***

Следующие сутки Тиль провел в бреду.

Парень не понимал, когда успел так простудиться, но его легкие горели огнем, а дышать было практически невозможно. Он всю ночь чихал и кашлял в подушку, а под утро почувствовал, как всё тело ломит от ужасной боли.

Утром в его палате собрался целый консилиум. Его развязали, но лишь для того, чтобы проверить, не воспалились ли порезы на руках и проколы на шее. Потом обтерли влажным полотенцем и переодели в чистое сухое белье. Сделали укол, хотя Тиль просил не утруждаться, и оставили наедине с доктором Францом.

Мужчина начал расспрашивать его о самочувствии. Давал какие-то советы. Но Тиль не слышал мужчину. Вернее слышал, но слов не воспринимал.

- Голова болит... - в двадцатый, наверное, раз проговорил он слабым голосом. - Извините.

Доктор Франц заверил, что все нормально, и сказал, что приставит к нему медсестру, которая будет присматривать за ним, пока он не поправится.

Тиль кивнул и провалился в сон, чтобы встретиться со своим постоянным кошмаром, где в алых сполохах осколков стекла исчезала его жизнь. А когда проснулся, в палате было уже темно.

Тилю нестерпимо хотелось пить, но он не смог позвать медсестру, так как его голос совсем охрип. Умирая от жажды, парень встал, чтобы подойти к двери, и попытаться позвать женщину, но тут же рухнул обратно на матрас, чувствуя слабость во всех мышцах.

Неужели старая болезнь вернулась? Этого-то Тиль и боялся больше всего.

Он хотел умереть, но он не хотел лежать парализованным. Вряд ли Алекс согласится убить его, если он сам не сможет этого сделать. Вряд ли вообще хоть кто-то захочет оказать ему эту милость.

- Помогите... - позвал Тиль, но голос был очень сиплым, едва слышным, а горло словно крюками драло. - Помогите...

Он всё звал... но никто не приходил. Ни медсестра. Ни доктор. Никто и не подумал проверить, как он. И Тиль сдался. Скатился с матраса на пол и расплакался, уткнувшись лицом в мягкую поверхность.

Ну зачем его держать связанным и взаперти, если он никому не нужен? Если он безразличен окружающим, почему его не отпустят туда, куда он хочет уйти? Сколько еще над ним будут издеваться? Сколько еще будут мучить его? Когда уже все это закончится?

- Мамочка, - позвал парень хрипло. - Мамочка, забери меня. Мне плохо. Забери меня к себе. Забери скорее. Только ты одна меня любила. Только рядом с тобой мне всегда было спокойно. Не оставляй меня одного, пожалуйста. Не оставляй меня в этом ужасном мире. Мне так плохо без тебя.

Но, естественно, Тилю так никто и не ответил. Люди на том свете пребывают в вечном покое и не могут возвращаться на землю, не могут помочь тем, кого любят, не знают, какая судьба уготована их родным.

Они уходят, оставляя близких на произвол судьбы, и никогда не слышат обращённых к ним молитв.

***

Алекс проводил Тиля до палаты и, попрощавшись с парнем, вернулся к себе.

Выходить из комнаты ему больше не хотелось. Странный мальчик Тиль занял собой все мысли парня, и остаток дня был наполнен размышлениями о нём.

Вечер сменился тревожной и беспокойной ночью. Алексу снился Тиль. Так же как и днем, парень сидел в углу комнаты отдыха. Весь в крови, истерзанный, избитый, он просил о чем-то, шевеля искусанными до ран губами. Просил и плакал. Капельки крови стекали по его щекам. Капельки крови сочились из-под бинтов на шее и руках. Алексу было страшно. Он рвался к мальчишке, но не мог к нему подойти. Словно что-то держало его на одном месте, словно что-то опутывало ноги, не позволяя сделать ни шага.

- Ты обещал! - рассерженно прокричал Тиль...

И Алекс проснулся.

Солнце уже вовсю светило и заливало палату ярким светом.

Парень поднялся с кровати и, умывшись, вышел из комнаты, направляясь к месту встречи с Тилем. Но... мальчишки в комнате отдыха не было.

Алекс ждал Тиля целый день, но парень так и не пришел. Это было очень странно и очень тревожно. Дошло даже до абсурда, и Алекс, чтобы ненароком не пропустить Тиля, почти до самого вечера просидел в обществе больных, вырезая вместе с ними фигурки из розового картона и склеивая из них перекошенные домики.

Под конец дня душевное состояние Алекса и вовсе вышло из-под контроля. Он понял это, когда подошедшая к нему Магда восхищенно захлопала в ладоши и попросила забрать себе созданный им огромный замок со шпилями и бойницами.

- Точно псих, - пробормотал парень, отдавая женщине творение рук своих, и вышел из комнаты.

Быстро преодолев коридор, он ворвался в кабинет к доктору Уэйну и, бесцеремонно завалившись в кресло, принялся изливать мужчине трагедию своего дня. Он жаловался на плохой сон, на то, что не только не выспался из-за кошмара, но еще и не поел из-за этого же кошмара. И, что этот самый кошмар куда-то запропастился, хотя должен был быть в комнате отдыха, но не пришел.

А кто же будет гулять с ним через несколько дней? Кто будет развлекать его?

Нет, теперь уже Алексу было никак без его кошмара. Теперь он хотел кошмар в свое полное распоряжение, чтобы кошмариться до тех пор, пока...

