Иногда, дорогой читатель, меня одолевает любопытство, и хочется узнать нечто о, казалось бы, совершенно незначительных вещах. Недавно я нашёл архивные фотографии разных Хранителей и заметил, что у Николая на них всегда открыта шея. Необычное зрелище, потому что шарф с рисунком одуванчиков ныне является практически визитной карточкой Островского. За этим определённо должна скрываться какая-то история!

От Автора

Давно не виделись, дорогой друг. Ты снова пришёл за историей, верно? Не буду в этот раз юлить: у меня есть кое-что интересное. Но предупреждаю, что ты можешь оказаться не готов к тому, что услышишь, так что заранее подумай, хочешь ли узнать. Хочешь? Ну, тогда имей в виду, что я предупреждал.

Для начала позволь мне отвлечённый вопрос. Знаешь, почему я всегда ношу свой шарф? Нет, это не дресс-код и не моё пристрастие в одежде, mon cher. Я этот бар открыл, страшно подумать, уже в шестидесятых, а шею начал закрывать намного раньше и не по собственному желанию. Слышал когда-нибудь о вечных шрамах? Да-да, у Хранителя тоже могут остаться следы, которые он не уберёт! У меня самого такие есть, как раз на шее. Ты не подумай, вечные шрамы у нас в почёте, но выглядят они зачастую так, что лучше людям не видеть. Да и последствия не самые приятные, если говорить откровенно. Хочешь посмотреть? Уверен? Ладно, сейчас сниму шарф.

Видишь? Понимаю, дорогой друг, зрелище то ещё, но ты сам попросил. У демонов острые когти, такие даже душу рвут без проблем, а сила павших не даёт шраму зажить и заставляет его червоточить, отравляя Хранителю жизнь. Тебя постоянно будет тянуть либо к разрушению всего вокруг, либо к разрушению самого себя — такова уж цена за подобный «сувенир». Но если у тебя есть вечный шрам, а ты справляешься с его влиянием и продолжаешь оберегать своих людей вопреки всему, то ты сильный. Сильнее тех, кто не столкнулся с демоном лично.

Что именно произошло? О, это весьма занимательная история! Иногда, вспоминая тот день, я думаю, что мог бы не получить свой шрам, но давняя молва обо мне не лжёт: светлейший князь Николай Островский не будет собой, если собственным поведением не навлечёт на себя проблемы. Жалею ли я? Mon cher, ну что за вздор! Мне выпала возможность вывести из себя самого ненавидимого человека, я не мог ей не воспользоваться!

Кого? Ну, кого сейчас считают воплощением зла? Да, Адольфа, но не того, о котором ты подумал. С Гитлером всё в порядке: он давным-давно мёртв. А вот Хранитель той Германии уцелел, и нервы я вытрепал именно ему. Горжусь собой и по сей день, ты прав.

Я был из тех, кто не давал немцам нормально воевать с самого начала войны: помогал партизанам и подпольщикам, нередко устраивал мелкие диверсии в одиночку, а иногда просто натравливал на них природу. Знаешь, управлять водой и холодом очень удобно, особенно когда нужно усложнить кому-то жизнь, потому что можно устроить метель, ливень или град. Или всё вместе, если очень хочется. Нет, я не виноват во всех холодных зимах, на такое даже у меня сил не хватит!

Так вот, было это дело весной сорок третьего. Предыдущий год прошёл как в тумане, я помню его благодаря воспоминаниям людей, потому что собственные, к сожалению, слишком размыты. Был либо на севере, помогал сохранить Дорогу жизни, либо на юге, проводил солдат по горам Кавказа.

К чему я веду? К тому, приятель, что мне было искренне интересно, какого, собственно, чёрта, измотанного в край меня не казнили публично, когда поймали, потому что слабее, чем в тот момент, я не был никогда. И тем не менее, меня схватили и велели доставить в Берлин. Догадываешься, кто хотел со мной повидаться, да?

Но всё же для меня в сложившейся ситуации был один небольшой плюс. Увидев, в каком состоянии я тогда находился, Адольф, видимо, посчитал, что я не мог здраво мыслить, и приказал на пару дней оставить меня в покое и не заходить в камеру. За это время рассудок мой и правда прояснился, спала эта проклятая кровавая пелена, которая появлялась перед глазами всякий раз, едва я их открывал. А ещё я начал догадываться, чем мог его заинтересовать.

На третий день моего пребывания в Берлине меня отвели к Адольфу. Заранее скажу, что я не смог бы сбежать даже с полным запасом сил: охрана целиком состояла из довольно сильных магов. Словом, мне оставалось просто не дёргаться лишний раз и подчиняться сопровождавшим меня солдатам.

