Вся следующая неделя размазывалась по календарю как жвачка. Настолько долго она тянулась по времени, что Миша натурально сходил с ума и чуть ли не лез на потолок. Он весь ходил как на иголках, лишний раз не вступал в контакт со Львом, давая тому возможность быть наедине как можно дольше. Его всего скручивало от одной мысли о том, что Лев придет к отрицательному ответу, тогда он действительно пустит остаток жизни на самотек, а к чему придет — совсем не будет волновать. Теперь он не видит своей дальнейшей жизни без рыжего барашка рядом, все его чувства зациклились лишь на одном нем. Это настоящее помешательство, и в хорошее оно точно не выльется, но Миша не может просто взять и заткнуть его в себе. Оно срослось с ним в единое целое, пустило корни глубоко в плоть и засело кустарником в груди. В этой пылающей груди, которой не помогает даже холодный душ. Миша коротал время как мог, а оно все равно тянулось слизью. Он мог целыми днями сидеть у родителей, встречаться с друзьями, а в итоге домой возвращался не позже семи вечера, хотя казалось, что провел вне стен квартиры вечность. Его снова интересовала история, которую он разыгрывал все прошлые года — беспорядочные краткосрочные отношения. Ему даже удалось сблизиться с девушкой из их компании, но все само полетело крахом и Миша схватился за голову, чтобы не пойти удовлетворять себя от одного лишь долгого взгляда Льва. Лев в эту неделю был загадочным, до смерти молчаливым и серьезным. Он исправно принимал лекарства, так же, как и раньше, но теперь переменился и совсем не собирался возвращаться к образу жизни барашка. Мишу всего трясло потому что такой Лев заставлял его мяукать от напора доминирования. Он чувствовал себя совсем податливым и жидким, стоило только Льву наклонить голову вбок, сощурить глаза и слегка улыбнуться — Миша весь обмякал. Лев был немногим выше, всего пара сантиметров, но именно в данный промежуток времени, Миша представлял себя низеньким смазливым мальчиком, который впадал в смущение и готов был раздвинуть ноги, стоило только его предмету воздыхания подышать рядом с ним. Все это слишком выбивало из колеи. Миша хотел было даже пойти лечиться к психотерапевту, но выбрал пойти с друзьями в бар. Там пошло все по кругу, сначала, лишь слегка захмелев, попытался построить глазки девчонкам, которые виляли рядом с ним, а когда градус хорошо ударил в голову — слезы и отчаяние. Миша плакал навзрыд в туалете бара, потому что жизнь слишком несправедливо с ним обошлась, обрекла его на извечные мучения по поводу такого недоступного и возвышенного Льва. Он готов был биться головой об стену, чтобы больше не страдать, но позвонивший ему Лев резко переменил стрелки дальнейшего пути. Голос любимого ввел Мишу в адекватное состояние, разродил в нем новые надежды на их светлое будущее. Красивая, милая девушка увязалась за ним, когда они под тяжелым взглядом Луны выходили из бара, но он, взглянув на нее еще раз, чтобы вновь удостовериться в своем принятии себя, даже не попрощался, а просто ушел в сторону машины такси. Все подтвердилось в сотый раз и Миша был этому даже рад. Все таки, он не сошел с ума, а вполне четко разъяснил себя для себя же. Домой он добрался как в тумане. Даже умудрился зайти в продуктовый магазин и купить любимый кофе Льва, чтобы сгладить свою вину за пьяное лицо. Уже лежа на своем диване, он выпадал из реальности на несколько минут и возвращался обратно. Сон никак не мог забрать его полностью, будто бы готовя к чему-то особенному. Джинсы давили на живот, нужно было их снять — Миша расстегнул молнию и силы покинули его, так и остался лежать с расстегнутой ширинкой и без футболки. Никому до него и дела нет, поэтому смущаться не к чему. Лев все равно не зайдет, ибо, скорее всего, продолжает раздумывать над собственной головой. Можно насладиться моментом и хоть когда-нибудь побыть настоящей свиньей. Миша, даже будучи в стельку пьяным, еще никогда не валялся в таком положении в их квартире. Всегда старался выглядеть опрятно и вести себя подобающе, но не в это мгновение, когда их со Львом стала разделять неразрешенность. Миша скидывает одну ногу с дивана, заводит руки над головой и готов снова уснуть, но его пихают в бок; пружины проседают под чужим весом.

— Развалился тут, а чего штаны не снял, м? Сил не хватило? — Лев широко улыбается, почти хохочет. Мише могло бы быть стыдно, если бы не было грустно; мягкий любимый голос снова рядом с ним, точно специально разрывает его сердце, а алкоголь слишком сильно дает в голову, чтобы чувствовать себя неловко. — Миш, я понимаю, что ты сейчас не в лучшем состоянии, но послушай, пожалуйста, пока я не дал заднюю в своих мыслях. В общем, давай встречаться. — Ответа не последовало, Миша даже перестал подавать признаков жизни. — Миш? Ты умер что ли? — Лев дотронулся до его оголенного плеча и тут же отпрянул, как бы обжегся. Прикосновение пронесло по всему телу разряд отвращения, словно тысячи стрел вонзилось в каждый нерв. — Будешь продолжать молчать, — после минутной паузы наконец собрался с мыслями Лев, — я заберу свои слова обратно, ибо смысла в них перестану видеть.