Договорить Алекс не успел. Смех доктора Уэйна прервал его словесный поток, и парень нахмурился, складывая руки на груди. Но мужчина, отсмеявшись, сообщил, что так называемый «кошмар» немного приболел. Что у него «кошмасморк», и это может быть заразным. Про заразность доктор повторил несколько раз подряд, да еще и таким тоном, что Алекс посоветовал мужчине сходить на консультацию к своему протеже. Джозеф только кивнул и, достав из кармана ключ, демонстративно положил его на стол и, поднявшись с кресла, сказал, что внемлет совету своего пациента и сходит на консультацию. А потом, хлопнув парня по плечу, глубокомысленно заметил, что некоторые ящики Пандоры лучше не открывать, даже если есть ключ от замка, и вышел из своего кабинета.

Алекс еще несколько минут переваривал слова доктора, а потом поднялся с кресла, взял оставленный на столе ключик и усмехнулся.

- Ну, не такая уж он и Пандора, - тихо проговорил парень и, спрятав ключ в карман, вышел из кабинета.

В коридоре было пустынно и печально.

Печально свисали с потолка люстры, изливая на помещение свой печальный свет. Печально стояли, не шелохнувшись, двери. Печально спала в конце коридора медсестра.

Да уж, в этом коридоре истинно царили скорбь и уныние.

Ключик, оставленный доктором Уэйном, идеально подошел к двери от палаты Тиля. Чувствуя себя Пиноккио, Алекс с замиранием сердца провернул его в замке и толкнул дверь, что бы уже через секунду броситься к мальчишке, который лежал на полу, уткнувшись лицом в мягкое покрытие.

- Тиль!

Алекс опустился рядом с парнем на колени и потянул его на себя, переворачивая.

- Тиль, что случилось?! – чувствуя, как беспокойство заполняет душу до краёв, спросил он.

Но мальчишка не ответил, потому что был без сознания.

- Да что же это?! - возмутился Алекс и уже хотел позвать медсестру, но вспомнил, что его в этой комнате быть не должно.

А если его тут нет, то и позвать на помощь некому.

- Проклятье! – в сердцах выругался парень и, прикоснувшись к мокрому и до ужаса горячему лбу Тиля, плюнул на осторожность и принялся развязывать рукава смирительной рубашки.

Когда с узлом было покончено, он стащил её с парня вместе с влажной от пота футболкой и ужаснулся, увидев на тощем теле Тиля жуткий шрам. Он был уже давно заживший, и толстой длинной полосой проходил почти через весь живот парня. Руки Тиля были перебинтованы от запястий и до самых локтей, и, заглянув под бинты, Алекс увидел длинные тонкие шрамы. Под бинт на шее парень заглядывал уже совсем растерянным. Ранки, похожие на следы от проколов, почти затянулись, но всё ещё выглядели очень устрашающе.

- Что же с тобой случилось, кошмарик? - прошептал Алекс, убирая с мокрого лба парня слипшиеся прядки волос. - Что же с тобой случилось?

Пока Тиль был без сознания, Алекс переодел его. Снял всю промокшую от пота одежду и заменил на чистую. Потом осторожно надел на него смирительную рубашку и, уложив на матрас, вышел из палаты. А минут через пять снова вернулся уже с водой и бутербродом. Чаем, к сожалению, разжиться не удалось, но и вода сойдет на первый раз.

Примостив всё, что принёс, на полу в изголовье не самой удобной в мире «кровати», Алекс лег на пол рядом с Тилем и, положив голову на матрас, прикрыл глаза в ожидании, когда парень очнётся.

***

Внезапно навалившаяся на Тиля темнота, развеялась от слабого света встроенной в потолок желтой лампочки. И парню вновь пришлось просыпаться и открывать глаза, чувствуя боль и слабость.

Что ж, похоже, этот кошмар никогда не прекратится. Похоже, ему так и суждено долгое-предолгое время жить с этой болью. А не с этой, так с другой.

Но...

А кто тогда включил свет? Кто-то заходил, пока он спал?

Тиль вскинулся и тут же повалился на подушку, глядя на лежащего рядом с матрасом Алекса.

«Спит?» - подумал парень. - «Или просто прикрыл глаза, чтобы отдохнули?»

- Алекс, - позвал Тиль хрипло. – Что ты здесь делаешь?

Услышав голос кошмарика, Алекс мгновенно открыл глаза. Та беспокойная и чуткая дрема, в которую он провалился, развеялась сразу же, как только слуха коснулись тихие и очень хриплые слова. Увидев, что Тиль пришел в себя, парень облегченно выдохнул и улыбнулся.

- Я так, мимо проходил, - ответил Алекс неуклюже и, поднявшись, потянулся за бутылкой с водой. - Пить хочешь?

- Очень, - признался Тиль и облизнул шероховатые губы сухим языком.

Алекс тут же просунул руку ему под спину и помог сесть, а потом поднес пластиковое горлышко бутылки к его губам и дал напиться.

Тиль жадно глотал воду, не обращая внимания на то, что холодные струи стекают по подбородку. Не обращая внимания на объятия чужого человека. Не думая ни о чём, кроме утоления низменного инстинкта. А, когда в бутылке почти не осталось воды, громко выдохнул и блаженно прикрыл глаза.

- Спасибо, - просипел Тиль спустя некоторое время. – Ты мой спаситель. Даже не знаю, что бы я делал, если бы ты не пришел. Наверное, умер бы от жажды или задохнулся.

Алекс смущенно улыбнулся и протянул Тилю бутерброд с ветчиной.

- Съешь этот бутерброд, и мы будем квиты, - предложил Алекс. – Тут немного, но голод на несколько часов перебьёт.

