Слава искренне ждал момента, когда они останутся вдвоём. Когда не будет никого, кто мог бы им помешать. Когда Мирон возвращается в комнату, прихрамывая, но без трости, Слава расплывается от нежности: перед ним его самый родной человек. Совершенно простой, домашний. От него за километр ощущается уют и тепло, обволакивающее всё сильнее с каждым его шагом.

Мирон снова садится рядом, ласково целуя своего глупого смертного мальчика в висок. Он обнимает его крепче, пряча лицо в шее. Слава осторожно поглаживает его по спине — каждое движение словно кричит: «Я рядом, и вместе мы со всем справимся». Ласка звучала громче таких нужных слов. Карелин словно выводил на коже: «Ты не один». Пусть его поглаживания и были коротким путём от шейных позвонков до копчика и обратно.

— Я люблю тебя, — нежно отзывается Фёдоров, преобразуя чужие движения в слова.

Слово на букву «л» уже и не казалось таким страшным. Мирон понимал, что сейчас его никто не ударит просто потому, что он любит. Фёдоров наконец дошёл, что сила не только в его боли.

Боль разрушает. Она разбирает на кусочки не только всё вокруг, но и своего носителя. Сила, рождённая болью, сжигала деревни и людей заживо. А то, что дало ему любовь, было способно созидать.

Мирон никогда не забудет поющее чувство в груди, когда голубка не умерла. Когда она взмыла вверх, продолжая танцевать, а не упала замертво после трёх па. И всё это благодаря Славе!

Фёдоров крепко сжимает чужую ладонь – так сильно, что Слава чувствует тепло его кожи даже через перчатки. Он улыбается, поймав тёплый взгляд Славы, а потом снова взмахивает рукой. Из ладони мага вырываются бабочки — тепло-оранжевые и ярко-синие.

Карелин отводит взгляд от лица Мирона, с восхищением цепляясь глазами за бабочек.

— Они цвета твоих глаз, — с улыбкой подмечает Слава, разглядывая сапфировые крылышки бабочек.

— У меня такие красивые глаза? — тихо спрашивает Мирон, удивлённо поглядывая на Карелина.

— Просто потрясающие, — честно выдаёт Слава, поворачиваясь обратно к Мирону.

У Карелина аж дыхание перехвалило! Мирон был до одури красивым. И глаза его синие-синие так нежно сияли, забирая всё внимание. Слава сам подаётся вперёд, осторожно касаясь губами чужих. Он укладывает руку на чужой затылок, прижимая Мирона поближе к себе.

Дракон с лаской отвечает на поцелуй. Рука скользит к спине Карелина, а ладонь правильно укладывается между лопаток. Славу всегда хотелось притянуть поближе, ещё ближе, даже когда казалось, что между ними уже совершенно нет никакого расстояния.

Холод кожаной перчатки, схватившей за локоть, отрезвляет не хуже ведра воды, вылитого на голову. Слава отрывается от Мирона, внимательно разглядывая его лицо: довольный, даже счастливый, и расслабленный.

— Сними ты эти перчатки, — просит Карелин. — Я хочу чувствовать тебя, — уверенно говорит он.

— А если обожгу?

— Ничего страшного, — отмахивается Слава. — Женя много всего оставила, чем-нибудь вылечим.

Фёдоров довольно улыбается. Он стягивает с рук перчатки — Слава только лишь диву даётся, насколько у него плавные и отточенные движения. Мирон прикасается к чужой шее. Карелин чувствует, как от его пальцев за шиворот бегут россыпью золотые искры. Щекотно, но совершенно не жжется.

Мирон возвращается к чужим губам в настойчивом поцелуе. Слава лишь тихо охает, когда рука пролезает под его кофту, поглаживая низ живота. Мирон скользит к позвоночнику, перебегая пальцами к рёбрам и переходя к груди, укладывая ладонь на солнечное сплетение. Карелин вздрагивает — вслед за рукой Фёдорова бежали и крупные зерна мурашек.

