1

***

Слабые отсветы разожженного в камине огня едва рассеивали сгустившийся в комнате мрак. Тихо трещали сухие поленья, исповедуясь перед неминуемой гибелью. Где-то в углу шелестели потревоженные сквозняком обои, за долгую сырую зиму отставшие от стены. А за коном занимался рассвет.

Золотые лучи сияющими копьями пронзали ночную тьму, рвали чернильное полотно неба, иссекая сбегающие облака багряными росчерками незаживающих ран, и продолжали свое неумолимое наступление. Ночь проигрывала сражение. Под яростным натиском дня она стремительно отступала. Подобрав лохмотья своей изодранной брони, тьма таяла, чтобы через несколько часов, залатав свои раны, вновь ринуться в непрекращающийся извечный бой.

Сэй отвернулся от окна и прикрыл глаза.

Правая щека продолжала болеть. Разъеденная кислотой кожа постоянно сочилась сукровицей и трескалась, отчего парень чувствовал непрекращающийся зуд в поврежденных тканях, которые никак не хотели заживать.

От легкой судороги, вновь искривившей лицо, Сэй поморщился и медленно, чтобы не тревожить все еще ноющее после зажившего перелома ребро, поднялся из старого продавленного кресла. Подошел к небольшому круглому столу и, взяв в руки коробок со спичками, зажег несколько свечей, установленных в старинном витом подсвечнике.

Стало немного светлее, но этого было недостаточно, чтобы продолжить работу. Впрочем, в комнате были еще свечи. Много свечей. Четыре десятка толстых восковых палочек были растыканы по всему помещению, и Сэй методично переходил от одной свечи к другой, зажигая тоненькие обгоревшие фитильки, словно исполнял жуткий ритуал памяти.

Сэй вспоминал.

Огонь... слабый трепещущий язычок пламени, подбирающийся к радужно переливающейся лужице. Эхо удаляющихся шагов. Тихий скрежет костей в левом боку. И отчаянный рывок вперед, завершившийся невыносимой болью, когда кожи коснулся расползающийся по поверхности лужи огонь.

Вспыхнувшее пламя Сэй затушил своим телом. Маленький источник огня, потеряв подпитку кислородом, потух под его ладонями и грудью, но парень узнал об этом лишь через несколько дней, когда стараниями бесстрастных докторов к нему вернулось сознание.

Вошедший в его палату офицер полиции вкратце рассказал, что таксист все же вызвал патрульную машину, но когда полицейские приехали, все уже было кончено.

- Рен... что с Реном? – превозмогая адскую боль, только и смог спросить Сэй у офицера.

И когда полицейский сказал, что парень жив, но находится в критическом состоянии, Сэй рассмеялся.

Истерический хохот, мало напоминающий смех счастья, воплем пронзил комнату. Сэй смеялся как безумный. Смеялся и плакал, чувствуя, как бинты на лице пропитываются его слезами и кровью. А потом вновь потерял сознание.

После этого Сэй больше не проронил ни слова.

Бесконечные часы в больнице превратились для парня в один нескончаемый день. Полиция без конца донимала Сэя расспросами, но он едва ли слышал, о чем его спрашивают сменяющие друг друга офицеры. Доктора настоятельно рекомендовали восстановить кожу на лице с помощью пластической хирургии, но эти рекомендации вызывали у Сэя только смех. Он знал, сколько стоит подобная операция. Знал и понимал, что за всю свою жалкую жизнь не заработает и пятой части от необходимой для пластики суммы.

А когда он увидел свое отражение в зеркале, жизнь, все еще державшаяся на тонких нитях призрачных надежд, сорвалась в пропасть и разбилась об острые камни безысходности.

И мир погрузился во тьму.

Почти догоревшая спичка поцеловала тонкий фитилек, подарив ему частичку огня, и потухла в задрожавших пальцах парня.

Теперь в комнате было достаточно светло, чтобы закончить работу.

Сэй вернулся к столу и открыл этюдник.

Краски смешиваются легко. Покорно дают нужные оттенки, словно чувствуют, словно смирились с его решением.

Холст подается навстречу ласкающей его кисти. Впитывает цвета. Шепчет, указывая направление мерцающими вспышками. И мазок за мазком ложится на неровную поверхность.

Сэй рисовал начало.

Оранжево-желтый - огонь в камине. Иссиня-черный - забавная челка. Белые точки - падающий за окном снег.

Пушистые хлопья, медленно ложащиеся на устланную мягким покрывалом землю. Тепло разливающееся по телу...

Фруктовый сок, стекающий с губ на подбородок. Мягкие шкуры под изгибающимися в экстазе телами...

Темно-вишневая полоса - открытые раны. Вспоротая кожа. Сломанные кости. Боль...

Кисть задрожала в пальцах, и Сэй опустил руку.

Несколько мгновений парень сидел, глядя на картину, а потом сделал глубокий вдох и обмакнул кисть в краску.

Ярко-алый - сердце.

Его сердце билось только для Рена. Его сердце всегда будет биться только для него. Ради него это сердце сегодня... остановится.

Последний мазок был нанесен на холст.

У этой картины не будет подписи. Эту картину никто не увидит. Рисуя начало, Сэй рисовал итог своей маленькой драмы. Финал своей волшебной сказки с ужасным концом, у которой не будет эпилога, но будет новое начало.

«Будь счастлив, Рен. Будь самым счастливым».

Закрыв краски и аккуратно сложив кисти, Сэй отошел от мольберта, возле которого стоял последние несколько дней, отвлекаясь лишь на редкий сон. Внимательно посмотрел на получившееся изображение и улыбнулся, сглотнув подступивший к горлу ком.

Идеально... его лучшее произведение... восхитительное...