Тиль как-то странно взглянул на парня, и Алекс, чтобы пресечь любые возражения, тут же сказал:

- Только не говори мне, что я зря сражался с кухаркой, отвоёвывая сей кусочек хлеба. Да ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти? Я как щитом закрывался подаренной мне крышкой от кастрюли от летящих в меня хлебных крошек и варёных картофелин. Моя ложка преломилась в неравном бою за ветчину. Скажи мне, что мой риск был оправдан. Докажи, что для меня не всё потеряно. Съешь этот бутерброд.

Тиль улыбнулся, с трудом сдерживая смех.

Алекс был странным человеком. Весёлым и одновременно непосредственным. Оказываясь где-то поблизости, он словно бы озарял своим внутренним душевным светом всё вокруг, прогоняя невзгоды и сгустившуюся тьму.

И Тиль подумал, что если бы он сам не был так измучен, то они с этим парнем могли бы даже стать хорошими друзьями.

Внезапно желудок Тиля подвело болезненным спазмом, и улыбка мигом сошла с его лица.

Нельзя думать о таком. Нельзя навлекать на Алекса беду. Он этого не заслужил.

- Я съем, но ты сразу же уйдёшь, - поставил своё условие Тиль.

И, когда Алекс с самым серьёзным видом кивнул, открыл рот, чтобы парень мог его покормить, как это делали санитары и медсёстры.

- Какой послушный ребёночек, - ласково улыбнулся Алекс и поднес к приоткрытым губам парня уголок бутерброда. - Ну, поехали.

Тиль откусил кусочек хлеба и невольно зажмурился.

- Я знал, что тебе понравится, – заметив реакцию парня, хихикнул Алекс, внимательно наблюдая за тем, как мальчишка старательно пережевывает угощение.

- Вкусно, - признал Тиль и глотнул хлеб, чувствуя, как непрожёванная корочка приятно царапает воспаленное горло. - Очень. Ты не зря воевал с кухаркой. Это стоит десятка сломанных ложек.

- Ха! Ложек! Да я готов сломать и вилки тоже, - рассмеялся Алекс. – Но если хочешь, могу рассказать тебе о том, как сражался в душевой университетского общежития за полотенце. Это была великая битва! Не кровавая, конечно, но пенная.

- Если успеешь до того, как я всё съем, то с радостью послушаю, - ответил Тиль. - Но потом ты уйдёшь. Не хочу, чтобы тебя здесь застукали.

- Как скажешь, - не задумываясь, согласился Алекс и, устроившись поудобнее, начал свой незамысловатый рассказ.

Впрочем, довольно забавное повествование отвлекло Тиля, и Алекс пробыл у парня ещё пару часов. А когда Тиль начал клевать носом, Алекс чуть понизил голос и продолжил болтать о всякой ерунде до тех пор, пока парень не уснул. А потом ещё какое-то время просто сидел рядом со спящим мальчишкой и думал о том, что же с ним произошло.

Когда-то дядя сказал ему, что всё внешнее – это отражение внутреннего. Будь то слова, поступки, одежда или любимая еда. Все эти незначительные проявления показывают, кем человек является на самом деле. Что происходит внутри него. Что творится в его душе...

Шрамы на теле Тиля могли означать только одно: парень действительно не видит смысла в своем существовании. Живот, руки, горло... это как же надо ненавидеть жизнь, чтобы осмелиться?.. чтобы решиться так себя убивать?.. Так жестоко. С такой болью...

Убедившись, что Тиль крепко уснул, а не притворяется спящим, Алекс спрятал бутылку с водой и вышел из его палаты. Тихо прикрыл за собой дверь и, взглянув на все так же спящую медсестру, подошел к ней.

- Война, госпожа, - тревожным громким шепотом прошипел он, склонившись к уху женщины.

Глаза медсестры тут же распахнулись, и она подскочила, опрокидывая стул.

Грохот от падающего атрибута скудной больничной мебели эхом разнесся по коридору, распугав летучих мышей и тараканов, которых отродясь не водилось в клинике.

- Ах ты, маленький паршивец! - медсестра уперла руки в бока и теперь гневно взирала на Алекса.

Страх из её глаз улетучился, уступив место раздражению и злости.

- Шляешься ночью по клинике?! Это запрещено правилами и...

- Спать возле палаты пациента, который даже попить самостоятельно не может - вот что запрещено правилами, - совершенно серьезно и несколько раздраженно проговорил Алекс, прерывая женщину. - Вас же не просто так сюда приставили. Я не видел, что вы спите. Вы не видели меня ночью в коридорах. Думаю, мы сможем договориться на таких условиях.

Медсестра все так же злобно прожигала Алекса взглядом, а потом просто отвернулась от него и пошла к палате Тиля.

«Вот и хорошо. Теперь, по крайней мере, если парня снова будет мучить жажда, что немудрено при его-то температуре, его хотя бы напоят водичкой».

Вернувшись к себе, Алекс почти сразу же провалился в сон. Тревожный и беспокойный. Ему снились какие-то кошмары. Странные, словно бы смотришь коллекцию фильмов ужасов. И очень знакомые. И только проснувшись уже после обеда, он понял, что никакие это были не кошмары. А всего лишь собственная память решила подкинуть ему несколько довольно неприятных и болезненных воспоминаний, от которых хотелось выть и лезть на стену.

До самого вечера Алекс не выходил из своей комнаты. Ему хотелось побыть одному. Хотелось насладиться давящей на уши тишиной. Хотелось понять, почему за столько лет, именно общение с этим странным, стремящимся к смерти мальчишкой, воскресило в его памяти то, что он так старательно пытался похоронить?

Но ответов не находилось.

