхе весь изнаночный мир. Карелин вздрогнул. От неловкого вздоха что-то врезалось в легкие, причиняя адскую боль. Его так не мучала даже метка.

Неприятное чувство из живота поползло вверх, застревая в горле неприятным комком. Славе казалось, что он прямо сейчас расплачется от разочарования, от своей беспомощности.

— Когда старый маг учил меня, он удивлялся, насколько же я сильный тёмный маг для того, чья мать была простым человеком. Потрясающая ошибка природы! — медленно объясняет Мирон. — Но моя мать не была человеком. К той женщине меня просто подбросили. Мои родители, Слав, мои настоящие родители — это первые тёмные маги. Во мне кровь Пифона. Именно поэтому я могу пить его кровь. Именно поэтому я дал её тебе, когда тебя ранил Белый Круг. Твоя метка напрямую связана с Пифоном, — тихо рассказывает маг. — Пока она на тебе, его сила не причинит тебе вреда.

Слава был потрясён. Так значит, метка на его теле не была бесполезной. Боль, которую она приносит, это не только наказание за грехи предков. Это неспособность обычного человека выдержать демоническую силу, которую метка в себе несла. Как карта памяти на электронных устройствах.

— Вот почему ты ослабил её боль без последствий для себя, — заключает Слава. — Для других нерушимо, но так как эта херня связана с твоим папашей, ты мог влиять на нее, — догадывается он.

— Абсолютно верно, — кивает Мирон.

— Так значит, — продолжает Слава, — ты можешь её снять?

Мирон ухмыляется. Какая же у него очаровательная улыбка. И не скажешь, что напротив стоит чудовище.

— Могу, — подтверждает Мирон. — Но не буду, — поспешно отрезает он. — Она — моё единственное доказательство, что власть по праву моя. Я не узурпатор, я законный наследник.

Слава готов рассмеяться сквозь комок в горле. Так много говорил о любви, чтобы что? Чтобы вызвать доверие? Чтобы глупый смертный мальчик никуда не убежал? Остался привязанным к Мирону в надежде на взаимные чистые и светлые. И получал же их. Получал поцелуи, нежность и страсть. «Сука», — ругается про себя Слава.

— Какая же ты мразь, Янович, — не выдерживает Карелин, высказывая свою ненависть прямо в лицо. — Ты ублюдок.

Всё это — ради власти. Мирон всё делал, чтобы сохранить жизнь Карелина, не из-за любви! Он просто хотел сместить Круг, занять своё «законное место» на престоле. Недоделанный император! «Сука, сука, сука», — скандировал внутренний голос.

«Мне похуй, мне похуй на него», — пытался убедить себя Слава.

— Ты любишь эту мразь, так что не возникай, — Мирон честно пытался перевести всё в шутку.

Для Славы это прозвучало, как удар под дых. Вот тот самый удар в спину! Вот тот самый кинжал! Никому нельзя было доверять в изнанке! Надо было сидеть дома, пить травушки, пока смерть и за ним бы не пришла. Так бы всё и закончилось — все эти проклятые. Слава Мирона любил. Искренне! Со всей душой старался заботиться о нем. А что делает Фёдоров? Просто манипулирует его любовью.

— А ты хоть кого-нибудь любишь? — спрашивает Слава.

Его голос полон разочарования. И в Мироне, и в себе, и в мире. Всё, что он знал, всё, что он любил, покинуло его. Предало его. Исчезло из жизни, буквально прошло навылет, оставляя мерзкие, гнилые кровоточащие дыры. Гнилые, как человек, которые их оставил. Как человек, стоящий напротив.

— Себя, — Мирон пытается выдать это с улыбкой, но Славе больше и не требовалось доказательств.

Глаза Карелина за секунду стали стеклянными. Точно он игрушка. Да, просто кукла. Игрушки ничего не чувствуют, поэтому они классные. Слава оказался гребанной марионеткой в руках Дракона. Слава оказался просто необходимым и, черт, выполненным пунктом его грандиозного плана по захвату власти, обретению былого могущества.

Заметив обиду в глазах Славы, Мирон быстро понял, что вопрос был серьёзным. Он осторожно подходит ближе, опираясь на костыли, не давая Славе развернуться и уйти. Карелин не просто уйти хочет — убежать. Только ноги ватные. Ноги не слушаются.