Темная пещера, в центре которой полыхает окруженный камнями костер. Черный ягуар греется у огня. Его зеленые глаза прикрыты от удовольствия. Он как маленький котенок мурчит, почти незаметно дергая кончиком хвоста, и прижимает уши, подаваясь навстречу ласкающей его темную шерсть руке с украшенным браслетами запястьем. Ренли смотрит немного в сторону. Вглядывается в густую тень, где, если хорошенько присмотреться, можно разглядеть силуэт. Но это лишь тень... всего лишь привидевшийся мираж, который не стоит внимания. Парень с ягуаром будет счастлив и без этой бесплотной тени. Скоро наступит рассвет, и его жизнь озарится новым солнцем. Теплым, ярким, ласковым солнцем, которое разгонит все тени и развеет пепел прошлого.

Сэй протянул руку и прикоснулся к нарисованному парню. Ласково провел кончиками пальцев по бледной щеке, прикоснулся к чуть приоткрытым губам, скользнул по шее и изгибу плеча.

- Я люблю тебя... – почти беззвучно прошептал Сэй и, преодолев себя, оторвался от картины.

Отошел от полотна. Взял в руки стоящий на столе подсвечник и поднес его к старой наполовину истлевшей занавеске. А потом вернулся к креслу, забрался на него с ногами и, обхватив колени, продолжил любоваться тем единственным в мире человеком, без которого не хотелось даже дышать.

И смотрел на него, не обращая внимания на вспыхнувшую занавеску, на занявшиеся старенькие обои, на скручивающиеся от жара пожелтевшие старые фотографии. Смотрел и шептал:

- Я люблю тебя... люблю тебя... люблю...

***

Рен никогда и подумать не мог, что его жизнь может обернуться полнейшим крахом в столь короткий срок.

Хватило всего нескольких часов, чтобы все покатилось под откос: мечты, надежды, чаяния, желания и, самое бесценное... любовь.

Уилл уничтожил всё: репутацию родителей, здоровье своего отца, спортивную карьеру Рена. Но, что самое страшное, он уничтожил Сэя. Втоптал его в грязь, изувечил тело и душу, развеял по ветру достоинство, заставив пройти через чудовищные муки. И все из-за своей глупой зависти и нежелания отпускать полюбившуюся игрушку.

Какой же подонок!

Как только Рен пришел в себя и узнал, что Сэй жив, но находится в другой больнице в ожоговом отделении, он тут же коряво написал в блокноте имена тех, кто устроил над ними расправу. А потом еще долго отвечал посредством письма на вопросы полицейских, в подробностях описывая все, что произошло на старой фабрике игрушек.

Полиция тут же задержала Кайла, Роба и Эндрю, но вот Уилла им найти не удалось, так как мерзавец, воспользовавшись возможностью, сбежал из страны.

Персивал, узнав о зверствах своего сына, какое-то время не желал этого принимать, и, поссорившись с женой, уехал в охотничий домик. Мама же осталась присматривать за Реном, и почти все время провела в слезах, пытаясь убедить и его, и себя, что жизнь еще не окончена. Разбитое колено можно восстановить, а искалеченную душу – исцелить. Вот только без Сэя эта душа исцеляться никак не хотела.

Из-за серьезных травм Рен еще долго не мог подняться с постели, и общался с окружающими посредством ручки и блокнота. Спустя несколько недель вернулся Персивал. Он пришел к Рену в больницу и долго извинялся перед ним за то, что натворил Уилл. Но Ренли не винил отчима. Ему было до боли жаль этого в одночасье постаревшего мужчину, волосы которого теперь полностью поседели, а лицо изрезали глубокие морщины.

Позже выяснилось, что здоровье Персивала подкосил вовсе не поступок Уилла, а его смерть. Даже Рен, который всей душой ненавидел брата и желал ему всяческих мучений, был в шоке от постигшей его участи. Судмедэксперты выяснили, что перед тем, как расчленить тело Уилла на части, убийца измывался над ним самыми изощренными способами, от сексуального насилия до выжигания глаз и внутренних органов кислотой. И что Уилл прошел все круги ада, прежде чем испустил дух.

Такая страшная расправа взбудоражила общественность. И, если бы Рен и Сэй в тот момент не находились в больнице, их, наверняка, попытались бы привлечь к ответственности за эту вендетту.

Досталось и родителям парней, но, к счастью, у всех у них было неопровержимое алиби, и имелись доказательства непричастности к произошедшей трагедии.

Что касается Кайла, Роба и Эндрю, их тоже настигла расплата. Возможно, их сокамерникам кто-то хорошо заплатил, а, возможно, они сами напросились, но однажды ночью их избили до неузнаваемости, переломав руки и ноги, и надругавшись над их бесчувственными телами.

Но, несмотря на эти новости, Ренли все равно не находил себе покоя.

Какая разница, что ублюдки были наказаны за свои злодеяния? Разве это изменит то, что они натворили? Разве это исцелит телесные и сердечные раны Сэя, который, выписавшись из больницы на несколько недель раньше Рена, так и не заглянул к нему ни разу.

Из-за этого Ренли места себе не находил. И, как только смог разговаривать, стал умолять маму, чтобы она помогла ему встретиться с парнем. Но мама не могла ему помочь, потому что никто не знал, куда подевался Сэй.

Мама даже наняла частного детектива, но расследование так ничего и не дало. Сэй как в воду канул, и от этого Рена охватывал панический ужас.

- Мама, где он? – без устали спрашивал Ренли. - Где мой Сэй? Куда он делся?

Женщина разрыдалась, словно бесконечно печальные, умоляющие нотки в голосе сына ранили ее в самое сердце. И спрятав лицо в ладонях, замотала головой.

- Я не знаю. Ренли, прости меня, но я не знаю, где он.