— Нет, — Миша вскакивает, его волосы забавно прыгают пружинками, будто изображают радость. — Я… просто я… обдумывал, вот, да. Поверь, думать в таком состоянии я способен, но мышление слишком заторможенное, чтобы быстро реагировать на подобные высказывания. Знаешь, я единственное что хочу тебе сказать: если ты принял это решение из жалости ко мне или в попытках не разбить мне сердце — лучше действительно забери слова назад. Мне не очень хочется жить в бессмысленной любви… нет, ты не подумай, я готов любить в одного, я не требую от тебя той же отдачи, но вступать в отношения в такой ситуации — отвратительно. Лучше я продолжу в тихýю восхищаться тобой, а не состоять в странных, до боли непонятных отношениях. — Миша говорил медленно, словно его мысли путались на каждом шагу. Лев вздернул бровь, и как же хорошо, что без очков он не мог разглядеть пьяного выражения чужого лица и наслаждался тем, что не приходиться заглядывать в горящие глаза. Меньше деталей — меньше смущения. — Знаешь, я так тебя люблю… до потери сознания люблю. Ты такой красивый, точно с картины умелого художника сошел, я даже иногда удивляюсь как смог родиться настолько красивый и прекрасный человек. Я безумно люблю тебя, Лёва.

— Хорошо, я понял, — Лев отвернулся и вздернул руку, как бы приказывая остановить безумную влюбленную тираду. — И, по поводу всего выше сказанного: нет, здесь нет никакой жалости. Я слишком хорошо и кропотливо осмысливал свои чувства к тебе, можешь быть уверен в их чистой искренности, не имеющей подтекста более жалкого, чем сама жалость. Только прошу, — Миша протянул руку к нему, намереваясь коснуться не то плеча, не то лежащих на нем волос, — не трогай меня. С прикосновениями мы потом разберемся, когда я подлечусь, тем более, после последнего случая. — Рука Миши так и осталась неподвижно висеть в воздухе, точно охваченная параличом. Лев умиленно улыбнулся, повел плечом и, собравшись с силами, дал пять. — Ложись спать, время уже не детское, особенно в твоем состоянии… А штаны сам снимешь или помочь, м?

Лев легким теплым взглядом посмотрел сначала Мише в лицо, а потом опустил глаза на его ноги, но случилось так, что неосторожный взгляд сам зацепился за расстегнутую ширинку и образовавшийся в этом районе бугорок. Лев несколько раз быстро моргнул, свел брови к переносице и, залившись краской, отвернулся, начав разглядывать узор на ковре. Смущение било через край, заливало каждый сантиметр тела и в теплом халате стало еще жарче, чем до этого. Он весь пылал не то от стыда, потому что застал Мишу в таком интересном положении, не то от нарастающей паники по тому же поводу. Слишком интимным было данное замечание, хотя бы только потому что до этого странного момента, Лев ни разу не видел чужой эрекции, а если чувствовал свою, то старался вовсе не замечать. С каких-то пор у него в голове сложилось понимание, что самоудовлетворение — удел неспособных к жизни без секса людей; иногда он сам приравнивал себя к монашке, ибо, в его семье разговоры о половом воспитании никогда не водились и были даже постыдными, а сам он углубляться в это не решался. Лев с горем пополам черпнул что-то от сверстников, но продолжал смущаться и краснеть от одной только мысли о чем-то столь запретном для него. Он закрыл лицо рукой, глубоко выдохнул, как бы пытаясь снять напряжение, но плечи напряглись только сильнее. В спину отдало болью и он выпрямился, как натянутая тетива. Всего его скручивало от одной мысли о том, что он вляпался в столь нелепую ситуацию, каждый отголосок всех прошлых попыток мастурбации вводил в большее оцепенение. Миша сидел как бы в неясной прострации. Он видел, что Лев борется с мнимыми чертями внутри себя, но не решал вмешиваться, потому что язык перестал работать, всё сплетаясь в косичку. Мысли были настолько отвлечены на Льва — всю его притягательную красоту в этот момент — что собственную эрекцию Миша даже не заметил, от этого в голове становилось все более тесно от вопросов что же могло случиться в слишком короткий промежуток времени. Лев, уняв дрожь в коленях, встает, не смотрит в сторону Миши, мямлит что-то под нос и скрывается за порогом комнаты. Миша провожает его томным, непонимающим, но влюбленным взглядом, ему, вроде как, важно понять, что случилось и почему Лев натурально бежал от него, но сейчас, будучи под алкоголем, его возлюбленный кажется еще более прекрасным, еще более ангельским и невинным. Миша тонет в этой внеземной красоте, в острых оголенных коленях, нервно сжатых вместе, и падает обратно на диван как в беспроглядный омут мечт и желаний. Он нежится его зловещей тьмой, окунается в мрак с головой и совершенно теряется, когда находит себя в весьма загадочном положении. В трусах мокро, в голове нежная ласковая пустота, а с губ сходит тяжелый выдох, наполняя комнату еще большим запахом алкоголя — Миша счастлив как никогда, и это даже не градусы бьют в голову, а настоящая горячая любовь, которую он готов выплеснуть на Льва из ведра. А Лев весь трясется, пока сидит за столом в своей наглухо запертой комнате. Его всего пробивает мандраж, руки беспокойно скользят по волосам то убрав их назад, то вытянув вперед. Жар, окутавший каждую конечность, превращается в подобие лихорадки. Лев не может найти себе места, крутиться как юла, пытается закрыть глаза, начать ровно дышать и тем самым войти в состояние стабильное и понятное, но когда веки закрываются перед ними снова стает картина, которую он случайно увидел у Миши в штанах. Возможно, ему лишь показалось, но, с другой стороны, Миша — здоровый крепкий мужчина, и все у него должно работать хорошо, даже несмотря на колкое высказывание Ани. Лев весь съеживается, крепко сжав кулаки, потому что ему одновременно и мерзко от мысли обычной реакции организма, но в то же время до одури приятно, потому что у Миши встал на него, на него одного. И как бы ему не хотелось избавиться от непривлекательной внешности, но она нравится Мише, — не просто незнакомому неважному человеку, а самому близкому и надежному. Лев изгибается дугой потому что не знает куда деть чувства, разбушевавшиеся внутри, они непонятны, новы, но слишком увлекательны, чтобы отказаться от них совсем. Ему нужно лишь немного больше узнать о том, что происходит в организме, когда человек действительно влюбляется, но это потом. Сейчас волнует лишь ломка в ногах, теснота в голове и странное тепло внутри.