— Ты, — тихо шепчет Слава. — Ты совершенно не жжешься.

— Правда? — удивлённо спрашивает Мирон.

Фёдоров стягивает с проклятого кофту. На бледной коже не было ни одного следа от огня: даже малейшего ожога, хотя искры привычно сыпались с пальцев. Зато метка сияла ярче. Кажется, именно она сейчас не давала никак ранить Карелина.

Мирон улыбается. Он вновь льнёт к чужим губам, но с куда большим напором. Слава тихо ахает в поцелуй, цепляясь за плечи мага в поисках хоть какой-то дополнительной опоры. Замешкавшись, Карелин только через пару секунд отвечает на поцелуй, позволяя Фёдорову прильнуть ещё ближе. Слава забирается на кровать глубже, продолжая сидеть, но разводя ноги пошире.

Мирон улыбается, следуя за ним. Он устраивается между разведённых ног, продолжая целовать Карелина. От губ Фёдоров скользит ниже, покрывая поцелуями скулы и подбородок Славы. Тот громко выдыхает, стоило Мирону спуститься ещё ниже — к шее. Под ласками тело Карелина превращалось в податливый пластилин. Если правильно прикоснуться, он уже выгибал спину, стараясь соприкоснуться телами.

Руки Карелина спадают с чужих плечей к спине. Только он не гладит её — цепляется, как за последнюю связь с реальностью. Мирон чувствует, как на его спине появляются маленькие царапинки от цепких пальцев Славы.

— Царапаешься? — с ухмылкой спрашивает он, обжигая дыханием шею.

— Я? — неловко переспрашивает Слава. — Я... я.. так надо, — отзывается он.

Карелин был без понятия, почему «так надо» и зачем «так надо», но это было единственным, что он смог придумать и произнести. Мирон улыбается, покрывая поцелуями плечи и ключицы. Ещё чуть-чуть и он не выдерживает — сильнее нажимает на чужие плечи, роняя Славу на спину. Карелин вновь охает, немного выгибаясь в спине навстречу рукам.

Стоило Мирону чутка отвлечься на его черты лица, как Слава уверенно опрокидывает его на себя, забираясь руками под рубашку, пальцами пробегаясь по рёбрам. Карелин совершенно забывает, что пуговицы необходимо расстёгивать. Он просто тянет рубашку вверх, стягивая её с Мирона, а пуговицы разлетаются по кровати или летят на пол. Следом за ними на паркет отправляется и рубашка. Слава тянется, чтобы прикоснуться губами к бледной коже, но Мирон вновь напирает, давя на плечи. Карелин оказывается буквально пригвожденным к кровати.

Фёдоров возвращается к его лицу, кусая Славу за нижнюю губу. Прежде чем Слава успевает возмутиться, Мирон вновь утягивает его в поцелуй. Рука уверенно скользит к бедру, сильно сжимая ягодицу. Когда Слава начинает постепенно растворяться в поцелуе, раздаётся звук шлепка. Карелин вздрагивает — резкая боль мгновенно сменяется наслаждением, а по коже бегут мурашки от россыпи поцелуев по ключицам и солнечному сплетению.

— И такому учат в шестнадцатом веке? — недоверчиво спрашивает Карелин.

— Век Грозного, — ухмыляется Мирон, напоминая, а затем оставляет ласковый, невесомый поцелуй за ушком Славы.

— Точно, — тяжело выдыхает тот, когда рука мага сжимает причинное место через ткань джинсов. — На кол...

— Тебя, — улыбнулся Мирон, прикусив мочку и немного потянув её вниз.

Карелин торопливо помогает Мирону стянуть с себя штаны сразу с бельём, и сам старается лишить Фёдорова последних лишних элементов одежды.

Голос разума противно начинает перечислять причины, почему это не лучшая идея, почему Мирону нельзя доверять. Но Карелин трясёт головой, прогоняя такие мысли. Освобождение от них приходит секундно — Фёдоров всего лишь сжимает его член, большим пальцем проводя по головке.