- Я должен его найти. Ему очень больно. Мама... Персивал... помогите... - слезы выступили на глазах парня, скатились по щекам, оставляя жгучие дорожки. - Помогите найти моего Сэя. Помогите мне его вернуть.

- Ренли... – проговорил отчим дрогнувшим голосом. - Мы его ищем, правда. И как только найдем, ты сразу об этом узнаешь.

- Он думает, что не нужен мне. Он думает, я люблю его внешность. Мамочка... - парень сглотнул тяжелый комок и стиснул зубы. - Мамочка, я не хочу без него жить. Ты должна отпустить меня, слышишь? Скажи докторам, пусть меня отпустят, и я найду его. Я на край света пойду, но я найду его. И больше никогда-никогда не отпущу.

- Ренли, ты слишком слаб. А Сэя ищут. Его ищут лучшие частные детективы, - проговорила Эстер, вытирая слезы платком.

- Ты не понимаешь! – жалко просипел Рен. - Только я один могу его найти! Я должен быть рядом с ним. У него лицо в ожогах, и его волосы... Мама, он думает, что я люблю его лицо и волосы, которых больше нет! Уилл... - он вновь сглотнул, отводя взгляд от Персивала, - он говорил ему ужасные слова. Он сказал, что Сэй мне не нужен. Ну как ты не понимаешь, что ему плохо? Он спасал меня. Если бы не он, я бы умер. А он кислоту на себя вылил, чтобы меня не убили. Он сам добровольно вылил на себя кислоту! Мамочка, отпусти...

Эстер только собралась вновь возразить, как в дверь постучали, и в палату вошла женщина, появление которой Рен расценил как знак судьбы.

Он вскочил с кровати и, прихрамывая на одну ногу, так как его колено до сих пор ужасно болело, приблизился к Астрид. Схватил ее за руку. Сжал неистово, глядя в полные бесконечной боли глаза, и сбивчиво заговорил:

- Астрид... Астрид, где мой Сэй? Где он? Что с ним? Скажите мне... скажите же мне!

Сердце Рена билось громко, отчаянно. Заходилось в паническом страхе, что, быть может, с Сэем не все хорошо. Что, быть может, он...

- Мой сын теперь не так красив как был раньше. - Голос Астрид звучал глухо и словно бы даже безразлично. - Ко мне приходили детективы, поэтому я здесь. Оставь попытки найти его. Тебе не понравится то, что ты увидишь. Он урод. Чудовище, с обезображенным лицом. Он такой страшный, что тебе будет противно смотреть на него.

Каждое слово Астрид было для Рена словно удар хлыстом по израненной душе. Словно кислотный ожег на сердце.

- Где он? - сдавленно спросил Рен, до боли неистово сжимая руки женщины в своих, но едва ли понимая, что делает.

- Оставь его в покое. Это все, что я хотела тебе сказать. Простите за беспокойство.

Астрид взглянула на родителей парня, и уже хотела было уйти, но Рен остановил ее и опустился перед ней на колени, чувствуя, как в душе поднимается паника, а глаза вновь заволакивает слезами.

Мама тут же закричала, умоляя не травмировать колено, но Ренли был сосредоточен только на Астрид.

- Я люблю его. Я люблю его, и не хочу без него жить. Мне все равно, как он выглядит. Астрид... Астрид, он мой Сэй, каким бы он ни был. Он мой. Мой Сэй. Я люблю его. Я люблю его, понимаете? Я за него жизнь отдам. Жизнь, душу, я сердце себе вырву, если хотите. Пожалуйста, скажите мне, где он. Скажите мне.

- Он в нашем старом загородном доме, - глухо проговорила Астрид после недолгого молчания и протянула Рену ключи от машины слегка трясущейся рукой. - В навигаторе есть сохраненный маршрут. И... - женщина сделала глубокий вдох и сдавленно проговорила, словно каждое слово давалось ей с трудом: - Кажется, он хочет умереть...

Рену не пришлось повторять дважды. Он резко поднялся, игнорируя стреляющую боль в колене, и вышел из палаты прямо в пижаме, не обращая внимания на пытающуюся остановить его медсестру.

Изящная Хонда серебристо-стального цвета отозвалась на отключение сигнализации неприятным писком. Дверь автоматически распахнулась, и Ренли, забравшись в салон, посмотрел на навигатор. Нужный маршрут был уже выставлен, словно Астрид говорила о своем сыне все эти ужасные вещи лишь для того, чтобы проверить его чувства. Но думать об этом сейчас Рен не собирался. Он собирался поехать в тот домик и забрать своего парня.

Руки слушались еще очень плохо. Кости срослись нормально, да и запястья затянулись, хоть на них и остались ужасные шрамы. Но часто в руках появлялся тремор, и за рулем это было особенно опасно. Вот только Рен сейчас меньше всего думал о безопасности. Все его мысли были с Сэем. Месяцы разлуки, и вот он так близко, его Сэй... руку протяни, и дотянешься. Сделай шаг, и окажешься рядом.

Главное успеть.

Главное не опоздать.

Ренли увидел дым задолго до того, как подъехал к нужному дому. Сердце парня отчаянно билось в груди, а потом замирало, и руки начинали дрожать так, что он боялся, что не справится с управлением. И все равно гнал машину вперед с максимальной скоростью, молясь богу, чтобы не забирал Сэя, чтобы...

Задняя часть загородного дома полыхала вовсю, и Ренли отстраненно подумал, что сейчас просто сойдет с ума.

Если Сэй в доме, если парень уже умер, у него не останется выхода, кроме как умереть вместе с ним.

Бросившись к двери, Рен распахнул ее, инстинктивно закрываясь рукой от дыма и полыхнувшего в лицо жара. А потом застыл на мгновение, глядя, как пламя пожирает его портрет и подбирается к лежащему в кресле без сознания Сэю.