Уже следующим утром, Лев не может перестать тереть глаза потому что они, как назло, слипаются всякий раз, стоит их только открыть. Он медленно, точно оживший мертвец, поднимается с дивана. Ночь была странной и непонятной, ему снились яркие сны, но настолько бредовые, что сама вселенная сошла бы с ума, лишь одним глазом увидев их. Лев помнит, что проснулся за промежуток тяжелых болезненных снов раз с пять точно — от этого ему вдвойне паршиво, хочется упасть обратно и не вставать совсем. До делов о сне он был слишком придирчив, и если не спал положенные ему восемь часов, то автоматически считал, будто не выспался. Машинально оценив насколько он сегодня будет овощем, Лев выходит из комнаты тут же сталкиваясь с горьковатым парфюмом Миши, осевшем в воздухе. Лев смотрит сначала в сторону гостиной, разглядывает пустую комнату через зеркало, а потом взгляд движется в кухню. Несколько осторожных шагов и вот сам Миша вырисовывается сидящем на стуле, как ворона на шесте, и что-то внимательно разглядывает в экране телефона. Настолько зациклено было его внимание в этот момент, что он даже не заметил, когда Лев успел сделать привычные утренние процедуры и опуститься на стул рядом. Лев упирается локтям в стол и подпирает щеку; его все еще клонит в сон, даже после умывания, веки намереваются сомкнуться и снова он окажется в ярких немыслимых снах. Миша хлопает ресницами, его взгляд сейчас схож на щенячий, такой невинный и нежный, что хочется расплакаться. Лев заглядывает ему в глаза и уголки его губ поднимаются в слабой улыбке — Миша лыбиться в ответ. Его кучерявые волосы, собранные в тугой пучок, наконец не мешают обзору, поэтому Лев принимается волочиться своим голубым пронзающим взглядом по скулам, острому подбородку, останавливается в районе уха, а потом медленно, даже слишком завороженно, на шею. Кадык у Миши дергается, когда он сглатывает, и Лев озабоченно следит за этим движением; ему так нравится тонкая кожа на шее, такая мягкая на вид, почти хрустальная, что руки начинают чесаться. Пальцы нервно отбивают несколько ритмичных ударов по столу, а потом сжимаются в кулак, потому что в голове всплывает четкое осознание. Лев отнимает тяжелую черепную коробку от руки, все еще подпиравшей ее, и наконец отводит любопытный взгляд от Миши. А Миша замечает каждое движение, для него важно запечатлеть все, что делается Львом, ибо это самое лучшее, самое важное и особенное, что существует в целой галактике. То, что Лев задержал свой проницательный взгляд на нем настолько долго — приводит в экстаз, наслаждение, граничащее с эмоциональным оргазмом. Миша уверен, что если Лев посмотрит на него еще раз, то тут и до физического оргазма не далеко. Все чувства и эмоции смешиваются; глаза пленятся красотой бледной кожи, руки вспоминают холодные, влажные прикосновения, тело — каждый импульс, проскальзывающий от любого вздоха Льва. Миша не выдерживает и старается упрятать свой чуть стыдливый взгляд в телефоне, но получается плохо. Лев встает из-за стола, принимается обыденно пить таблетки и готовить легкий завтрак — Миша не может оторвать глаз от любого плавного взмаха чужой сухой руки. Лев стоит к нему спиной, что-то активно режет на разделочной доске, и Миша не просто смотрит на его спину через плечо, он разворачивается всем корпусом. Для лучшего контакта глаз с прекрасным нужна полная картина. У Льва, как Миша наконец отметил, отменная талия, крепко обтянутая поясом халата. Ему хотелось бы сейчас подойти сзади, уткнуться носом где-то в районе шеи и аккуратно развязать узел пояса, чтобы после кончиками пальцев невесомо обвести кости, обтянутые мягкой тонкой кожей. Миша весь трясется, одна лишь мысль привела в дрожь, способную отключить любую работу мозга и тела. Он тянется рукой, чтобы хотя бы слегка прикоснуться к подолу чужого халата, но вдруг осекся, вспомнив как вчера сверкали глаза Льва, который просил его не трогать. Миша переплетает пальцы в замке и продолжает только лишь наблюдать. А Лев как назло делает все вальяжно, почти что специально плавно ведет руками, крутится на месте легко, невесомо и завораживающе. Его расслабленное, но хмурое и серое лицо выражает какую-то неясную эмоцию, схожую одновременно на усмешку и на обычное счастье, которое испытывает человек, находящийся в комфортной обстановке и с чистой головой. Это счастье не льется через край, не выпячивается наружу, его практически невозможно передать словами, но каждый чувствует его, если в данный момент все хорошо. Наверное, это и есть моральное, духовное благополучие, добиться которого дорогого стоит. Лев щурится, чтобы лучше разглядеть улыбающегося от уха до уха Мишу, на чьем лице пятнами проступает румянец. Все же, у Льва глаза слишком томные и стальные, пусть даже в них отражается спокойствие, граничащее с полным принятием вселенной. Миша сводит колени вместе, его плечи распрямляются, но сам он скукоживается от щекочущих ласк в животе. Он опять тает под случайным напором Льва, который выталкивает из него всякого «альфу», каким он обычно являлся. Миша не понимает, отчего его так прет от Льва, хотя возлюбленный выигрывал только в росте, а в остальном точно был бы сладким мальчиком, если бы не смотрел иногда настолько пожирающе. Миша вертит головой, избавляясь от отягощающих мыслей. Их молчание продолжает набирать обороты, но даже так не давит на голову, наоборот кажется чем-то родным и постоянным. Они только обмениваются улыбками, короткими, но самыми нежными и ласковыми. Лев, как он за собой заметил, улыбается, скорее, так, как считывает эмоцию на лице Мише. Ему еще сложно полностью принять то, что чувствует не только его мозг, но и сердце. Возможно, стоило бы искать ответ на вопрос у своего тела, но тактильный контакт до сих пор кажется слишком безумным и тяжелым, чтобы пытаться как-то прояснить ситуацию. Лев бездумно ковыряет ложкой в тарелке с кашей, а потом и вовсе перестает есть, надолго задумываясь над собой. Кажется, вчерашнее пылкое высказывание было лишним и стоило бы лучше узнать себя самого, а может — это было только к лучшему.

