Спал я плохо. Правильнее сказать, не спал. Вертелся и ворочался, сминая промокшую от пота простынь, тщетно пытаясь поймать ту самую заветную позу, которую бы одобрил запаздывающий сон. Вполне вероятно, проблема была в адовой духоте. Я хвалил себя за то, что обзавёлся москитной сеткой ещё в том году и теперь мог без последствий распахнуть все окна настежь. Принявшая сей жест за приглашение ночная прохлада бесстыдно забиралась в недра комнат, спрыгивала с подоконника и стелилась по полу незримым полотном. По вздыбливающейся полупрозрачной тюле я заметил, как она прокрадывается. Выглядело так, будто ко мне в спальню проскочил невидимый гость, бесшумно и пронырливо, и лишь тонкая ткань выдавала его присутствие. Шторы чуть покачивались. Дом определённо продувался насквозь, но мне всё равно было до одурения жарко, точно в груди вместо лёгких топилась печка. Казалось, ещё чуть-чуть, и я начну выдыхать густой дым, закашливаясь сероватыми облачками.

Ставни тихонько поскрипывали. Откуда-то доносился басистый лай Биджу. Этот громадный злющий пёс, то ли алабай, то ли помесь с кем-то, дыбил угольную-чёрную шерсть на всё подряд, будь то шелест сухой травы, хруст веток, проходящие мимо люди иль прочая живность. Оскаливаясь сквозь дрыгающиеся брыли, он, заливаясь рычащим воем и рёвом, натягивал цепь до такой степени, что чуть ли не душился ошейником. Хрипящая псина, яростно брызжущая слюной, стоя на задних лапах, — жутковатое зрелище. Все знают, что собака — друг человека, но не в этом случае. Биджу ненавидел всё и всех. Пожалуй, он ненавидел весь мир. Под его шкурой крылись хищная дикость, необузданный гнев и звериный голод. Его буйство проявлялось во всей красе, когда он срывался с цепи. Обычно он накидывался на скот, перегрызал горло курицам и дербанил кошек, но в последний раз от него досталось мне. Голень «украсил» шрам от укуса гадкой шавки. Староста пригрозил безответственному хозяину, что пристрелит бешеного пса, если тот опять сбежит.

Уличный шум был терпим, но жара…

Да, причина напавшей на меня бессонницы могла крыться в духоте, а возможно, она тут и ни при чём… Мне не требовалось закрывать глаза, чтоб перед ними возникал ярчайший образ нового знакомого. Снова и снова я прокручивал в голове нашу встречу, воспроизводил сказанные им фразы, разглядывал его в воспоминаниях, и мне становилось жарче, но прекратить я не мог. Какое-то наркоманское удовольствие — видеть его, пускай и в воображении. Любая сонливость отступала. Надо всего-то подождать несколько часов, чтоб встреча из нафантазированной стала реальной. Но нетерпеливость всё не унималась, мечась в груди и пуская колкую дрожь по телу. Похожее я испытывал, будучи ребёнком, в ночь перед каким-нибудь праздником: это состояние, когда ты настолько перевозбуждён от предвкушения чего-то радостного и тогда ещё волшебного, что не в силах дышать мерно. Какой уж там спать? Сердце колотится, гоняя адреналиновую кровь по венам, придавая организму вагон и маленькую тележку энергии, а разум окуная в приятно будоражащее волнение. Тут никакой сон не возьмёт верх над извергающим всплески эмоций сознанием.

Этой ночью меня захлёстывали волны смущения от своих же мыслей, и мне было не улечься. В мышцы приливало неконтролируемое напряжение, вынуждая меня елозить по койке, периодически поджимая ноги к туловищу, а после некоторой доли спокойствия расслаблять их снова. Переваливаясь с бока на бок, в итоге я лёг на спину. Замыленный взгляд упёрся в потолок, изученный мной от угла до угла. И вот новая неполадка на горизонте — куда деть руки? Всякое положение чудилось мне чертовски неудобным. Я то запрокидывал их к изголовью, то разводил в разные стороны, то прижимал по швам. Всё не то. Утомлённо и малость раздражённо выдохнув, я приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Горячий. Не болезненно — от жары. Прикрыл веки, и снова… Наруто. Улыбчивый и нахальный, вызвавший у меня странное влечение с первого взгляда, прямо как в сопливых мелодрамах с букетом из клише. Я усмехнулся от нелепости происходящего. С первого взгляда… Так глупо и нереалистично звучит, а если учесть, что речь ещё и о парне, то вообще смехотворно. Так запросто и по уши влюбиться? Совсем не по мне. Но вот он я — изнурённый бессонницей, витающий в облаках от почти незнакомца Узумаки, слушающий свой пульс-чечётку на протяжении двух часов. Пускай мне не верилось во всё, связанное с загробной тематикой, которую придумали люди утешения ради, в тот момент я искренне надеялся, что ни брат, ни матушка, ни уж тем более отец не имеют доступа к средствам наблюдения за мной, какими бы они ни были.