Но этот ступор не продлился долго. Стараясь не вдыхать дым, Рен вошел внутрь, и, приблизившись к Сэю, подхватил его на руки. После чего вынес парня из дома, отнимая у смерти.

Уложив Сэя на траву, Ренли достал из машины бутылку с водой и стал брызгать парню на лицо, которое было изувечено страшными, желтовато-розовыми шрамами, и не заживающими ранками.

- Сэй... Сэй, очнись... – пытался дозваться парня Рен, задыхаясь от боли, от жалости и от счастья, что нашел его живым, - очнись... очнись...

***

Сэй чувствовал горечь во рту. Мерзкий смрад горящей ткани, кожи и каких-то химикатов окутал его плотным коконом и, казалось, не развеется никогда. В горле першило. В горле застряла желчь. Горло раздирала обида на то, что ему не позволили уйти. Хотелось плакать. Хотелось реветь, проклиная все на свете. Но ни слез, ни проклятий больше не осталось в его теле и душе. А сознание, словно взбесившись от угара, рождало звуки. Песни птиц. Шум ветра. Плеск воды. И голос... до боли любимый, желанный, волшебный голос, который ему уже не суждено было услышать.

Рен.

«Знаешь, я хочу, чтобы ты оказался явью. Я хочу, чтобы бред угасающего сознания оказался правдой. Я хочу, чтобы ты был рядом. Я хочу... я боюсь. Мне страшно»...

- Мне страшно...

Едва слышный хрип сорвался с потрескавшихся губ, и порыв свежего воздуха ворвался в легкие, заставляя Сэя закашляться и приоткрыть глаза.

Тяжелые веки не хотели слушаться. Поднимались лениво и медленно, и тут же вновь опустились от невыносимо яркого света, резанувшего по нервным окончаниям. Но и мига Сэю хватило, чтобы увидеть перед собой размытое слезами лицо Рена.

И словно что-то сломалось. Словно гигантская ледяная стена вмиг пошла трещинами. Затрещала, заскрипела и раскрошилась, обнажая душу, из которой воплем вырвался отчаянный крик:

- Не смотри! Не смотри! Не смотри!

Слезы опалили глаза. Опекли израненную кожу. И Сэй, собрав остатки сил, вырвался из рук Рена.

Он хотел отползти в сторону, хотел сбежать, хотел вернуться в старый объятый пламенем дом, но тело предало его, отказавшись слушаться, и Сэй безвольной тряпичной куклой упал на землю.

- Не смотри...

Сердце Рена оборвалось и сжалось в крошечный болезненный комок. К горлу подкатили рыдания, но парень не позволил себе расклеиться.

У него еще будет время выплакаться, а сейчас нужно было убедить Сэя, что не все еще потеряно. Что они еще могут быть вместе и могут быть счастливы, невзирая ни на что.

- Сэй... – позвал Ренли сиплым непослушным голосом и, склонившись к земле, крепко обнял парня, не позволяя ему сбежать. - Сэй, я все видел. Я видел... Но... я люблю тебя. Я... – его голос дрогнул, а губы предательски задрожали, но Рен продолжил говорить: - Сэй... мой Сэй... мой любимый Сэй... мое божество... мой мир... я думал о тебе все это время. Я сходил с ума без тебя. Я искал тебя. Я люблю тебя... я такой дурак... а тебе пришлось платить за мою глупость. Прости меня. Прости, что бросил тебя. Прости, что не смог защитить. Прости...

- Уйди! – словно обезумевший закричал Сэй, и его крик обернулся глухим хрипом.

Он принялся отбиваться от Рена, но слабое тело быстро сдалось, обессилев окончательно и бесповоротно.

От отчаяния слезы сдавили горло Сэя. Он сделал еще одну жалкую попытку выкарабкаться из рук Рена, но парень держал его слишком крепко.

- Оставь меня, - взмолился Сэй, понимая, что этот бой он проиграл. - Я хочу вернуться в дом. Я не хочу так жить! Как ты не понимаешь?! Я безобразен. Я уродлив... Я не хочу так... не хочу...

- Сэй...

Слезы Сэя жгли Ренли словно яд, капающий в душу. Жалобный голос терзал его сердце. Бил по нервам, заставляя тело покрываться липким потом. Но Рен не мог выполнить просьбу парня. Не мог оставить его.

- Сэй...

Жар от полыхающего дома обжигал спину, но Ренли почти не чувствовал этого. Он чувствовал только дрожащего в его объятиях Сэя, сотрясающегося от рыданий. Он чувствовал его тепло, его запах... И как же он скучал... как истосковался по парню.

- Сэй... не отпущу... мой любимый... мой. Не бросай меня. Прошу тебя, не бросай меня. Я люблю тебя. Я умираю без тебя.

Рен стиснул объятия еще сильнее и уткнулся лицом в спину парня, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от отчаяния.

Слова Рена жгли душу больнее огня, больнее кислоты. Слова Рена выворачивали Сэя наизнанку. Заживо снимали с него кожу. Словно нити из гобелена вытягивали нервы.

И истерика, так долго сдерживаемая Сэем, взяла над ним верх.

- Ты хоть сам себя слышишь?! – Собственный смех напугал Сэя до дрожи. - Ты слышишь, о чем говоришь? Понимаешь? Ты сомневался в моей любви... ты не верил до последнего... конечно, красивая смазливая шлюха просто не может говорить правду!.. А теперь... теперь я безобразный уродец! Чудовище! Ты и дня не продержишься рядом со мной.

Горло Сэя сдавило спазмом, и смех резко оборвался, уступив место новому потоку слез.

- А потом начнешь обвинять меня, убеждая, что я сам во всем виноват. Отпусти меня, Рен... Отпусти!!! Хватит! У меня больше нет доказательств. И сил, чтобы что-то доказывать, тоже нет.