***

— У меня склероз, — заключает Лев, когда понимает, что в очередной раз забыл список продуктов дома. Он снова ставит галочку в своей голове, чтобы перейти на электронный вариант списка. — Нет, Миш, это правда уже что-то склерозное, иначе я объяснить этот парадокс не могу. Не закатывай глаза, а-то обратно не выкатишь. Я уже сто раз говорил тебе, чтобы ты записывал нужные продукты потому что у меня провалы в памяти.

— Все, хватит мандеть, — Миша цокает и опирается о тележку.

Миша задерживает свой взгляд на куске сыра, чтобы обдумать свой сегодняшний кулинарный шедевр, и понимает, что даже так не может не думать о Льве. Так приятно стало слышать искренние, сочащиеся любовью слова, которые прежде казались совсем пустым чуждым звуком от других людей, и Миша слышал эту пустоту от себя самого прежде, но Лев выражал свою любовь в полной мере. Миша чувствовал ее не только горячими словами, но и эмоциями. Их отношениям уже порядка двух месяцев, а продвижений дальше слов так и не следует. Миша готов терпеть еще хоть двести лет, главное, чтобы Льву было комфортно и не больно, но Мишу всего рвет, потому что этот самый Лев иногда слишком милый, чтобы сдержаться от объятий. Но Мише приходится прилагать еще большую силу воли, чтобы не сорваться с места и не задушить в своих горячих чувственных объятиях рыжего барашка. Впрочем, назвать его таковым теперь представляется весьма затруднительным. У Льва необычайно быстро крепнет психика и характер, отчего Миша съеживается еще больше, иногда вовсе не находя себе места под долгим изучающим голубым взглядом. За данный промежуток времени, Миша успел понять, что Лев не только не слабый мальчик, а еще и не невинный. Порой, у него вылетают такие мерзкие фразы, что даже Мишу начинает тошнить и хочется закрыть уши, а лучше — стереть себе память. Лев в такие моменты только ехидно хохочет и злобно потирает ладони. Но, как бы не был Лев тем еще грязным мальчишкой, в плане романтических отношений все еще краснеет как девственница. Стоит Мише сесть несколько ближе, чем обычно, или придвинуться, чтобы лучше посмотреть чего такого ему показывает Лев на экране смартфона, так у Льва руки начинают дрожать, глаза блестеть, а щеки краснеют как мак в поле. Мишу срывает, ибо так Лев опять приобретает ту невинность, на которую он купился. Впрочем, даже ее отсутствие не отменяет того факта, что Миша отдаст всего себя лишь бы Льву было хорошо. Даже сейчас, склонившись над полупустой тележкой с продуктами, совсем не обижается на забывчивость своего партнера, наоборот, начинает любить еще больше. Иногда Мише кажется, что любовь достигла своего пика, но в другой раз посмотрит на Льва и осознает, что в эту секунду полюбил эти рыжие волосы еще больше. До сих пор впалые скулы Льва стали тянуть к себе только сильнее; Миша тяжелыми мрачными вечерами, пристроившись возле Льва так, чтобы тот не заметил руку за его спиной, раздумывал над тем как забвенно зацеловывл бы каждый сантиметр сухого лица. Как влажными губами скользил по выступающим ребрам, — Миша не знает, остались ли они таковыми, Лев слегка набрал на лекарствах, но от этого стал только красивее, — как легко гладил бы эту узкую талию, и слегка покусывал нежную кожу на внутренней стороне бедер. Миша почти падает вместе с тележкой, но Лев вцепляется в его футболку так крепко, что удается устоять на ногах. Прикосновение было мимолетным, даже машинальным, но у Миши фляга засвистела снова. Если бы Лев задержал свою руку еще на долю секунды, то Миша кончил бы прямо здесь, не постеснявшись людей вокруг. Лев только метнул на него понимающий взгляд и как-то странно сконфузился. Перестал смотреть в глаза, говорил мало и только по делу, и так до самого вечера. Миша весь извелся и извертелся, потому что совсем не мог понять перемену в настроении. Он пытался спрашивать, но Лев только отмахивался улыбкой и говорил, что поговорят они потом. Миша выгибается и стонет от отчаяния на диване, весь трясется, будто в конвульсиях, и строит настолько печальную мину, что весь мир бы стал его жалеть, если бы мог созерцать этого актера. Лев пробирается в его комнату как мышь и плавно опускается на край дивана. Глаза его подозрительно блестят из-под очков, губы натянуты в полуулыбке, а пальцы беспокойно ломают друг друга.

