Авраам полон сюрпризов, но Просвет точно знает одно: за маской бывшего священника скрывается опасный Хранитель, по праву считающийся одним из сильнейших. В облике духа Авраам выглядит величественным божеством и тем уязвимее кажется, принимая человеческую форму. Поэтому, когда Авраам просит быть с ним грубее и брать жёстче, Просвет отказывает, намеренно касается нежно-нежно, вызывая у него мелкую дрожь. С ангелами нельзя обращаться подобным образом — их нужно боготворить, ласкать осторожно и ни в коем случае не делать им больно.

— Я и близко не ангел, Шива. Мне не нужно поклоняться, — будто прочитав мысли, ехидно усмехается Авраам. — Я еретик, осмелившийся пойти против Времени, неужели ты забыл?

— Я ничем не лучше, — фыркает Просвет, но сильнее сжимает узкие бёдра.

— Зачем тогда играешь в святого? — Авраам широко улыбается, оголяя острые зубы, и расправляет большие крылья, ложась поудобнее.

Просвет не отвечает, лишь завороженно смотрит на Авраама. В ложном облике он красив, и Просвет это не отрицает, но стоит и так светлой коже побледнеть ещё сильнее, покрыться острыми перьями из белоснежной стали, а лицу — скрыться за полупрозрачными кудрями и четырьмя малыми крыльями, лишая Авраама последних человеческих черт… Противиться его потусторонней красоте невозможно, хочется прикоснуться, провести по многочисленным лезвиям и порезать о них руки.

— Ну же, я весь в твоей власти, — шепчет Авраам, но в его глазах читается обман.

Просвет и правда сильнее, он может подчинить строптивца своей воле, но рядом с Авраамом хочется чувствовать себя обычным человеком, до которого снизошло божество.

— Оседлай меня, — просит он, прижимаясь к пышным перьям, скрывающим грудь. — Я хочу видеть, как ты скачешь на мне.

— Какое заманчивое предложение.

Просвет не успевает расслышать ответ, но чувствует спиной мягкую простыню — значит, ему не возражают. Авраам выпутывается из объятий, встряхивает крылья и лениво потягивается, треща шестеренками в суставах. Он редко выглядит настолько расслабленным, особенно в облике напоминающего огромную птицу — гарпию — духа. Просвет за свои три с лишним тысячи лет успел привыкнуть к монотонному шуму голосов в голове, ему больше не больно от ежедневных смертей и рождений, ему больше не страшно от чужих эмоций — Авраам иной, привыкший противиться нечеловеческому даже в себе, но принимающий это нечеловеческое, когда рядом любовник. Противоположности, оказывается, чудесно притягиваются.

— Боюсь, двух рук тебе не хватит, — намекает Авраам и запрокидывает голову; протяжный тихий стон эхом отдаётся в ушах.

Просвет поджимает губы и сипло выдыхает. Да, для Авраама двух рук действительно мало — нужны все четыре, чтобы хоть как-то удовлетворить их обоих. А сблизиться настолько, чтобы соприкоснуться душами и на несколько долгих мгновений стать чем-то единым, — ещё нужнее.

Авраам довольно гудит и пушит перья, подставляясь под ласки. Просвет жмётся к нему, шипит по-змеиному, когда лезвия режут кожу, но улыбается счастливо-блаженно. Поцелуи напоминают укусы — по губам стекает чёрный чай вперемешку с кислотой, а во рту одновременно сладко и горько настолько, что сводит челюсть.

Пристальный взгляд, подёрнутый желанием, завораживает, прожигает насквозь, и Просвет не сопротивляется, когда чувствует тонкие пальцы на своей шее. Метал холодит кожу, но Авраам не пытается душить — только напоминает, кто сейчас главный.

— Нравится? — мурлычет он, игриво ёрзая, и Просвет вместо ответа выгибается, пытается сильнее вжаться в узкие бёдра.

Авраам шепчет что-то ещё, но смысл слов ускользает, увлекает за собой в зыбкое забытье. Просвет спокойно подчиняется, прикрывает глаза.

***

Сладкая полудрёма не желает отпускать очень долго. Просвет смотрит в потолок отстранённо, мыслями уйдя далеко за пределы спальни, — вспоминает минувшую ночь. Кожу всё ещё слегка жжёт от призрачных прикосновений и поцелуев, а внутри разливается приятное тепло. Ощущения кажутся непривычными после многих веков одиночества, но Просвет на удивление быстро принимает то, что скучал по ним. Скучал по человеческой — почти человеческой — близости.

— Хочешь как-нибудь повторить? — явно почувствовав подходящий момент, спрашивает Авраам, ненавязчиво увлекает в объятия.

Просвет отводит взгляд в сторону, улыбается едва заметно:

— Не ты ли говорил, что форма духа тебе неудобна?

— Но не говорил, что она мне неприятна, — усмехается Авраам, довольно щурясь. — Я её обычно в бою использую, и как-то не думал, что, ну, она может кого-то настолько заводить. У тебя специфические вкусы, Шива.

— Есть немного, — кивает Просвет. — Красота и опасность создают интересное сочетание. Мне оно нравится.

— Красота и опасность, говоришь? — в ярко-зелёных глазах мелькает ехидный огонёк, но Авраам молчит.

— Ты уже что-то задумал, — Просвет тяжко вздыхает, когда вместо ответа получает лишь кивок.

— Потом расскажу, — многообещающе улыбается Авраам, перевернувшись на живот, и бормочет почти жалобно: — Из-за крыльев спину ломит невыносимо. Можешь немного размять, пожалуйста?

Просвет качает головой, морально готовясь к очередному сюрпризу, но соглашается:

— Конечно, mam priye*.