- Прости меня... – выстонал Рен, пытаясь справиться со сдавившим его горло спазмом.

В груди кольнуло так больно, что не сделать и вдоха. А Сэй все выдирался, рыдая в его объятиях. Сыпал обвинениями, отбивался в истерике. Кричал, что хочет войти в дом.

И Рен не выдержал.

Осознание собственной вины, собственного эгоизма, собственной несостоятельности добивало его, и парень закричал, начиная тоже плакать навзрыд:

- Не могу я тебя отпустить! Ты всё... всё для меня! И, если хочешь уйти, забери меня с собой. Только не бросай меня здесь одного. Только не бросай меня... пожалуйста. Не бросай меня снова, Сэй.

Рен поднял заплаканное лицо и встретился взглядом с Сэем, который не успел отвернуться. Покрасневшая воспаленная кожа под глазами, дрожащие губы, шрамы эти...

- Если не можешь простить, если не можешь поверить, пойдем вместе, - просипел Рен. - Пойдем вместе в огонь. Я не знаю, что еще предложить тебе. Я знаю только, что больше не выпущу твою руку из своей ладони. Никогда. Никогда, Сэй...

- Иди к черту со своей жалостью! - выкрикнул Сэй и ударил Рена в плечо. - Иди к Дьяволу со своим чувством вины или что там в тебе взыграло!

- Ты не веришь мне? – спросил Рен. – Почему ты постоянно сомневаешься во мне и в моих чувствах? Сэй?!

Парень ничего не ответил, только отвернул изувеченную шрамами половину лица так, чтобы Ренли не мог его видеть, и сжал руки в кулаки.

- Ладно, можешь не верить... - проговорил Ренли с обидой в голосе. - Можешь сомневаться, сколько душе угодно. Можешь порвать со мной. Но с этого момента мне больше незачем жить.

Он тяжело поднялся с земли, морщась от боли в колене, которая с каждым мигом становилась все навязчивее, и протянул Сэю руку.

- Идешь со мной в огонь, или мне идти без тебя? – спросил Рен. – Я сделаю так, как ты скажешь.

- Делай, что хочешь, - сдавленно ответил Сэй.

- Хорошо.

Ренли кивнул и, бросив на Сэя прощальный взгляд, сделал несколько шагов по направлению к горящему дому.

«Вот, значит, какой он, мой финал?» - подумал парень. – «Не так уж и плох, учитывая, что у меня больше ничего не осталось. Но лучше уж так, чем жить без любимого человека и терзаться чувством вины до конца своих дней. Лучше уж так...»

- Я люблю тебя, Сэй... - сказал Ренли вслух, пытаясь сдержать рыдания. – Не твои волосы, не твою внешность... люблю твою прекрасную душу. Люблю, когда ты смотришь на меня влюбленными глазами. Люблю твою ласковую улыбку. Твой нежный голос. Люблю, когда ты капризничаешь, требуя моего внимания. Люблю смотреть, как ты рисуешь. Люблю твою любовь ко мне. Люблю все в тебе от волосинки до ноготка. Я люблю тебя...

В горле неприятно булькнуло, и Рен замолчал, начиная безмолвно плакать над своей утерянной любовью. И над осколками своей разбитой мечты.

- Мой Сэй, прости, что не сберег тебя. Прости.

Ренли сделал глубокий вдох и, больше не колеблясь ни секунды, направился к двери, из которой валил густой черный дым и слышался треск обваливающихся балок.

Умирать не страшно. Сэй на собственной шкуре неоднократно в этом убеждался. Умирать легко.

Когда сердце тонет в пучинах отчаяния, смерть, как и жизнь, теряют значение, и остается лишь желание покончить со всем. Но стоит опасности подобраться ближе, и кровавые шоры слетают с глаз. Обиды исчезают. И остается лишь истина, пульсаром сияющая в сердце.

Не помня себя от страха за Ренли, Сэй бросился к парню и схватил его за рубашку пижамы, только сейчас понимая, что тот, похоже, сбежал из больницы, чтобы найти его, чтобы остановить, чтобы не бросать и остаться с ним.

Ноги подкосились, и Сэй рухнул на колени, увлекая Рена за собой. Привлекая его к себе и сильно прижимаясь к нему всем телом.

- Нет, Рен! Не смей! Я не хочу думать, что все было зря. Я не хочу... не хочу тебя терять. Не хочу. Ты мой! Слышишь, мой!!! Я не отдам тебя огню. Тогда не отдал и теперь не позволю. НЕТ!!!

Он уткнулся лбом в плечо парня, понимая, что не может смотреть ему в глаза. Что не может позволить парню смотреть на безобразную маску его лица таким влюблённым, ничуть не изменившимся и, кажется, даже более искренним взглядом.

- Не смей, - глухо простонал Сэй, вновь заливаясь слезами. – Не смей даже думать об этом!

Рен ничего не ответил, а только крепче обнял Сэя и прикрыл пекущие от слез и дыма глаза. А потом тихо проговорил, зарываясь пальцами в короткие, но очень мягкие, уже завившиеся в серебристые спиральки, волосы парня:

- Я вылечу тебя. Я буду холить и твои волосы, и твои шрамики. Я буду любить тебя так сильно, что ты забудешь обо всем на свете. Я буду любить тебя всегда. Всегда буду принадлежать тебе. Мой Сэй... я звал тебя, даже когда не мог говорить. Я так скучал по тебе. Я так сильно скучал... любимый мой Сэй.

Нежные слова Рена проникали в душу Сэя. Топили лед в сердце. Согревали затхлый чулан, в который парень загнал свои чувства. И дарили надежду, которую парень боялся больше, чем смерти.