— Мишань, я бы хотел поговорить о нас с тобой. Имею ввиду, про наши отношения, — Лев потянулся снять очки, чтобы снова убежать от неловкости, но оставил их, решив бороться с проблемой напрямую. — Знаешь, вроде прошло уже достаточно времени как мы вступили в отношения, но мне до безумия жаль тебя. Жаль, потому что я не могу дать тебе того, чего ты, скорее всего, хочешь. Я сейчас не говорю об… интимных подробностях, хотя это тоже, но в плане тактильного контакта. Я вот что думаю, может ну его, м? Представим, что этого недоразумения не было, что мы всегда были просто друзьями. Ты найдешь себе кого-то другого, того, с кем ты сможешь построить реальные отношения, а не бог весть что. Я правда очень люблю тебя, всем сердцем, душой и прочим, и именно поэтому я готов отпустить всякие свои эмоции, только чтобы тебе было лучше. Чтобы ты был счастлив и чувствовал эту любовь, а не только слова, которые ничего толком не могут. Хотя, иногда слово — сильная штука…

— Лёв, не городи глупостей. Я люблю только тебя и точка. Никого мне там другого не надо, вот еще что. Если ты думаешь, что я так сильно нуждаюсь в физическом контакте, то мне очень неприятно, что ты такого мнения обо мне. Потому что я, в первую очередь, ценю то, что построилось между нами на духовном уровне. Я эмоционально чувствую твою любовь, ласку и нежность, и доказывать ее действиями — не нужно, — Миша сел и стал смотреть серьезно, не в силах подавить в себе легкую ноту раздражения. — Хотя, буду честным, я хотел бы коснуться твоих… волос, допустим. Но! если тебе не нравится, то я буду сидеть тихо и мирно. Мне важно, чтобы ты чувствовал себя рядом со мной в безопасности, чтобы ты меня не боялся и не шарахался от каждого взмаха моей руки. Я очень сильно люблю тебя. — Он улыбается и посылает Льву воздушный поцелуй.

— Потрогай мои волосы, если хочешь, — спустя минутное молчание выдает Лев, и смущенно отворачивается.

Предложение звучит до ужаса неловко, и лучше бы Земля сейчас сошла с орбиты, чтобы Лев не изнывался от пристального и ошарашенного взгляда чужих глаз. Ему вдруг вздумалось перебороть всё свое отвращение к любым прикосновениям в один миг, но в следующую секунду, когда фраза вылетела изо рта — перехотелось. Не был он настолько морально готов к тому, чтобы его сейчас трогали. В мыслях он молился, чтобы Миша — как парень высоких манер и до тошноты благородный — не захотел обременять его дискомфортом. Но Миша был других мыслей. Ему сейчас откровенно показали зеленый свет, отказаться от такой навязчивой идеи, преследовавшей его страшной тенью мучительные месяцы — сродни настоящему безумству, граничащему с неким проявлением монашества, а Миша был тем еще развратником. Зеленые глаза заблестели ярче, чем звезды, предвкушение от манящих мягких локонов на пальцах усиливали чувства. Миша потер пальцы друг о друга, взглянул в отведенный взгляд Льва, и медленно, будто боясь спугнуть или разбить, коснулся собранных в низкий хвост волос. Наслаждение прокатилось от точки соприкосновения до каждого сантиметра тела. Миша не прогадал: волосы у Льва были мягкие, почти воздушные, сквозь пальцы скользили невесомо и будто даже сами тянулись к этому касанию. Мише казалось, что бездушные волосы стали змеями, обволокли своими тонкими хвостами его руку, ластились об нее и будто бы желали никогда не разрывать объятий. Экстаз накрывал с головой, растекался пенными волнами по лону души, бился о скалистые берега горячего сердца и растворялся как кофе в самом его пекле. Миша проводил по рыжим волосам снова и снова, забвенно засматриваясь на собственные движения; он машинально стянул резинку, которая сама бы скоро свалилась с лоснящихся гладких волос. Лев тряхнул головой, ощутив отсутствие собранности волос. Его знатно пробивало дрожью, поэтому такое резкое движение помогло выбить некоторые пряди вперед, чтобы закрыть стыдливое красное лицо. Жар, казалось, тек от кончиков волос, подвергавшимся активным ласкам, в череп, песочным осадком заседал на подкорке памяти, окутывал электрическим прогревом весь мозг и пьянил лучше любого наркотика. Лев вздрагивает, поворотным движением руки забирает всю копну волос вперед, потому что больше выдержать этих ласковых пыток не может. Ладонь Миши проскользнула по его спине, плавно очертя всю длину позвоночника. Лев согнулся пополам, извернулся и сполз с дивана на пол; несколько мгновений продолжал жмурить глаза и выгибаться от следа после обжигающего прикосновение, и, наконец, спазм отпустил тело. Со стороны было похоже, будто здесь проводят обряд экзорцизма, а Лев в этом обряде — нечистая сила, но человеку знающему, такая реакция была вполне ясна. Его всего окатило смешанным чувством из райского желанного наслаждения и дикого, почти гневного отвращения. В синергии эти ощущения превращались в лучший коктейль эмоций, которые Лев испытывал за всю жизнь. Одновременно его и воротило, и хотелось испытать момент сладостного прикосновения еще раз, чтобы снова ощутить прокатывающуюся по спине широкую ладонь и сойти с ума от рокочущего отвращения. Миша неестественно выгнул бровь, еще немного и она бы упорхнула с его лица, челюсть свело спазмом кривой улыбки, а конечности окоченели и впредь не подчинялись всем командам сознания. Он смотрел на жмурящегося Льва как озабоченный, почти лишенное разума существо, которое впервые наблюдает человеческие эмоции. Почему ему так удивительно — Миша ума не приложит; он прекрасно знал, как Лев отреагировал бы на касание, думал, что на чужом лице проглянут морщинки и хмурость, но то, что вместо них появится странный оттенок блаженства, а все тело будет пленится сладкой негой — никогда даже быстрой мыслью не приходило в голову. Миша тупит взгляд на влажных блестящих глазах Льва — они бездонные, смущенные и лишь немного уставшие не то от множества эмоций, не то от одного только тактильного взаимодействия. Лев слабо улыбается, лицо его расслаблено, только брови слегка опущены вниз, отчего весь его вид кажется щенячьим и совершенно невинным. Внимательно взглянув на Мишу снизу вверх, Лев не находит слов, чтобы выразить свои ощущения, чтобы хоть как-то объясниться и не сгорать под непонимающим взглядом. Миша хлопает ресницами, вроде пребывая в смешанных, но понятных ему чувствах; он ложиться обратно на диван, подгибает ноги ближе к животу и старается как можно сильнее сократить расстояние между их лицами, чтобы смотреть друг другу в смущенные глаза четко, без преград. Лев, хоть и находил всю ситуацию до боли комичной и жалкой, но своего туманного, помутневшего взгляда с зеленых глаз не сводил. Они могли бы столкнуться носами, когда Миша придвинулся еще ближе к краю, но Лев резко отстранился, ощутив нарастающую боль в глазах и висках. Он рваным дрожащим движением снимает с себя очки, чтобы боль не резала череп от слишком близко расположенного лица Миши. Его голова обратно укладывается на руки, а стыдливый взгляд снова встречается с пылким и влюбленным. Сейчас обоим кажется, что время как будто остановилось, что вселенная специально остановила вращение Земли, всю Солнечную систему, только лишь для того, чтобы они смогли насладиться друг другом. Но неужели, такая грозная, отстраненная и далекая сущность как Вселенная, смогла бы обратить свой строгий взгляд на них? ведь они не сделали важных открытий, повлиявших на человечество, не возвели город, из хороших поступков на их счету только переведенные через дорогу бабушки, однако кажется, что их такая ранимая, хрустальная любовь, сотканая из сотней неясных осколков их душ — смогла повернуть на себя холодный надменный взор Вселенной. И пусть ей вздумается только предположить, что люди перед ней бессильны, но каждый силен перед ней в своих многогранных эмоциях, которые она не в силах показать или понять. Мир слишком огромен, а космос совсем неизведан, чтобы тянуться к нему, как к чему-то стоящему, вроде самой важной цели для человечества. Нужно жить тем, что есть в данный момент, и не пытаться глядеть по сторонам, в попытках найти того, кто стоит выше; нужно вникать в свою жизнь, ведь во всем неизведанном всегда найдутся те, кто будет заниматься изучением того неизведанного, что называется миром. Лев видит в глазах Миши зеленые сочные луга, и не может понять, почему раньше так сильно увлекался мыслями о своей неполноценности. Пусть этим страдает кто-то другой, кому действительно суждено выйти в космос и исследовать его, а Лев останется здесь, на Земле, в съемной двушке в Хабаровске, рядом с самым дорогим человеком. И ничто не сможет заставить его идти разглядывать неизведанную мрачную тьму.