— Сука, — тянет Карелин, тяжело втягивая воздух через зубы.

— Славушка, — заговорщицки тянет маг, — мы ещё даже не начинали.

Сказать, что Карелин в шоке — ничего не сказать. И это тот самый маг родом из шестнадцатого века! С его «просить руки у родителей», с его манерами и с его смущением от некоторых слов. Оказывается, всё это покидало разум Мирона, стоило дверям в спальню плотно закрыться.

Карелин охает, когда маг взмахивает рукой. В ней оказывается удавка с небольшим поводком: чем сильнее потянешь — тем тяжелее будет дышать.

— Ты точно из шестнадцатого века? — уточнил с легкой улыбкой юноша.

— Я просто стараюсь соответствовать своему молодому человеку из двадцать первого, — объяснил Фёдоров, старательно пряча ухмылку с лица.

А Слава-то думал, что их первый раз со связыванием был верхом фантазии и разврата для Мирона! А тут он уверенно цепляет на шею Славы ошейник. Тот почти сразу пытается вцепиться в губы мага для поцелуя, но тот лишь властно тянет поводок, немного придушивая Карелина.

Проклятый хватает ртом воздух, мгновенно забывая про свою затею. Мирон ласково смотрит, поглаживая тыльной стороной ладони лицо Карелина. Дышать становится намного легче. По взгляду Фёдорова ясно — тот сейчас с ума сойдёт от нежности и любви. В Славе нет и грамма сомнения, что Дракон просто не сможет причинить ему вреда.

— Какой же ты красивый, — восхищается Фёдоров, касаясь губами кончика чужого носа.

— Если так, — нервно выдыхает Карелин, — поцелуй меня.

Мирон улыбается. Он касается чужих губ своими, постепенно углубляя поцелуй. Но стоило Славе попробовать ответить, как Мирон снова немного оттягивает поводок, за что Карелин его незамедлительно кусает за губу. Фёдоров же продолжает целовать своего глупого смертного мальчика, опускаясь всё ниже строгой дорожкой поцелуев.

Язык проскальзывает по стволу, а затем ласково, но уверенно бежит по головке. Стоило Карелину издать слабый стон удовольствия, подаваясь бёдрами вперёд, как Мирон потянул за поводок сильнее, лишь через время ослабляя его, усиливая удовольствие. Карелин крепче, до побелевших костяшек, сжимает простыню.

Когда Мирон осторожно надавливает на анус, взмахом руки притягивая смазку из тумбочки на кровать, Карелин понимает, что это будет долгая ночь. Долгая ночь, полная удовольствия.

Ночь была долгой, кажется, для всего города целиком. За окнами ярко мерцали жёлтые огни фонарей, замирая на окнах грязными пятнами.

Ваня разливает по бокалам красное сухое вино, пока гепард с ногами забирается на кресло, поглядывая за своим возлюбленным. Евстигнеев подаёт ему бокал, несильно чокаясь с ним своим.

— За долго и счастливо, — тихо проговаривает Ваня.

— За долго и счастливо, — отзывается Светло, делая пару мелких глотков.

Ване было спокойно, что камбион рядом с ним. Намного спокойнее, чем быть в такой день рядом со стаей. Конечно, после смерти родителей именно она стала его новой семьей. Но сейчас гепард чувствует, что его настоящая семья — Евстигнеев. По крайней мере, он не обязывает делать его то, чего ему не хочется, и поддерживает абсолютно во всем, без всяких оговорок, обычно присущих стае. Иногда Светло казалось, что Ваня вообще единственный, кто понимает его так, как нужно.

— Мы собираемся ворваться в логово Круга, — тяжело вздыхает Ваня, опуская голову на спинку кресла. — Это почти подписать себе смертный приговор!

— Ага, — кивает Евстигнеев. — Мы себе его подписываем регулярно, пора бы уже привыкнуть, — пожимает плечами он. — Не беспокойся лишний раз, пожалуйста, — продолжает камбион, — у нас нет вариантов, кроме как выжить.