После того как стемнело, Алекс вышел из своей палаты, крепко сжимая в руке «украденный» у доктора Уэйна ключ от палаты Тиля. В другой руке он держал небольшой бумажный пакет с присланными дядей конфетами. Великовозрастный шутник вместе с конфетами прислал записку, в которой говорилось, что, хоть шоколад и не заменит леденцы, но прекрасно справится со скукой и поможет преодолеть подступающую депрессию.

Пробравшись в коридор, где располагалась палата Тиля, парень внимательно осмотрелся и прислушался. Медсестры, которая должна была дежурить у палаты, не было, и потому он быстро открыл запертый замок и скользнул внутрь.

- Тиль, - прикрывая за собой дверь, тихим шепотом позвал Алекс мальчишку, который лежал на матрасе, отвернувшись лицом к стене. - Ты спишь?

***

Тиль не спал. Он только старательно делал вид, чтобы медсестра, которая без конца заглядывала к нему и интересовалась, не нужно ли ему чего-нибудь, наконец, ушла.

На некоторое время женщина оставила его в покое, но теперь зачем-то снова вернулась.

Щёлкнул дверной замок, тихо скрипнула ручка, но вместо голоса медсестры, Тиль услышал голос Алекса.

Его сердце в этот миг подскочило к самому горлу и взволнованно затрепыхалось, а конечности обдало жаром как при сильном испуге.

Тиль повернулся и с укором посмотрел на застывшего посреди комнаты Алекса.

- Уходи, - сказал он негромко. - Тебе нельзя здесь быть. У тебя будут неприятности.

Алекс очень обрадовался тому, что Тиль не спал, и даже не обиделся на его довольно недружелюбный тон. Странное, непонятное тепло разливалось в душе парня, и он не смог сдержать довольной улыбки. Нечто подобное он испытывал, когда к нему приходил Амис. Видимо теперь у него появился еще один друг. Вот только надолго ли? Друзья отчего-то не особо задерживались рядом с ним. Уходили, уезжали... исчезали...

- Я зачарованный, - отмахнулся Алекс с улыбкой и приблизился к матрасу, на котором лежал Тиль. - Со мной ничего не случится. Неприятности меня обычно обходят стороной, или каким-то непонятным мне самому образом превращаются в приятности. Так что не волнуйся. Ничего не случится. Я, кстати, принес тебе вкусняшек.

Он присел на краешек матраса и протянул Тилю угощение.

- Попробуй.

- Конфета?

Парень уставился на небольшой шоколадный шарик, как на какое-то чудо, и почувствовал, как рот очень быстро наполняется слюной.

Тиль хотел конфету. Хотел её съесть. По-настоящему хотел. Словно в нём пробудилось что-то забытое и на мгновение стерло из памяти всё плохое, что с ним было. Но и этого мгновения хватило, чтобы податься вперед и, приоткрыв рот, принять от Алекса вкусняшку.

Раскусив конфету, Тиль тут же повалился назад на подушку, улыбаясь расплывающемуся по языку шоколадно-ванильному вкусу.

Какая чудесная. Наверняка из очень дорогих. Так и тает во рту. Вкусно...

- Очень вкусно, спасибо, - проговорил он, проглотив сладость, и посмотрел на Алекса более благосклонным взглядом.

От того, что мальчишке понравилось угощение, Алекс испытал какое-то неведомое доселе удовольствие. Радость и... удовлетворение? Это что, действительно так здорово, делать кого-то счастливым?

- Тут ещё есть. Разные. С начинками и без. Они очень-очень вкусные. Давай, съешь ещё одну.

Алекс запустил руку в пакет и, достав очередную конфету, приложил ее к губам Тиля.

- Ну же, она ещё вкуснее предыдущей.

Тиль ел с удовольствием. Ему нравились конфеты, а Алексу, похоже, нравилось его кормить.

- Сам тоже ешь, - проговорил парень, проглотив уже, наверное, пятнадцатую. - Ты же любишь сладкое. Вот и ешь.

- Нет, - Алекс мотнул головой. - Мне нравится смотреть, как ешь ты. Это... красиво.

И увидев на лице парня странное выражение, тут же продолжил:

- Ну, я имею в виду, что наблюдать за кем-то во время еды очень интересно. А если человек ещё и красив, то любые его действия являют собой некое эстетическое зрелище и очень приятны взгляду.

Алекс замолчал, понимая, что только что сморозил какую-то уж совсем несусветную чушь, и поспешил исправить положение.

- Прости, я, наверное, тебя смутил и, вообще, веду себя по-идиотски.

Тиль почувствовал, что лицу стало жарко, и сказал:

- Я совсем не красивый. Ты выдумываешь. Лучше дай мне попить. И, пожалуйста, перестань смотреть на меня таким взглядом, как будто хочешь съесть меня вместо конфеты.

Алекс тут же достал принесенную с собой бутылку с водой и помог Тилю напиться, придерживая его голову за затылок.

«Некрасивый... ага, как же!» - думал он ехидно. - «Совсем некрасивый. И эти длинные пушистые ресницы, и чуть полноватые, сейчас потрескавшиеся от болезни губы, и розовый язычок, скользнувший по ним, слизывая несколько капелек воды... всё это просто ужасно, отвратительно и безобразно».

Алекс улыбнулся собственным мыслям, но переубеждать и смущать мальчишку ещё больше не стал.

- Я на всех так смотрю, но, если тебе неприятно, то я не буду, – заверил он Тиля и отставил бутылку в сторону. - Ты не устал от меня? Если нет, то можно я немного побуду здесь? Мне одиноко у себя. А так... хоть какое-то, да общение.

Тиль кивнул в знак согласия и сел поудобнее, прислонившись спиной к мягкой стене.