Они долго молчали, просто наслаждаясь друг другом, а потом Миша тихо заговорил. Говорил он много, но с четкой и понятной мыслью. Его слова струились ручьями в воздухе, ласкали слух своим мягким отзвуком. Лев слушал его, почти забывая самого себя. В этом времени существовали только его оболочка, затуманенным взглядом упивающаяся родным лицом, и запутанные мысли, увлеченные сладкими речами. Лев мало понимал из того, что горячо говорил Миша, но знал, что слова его наполнены любовью, нежностью и лаской. Никогда прежде он не чувствовал такого испепеляющего тепла, которое ныне разливалось по каждой части тела, заползало даже в самые укромные уголки души. Ему в момент показалось, что до сегодняшнего момента он вовсе и не жил, а только существовал, как кукла, как пустое тело, не наполненное чем-то живым и светлым. Вся его прошлая жизнь сплошная чернь, которая могла бы сгуститься сильнее в нынешнем времени, но все изменил лишь один человек — Миша. Миша был единственным лучиком света, который прорезал мрак, открыл путь свободный и правильный. Лев совсем падает на пол, раскидывает руки и ноги в стороны, и чувствует такую легкость внутри, которую не чувствовал никогда. Вся жизнь теперь кажется чем-то простым и совсем неважным, будто скучный роман, пылящийся на полке годами. Лев видит на закрытых веках счастливое лицо Миши, и сам улыбается, словно блаженный, ушибленный головой о тупой камень. Миша ложится к нему, близко, но совсем не касается руками, только тихо наблюдает и отмечает еще большую красоту. Ему до безумия сладко, когда он может вот так открыто и без беспокойства любоваться Львом; когда страх быть замеченным отступает, потому что Льву, кажется, немного нравится, что им засматриваются. Он открывает свои глубокие голубые глаза, всматривается в Мишу, и, проведя линию по углу его взгляда, закрывает лицо руками от подступившего смущения. Миша аккуратно поправляет чужой халат на груди, чтобы закрыть открытую прежде ямку меж ключицами и больше на нее не отвлекаться. Лев весь подрагивает от мурашек, хватается за запахнутый ласковой рукой халат, и неловко улыбается. Получив в ответ игривую улыбку и заигрывающий взгляд, совсем пропадает в стыде и вовсе отворачивается на бок. Миша пристраивается сзади, упирается лбом в его спину и переплетает свои руки, чтобы случайно, забывшись, не потянуться обнимать.