— Будто Круг или демоны будут волноваться о наших вариантах, — отзывается Ваня. — Либо ты, либо тебя, — тяжко вздыхает он. — Хоть стая Дракона поддерживает. Будем там не одни. Может, кто-то из других кланов не откажется поддержать Дракона... будут ещё и вампиры.

Евстигнеев тяжело вздыхает, плюхаясь на пол рядом с креслом Вани. Камбион осторожно целует костяшку среднего пальца Светло, а затем уютно устраивается, укладывая свою голову на чужую ногу. Он прикрывает глаза, стараясь расслабиться.

— Я не хочу о завтра, — признаётся Ваня. — Я хочу о сейчас.

— А что сейчас? — удивлённо спрашивает гепард, опуская взгляд.

Светло делает ещё один глоток вина, запуская руку в темные волосы. Он ласково поглаживает камбиона по голове, прислушиваясь к его ответу.

— Ты, я, вино и спокойствие, — напоминает Евстигнеев. — Вот прямо сейчас же хорошо. А завтра... завтра сделаем всё, чтобы не умереть.

— Если ты хоть на секундочку допустишь мысль, что можешь умереть, — начинает Светло, — я сам тебя на кусочки порву! Даже не сомневайся, полетят клочки по закоулочкам, — фыркает гепард.

— Я уже пообещал, что не умру, — вздыхает Ваня. — Ничего со мной не случится. Это же я. Меня почти спалили, но вот же, живой сижу.

— Ещё бы ты не сидел здесь живым, — даже немного раздраженно выдаёт гепард, сильнее сжимая чёрные прядки между пальцев. — Я бы нанял кого- нибудь, чтобы тебя воскресили, и сам бы прибил, — вновь фырчит он, напоминая о своей принадлежности к семейству кошачьих.

— Да брось, — вздыхает Евстигнеев. — Всё со мной будет хорошо, — уверенно заявляет он. — После всех заварушек у нас с тобой много планов... сходить на могилу к твоим родителям, а потом уехать в отпуск. Только вдвоём, безо всяких изнаночных бзиков. Как нормальные люди, — уверенно предлагает Ваня. — А потом... а потом вообще займёмся твоим переездом ко мне, — заявляет камбион.

— Всё настолько серьезно? — улыбается гепард, отставляя бокал вина. Ваня нависает над головой камбиона с кресла, тянется сильнее, чтобы коснуться губами чужих.

— Удобно целоваться вниз головой? — с улыбкой уточняет Ваня.

— Есть в этом что-то оригинальное, — со смешком заявляет Светло, оставляя поцелуй на кончике носа камбиона, а затем уверенно возвращается в прежнее положение, продолжая поглаживать своего возлюбленного по голове.

Евстигнеев улыбается, удобнее устраивая голову на чужих ногах.

— Знаешь, зато нам будет что рассказывать в барах на старости лет, — улыбается Ваня. — Не только про поцелуи, но и про все эти приключения, борьбу с Кругом... мы ведь прямо сейчас творим историю.

— Мне больше нравится история из чужих уст, чем перед собственными глазами, — отзывается Светло, продолжая поглаживать Ваню по голове. — Безопаснее, знаешь ли.

— Никто никогда не был в безопасности в изнанке, — напоминает камбион.

— Я знаю это, — отзывается гепард. — Я уже потерял родителей, я не хочу потерять и тебя.

Евстигнеев на это поворачивается лицом к Ване, поднимаясь на колени перед Светло. Он тянется за ещё одним поцелуем, поглаживая гепарда по бочкам.

— Не потеряешь ты меня, — напоминает Евстигнеев, — никуда я от тебя не денусь. Всё, приклеился, — посмеивается он. — А ты ко мне приклеился? — немного скромно спрашивает Ваня.

— А то, — кивает Светло. — Иначе бы не волновался, что с тобой может случиться. Ты от меня никуда не спрячешься, очень уж острый у меня нюх!

Гепард показательно втягивает побольше воздуха через нос, прильнув поближе к Ване. Он тепло улыбается, слыша чужой аромат.