- Тебя что, никто не навещает? – спросил он у Алекса. - И что говорит доктор по поводу твоей «болезни»? Он сможет «вылечить» тебя? Возможно, вам с доктором стоит договориться. Он скажет твоему отцу, что ты здоров, а ты будешь вести себя более осмотрительно. Охота тебе сидеть взаперти, пытаясь переупрямить упрямца? Скажи всем, что ты «нормальный», и тебя отпустят.

- Я не люблю врать, – сказал Алекс со вздохом. - Я не люблю притворяться и прятаться. Я такой, какой есть. Взбалмошный, придурковатый, активный гей. Меня не «вылечить». Меня не изменить. И я не собираюсь отказываться от собственной сущности в угоду своему папаше. Предать самого себя?.. тогда можно смело считать себя трусом и ничтожеством. Нет. На такое я не согласен. Такое... ну, это просто унизительно и глупо. А, вообще, меня навещает дядя. Редко, правда. Он очень занятой человек. Но он звонит мне почти каждый день. Поддерживает, как может. Он старается. Хоть, по сути, этого и не видно. А, что до друзей... их у меня нет. Был один... но... всё из-за моей «болезни».

Алекс повернулся к Тилю и посмотрел ему в глаза.

- Тебе, правда, интересно, или ты просто проявляешь вежливость?

- Я никогда не проявляю вежливость! - возмутился Тиль.

Алекс вызывал в нем двойственные чувства. С одной стороны он был забавным и веселым. С другой прямолинейным и честным. И это сочетание иногда раздражало парня, особенно когда Алекс приписывал ему те качества, плохие или хорошие, которых у него нет.

- Почему ты, весь такой честный, ищешь фальшь в других? – спросил Тиль. - Да, я разговариваю и пытаюсь дружить с тобой, потому что ты обещал мне помочь. Но мне действительно жаль тебя. Потому что я не понимаю, как можно так относиться к собственному ребенку. Моя мама... всегда принимала меня таким, какой я есть. И я не могу понять, почему другие родители обходятся со своими детьми так жестоко.

Тиль подсел к Алексу поближе. Даже очень близко, но сейчас, в пылу странного возмущения, он отмел опасения и, склонившись к парню, проговорил:

- Ты всё правильно делаешь. Ты очень смелый. И если бы меня так не душило все это... если бы не выедало душу, словно туда плеснули кислоты... я был бы рад, если бы смог стать тебе настоящим другом. Я, правда, хотел бы подольше спасать тебя от одиночества. Это всё, что угодно, но только не вежливость. На неё я, после всего, что со мной случилось, уже вряд ли способен.

Алекс слабо улыбнулся и осторожно убрал со лба парня несколько упавших на глаза прядок.

- Спасибо, - искренне поблагодарил он. - Правда, спасибо. Знаешь, я свою ориентацию осознал очень рано. Еще когда учился в средней школе. Мне тогда было лет двенадцать, наверное. Я дружил с мальчиком из своего класса. Мы много времени проводили вместе. Он тоже был из хорошей семьи. Я делился с ним своими тайнами и разочарованиями, победами и поражениями. Я делился с ним всем, что у меня было. Будь то конфета или новейшая игрушка, или просто какие-то мысли. Мне с ним было очень хорошо. Он часто оставался у меня с ночевкой, впрочем, и я в его доме всегда был желанным гостем. А потом что-то изменилось. Когда он обнимал меня или просто прикасался во время очередной забавы, по телу словно ток пропускали. Мне нравилось, когда его теплые руки прикасались ко мне. Это было так... так... приятно и чудесно, что я неосознанно стремился как можно чаще создать такую ситуацию, где прикосновения были бы неизбежны. Я не понимал, почему мне это нравится. Я считал, что эти ощущения являются неотъемлемой частью дружбы.

Алекс горько усмехнулся и прикрыл глаза.

- Но вскоре его семья переехала жить в Германию, и я остался совершенно один. Искать дружбы с кем-то еще не хотелось, потому что мне нужен был только он и никто больше. Я скучал. Я плакал ночами и молил бога о том, чтобы Стив вернулся. Но чуда не произошло. А через некоторое время я узнал, что он вместе со своей семьей отправился в путешествие по Европе, из которого они больше не вернулись. Скоростной поезд сошел с рельс из-за какой-то неисправности, и им не удалось спастись. Я плакал всю ночь. Потом не мог есть. Потом заболел. А, когда мое душевное и физическое состояние вернулись в норму, я изменился. Сам того не осознавая, я изменился настолько, что никто, кроме старшей сестры и дяди, не хотели принимать меня нового. Старший брат откровенно издевался надо мной. Отец больше интересовался моей учебой, чем моим душевным состоянием. А мать... О, моя мать, это отдельный случай. Клиническое огламуривание. Слышал о таком? Страшный диагноз. Но такой она была всегда. Еще до моего рождения. Моя сестра, после того, как я наконец-то вышел из своей комнаты, в которой заперся почти на месяц, была единственным человеком, который понимал, какую душевную травму я перенес. Она старалась всегда быть рядом и почти не отходила от меня...

Алекс сделал глубокий вдох и искривил губы в болезненной усмешке. Он впервые выкладывал кому-то всю свою подноготную, но останавливаться не хотелось. Да и Тиль не спешил прервать этот словесный поток, и потому он продолжил:

- В тот день было очень жарко. И мы с Анабель, вооружившись ложками и огромными креманками с фисташковым мороженным, сидели в шезлонгах у бассейна. Я до сих пор помню вкус этого мороженного. До сих пор помню ту жару. Я до сих пор терпеть не могу фисташки и яростно палящее солнце.