Следующим днем все вышло слишком странно. Вот сейчас Лев стоит, весь скукоживается до атома и ломает себе пальцы, а Миша — не знает как к нему подступиться. Их привычный утренний разговор на кухне на совершенно идиотские темы перетек опять в то же русло, в которое они вчера утекли. Лев все еще помнит как ласковы у Миши руки, как сладко они проводят по волосам. Все движения были такими осторожными и трепещущими, что Лев чувствует себя настоящим божеством или фарфоровой куклой. Ему, в какой-то момент, когда разговор зашел на тему горячей любви Миши к рыжим худым мальчишкам, захотелось предложить этому самому Мише обняться. Только потом он понял, насколько был не готов к новым прикосновениям. Вчера ночью ему показалось, что таких вступительных ласк с волосами было достаточно, чтобы начинать играться с собственными ощущениями по полной. Он ошибался настолько крупно, насколько не ошибался никогда. Миша обеспокоено всматривается в напряженное лицо Льва, которое приобрело тот самый характер испуганного барашка, и, закрыв глаза, аккуратно кладет руки ему на плечи. Лев прерывисто вздыхает, жмурит свои прекрасные светлые голубые глаза, и, закусив губу, жмется к Мише. Он сводит свои руки в крепкий замок на чужой талии, прижимается всем телом, чтобы ощутить это такое новое, совсем неизвестное прикосновение полностью. Миша хлопает ресницами, не ожидав такого порыва. Из-за того, что Лев был немного выше, то Мише приходилось принимать позицию «девушки»: он закинул руки на его шею и, как-то машинально, приподнялся на носочках. Лев, весь напряженный и натянутый как тетива, хихикнул, заметив это действие. Даже немного расслабился, хотя назвать быстро стучащее сердце и боль в голове расслаблением — то еще занятие. Льва всего скручивало от прикосновений. На всех участках тела, где они соприкасались, будто завелись вши, иначе объяснить напавшую на него часотку невозможно. Его всего обжигало языками пламени; в спине пульсировала фантомная боль, тянущаяся за ним с самого детства; руки горели и тряслись; он весь обливался холодным потом, и искрился током от чужого дыхания. Как бы ему не хотелось убежать от объятий, но он продолжал, — весь извиваясь как змея и не находя себе места, — прижиматься к Мише. Он попробовал положить голову на чужое плечо и, сначала, это показалось совсем неприятным. Но несколько раз то припадая, то отрекаясь от плеча Лев таки устроился. Он несколько раз потерся щекой о плечо, перемялся с ноги на ногу и наконец стал спокойно стоять в объятиях. Миша все это время терпеливо ждал, а сам чуть ли не разрывался от счастья. Такое желанно прикосновение к не менее желанному телу — все о чем он мог мечтать всю свою жалкую жизнь! Сегодня на его улице настал праздник и Миша готов был об этом празднике разглашать всем. Он улыбался как полоумный, и вжимался в Льва еще больше. Ему хотелось поцеловать его хотя бы в макушку, но, сомкнув губы уточкой и приготовившись, унял свой пыл. Все же, тот факт, что Лев находится в его объятиях — уже небывалой величины подарок от судьбы. Миша почти плакал от радости, слезы так и засверкали бусинами в его глазах. Он припал щекой к рыжей макушке и забвенно об нее потерся — экстаз накатил с головой, мгновенно вызывая паралич во всех конечностях. В желудке летали бабочки, касаясь своими мягкими крылышками его стенок, они побуждали оставаться в этом моменте полностью. Миша вдыхает запах волос Льва, чувствует привычный легкий отблеск аромата от шампуня и что-то совсем необычное, такое, что манит к себе как магнит. Принюхавшись, он понимает, что это родной, природный запах, который сносит крышу, точно топором срубает голову. В счастье, что он наконец смог не только чувствовать сердцебиение Льва, но еще и наконец понять какого это — держать в объятиях горячо любимого человека — Миша пару раз подпрыгивает на носочках. Лев от него резко отстраняется, тяжело дыша, и глуповато всматривается в пылающие глаза. Худое бледное лицо раскрасили красные пятна, и Миша, увидев их, чуть не упал замертво от умиления. Каким бы Лев не казался в моменте грозным и холодным, но он все еще оставался девственно чистым и невинным. Миша рухнул на стул, запрокинул голову и продолжал идиотически улыбаться. Лев, не зная куда себя деть, покрутился на месте и, взглянув на Мишу, лицо которого изображало несоизмеримое наслаждение жизнью, весь сконфузился и быстрым шагом скрылся в своей комнате. Он плашмя упал лицом в подушку и почти завизжал, точно шестиклассница, что наконец получила мимолетный взгляд от старшеклассника, в которого влюблена. Лев хотел бы также понимать свои чувства, как понимают такие влюбленные девочки. Ему до сих пор не ясно: любит он Мишу или испытывает обычную привязанность. Не было даровано ему свыше пробовать что-то похожее раньше. Лев даже удивляется, насколько неправильно живет. Ведь бывает же у адекватных людей первая, быть может, не любовь, но хотя бы влюбленность. Они смогут в будущем отличать мимолетную страсть от настоящей любви, а Лев не сможет, наверное, никогда. Ему немного грустно, что жизнь сложилась так несправедливо, ведь, будучи под таблетками, все равно видит кошмары во сне, которые четко показывают то, что осталось где-то на подкорке памяти. Он припомнил, как сегодня проснулся от настоящего ужаса, а после долго не мог снова уснуть, ведь сердце колотилось как бешеное, перед глазами всплывала картинка, пропитанная страхом и болью. Где-то под ребрами защемило, Лев свернулся в позу эмбриона, подобрав ноги ближе к себе и обняв их. То смущение, которое он испытывал с мгновение назад, испарилось в воздухе, не оставив за собой ничего. Теплый след Миши медленно стал покидать тело, Льву стало погано. Стоило всего-то вспомнить какой ужас предстал ему в кошмаре, так все прежнее веселое настроение, граничащее с сладким стыдом, кануло в небытие. На смену ему пришел не страх, как обычно, а обида и грусть. Печаль одолела его в считанные секунды, Лев погрузился в раздумья, скорее даже, в мрачные воспоминания; проигрывал их черно-белым кино вновь и вновь. Оттенок мазохизма проглядывался в этом действии, но Лев не собирался пытаться подавлять грусть и пытаться забыть о прошлом. Если он вспомнил — значит нужно погрузиться в воспоминания, прожить их снова, тогда полегчает.