— И твои глаза, — тихо добавляет маг, но было уже слишком поздно для таких разговоров. — Замечал, что я при тебе не снимаю перчатки? — пытается напомнить Мирон с виноватой улыбкой. — Просто, когда ты дотрагиваешься до меня...

Мирон срывает с руки перчатку, а другой осторожно касается руки Карелина. С пальцем хлынул поток золотых искр.

Маги не умеют контролировать сильные эмоции. И разве нужно что-то большее для подтверждения его любви? Славе теперь нужно.

Мирон тянет его на себя, и Слава подчиняется, как безвольная кукла. Просто следует туда, куда тянут. Разве не этого Мирон хотел от него? Разве не для этого было всё произошедшее? Безвольное подчинение — осуществление дурацкого, мерзкого плана. Плана, который, на радость Мирона, почти увенчался успехом. Плана, который, на горечь Славы, разрушил его жизнь.

Мирон целует его, придерживая только один костыль. Свободной рукой он держит Славу за щеку, притягивая к себе. Не отпускать. Вложить всю свою нежность, все свои чувства.

— Не прикасайся ко мне, — сквозь боль цедит Слава, отталкивая несильно Мирона от себя.

А Мирону кажется, что Слава переломал ему все кости. «Не прикасайся ко мне», — зудит в голове. «Ты чудовище», — вторит голос матери.

— Что? — непонимающе переспрашивает Фёдоров, пытаясь схватиться за Славину руку. Хоть бы ещё секунду!

— Не смей трогать меня, — почти истерично выдаёт Карелин, вырывая руку из цепких пальцев мага. — Ты погубил столько жизней! Да ты... ты.. ты настоящее чудовище!

И Слава несётся прочь. Мирон пытается успеть за ним, хромая на одиноком костыле. Да даже по подъездной лестнице старается быстрее спуститься!

— Слава, стой!

Он почти молит, кричит, когда между ними увеличивается расстояние. Слава уже на пролёте, а Мирон только преодолел одну третью лестницы.

И Слава застывает. Как вкопанный застывает. Гребанная марионетка в руках мага! Сделал всё, чего от него хотели. И продолжает делать. Даже сейчас!

— Ты врал мне, Фёдоров! Ты столько времени бессовестно врал мне! Дракона убить хочешь, да? Ну так вперёд, это тебе явно по силам, — злится тот, когда Мирон почти поравнялся с ним на лестнице. — Для чего я тебе нужен? Про любовь будешь мне рассказывать? Да ты ведь просто не умеешь любить! Монстры не умеют чувствовать!

— Да с чего ты взял, что я монстр? Я бы никогда не причинил тебе вреда, —оправдывается Мирон.

— Ты хотел убить меня!

— Но не стал же...

— И что мне теперь? В ноги упасть? Благодарить, что сохранил мне жизнь? — из глаз Карелина брызнули слёзы, но голос звучал злее и злее. — Какой же ты неблагодарный ублюдок! Я был готов умереть за тебя, я...

— Да что меняет то, что я могу превратиться? Я же не наврежу тебе!

— То, что ты врал мне всё это время. Каждый божий день! Ты постоянно врешь, ты постоянно юлишь и придумываешь что-то. Мы договаривались, что больше никакой лжи!

— Но я ведь ни разу не навредил тебе!

— Ты мне уже навредил, — холодно отзывается Слава, бегом спускаясь по лестнице вниз.

Мирон пытался остановить его — звал, кричал, просил. Но Карелин так и не остановился. «Монстр», — звучало его голосом в голове Фёдорова.

— Что же я за чудовище, — обречённо проговорил маг, опускаясь на пол.

Мирон импульсивно отбрасывает от себя костыль, оставаясь на холодном кафельном полу подъезда. Он тянет здоровую ногу к себе за коленку, прячась за неё от всего мира, как в детстве. Он лбом упирается в ногу, стараясь скрыть своё лицо от света. Он снова плачет. Так же горько, как и много веков назад. Он снова разочаровал тех, кого так искренне любил.

Фёдоров бессильно поднимает глаза к потолку, пытаясь найти в лампочке хоть что-то. Знак, символ, сигнал. Но в ней совершенно ничего нет. Как бы сильно ни хотелось, она оставалась самой обычной лампочкой.