Его звали Марк. Он работал у нас. Мамин тренер по фитнесу. Высокий, стройный. С широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой, как и положено любому фитнес-тренеру. Он был красив, как греческое божество, и столь же недоступен. После тренировки он обычно плавал в нашем бассейне на заднем дворе. Там-то я впервые и увидел его, когда искал маму. Но сильного впечатления он на меня не произвел, потому что тогда в моей жизни ещё был Стив...

И вот, спустя несколько месяцев после первой встречи с Марком, мы с Анабель сидели у бассейна и ели свое мороженное. Сестра расспрашивала меня о дальнейших планах на учебу и еще о какой-то ерунде. И тут из дома вышел Марк. Поздоровался с нами вежливым, сдержанным кивком, и... начал раздеваться. По моему телу прошла дрожь. Сильная, даже неистовая. Ложка в моих пальцах мелко задрожала и начала постукивать по хрустальной креманке. Видимо этот тонкий музыкальный звук и привлек внимание Анабель. А я все смотрел и смотрел на Марка. На то, как перекатываются под загоревшей кожей мышцы, на то, как вода обтекает его тело, на то, как капельки, искрящиеся и переливающиеся в солнечных лучах, скользят по его шее, груди, плоскому с кубиками пресса животу, как они медленно спускаются ниже к паху и теряются, впитываясь в ткань плавок. Моя голова вмиг пошла кругом. Дыхание стало частым и прерывистым. Я погрузился в странное состояние невесомости, а потом... вскрик Анабель и мой полный ужаса взгляд на собственные заляпанные спермой плавки. Я кончил. Кончил только от того, что смотрел на мужчину. И в тот момент ко мне пришло осознание, какой я, на самом деле, ненормальный.

Я убежал. Снова заперся в своей комнате, и просидел там два дня. Мне было стыдно перед Анабель, перед Марком, перед самим собой и всем миром. Я сгорал от стыда и думал, что такого меня никто не примет. Никто и никогда. Я считал себя уродом, даже после того, как Анабель сказала, что в этом нет ничего страшного. Но я-то знал, что всё очень даже страшно. Всё было просто ужасно. После этого я замкнулся, ушел в себя и, если быть откровенным, не хотел возвращаться... потому что боялся... смертельно боялся гнева моего отца.

Алекс замолчал, погружаясь в воспоминания о давно прошедших днях, словно заново все переживая. Словно ему снова тринадцать, и он постыдно оконфузился при старшей сестре и тренере своей матери.

Тиль слушал историю Алекса очень внимательно, стараясь ничего не упустить, потому что Алекс говорил так быстро, словно боялся остановиться. Боялся, что его прервут и не выслушают.

Но Тиль умел слушать и умел принимать то, что слышит. Он понимал парня. Понимал его боль от утраты близкого и, наверняка, любимого человека. Понимал его страх перед тем, что его не примут таким, каким он родился. Он смотрел на Алекса, который почему-то прятал взгляд, а потом тихо спросил:

- А хоть кто-то... был хоть кто-то, кто ответил тебе взаимностью? Ну кроме того парня в общежитии... был такой человек?

Алекс рассмеялся. Горько и расстроенно.

- Парень в общаге... он просто не отказался от отсоса, - честно признался он. - Мало кто смог бы отказаться от хорошего и качественного минета. К тому же мне было просто интересно, насколько он натурален. Глен кричал на каждом углу, что он не гомик и что гомо-педрил, как он называл геев, он терпеть не может, и поотрывал бы им всем члены с корнем, а яйца позапихивал бы в глотку. Что ж, свои яйца, пусть не в глотку, но в рот он запихнул. Даже постанывал, ублюдок, от удовольствия. Гребаный гомофоб. Он яростно толкался в мой рот, при этом повторяя, как ненавидит педиков и им подобных. Нет, приятель, взаимность обошла меня стороной. Причем по широкой дуге и с транспарантом «лучше сдохнуть, чем идти с тобой рядом».

- Жаль. - Тиль, сам того не осознавая придвинулся к Алексу еще ближе. - Ты так и не узнал что это такое - настоящая любовь. Это очень больно. Так больно, что порой воздуха не хватает, и хочется выть от ужаса и по-настоящему сойти с ума, чтобы больше никогда ничего подобного не чувствовать. Но без этого... ты словно ущербный и...

Он склонился к светлой макушке парня и почти невесомо прикоснулся губами к его волосам, даря ему этот дружеский поцелуй на счастье.

- У тебя всё будет хорошо, правда, - прошептал Тиль едва слышно. - Я всем приношу боль и страдания, даже себе, но у тебя всё в жизни сложится самым лучшим образом. Всё-всё. Я обещаю. Ты очень хороший, заботливый и весёлый человек. Ты обязательно кого-то полюбишь, и это будет взаимно, вот увидишь.

- Глупенький. - Алекс улыбнулся и ласково провел рукой по темным волосам мальчишки. - Ты не можешь приносить страдания и боль. Ты добрый и хороший, Тиль. Я не знаю, что у тебя произошло. Не знаю, что случилось, но... как бы там ни было, это вряд ли твоя вина.

Он замолчал. Несколько мгновений просто смотрел на парня, а потом сказал:

- Скоро вернется медсестра. Нельзя, чтобы она застала меня здесь. Ругаться будет. Да и за то, что я стащил ключ у доктора Уэйна, меня по голове не погладят. А так хотелось бы... - мечтательно протянул Алекс и улыбнулся еще шире. - Ты не обидишься, если я сейчас уйду?

Тиль покачал головой.

Он действительно не хотел, чтобы у Алекса были из-за него проблемы.

Он просто не выдержит, если еще раз станет причиной чего-то непоправимого. Тогда он точно сойдет с ума, и больше никогда не сможет оправиться от удара.