Миша прокрадывается в комнату и садится в его ногах. Он изучает напряженное лицо Льва, на котором показались морщинки в районе переносицы. Ему было ясно как дважды-два почему Лев убежал, но отчего его лицо приобрело мрачность — неясно. Миша облокотился на спинку дивана и продолжал смотреть на Льва. В такую минуту, когда Лев выпадает из реальности и остается где-то в своих мыслях — им можно вдоволь налюбоваться. Любимые, ставшие родными впавшие скулы до сих пор приковывают к себе глаз, тонкие бледно-розовые губы манили, и Миша даже жадно облизнулся, ощутив сладки привкус на языке — он был глубоко уверен, что Лев сладок не только внешне, но и весь в принципе. Проскользнув взглядом по собранным в пучок волосам, на пальцах ощутимо заиграли красками воспоминания от их мягкости; еще спустившись вниз, Миша завис на тонкой руке, расслабленно лежавшей на бедре. Спазм прокатился по спине, мурашки пробежали в районе поясницы и окутали живот. Миша вспомнил, какие грязные мысли роем жужжали над головой, когда он удовлетворял себя где-нибудь в душе. Лев в влажных фантазиях стал главным лицом, настолько главным и родным, что Миша перестал стесняться свободно представлять его. Лев машет перед его глазами этой самой рукой, и, поймав зеленый блестящий взгляд, садиться в позу лотоса. Они внимательно, не разрывая, смотрят друг другу в глаза, вроде играют в негласные гляделки. Миша сдается первым, улыбается и не может сдержаться от того, чтобы не наклониться ближе ко Льву. Лев машинально дергается в сторону, но принимает прежнее положение, когда предположение не оправдало себя: Миша поставил руку возле его бедра и лишь переместил опору на нее. Миша не удивлялся тому, что Лев продолжает вздрагивать от некоторых резких движений, но все еще не мог взять в толк: как этот клочок нервов смог предложить ему обниматься. Хоть он прекрасно понимал, что встречаются они чуть больше трех месяцев, и, обычно, на этом этапе есть хотя бы объятия, но их отношения немного другие. Мише, в какой-то момент, даже начали нравиться их платонические отношения. Он хотел бы их оставить таковыми, если бы давно не засевшее желание завладеть этим худым телом не давило на мозг. Ему было совсем дурно, когда он ловил себя на мысли, что откровенно хочет заняться со Львом сексом, казалось, что только ради этого и держался за их отношения. Миша хотел выстрелить себе в голову, чтобы перестать чувствовать себя погано, но стоило ему взглянуть на Льва, в его красивые хлопающие глазки, как все вставало на свои места. Льва он любил чисто и пылко, а секс — всего лишь мимолетное желание, которое исчезает тут же, стоит только на секунду оказаться рядом. Лев с влажным звуком размыкает губы, хочет что-то сказать, но отводит взгляд и выгибает бровь: потерял мысль. Миша настолько вдумчиво следил за каждым действием в начале их отношений, что теперь знал Льва наизусть, даже не приходилось гадать что сейчас творится в рыжей голове.

— Забыл, — констатирует факт Лев, хотя это было совсем не нужно.

— О чем ты грустил? — Миша спросил до интимного тихо; Лев вздрогнул от мурашек.

— Не говори так… сексуально, — он хохотнул, а у Миши лицо вытянулось в удивлении. — Я не грустил, а думал. Мне сегодня опять кошмары снились, причем такие яркие. Не в плане цвета, а в плане ощущений. По цвету там давно все черно-белое, даже какое-то перекореженное, точно заевшая кассета. Когда проснулся, то у меня сердце колотилось, я снова чувствовал ту боль, которую испытывал в прошлом. Вот и сейчас вспоминал что видел, полегчало, когда прокрутил это снова. — Лев, приподняв голову, смотрел на Мишу сверху вниз, отчего его взгляд казался загадочным и каким-то таинственным. — Помнишь, я тебе говорил, что когда прокручиваешь больные воспоминания, а потом понимаешь, что сейчас все наладилось, то не так уже и грустно? Вот и пользуюсь я этим методом. Правда помогает.

— Я рад, что тебе легче. Если ты будешь чувствовать себя плохо или тебе будет страшно, то я всегда готов принять тебя, помни об этом. Жаль, что я не могу выгрызть эту боль из тебя полностью, или перенять на себя. Мне так хочется, чтобы тебе было хорошо и никакие кошмары не пробуждали в тебе страх. Инфантильно звучит, но это правда так, — Миша прикрывает веки и прячет взгляд в складках халата Льва. — Я очень сильно люблю тебя, я готов горы свернуть, моря высушить, повергнуть народ в ужас, заставить солнце вставать на западе, только чтобы тебе было хорошо. Только чтобы ты радовался, улыбался и чувствовал спокойствие. Я так хочу, чтобы твои прекрасные бездонные глаза светились одним лишь счастьем, но в нашей нелегкой судьбе такое невозможно. Поэтому я буду с тобой не только в одном счастье, но и в всепоглощающем горе. Я очень, очень люблю тебя, Лёва. Ты мое все.

— Какой же ты иногда сладенький, я весь горю от смущения, — хихикает Лев. — Я тоже очень сильно люблю тебя, Мишка. Нам будет тяжело, но мы справимся, ведь справились же тогда. А значит справимся и дальше, ведь дальше — легче. Холодно мне. Октябрь холодющий такой, что я готов вариться в адском котле. Когда отопление дадут? — Он заглядывает Мише в глаза, который посмотрел в окно и сам невольно вздрогнул. — Обещали же в начале месяца, а уже почти середина. Не дадут на следующей неделе — звонишь в домоуправление… Давай обниматься? Может теплее станет.

Миша снова сияет улыбкой, все в нем затрепетало с новой силой. Он осторожно обнимает Льва, укладывая руки на его спину. И хоть он не ответил на наставление Льва, но уже вовсю приготовился выдавать свою тираду в трубку мобильного телефона и выносить мозг домоуправлению, только чтобы его любимому стало чуточку теплее. Все ради него, Миша готов уже душу продать, чтобы Лев был в идеальном комфорте. Ощутив тяжелый выдох на своем ухе, Миша мысленно поставил галочку в том, чтобы поговорить о боли чуть позже. Быть может, тогда Льву станет еще легче.