«Дракона убить хочешь, да? Ну так вперёд, это тебе явно по силам», — раздаётся в голове Славиным голосом.

— Я ненавижу тебя, — говорит Мирон, прикасаясь запястьями к вискам. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

Сквозь боль он подтягивает и больную ногу к туловищу, пряча лицо в коленях.

— От тебя одни проблемы. Ты принёс мне столько боли, — тихо жалуется Мирон, вытирая ладонями слёзы с щёк. — Ты всё испортил.

«Возможно, тебе было бы проще, пойми ты наконец, что я — это ты», — подводит итог в голове ненавистный голос. Он продолжает: «Мы — одно целое, Мирон».

— Нет, нет и нет, — часто замотал головой Фёдоров. — Я не хотел тебя. Я не выбирал тебя. Я не хотел быть тобой.

«Никто никогда не выбирал, кем ему рождаться», — заявляет голос в черепной коробке. «С чего ты взял, что ты особенный?»

Как же сейчас хотелось, чтобы Грааль был цел. Мирон бы выпил из него. Выпил бы ангельскую кровь, призвав тех, кого необходимо. Сделал бы всё возможное, только бы вернуться к обычной жизни без последствий. Он бы тогда сказал Славе, что он больше не Дракон. И тот бы тут же вернулся! И больше не уходил. Он бы перестал быть чудовищем, теряющим всё, что ему дорого.

Из-за закипевшей внутри злобы Мирон локтем разбивает окно парадной, впуская прохладный уличный воздух. Он крепко жмурится, дабы вновь не показать миру уродливые грязно-желтые глаза со змеиным зрачком.

Костыль так и оставался лежать на пролёте ниже. А Слава давно уже сбежал из этого дома в неизвестном Мирону направлении.

— Ты бы смог вернуть Славу? — тихо спрашивает Мирон у рёва внутри, но тот лишь издевательски молчит в ответ. — И какой от тебя вообще толк? Только сжигать всё и умеешь.

Магия ведь умеет преобразовывать и разрушать всё вокруг, а не созидать. Кажется, как и жизни своих обладателей.

Слава пытается набрать в грудь побольше воздуха. Город точно потускнел за секунды. Как будто весь свет, все сияющие огонёчки выключили. Только темнота запутанных улиц. И куда идти? С психу Слава пинает лужу. Брызги стремятся вверх, чтобы потом осесть на одежде Карелина. Потрясающе. Теперь ещё и изгваздался.

Куда ему идти? Может, стоит вернуться обратно? Там безопасно. Мирон ведь правда ни разу не ранил его...

Нет. Он постоянно лгал. Он хотел убить его. Он отказался снимать с него метку, потому что она нужна для его плана! Слава ему целиком был нужен для свержения Круга. А он-то, дебил, вообразил себе! Старость свою рядом с Мироном! Когда уже тот будет вынужден ухаживать за ним! Они могли бы взять ребёнка на воспитание — кого-то, кто остался без родителей на развернувшейся резне.

Недалеко шумели машины. Куда ему идти? Денег не было. Адреса Светло он тоже не знал. Даже если бы удалось поймать попутку, его буквально некуда везти. Ночевать на улице?

Он обменял всё, что у него было, на Мирона. Он променял свою обычную бедную жизнь с болью на мага, вравшего ему всё это время. Клялся в любви, лишь бы Слава не сбежал обратно! Столько всего было... и всё разбилось. Мирон отобрал у него жизнь. Ту, что теплится внутри каждого человека. Мирон забрал у него всё.

— Гуляешь один? — спросил мягкий тембр у него за спиной. Слава не знал, кому принадлежал этот голос.

— Проваливай, — отмахнулся Карелин. — И без тебя тошно. Я проклятый.

— Я знаю, — повторил голос, и это заставило Славу обернуться. Вампир. Будет угрожать, что выпьет не до конца?

— Тогда ты знаешь, что Фёдоров оторвёт за меня голову, — отчеканивает Карелин. Хоть какой-то был прок от этого несчастного лгуна! Его имени боялись. Ну, во всяком случае, Светло так уже отпугивал от Славы вампиров.

— Нет, — заговорщически произносит вампир. — За тебя он отдаст то, что нам нужно.