- Тогда я пойду? - немного неуверенно спросил Алекс.

Ему не хотелось уходить, но он понимал, что если останется, ему не просто влетит от медсестер и докторов... своим поступком он сильно подведет доктора Уэйна, который так великодушно предоставил ему возможность общаться с Тилем.

Тиль кивнул в ответ на его вопрос, и Алекс поспешил к двери.

- Я приду завтра. Обязательно приду и расскажу тебе ещё что-нибудь. Если ты, конечно, захочешь меня слушать.

Сказав это, он выскользнул в коридор и пошел к себе, дожидаться очередной ночи.

***

С этого дня Алекс приходил к Тилю еженощно. Он приносил с собой какие-нибудь лакомства, воду или чай, и подолгу рассказывал о своей жизни до клиники. Тиль был очень благодарным слушателем. Не перебивал, не задавал лишних вопросов, и слушал. Действительно слушал каждое его слово.

Алекс рассказывал про то, как после осознания своей нетрадиционности, он пытался спрятаться от себя. Специально дружил только с девочками, старался ухаживать за ними, проявлял к ним слишком уж яркое внимание. Но ничего не помогало. Его все равно продолжало тянуть к парням.

Однажды старший брат заметил слишком уж пристальный взгляд, который Алекс кидал на его друга, и взбесился, не только обозвав парня гомиком, но и сильно избив его, оправдывая свои действия тем, что выбьет из него всю эту дурь. Брату было неинтересно, была ли эта дурь настоящей, или только привиделась ему. Нет, Виллер просто хотел выместить все свои разочарования и недостатки на нём. В итоге Алексу пришлось научиться защищать себя и давать отпор. В школе он всё чаще ввязывался в драки. Все больше нарывался на неприятности и задирал ребят постарше. И все только для того, чтобы научиться давать отпор тем, кто был старше и сильнее него.

Отец же только поддерживал в старшем брате жестокость, и продолжал читать нотации самому Алексу. И только дядя и сестра поддерживали его. Да что там поддерживали, они, наверное, стали для него единственными людьми, перед которыми он не надевал маску снобства и порядочности. Да, с ними он мог быть самим собой. Вот только дядю он видел редко, а сестра не могла просветить его в некоторых вопросах, да и задавать ей пикантные вопросы было неудобно. Достаточно было и того, что она объясняла ему природу мужского организма, рассказала о том, что такое онанизм, и показала несколько видео с гомосексуалистами, чтобы Алекс знал, как мужчины занимаются сексом друг с другом.

- Она заменила мне всех возможных родственников вместе взятых. Она... да что я распаляюсь? Всё равно в мире не хватит слов, чтобы выразить мои чувства к Анабель.

Алекс повернулся к придремавшему Тилю и улыбнулся.

- Замучил я тебя, да? Прости.

- Нет. Совсем нет. - Вскинулся Тиль и виновато улыбнулся. - Это все доктор Франц. С самого рассвета заставлял сдавать разные анализы. Водил на процедуры и на прогулку под присмотром двух санитаров. А я делаю всё, как ты советовал. Слушаю его. Отвечаю на вопросы. Он, вроде, даже доволен. Наверное, думает, что действительно помогает мне. Даже жалко его немного. Он, наверное, расстроится, когда я...

Тиль отвел взгляд от пристально смотрящего на него Алекса.

- Ладно, не бери в голову, - сказал он, обращаясь к нахмурившемуся парню. – Мне, правда, весело с тобой. Спасибо, что приходишь ко мне и рассказываешь о себе. Я очень хотел бы помочь тебе хоть немного, но это не в моих силах.

От слов парня сердце Алекса дрогнуло. Он-то думал, что рассказав Тилю о своей жизни, сможет показать ему, что с проблемами нужно бороться. Но, видимо, в жизни у мальчишки всё было очень и очень плохо, раз ничто его не переубедило.

От этой мысли Алексу стало дурно. Но для себя он решил, что не оставит попыток вытянуть Тиля из глубокой депрессии. А, если не получится, то он хотя бы попытается скрасить его жизнь, пусть даже и таким односторонним общением.

Алекс протянул руку и вновь растрепал волосы парня.

Он всегда так делал, когда видел, что Тиль смущается или чувствует себя виноватым, и тогда на щеках мальчишки расцветал самый очаровательный в мире румянец.

- Мне тоже весело с тобой, – признался Алекс. - Мне, правда, очень хорошо рядом с тобой. Может, ты хочешь чего-нибудь? Чего-то особенного. Я могу достать всё, что угодно.

- Спасибо, но мне достаточно твоей компании, - признался Тиль. – Так что просто заглядывай ко мне иногда. В твоей компании мне действительно становится лучше.

- Точно ничего не хочешь? – уточнил Алекс.

И когда Тиль кивнул, пожал плечами.

- Ну, как знаешь, - сказал Алекс, и тут же пообещал: - Я буду навещать тебя каждую ночь, не волнуйся. Буду рядом столько, сколько смогу.

И, попрощавшись, снова ушел к себе, на ходу планируя, чем бы таким вкусным угостить Тиля при следующей встрече и как помочь ему справиться с глубокой апатией, в которой утонуло его сердце.

***

Следующую встречу с Тилем Алекс ждал, как какого-то праздника. Сначала не мог уснуть, все ворочался и ворочался с боку на бок, размышляя над тем, как подобрать ключик к душе парня. А, когда сон все же сморил его, спал беспокойно и очень поверхностно.

Потом был целый день, нудный и унылый, как хмурая осенняя погода, и Алекс чувствовал себя сонной мухой, готовой впасть в зимнюю спячку. Но, стоило солнцу скрыться за горизонтом, как Алекс преобразился. Оживился, повеселел и был полон сил и готовности начать очередное приключение.

