Can you sleep at night? When you close your eyes
(Ты можешь уснуть ночью? Когда закрываешь глаза,)
Do you think of all the pain from your lies?
(Ты думаешь обо всей боли из-за твоей лжи?)
Or do you deny your responsible
(Или ты отрицаешь свою ответственность)
For the victims of the sins you devised?
(Перед жертвами своих грехов?)
The poisoned secrets of your life stand revealed
(Грязные секреты твоей жизни раскрылись)
The truth destroys you, its no longer concealed
(Правда рушит тебя, она больше не скрыта)
You have taken my life
(Ты забрал мою жизнь)
Now it's your turn to die
(Теперь твоя очередь умирать)
Black Sabbath — Dear Father
До гаража продираюсь окольными путями — пусть так значительно дольше, но зато безопаснее. В голове пульсирует лишь одна мысль: только бы успеть, только бы спрятаться! Ботинки утопают в непролазной грязи, к штанам пристает колючий репей, пальто рвется о неудачно торчащую ветку, но мне нет до этого дела, я спешу к своему спасительному убежищу, все время оставаясь начеку, с тревогой прислушиваясь к окружающей обстановке. Полуголые растения мрачно замерли безмолвными свидетелями моего панического бегства, воздух заметно потяжелел, сделался каким-то липким, душным, гнетущая тишина заполнила собой все видимое пространство, отрезав безлюдную местность от остального мира. Свинцовое небо грозно нависло над беспокойной головой, тяжелые облака прекратили меланхоличное движение и замерли гигантскими исполинами; кажется, будто само время остановилось, не решаясь продолжить ход из-за творящейся суматохи. А мне некогда тормозить — петляю между гаражей, старательно запутывая все возможные следы, пока, наконец, не оказываюсь возле своего металлического друга, такого родного и приятного глазу. Благоговейно касаюсь шершавой поверхности рукой, смахиваю со щеки случайную слезу. Батюшки, какое счастье видеть эти надежные стены! Уж здесь эти скоты меня вовек не достанут…
Торопливо скидываю навесной замок, перепрыгиваю через высокий металлический порог, истерично тереблю настенный выключатель. Глухое щелканье, и ни намека на свет. Что за хуйня? Лампочка, что ли, сдохла? Заебись, и что теперь делать? Зрение плохо адаптируется к темноте, не вижу ни хера. Щенок, ты здесь? Ау-у! Скажи что-нибудь! Блядь… Гнетущая тишина посреди непроглядной темноты вызывает нешуточную тревогу, ощущаю неприятное посасывание под ложечкой. Свет, срочно нужен свет, хоть какой-нибудь!
Судорожно тянусь за телефоном, неведомым шестым чувством засекаю едва уловимое колебание воздуха, и… Хрясь! Живот пронзает острая боль, которая, подобно смертельному яду из клыков опасного хищника, моментально разливается по всему телу, парализуя и лишая всякой возможности сопротивляться. Не давая опомниться, со свистом рассекаешь воздух, нанося сразу несколько колющих ударов. Воспаленное сознание взрывается ослепительной вспышкой боли, с перекошенных губ слетает испуганный стон. Из черной, как сама ночь, тьмы на меня злобно таращатся страшные глазища, полные жгучей ненависти и ужасающей решимости отнять мою драгоценную жизнь. Нет, пожалуйста, не надо! Кровь сочится без остановки, густо пропитавшаяся одежда противно липнет к животу. Боже, как же ее много! Зажимаю глубокие раны плохо слушающимися руками и пячусь, задыхаюсь от боли и слезно прошу отпустить. Неумолимо надвигаешься на меня зловещей тенью, окровавленное лезвие угрожающе блестит, требуя жертву, босые ноги звонко шлепают по полу, стремительно сокращая и без того короткое расстояние. Бля, этого не должно быть! Рыдаю, как в детстве, горько всхлипываю, горячо перебираю все известные мольбы и слова прощения. Все, ты победил, твоя взяла! Просто уходи, прошу! Не нужно этого делать! Я же кормил тебя, оставил в живых, я…
Рычишь и внезапно набрасываешься на меня, легко сбивая с ног. Беспомощно падаю, звонко бьюсь затылком о металлический порог. Треск! Яркая вспышка, сдавленный хрип, вязкое беспамятство… На мгновение кажется, что все кончено, но внезапно нахлынувшие из ниоткуда звуки и чувства возвращают обратно, в мир ожившего ночного кошмара. В ушах противно булькает, по шее растекается что-то липкое, а живот… его как будто нет, вместо него лишь сплошной сгусток пульсирующей боли. Лежу безвольным пластом, не в силах пошевелиться, с отрешенной апатией; словно со стороны, наблюдаю, как ты деловито присаживаешься над моим распростертым телом. Тусклый дневной свет из дверного проема освещает твою изящную фигуру, давая разглядеть в подробностях, с какой хищной грацией и убийственной проворностью ты все это делаешь. В тебе больше не узнать того испуганного, заплаканного мальчишку, который делал все, что ему скажут. О да-а, теперь у тебя появились острые клыки и когти, которыми ты не испугался воспользоваться, чтобы сполна испить крови своего хозяина. А я, дурак, и не заметил, что мой щенок-то, оказывается, давно возмужал, вырос настоящим тигром… Давай, парень, не тяни, закончи начатое, сдай финальный экзамен. Это увлекательнее любой электротехники, тебе точно понравится…