— Да я даже пытаться не буду, — уверенно кивает камбион. — Ты единственный, кто заставляет меня чувствовать. Я никогда про это не забуду, я никогда это не профукаю.

— Я тебя тоже, — тихо отзывается Ваня.

Евстигнеев улыбается. Фраза была потрясающей, позволяющей сказать сразу несколько важных вещей — «Я тоже тебя люблю», «я тоже тебя никогда не профукаю».

Вино продолжало наполнять бокалы, стрелки на циферблате бежали вперёд. Время, к сожалению, не могла замедлить никакая магия.

Мирон знал об этом лучше всех. И он был крайне этим не доволен. Сейчас он хотел бы замедлить время — остановить тёплое мгновение. Слава лежит у него на груди, совершенно доверчиво. Он только лениво кутается в одеяло, накрывая время от времени и Мирона, боясь, что тот замёрзнет.

Ох, его глупый смертный мальчик! Разве может замерзнуть человек, по венам которого течёт огонь?!

— Что ты чувствуешь? — тихо спрашивает Мирон, целуя Славу в макушку, крепче прижимая к себе.

— Что я очень тебя люблю, — часто кивает Карелин. Он немного потягивается, оставляя поцелуй на скуле Славы.

— А ещё? — тихо спрашивает Фёдоров. — Про доверие и...

— Я стараюсь, — отзывается Слава. — Моментами меня посещают дурные мысли, но я очень стараюсь их не слушать. Они глупые, мысли эти. Я просто... просто стараюсь вспоминать, как ты всегда боялся причинить мне боль. Это, если честно, успокаивает.

Фёдоров понимающе кивает. Сам дел натворил. Славе же он был безмерно благодарен, что тот старается простить его. А уж взрастить доверие вновь — это их общая задача.

— Я никогда не перестану пытаться, — неожиданно продолжает Слава. — Я просто знаю, что сильнее я никогда не влюблюсь. Это знаешь... как будто ты — это моя судьба, — тепло произносит он с еле заметной улыбкой.

— Я знаю, что именно ты — моя судьба, — подтверждает Мирон. — Только с тобой моя магия умеет созидать. Такое... такое вообще встречалось всего лишь в паре книжек. Кто-то говорил, что это вымысел. Но бабочки и голубки... они были живыми! Значит, это то самое, — продолжает маг. — Та самая настоящая любовь!

Слава тепло улыбается. Ему невообразимо приятно, что Мирон так стремится к созиданию, а не разрушению именно после встречи с ним.

— Только... только ты, пожалуйста, постарайся завтра не пострадать, — тихо просит Слава. — Я... я не хочу тебя терять, что бы ни было. И ещё кое-что... если Пифон не захочет что-то делать с твоей долгой жизнью, то черт с этим! Не получится вместе быть всю жизнь, так и отведённых мне лет будет достаточно. Не рискуй только собой!

— Слава-Слава, — нежно тянет Мирон. — Я не смогу рисковать тобой, а собой... если придётся, то придётся. У страшных и ужасных Драконов не всегда счастливый конец.

— Ты не страшный и ужасный, — произносит Слава, сам не особо веря, что говорит это. — Ты человек, который испугался, что сделает мне больно. Ты человек, который спас меня от вампиров. Ты... ты просто мой человек. Мой любимый человек. Без всяких «страшный» и «ужасный».

Мирон шумно выдыхает. Эти слова были самым необходимым из того, что он мог бы желать услышать от Славы. Он не страшный и ужасный. Он любим и нужен. И Карелин сам это только что признал вслух!

— Слав, — тихо зовёт Мирон. — Я сделаю всё, чтобы у нас было долго и счастливо, — уверенно заявляет он.

***

Утро начиналось напряжно. Славе было не по себе видеть вооруженного до зубов Евстигнеева. Более-менее спокойного Ваню, одетого свободно и удобно, чтобы обратиться в любой момент. Мирон был в привычном для него образе — чёрная рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы, узкие брюки и аккуратные ботинки на шнуровке.