Так вот, привели меня к нему в кабинет и оставили нас. Меня аж передёрнуло от того, насколько сильный запах Боли витал в воздухе! Ты когда-нибудь забывал убрать мясо в холодильник? Если да, то наверняка знаешь ту вонь, которая исходит от гниющего. Боль пахнет очень похоже на это, так что нередко её называют Духовной Гнилью. Единственная особенность и отличие от просто разлагающегося мяса — запах Боли может помутить рассудок, причём даже Хранителю. И это очень большая проблема. Конечно, от Боли можно защититься, но для этого нужно хотя бы не быть полностью измотанным.

И ещё. Помнишь, я как-то говорил, что Хранителя можно почувствовать? С павшими, как у нас называют демонов и прочих подчинившихся Боли духов, работает тот же принцип. Если при взгляде на человека тебе почему-то кажется, будто человек этот не живой, а то и не человек вовсе, то приглядись к нему получше, потому что перед тобой может стоять павший. Именно это чувство возникло у меня во время встречи с Адольфом.

Что-то я снова от темы отвлекаюсь. В общем, Адольф, естественно, прекрасно знал о моём состоянии и совершенно не беспокоился о том, что я мог сбежать или навредить ему, особенно под влиянием Боли. Ну и он снял с меня наручники, любезно предложил присесть и завёл шарманку о том, как он мне благодарен за своё спасение и как… В смысле спасение? А, точно, я же тебе не рассказывал об этом!

Я и правда однажды спас Адольфу жизнь, когда он ещё совсем молодым магом был. Парень не рассчитывал столкнуться с фениксом, потому что твари эти очень редкие и умеют своё присутствие скрывать. Вот он и попал в неприятности, а я удачно рядом оказался, поймал феникса, чтобы сёстрам потом отдать, и отвёл — точнее, отнёс — полуживого Адольфа к Вильгельму. Подробнее эту историю ты послушаешь как-нибудь в следующий раз, хорошо? Сейчас важно знать только то, о чём я сказал.

Так вот, Адольфу хотелось видеть меня своим, как он тогда сказал, союзником, но ясное дело, что ему нужна была покорная марионетка с моей силой, а моё согласие роли не играло. Впрочем, время на раздумья он мне дал. Вероятно из-за того, что выглядел я всё ещё плачевно и соображал наверняка с трудом.

Мне же ситуация казалась совершенно неправильной. То есть я, значит, три с лишним года веду активную подрывную деятельность, вставляю немцам палки в колёса примерно постоянно, а мне обещают простить это всё, если сменю сторону! Нет, я понимаю, почему можно подумать иначе, ведь причины на дух не переносить своего племянника с той шайкой-лейкой, которую он привёл к власти, и бороться в том числе с ними у меня более чем были, но заверения Адольфа в том, что я верну власть над землями, которые мои «по праву», и что вместе мы сможем править миром, вызывали у меня только желание на пару минут забыть о дворянском титуле и со всем своим красноречием послать его к чертям. Что я, кстати, в итоге и сделал.

Осознание безвыходности своего положения на всех влияет по-разному в зависимости от обстоятельств и характера человека. Я, например, думаю, что, мол, всё равно хуже не будет, и могу совершить самые неожиданные поступки, потому что страх за себя — да, он есть! — в такие моменты у меня полностью исчезает. И в этом случае не изменилось ровным счётом ничего.

Наверно, здесь стоит поблагодарить моё умение всегда держать учтиво-нейтральное выражение лица, по которому тяжело определить мои истинные эмоции, а также способность прятать свои мысли от особо настырных телепатов. В какой-то момент мы встретились взглядами, и я понял, что за представление хочу устроить.

Знаешь, меня ведь не за красивые глаза считают дамским — да и не только дамским — угодником. Эта слава со мной до сих пор, что уж говорить о середине прошлого века. Я служил при императорском дворе почти двести лет, так что посто поверь: я знаю, как делать правильные намёки.

Думаешь, Адольф не стал бы спать с другим мужчиной? С мужчиной, может, и не стал бы, но я не просто не мужчина — я бесполый дух, как и он. На наш образ жизни даже в диктатурах смотрят сквозь пальцы, мол, ну что с нас взять, нечеловеческая мораль на то и нечеловеческая, что людям непонятна. Единственное, что требовали, — не показывать свои отношения публично, а делать это Адольф точно бы не стал. К тому же дети, рождённые от союза двух Хранителей, сильнее своих ровесников, у которых один из родителей является человеком, поэтому связь со мной была выгодна. Но естественно, я не собирался доводить до этого, а просто хотел подобраться поближе.