Бросаешь на меня полный ненависти взгляд, крепко обхватываешь нож скованными руками, замахиваешься, и… Мама дорогая, если бы я мог издавать хоть какие-нибудь звуки, ты бы узнал, ты бы понял, каково мне, а так… Ничего не остается, кроме как безразлично таращиться в потолок в ожидании неминуемого конца. Наверное, мне должно быть страшно, но мне уже все как-то до лампочки, а вот тебе — совсем другое дело: широкий звериный оскал не сходит с лица, руки действуют механически, слаженно, без капли сомнения или промедления, а сам ты настолько оторван от реальности, что в упор не замечаешь открытого выхода на расстоянии вытянутой руки. О да, удачная охота захватила тебя всего целиком, без остатка. Победитель, завоеватель, альфа-самец. Может быть, однажды ты поймешь меня… Клинок раз за разом погружается в мою многострадальную плоть, как в масло. Кровь брызжет во все стороны, безобразные ошметки мяса и одежды разлетаются, словно праздничное конфетти, беспощадные удары гремят тянущимся эхом в пульсирующем сознании, взгляд застилает густым бездонным мраком, становится неимоверно трудно мыслить и воспринимать реальность. Похоже, пора прощаться. Спасибо за все, малыш… Сведенные судорогой пальцы напоследок ложатся на гладкое бедро и крепко сжимают его, в последний раз.
***
Никита яростно молотил ублюдка ножом до тех пор, пока рука не перестала подниматься, но и этого казалось мало. В ход пошел разломанный стол, увесистый подсвечник, собственные ноги и даже перекошенное кресло, которым он давил затихшего подонка что было мочи, не замечая, что пол давно скрылся под лужей теплой крови. Никита поскальзывался и падал, вскакивал и снова бил, топтал, резал, не веря в долгожданную победу.
У него была всего одна-единственная попытка, всего один крохотный шанс поймать нужный момент и осторожно залепить замочное отверстие мятым кусочком плаката. К огромному облегчению, гребаный психопат ничего не заподозрил, когда закрывал решетку. Остальное не заняло много времени: прийти в себя, собраться с духом, выбраться из ненавистной клетки, отыскать в темноте нож под креслом, разбить длинной рукояткой хлипкую лампочку, затаиться в углу и ждать, отчаянно отгоняя слабость. Жажда мести грела измученное сердце, заставляя его биться вопреки страшным испытаниям, выпавшим на долю Никиты. Каждый день, каждый час пребывания в беспросветном аду он постоянно напоминал себе, что обязан выжить, чтобы вернуться домой, к любящим родителям, снова увидеть и обнять их… Это была его главная цель. Но после неудачной попытки побега и душераздирающего известия о состоянии мамы Никита бросил последние силы на то, чтобы любой ценой отомстить бессердечному выродку за бесконечные зверства, за постыдные унижения, за чудовищные издевательства, снятые на камеру и показанные родным! Он горько жалел и проклинал себя за то, что позволил этому случиться, за то, что оказался слишком слаб, чтобы дать отпор, и страстно желал лишь одного: разорвать, истребить, стереть гниду с лица земли раз и навсегда! Ярости накопилось столько, что Никита даже не слышал, о чем тот испуганно залопотал перед смертью, да и плевать, плевать он хотел с высокой колокольни!
Удар, еще удар и еще! Никита остановился лишь затем, чтобы восстановить дыхание, и только сейчас осознал, что все кончено. Поганая кровь капала с потолка, текла по стенам гаража, остывала на его собственном голом теле, хрустела на зубах, как грязь. Вдоволь отплевавшись и кое-как оттерев запачканное лицо, Никита отыскал в кровавом месиве ключи, освободился от наручников, подхватил нож и живо выскочил на улицу. Слишком яркий солнечный свет на мгновение ослепил. Как только мир более-менее обрел очертания, Никита быстро огляделся, прикинул примерное направление и бросился бежать во весь дух. Сухие сучки и острые камешки нещадно царапали босые ноги, он задыхался, неуклюже скользил на влажных листьях, покачивался от тошнотворного головокружения, но не отступал ни на шаг. Он должен был во что бы то ни стало найти и выпотрошить эту чертову псину. И любого, кто попробует ему помешать.