Сэй прикрыл глаза Ренли своей ладонью, чтобы тот не смотрел на его уродливое лицо, и тихо прошептал в его губы:

- Я люблю тебя. Люблю больше жизни. Люблю больше солнца. Больше всего, что есть в этом мире. Верь мне. Пожалуйста, верь.

- Я верю, - прошептал Рен в ответ и нежно поцеловал чуть потрескавшиеся от жара губы Сэя. - Прости, что раньше сомневался. Прости меня. Я был эгоистом. Вел себя как ребенок. Но этого больше не повторится. Обещаю.

Ренли поднялся, увлекая парня за собой, и подхватил его на руки, легко удерживая на весу легкое, исхудавшее за месяцы одиночества тело.

Сэй тут же спрятал лицо на его плече и притих, и Рен направился к машине, бережно прижимая к себе самое бесценное сокровище, которое только можно было найти в этом мире.

Ренли поставил Сэя на ноги только возле автомобиля. Красивая, неимоверно дорогая Хонда призывно посверкивала в лучах клонящегося к закату солнца, будто приглашая забраться в ее салон и насладиться путешествием.

- Это твоя машина? - как то отрешенно спросил Сэй, опускаясь на переднее сидение и все еще старательно отворачивая от Рена поврежденную часть лица.

- Это машина Астрид. - Рен сел за руль и посмотрел на парня. - В навигаторе был маршрут от больницы до этого дома. И твоя мама позволила мне ее взять.

- Не очень удачная шутка. - Сэй невесело усмехнулся. – Ты хоть представляешь, сколько стоит подобное чудо? У моей мамы нет таких денег. Ну да ладно... не о том я...

Он на мгновение замолчал и, чуть повернувшись к Рену, сказал, хмуро рассматривая его одежду.

- Ты должен вернуться в больницу. Твоя мама... Эстер волнуется, наверное. Она любит тебя, и ты не должен заставлять ее волноваться. Так нельзя. И... я снова не о том. Прости. И не слушай меня. Просто не слушай, я... скучал по тебе. Все это время... думал только о тебе, вспоминал... не слушай...

- Все нормально, не волнуйся о моей маме. - Рен провел ладонью по неповрежденной щеке Сэя и мягко улыбнулся ему. - Она все поймет. Она видела, в каком я был состоянии, когда не знал, что с тобой и где ты. Я позвоню ей из ближайшего автомата. Но в больницу я не вернусь. И к родителям не вернусь... Сэй...

Рен помрачнел, отводя взгляд, и уставился на стволы высоких деревьев за окном машины.

- Сэй, ты не передумал? Ты все еще хочешь жить со мной?

Слабая улыбка тронула губы Сэя, но нормально улыбнуться у него не получилось. Кривая усмешка и только. Даже радость или счастье сейчас на его лице выглядели как что-то мерзкое, кривое и отвратительное.

- Не передумал, - мягко начал Сэй и вздохнул. - Но не могу. И дело не в том, что ты несовершеннолетний, и что твои родители не согласятся... просто... ты устанешь. Мое лицо... оно наполовину обездвижено. Вся правая сторона. Я не могу до конца закрыть правый глаз. Улыбка выглядит как гримаса отвращения. Доктора говорили, что подвижность вернется, но... не сразу и очень нескоро. Ты будешь расценивать мою неподвижную рожу как недовольство. Как укор. И чувство вины сожрет тебя с потрохами. Ты будешь страдать... тебе будет больно. А потом... тебе это надоест.

Рен слушал эти жестокие слова, и в его душу закрадывалось что-то липкое, что-то неприятное. Он понимал, что злиться на Сэя сейчас не самая хорошая идея, но ничего не мог с собой поделать.

- Долго ты еще собираешься решать за меня? - спросил он немного грубо, и все же сиплость голоса смягчала тон. – Решать, что мне надоест... что меня отвратит... что я люблю в тебе... и как сильна моя любовь. Откуда тебе знать, что творится в моем сердце? Или шрамы на твоем лице помешают мне наслаждаться жаром твоего тела? Или они помешают мне дарить тебе радость и счастье? Они помешают нам разговаривать, ходить куда-то вместе, развлекаться? Они что, против меня? Может, они выйдут на демонстрацию протеста? Я не понимаю, почему ты отталкиваешь меня и пытаешься приписать мне то, чего нет? Не понимаю, почему ты постоянно гонишь меня от себя? Почему не принимаешь меня и мои чувства всерьез? Ведь именно такое всезнающее поведение, именно это твое желание дать мне свободу, и толкало меня к мысли, что ты меня не любишь. Я же знал, что ты любишь меня. Я всегда знал, что ты любишь. Но ты считаешь меня неразумным ребенком, и относишься ко мне соответственно. А раз так, тогда давай играть по твоим правилам. Как скажешь, так и будет. Так куда тебя сейчас отвезти, и куда прикажешь мне потом ехать? В больницу? Хорошо. Все, как ты скажешь. Все, как ты пожелаешь. Все для тебя, Сэй. Абсолютно все.

Боль в голосе Рена должна была бы отозваться в сердце Сэя такой же сильной болью, но вместо этого на душе парня стало так тепло, что сдержать счастливую улыбку он не смог, хоть она и отозвалась в мышцах лица чудовищным спазмом.

- Рен... – тихо проговорил Сэй, - ты все такой же... яростный... смелый и, несмотря на возраст, взрослый. Значит, настоящий. Значит, не снишься.

Он положил ладонь парню на колено и несильно сжал его.

– Поехали домой. Но... если будет невмоготу... если что-то изменится в твоих чувствах... скажи мне сразу. Это единственная просьба.

- Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что я смогу разлюбить тебя, - проговорил Рен. - Ты очень плохо меня знаешь.