Дождавшись нужного часа, парень вооружился книгой, которую прислал ему дядя, чтобы скрасить скучные больничные вечера, и направился к Тилю. Но прочитать мальчишке несколько скандинавских сказок у него так и не получилось.

Один из санитаров застал его на месте преступления и отволок в изолятор. Может быть, мужчина и не пошел бы на столь крайние меры, не соизволь Алекс сопротивляться и драться. Но в итоге его руки были выкручены, книга отобрана, а правая ягодица болела от вколотого в нее успокоительного. Неравный бой с человекоподобным шкафом был безоговорочно проигран, и теперь Алекса ждали три дня заточения, отменить которые никто не мог. И всё потому, что драгоценному доктору Уэйну приспичило отвлечься от работы и провести время со своей семьей.

Дни в изоляторе показались Алексу адом, и дело было даже не в том, что его заперли в одиночестве и скуке. Нет, он волновался о Тиле. По-настоящему волновался. Ведь перед тем, как исчезнуть в казематах клиники, он пообещал парню, что придет. Пообещал и не сдержал свое слово. А, значит, сам того не желая оставил в израненной душе мальчишки очередной саднящий след.

Но, как гласит прописная истина - ничто не длится вечно. И заточение Алекса так же вскоре подошло к концу.

Но и в этот раз посетить друга не получилось. Возле двери в палату мальчишки собрался целый научный консилиум. Были все: и доктор Франц, и еще несколько практикующих специалистов, и санитары, и медсестры. Да что там, даже сам доктор Сеттон стоял рядом с дверью в палату и в задумчивости поглаживал пальцами подбородок.

Чтобы не нарваться на очередное заточение, Алекс как можно быстрее ретировался и, закрывшись в своей палате, проворочался на кровати всю ночь, размышляя и гадая, что же такого могло произойти, и как теперь быть, если Тилю стало хуже?

***

Когда Алекс ушел, Тиль еще долго лежал без сна.

Он всё думал о том, что рассказал ему парень. О его семье, о его близких, о его друге, который погиб, и о том парне из института.

Тиль никак не мог понять, почему же в жизни всё складывается именно так? Почему нельзя всем людям дать то доброе, что они хотят? Зачем мучить их? Зачем издеваться?

Он лежал и понимал, что впервые за многие дни думает ещё о ком-то, кроме себя и своей беды. Что жалеет кого-то, забыв о собственных бедах. И желает кому-то обрести счастье и понимание, даже несмотря на то, что ему самому иногда хотелось лезть на стену от безысходности.

Алекс что-то сделал с ним, словно влил новую жизненную силу. Словно растормошил от кошмара, в котором Тиль пребывал последние несколько месяцев.

На следующее утро доктор Франц назначил Тилю несколько процедур и разрешил погулять на улице под присмотром санитара, а потом позвал парня на приём, где провел с ним долгую и продуктивную беседу, результатом которой, кажется, был удовлетворён.

Тиль и сам чувствовал себя немного бодрее, уже не ощущая той давящей тьмы, что сгустилась вокруг, медленно отнимая жизненные силы. И с нетерпением ждал вечера, чтобы увидеться с Алексом.

Но парень, почему-то, так и не пришёл.

Тиль подумал, что, наверное, у Алекса не получилось выбраться из палаты незамеченным, и целый день прождал его в общей комнате. Но парень и там не появился.

Тиль попытался расспросить медперсонал о том, куда подевался Алекс, но ему предложили обратиться с этим вопросом к доктору Францу.

Парень с трудом дождался следующего дня и уже хотел попросить своего лечащего врача о встрече, но доктор Франц позвал его сам. И, едва Тиль переступил порог его кабинета, мужчина сказал:

- Я вижу, ты идёшь на поправку, Тиль. Но, прежде чем выносить суждения, я хотел бы, чтобы ты кое с кем встретился.

- С кем? – спросил парень. – С каким-нибудь вашим коллегой?

- Сейчас сам всё увидишь, - улыбнулся психиатр. – Пойдём со мной.

Тиль последовал за доктором, заинтригованный его словами, но, когда мужчина открыл дверь в комнату посещений и пропустил Тиля вперед, парень, вдруг, почувствовал, как у него отнимаются ноги, а сердце заходится в бешеном стуке.

- Я оставлю вас, - послышался далекий голос доктора Франца и звук закрывающейся двери.

Но для Тиля этот звук был подобен грохоту закрывающейся крышки гроба.

А впереди перед собой он видел лишь огненные всполохи, и безразличное лицо за алым стеклом, один взгляд на которое причинял парню боль. Эта боль ядом растекалась по его мышцам и заставляла горло сжиматься от мучительных спазмов, перекрывающих доступ к кислороду.

- Уходи... Уходи... - выдохнул Тиль и, сделав шаг назад, наткнулся на твёрдую преграду.

Перед глазами резко потемнело, и он снова почувствовал себя в ловушке, из которой не было выхода. Его руки снова были скованны, и у него снова не было возможности защититься от приближающейся опасности.

Окружающие снова предали его. Алекс, доктор Франц, медперсонал – все они были только частью хитроумного плана, который должен был привести его в западню. И от этого осознания Тиль чуть не взвыл.

Его снова подставили. Когда же это прекратится? Когда он сможет отдохнуть?

Наверное, этот человек, стоящий перед ним, достанет его и на том свете. И это понимание лишило Тиля всякой надежды на спасение.

- Уходи, - снова выдохнул он, вжимаясь в дверь. – Не приближайся. Уходи прочь!