У меня в рукаве всегда есть пара козырей, которую я использую только в крайних случаях. Например, благодаря давнему знакомству с Заклинателем Нитей, о котором поговорим в следующий раз, я знаю, как создать связь, которую разорвать смогу только я, а чувствовать будем мы оба. Связывать себя с Хранителем, который вот-вот станет демоном из-за влияния Боли, — определённо плохая идея, понимаю, но в тот момент меня больше интересовало, как доставить Адольфу проблем посерьёзнее.

Сыграть в заинтересованность для меня было легко, и этот блеф сработал. Запах гнили и так заставлял глаза слезиться, а на расстоянии вытянутой руки он стал совсем невыносим. Я на секунду потерял равновесие, но Адольф успел меня подхватить. Смутно помню его шутку, мол, неужели он настолько красив, что я хочу поскорее оказаться в его объятиях. Я пропустил это мимо ушей, пытаясь собраться с мыслями, потому что в голове стоял туман. А потом меня как будто выключило.

Я, конечно, рисковать люблю, но раньше всегда была возможность не связываться с павшими, поэтому результат я представлял себе слабо. Ты поджигал когда-нибудь тополиный пух? Если да, то наверняка видел, как моментально он вспыхивает. Представь на месте пуха бензин. Представил? Примерно это я почувствовал, едва создал связь. Сначала стало больно, пожалуй, даже слишком больно, а потом место отчаяния занял гнев.

Я вцепился Адольфу в плечи — он, должно быть, снова отпустил по этому поводу какую-то колкость — и со всей силы ударил его по носу лбом. Потом, кажется, схватил за волосы и несколько раз приложил лицом о рабочий стол.

Почему только кажется? Помнишь, что я говорил о Боли? Да, один её запах мутит рассудок, а связь с павшим буквально погружает тебя в его безумие. Я не рисковал отравиться Болью, ибо уже отравился! Собственно, поэтому то, что я сейчас рассказываю, отчасти является моими воспоминаниями, а отчасти — словами самого Адольфа. Помню… Не торопи события, мой друг, к нашему разговору после всего произошедшего я ещё вернусь, но сначала закончу историю.

Так вот. Помню, что крови было много. Чёрной такой, похожей на дёготь, и пахнущей настолько сладко, что аж тошнило. Помню, как на мгновение ослеп, а потом почувствовал руку на своём горле: Адольф быстро опомнился, несмотря на расшибленный лоб, и повалил меня на пол. Знаешь, для Хранителя, ещё не успевшего полностью обратиться в демона, у него были чертовски острые когти! Помню ещё, что даже так смог отбиться, пнув его в живот, но кожу у кадыка мне натурально содрали. Собственно, последствия этого ты теперь видишь.

Остаток войны я провёл в плену и долго не знал, как мне вообще удалось выжить. Ты наверняка видел моё фото после спасения в учебнике истории или музее, посвящённом Хранителям, так что понимаешь, о чём я сейчас. Страшно говорить, но я чудом не сгнил заживо. Авраам потом рассказывал, что моё веретено — считай, душу в человеческом понимании — пришлось долго очищать от Боли и сшивать, чтобы я не повторил судьбу Адольфа.

Что всё же стало с ним? Реабилитация. Долгая и болезненная, но всё же успешная. Адольф очнулся почти четырнадцать лет назад, с тех пор спокойно живёт и, насколько знаю, занимается восстановлением предметов, утерянных во времена своего правления. Периодически заглядывает и в мой бар, кстати говоря.

Отвечу сразу: я не против, как и мои подопечные. У нас всех было достаточно времени на ненависть, но жить с ней постоянно, на мой взгляд, нет смысла. Меня более чем устраивает тот факт, что за содеянное Адольф расплачивается до сих пор и искренне о своих поступках сожалеет, а большего мне не нужно.

Единственное, о чём я попросил Адольфа при встрече здесь, — рассказать мне, что было после всей той истории. И, как выяснилось, я сначала чуть не выцарапал ему глаз, тоже оставив на память вечный шрам, а потом несколько раз травил своих охранников. Спасла меня от расправы связь, которую я создал, потому что убив меня, Адольф бы сильно пострадал сам. Так и вышло, что вплоть до освобождения меня никто не трогал. А желания жить у меня последний век много. Поверь, приятель, я слишком дорого заплатил за возможность остаться на этом балу, чтобы покинуть его по собственной воле.