- Значит, буду узнавать. – Кивнул Сэй и, не зная, как по-другому выразить все те чувства, что сейчас бурлили в его душе, негромко сказал: - Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя, Ренли.

А потом отвернулся к окну, так и не убрав руку с колена парня, и продолжая неосознанно поглаживать его.

За окном мелькали деревья, вперед убегала кажущаяся бесконечной дорога... их совместная дорога тоже будет без конца? Или она оборвется, так и не достигнув какой-то определенной точки? Сэй не знал, что ждет их дальше. Не знал, сколько препятствий им с Реном еще предстоит преодолеть, и через сколько испытаний предстоит пройти.

Но одно он знал наверняка: они выбрали этот путь сами. И теперь, чтобы ни случилось, они справятся с любыми невзгодами.

2

***

В кабинете было жарко. Взбесившееся солнце словно перепутало времена года и выжигало весенний Нью-Йорк августовским зноем.

Тихое жужжание кондиционера, зависшее на одной противной ноте, било по нервам, вызывая нешуточное раздражение и порождая желание разбить к чертям проклятую машину. Но собственноручно обрекать себя на пытку высокими температурами спецагент Грэмм Роудер не хотел. Потому и терпел мерзкий звук, с каким-то ненормальным удовольствием представляя себе, как даст волю эмоциям, когда, наконец, прижмет хвост возомнившей себя всесильной суке.

Нарисовав в своем воображении эту упоительную картину, мужчина осклабился и провел ладонью по тонкой папке, в которой поместилась очень короткая жизнь с очень страшным финалом.

За все свои двадцать с лишним лет работы в разведывательном управлении Грэмм впервые столкнулся с таким зверством. Федералы, почуявшие знатную добычу, тут же кинулись расследовать убиение богатенького ублюдка, который при жизни натворил столько дерьма, что во век не расхлебал бы, но ни зацепки, ни пылинки ищейки так и не нашли.

А вот Грэмм подозревал, откуда подул ветер, принесший с собой трупный смрад разлагающейся плоти, и не преминул воспользоваться таким удачным стечением обстоятельств, чтобы избавиться от своего самого опасного конкурента.

Стук в дверь заставил мужчину выпрямиться в кресле и отодвинуть от себя папку с документами.

- Войдите, - бросил он, цепляя на нос очки и делая вид, что чрезвычайно занят просмотром квартальных отчетов.

- Вызывали, шеф?

Ручка, противно скрипнув, с трудом опустилась вниз, но дверь в кабинет начальника отдела открылась легко и беспрепятственно.

Астрид вошла в прохладное помещение и, чуть прищурившись, устремила свой взор на лысеющего мужчину, который делал вид, что жутко занят. Хотя она прекрасно знала, что он никогда не надевал очки, изучая важные отчеты. Очки у этого человека служили признаком суровости и представительности, и он цеплял их на нос лишь в том случае, когда хотел запугать оппонента или подчиненного.

- Приглашал.

Грэмм перевел взгляд с бумаг на вошедшую женщину и присвистнул.

- Паршиво выглядишь, Эрвик.

Он указал на кресло перед своим столом и подавил улыбку, которая так и норовила расползтись по губам.

Астрид выглядела не просто паршиво, а ужасающе. В светлых потускневших волосах появились серебристые ниточки седины, кожа под глазами припухла, и даже мастерски нанесенная косметика не смогла скрыть глубокие черные тени. Женщина, казалось, постарела на несколько десятков лет, но... зная эту стерву, можно было смело предполагать, что даже ее волосы и кожа подстраиваются под нужный ей образ убитой горем мамаши.

- Присаживайся. – Грэмм указал на кресло перед собой. – Разговор может оказаться долгим.

Он подождал, пока Астрид усядется, и продолжил:

- Для приличия я должен спросить, как чувствует себя твой сын, но, уж прости, его участь мне откровенно безразлична. А вот участь других парней меня очень даже взволновала. Понимаешь, о чем я?

Астрид закинула ногу на ногу и посмотрела на спецагента Роудера с полным безразличием.

- Понятия не имею, о чем ты говоришь, - ответила женщина, хотя одному Богу было известно, каких трудов ей стоило сдержать ликующий оскал.

«Подонки заслужили!» - подумала она. – «И расплата была такой, что общество содрогнулось от ужаса».

- Да неужели?

Грэмм прищурился, внимательнее вглядываясь в совершенно непроницаемое лицо женщины, а потом взял в руки папку с фотографиями и, открыв ее, достал снимки.

- Этого юношу звали Уильям Райс. - Он протянул Астрид фото окровавленного трупа. – Посмотри повнимательнее, не находишь, что подобная форма удовлетворения своих низменных желаний мести выходит за рамки разумного?

Женщина взяла снимок двумя пальцами и внимательно всмотрелась в изображение. От вида трупа этого ублюдка, которому выжгли глаза кислотой и вырезали язык, перед тем, как насадить задницей на толстое бревно и отрубить конечности, ее сердце неистово забилось. Но опять же, ни один мускул не дрогнул на равнодушном лице женщины, и на губах не появилось ни тени улыбки. Быть может, только во взгляде можно было заметить глубочайшую признательность людям, благодаря которым ее мечты о мести стали реальностью.

- Надеюсь, он страдал, - бросила Астрид и брезгливо отшвырнула фотографию в сторону. - Но я к этому не причастна. Будь моя воля, я бы колом не ограничилась.

- А колом и не ограничилось.

Грэмм поморщился и на мгновение сильно сжал зубы. Он был уверен, что Эрвик причастна к этому делу, но доказательств у него не было, и это бесило мужчину сильнее жары и воющего кондиционера.

- Судмедэкспертиза установила, что кол был только началом пытки. И парень был жив еще очень долгое время.