Слава же устало запихнул себя в толстовку и джинсы, туго завязывая кеды на ногах. Мирон надел на него свой фамильный крест, пряча его под одеждой. Такая важная ноша заставляла Карелина нервничать ещё больше. Фёдоров вновь вернул ему серебряный кинжал, который был со Славой тогда на площади во время казни лже-Дракона.

— Подумать только, — тянет Светло. — Сегодня Белый Круг получит по заслугам!

— Останется только получить данные о других проклятых, — кивает Слава, — собрать их месте и ждать Пифона с ведьмами.

— После возвращения власти Дракону борьба с демонами станет в разы проще, — отзывается Евстигнеев. — Ждёшь коронации? — с улыбкой спрашивает он, хлопая друга по плечу.

— Я жду справедливости, — отмахивается Мирон. — Не будет никакой коронации, отдохнёте все, когда Пифон и иже с ним отправятся обратно в ад.

— Какая у нас строгая новая власть, — посмеивается Светло, поглядывая на мага.

— Да погодите вы, — недовольно продолжает Мирон. — Ещё ничего не сделали!

— Так сейчас ведь сделаем, — улыбается Ваня. — Открывай уже портал.

Фёдоров тяжело вздыхает.

— Готов? — спрашивает он у Славы.

— Всегда, — отзывается Карелин.

Конечно, он не был готов. Слава бы с удовольствием сбежал из этого мира и забыл обо всем, кроме Мирона и их любви. Но разве сейчас об этом стоило говорить? Фёдоров успокаивающе берёт возлюбленного за руку. Он щелкает пальцами, открывая вселенский йогурт.

Слава улыбается знакомому перламутровому сиянию. Он крепче сжимает руку мага, теперь уже не спрятанную под перчаткой — сейчас ему явно лучше не рисковать, тратя драгоценные секунды для того, чтобы их стащить с рук в логове Белого Круга.

— Вместе? — тихо спрашивает Слава.

— Вместе, — кивает Мирон, проходя с Карелиным в портал.

— Береги себя, — проговаривает Ваня, поглядывая на гепарда.

— А ты себя, — напоминает ему Светло.

Карелин оглядывается. Они очутились в каком-то подвале.

— И куда нам? — осторожно спрашивает Слава, оглядываясь.

— Туда, — кивает Мирон на длинный коридор с поворотом направо. — Там зал со старейшинами, — объясняет он.

Светло явно напрягся — обращение могло потребоваться в любую секунду. Ваня достал клинок, а Слава крепче сжал рукоять кинжала. На руке Мирона загорелась огненная сфера. Он медленно и гордо вышагивает вперёд, указывая дорогу другим.

Дверь не заперта. Мирон хотел уже её толкнуть, чтобы открыть, но Евстигнеев придерживает его.

— Ты уверен, что там нет ловушки? Они бы явно поняли, что мы здесь. Мы бы уже слышали, как сюда бежит охрана. Или как с охраной дерётся стая наверху...

— Меня не так просто одурачить...

— Самоуверенный маг под триста, — закатывает глаза Ваня.

— Отсоси у тракториста, — нервно шутит Слава. На него устремляются три удивлённые пары глаз! — Да ладно, неужели вы эту шутку не слышали? — тяжело вздыхает Карелин.

— Ну хоть замолчали со своим спором, — радуется Светло. — В любом случае, вариантов у нас нет: не стоять же здесь в ожидании маны небесной!

Не дожидаясь возражений, Ваня сам толкает дверь, открывая её. Только впереди нет ловушки. В комнате нет Старейшин. Только на полу валяется много тел — мужчин и женщин.

Мирон нервно заходит в комнату, Евстигнеев проскользывает за ним, а Светло остаётся рядом со Славой. Фёдоров приседает на корточки, рассматривая грудь паренька. На груди виднеется шрам от метки проклятого, перешедшего его убийце.

— Проклятые, — цедит Мирон сквозь зубы. — Нас опередили.