- Ох, бедный, как же он, наверное, настрадался, - притворно посочувствовала Астрид. - Грэмм, да ты гуманист, черт бы тебя побрал! Тебе памятник при жизни надо поставить, как самому отзывчивому агенту ЦРУ на свете.

- Сломанные кости и небольшие химические ожоги - это не медленная смерть, когда жертву буквально по кусочку разрезают на части. Ты не задумывалась о том, как чувствовал себя господин Райс, когда от сына ему достался фарш, в котором с трудом можно было узнать его ребенка? Ты считаешь, что такая месть равноценна сломанным костям и обожженной коже?

- Месть? - спросила Астрид и нервно рассмеялась. - О какой мести речь? Ты что же, думаешь, мой сын пошел и сделал все это со своими обидчиками? Ты совсем идиот?

- Не прикидывайся дурой! - рявкнул Грэмм и ударил кулаком по столу. - Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты не причастна к этому делу.

- И где же ваши доказательства, агент Роудер? - насмешливо спросила женщина, зная, что этот плешивый ублюдок не сможет ничего доказать.

Вольный охотник Карл Янг сам принял решение относительно меры наказания, и разрешения у нее на это не спрашивал.

- Доказательства будут, - уверенно заявил мужчина. - Надо только найти исполнителя. И я его найду. Чего бы мне это ни стоило. Да и несколько зацепок имеется. К примеру, твоя недавняя встреча с неким господином Айзеном. Сначала ты нанесла ему визит в его школе, а через некоторое время была замечена в его компании. Это привело меня в некоторое замешательство. Я все думал, с чего бы это агенту ЦРУ, да еще и с таким замечательным послужным списком, встречаться с японским работорговцем, конгрессменом и... Айзеком Айзеном? Не их ли услугами ты воспользовалась для мести? Ладно, еще Карл Янг, он человек уважаемый, и ни в каких авантюрах замечен не был. Кристально чистая репутация. Ни единого пятнышка. Но двое других... это же настоящий рассадник разврата, афер и криминала.

- Следил за мной, значит, - проговорила Астрид, делая глубокий вдох, чтобы не сорваться и не наломать дров. - Вынюхивал. Что ж, копай, мой дорогой. Только копни поглубже.

Женщина осклабилась в жесткой усмешке, лихорадочно соображая, а не накличет ли она беду на свою голову, пуская по следу маньяка-убийцы эту слепую и глухую ищейку, которая только и умеет, что штаны в офисе протирать.

- Любишь глубокое проникновение? - усмехнулся Грэмм. - Так чья же ты подстилка? Кому из этих троих греешь постель? Или всем троим сразу? Такая себе элитная шлюха.

- А что, хочешь занять мое место? - парировала Астрид, ухмыльнувшись. - Прости, но плешивые обезьяны не в их вкусе. С проблемами в личной жизни тебе прямая дорога в зоопарк.

Грэмм не ответил. Препираться с этой дрянью не хотелось, но и отпускать ее просто так тоже было неправильно.

- Я буду следить за тобой, Эрвик. За каждым твоим шагом. Рано или поздно ты оступишься и сорвешься в пропасть. И ублюдков своих за собой потянешь. Мне останется только поаплодировать твоей неудаче. Проваливай. Работа не ждет.

- Спасибо за предупреждение, шеф, - проговорила Астрид, поднимаясь. - И мой тебе дружеский совет: держись крепче за свой стул, а то падать будет мучительно больно.

С этими словами она покинула кабинет начальника, думая о том, что надо бы как-то предупредить господина Айзена о том, что на нем и его друзьях с этого дня будет висеть хвост из агентов ЦРУ.

Но к вечеру выяснилось, что никого предупреждать не нужно. Франтишек Штепанек, как всегда превзошел самого себя, и каким-то образом пронюхал о грозящих его шефу неприятностях. Астрид узнала это из закодированного письма, которое получила от своего бывшего коллеги, в котором Франтишек предупреждал ее, чтобы она никуда не звонила и продолжала заниматься своими делами, словно той встречи с представителями преступного мира никогда и не было.

Кинув письмо в камин, Астрид еще долго сидела и задумчиво смотрела на горящую бумагу. Стоило только случиться беде, и все коллеги, знакомые и друзья как один отвернулись от нее, предлагая крепиться и ждать суда и следствия. И лишь враги, по какой-то неведомой ей причине, сделали то, что не сделал бы ни один человек из ее окружения.

Эти люди оказались благороднее многих. И Астрид отблагодарила их, как могла.

Айзек Айзен давно уже добивался гражданства США для своего любовника, и Астрид осуществила эту мечту.

С дома Игараси Кано в Нью-Йорке была снята самая настоящая осада, которую устроила враждебная группировка из Токио, чей лидер мечтал избавиться от конкурента и всей его семьи, пока те потеряли бдительность.

А, что касается Карла Янга... ему простили штраф за парковку в неположенном месте, о котором тот давным-давно забыл.

Астрид откинулась на спинку глубокого кресла, в котором сидела, и посмотрела на нарисованный маслом букет незабудок, висящий над камином.

Нежные голубые цветы осыпали свои лепестки на белую скатерть, сплетаясь в тончайшее кружево под немного кривой и непропорциональной вазой со сколотым горлышком. В размытом ацетоном углу все еще можно было различить обрывки букв. Все еще можно было, если присмотреться получше, прочитать фразу: «Любимой мамочке».

И снова при созерцании этого, пусть не шедевра, но все же чуда, сердце Астрид трепетно сжалось от нежности, и болезненно забилось в груди.

- Теперь у тебя все будет хорошо, мой мальчик. Теперь ты будешь счастлив, - тихо прошептала она, обращаясь к выкинутой когда-то Сэем картине, и улыбнулась, прикрывая уставшие глаза.