Очередной вздох. Выдыхаемый тёплый воздух коснулся кончика носа. Какое же пекло… Не стерпев, я стянул с себя домашние шорты и майку, кинув те куда-то в темноту. Метился попасть на табурет, но, наверное, промахнулся. Старая привычка — спать в чём-то помимо трусов, чтобы в случае вторжения в мою комнату кого-то из родни быть наготове. Но сейчас к чёрту тряпки. Не сказать, что стало легче. Бесспорно свободнее, но не прохладнее. А ещё малость неуютно. Неловко. И перед кем, спрашивается? Я в спальне один, и, кроме того, я нахожусь в собственном доме, где вправе хоть нагишом плясать. Но этот всплывающий в памяти лик яблочного воришки, этот озорной взгляд, дурашливая улыбка… Таки прикрываюсь простынкой. Боже, я смешон.

Сон ко мне не спешил. Я пялился в никуда, а в мыслях… Наруто, чем ты сейчас занят? Наверняка спишь, как и все нормальные люди. Что тебе снится? Была ли у тебя сегодня бессонница? А неугомонный трепет? Внутреннее полыхание? Вряд ли. Скорее всего, от такой дурости страдаю лишь я.

Моё сознание померкло ближе к рассвету, когда бледные лучи солнца запрыгнули в услужливо открытые окна. Где-то у соседей противно заголосил петух. Благо, его надрывному ору было уже не вырвать меня обратно в реальность. Я так замечтался о предстоящей встрече, что не заметил, как утонул в сей мечте, обратившейся блаженным сном, что спасал от духоты и посторонних шумов.

Ритмичный стук. Ненавязчивый, но разбивающий долгожданную завесу сновидений, необычно красочных для меня. Сумбурные и смазанные обрывки, неясно, чем связанные меж собой. Целиком сюжет сна в моей памяти, увы, не сохранился, однако я был абсолютно уверен, что ключевой фигурой в нём являлся Узумаки. Впрочем, неудивительно — мой вскипающий мозг им только и лихорадил. Я не желал просыпаться, отдаляться от заманивающего в забвение силуэта, что шустро ускользал от моего взора, не давая рассмотреть как следует. Хотелось ещё и ещё тонуть в столь невесомой бессознательности, ловить блеск голубых глаз на себе, не пропускать мимо ни единой ухмылки, соглашаться на всё, погружаться глубже.

Стук повторился, но звонче, торопливее и упрямее. Я сморщился от досады, осознавая, что дотошный звук грубо сдёрнул с меня остатки сна. Лениво разлепил веки и тут же сощурился от режущего света. Опустив лицо, протёр глаза и привстал, опираясь незанятой рукой о проминающийся матрас. На плечи надавила мнимая тяжесть. Каким бы приятным ни был сон, выспался я паршиво, толком не избавившись от невнятной усталости. И откуда этот упадок сил? Затёкшие мышцы потяжелели. Так и засыпай в жару, чтоб после в голове царила неразбериха, а тело наливалось свинцом. Посидев на кровати с пару секунд, я вдруг понял, что былой духоты и след простыл. Свежо, как и подобает раннему утру. Холодная простыня, такая же подушка и, следует полагать, всё остальное в доме также было остывшим. Морозный ветерок по-прежнему теребил тюль. С улицы пахло сыроватой землёй и зеленью.

В дверь вновь затарабанили. Дотошный звук не дал мне подремать вдоволь, и в восторге я, конечно, не был. Спросонья мне подумалось, что это проделки местной немногочисленной детворы, изнывающей от скуки и потому пакостливой. С их забавой я знаком не первый год: шкодливая шайка намеренно барабанит в двери или окна, караулит, а далее пускается наутёк, пока хозяин жилища не вышел и не надрал уши докрасна. Развлечение у них такое, вроде розыгрыша над «глупыми и нерасторопными взрослыми». У городских тоже есть нечто подобное, разве что вместо стука шутники назойливо жмут на кнопку дверного звонка, что, как по мне, гораздо хуже.

По крупицам собрав силы на то, чтобы перебороть приковывающую к койке неохоту куда-либо вставать, я намеревался пойти и расшугать распространителей сомнительного веселья. Мои планы обломала резво метнувшаяся к окну у кровати человеческая фигура, явно крупнее ребёнка. Она едва ли не влетела в москитную сетку.

— Доброе утро! — радостно отчеканили мне, избавляя от утренней ленцы.

От неожиданности тело разово содрогнулось, и я рефлекторно дёрнулся прочь от внезапного визитёра. При попытке переставить руку дальше, дабы отползти от окна, кисть не обнаружила опоры, коей выступал матрас, распоров пустое пространство. Невысокая и узкая, похожая скорее на раскладушку кровать подо мной кончилась, и я завалился назад. Ладони шлёпнули об пол, не дав мне болюче приземлиться на лопатки и затылок. Избежав удара, я завис в позе, при которой нижняя часть туловища оставалась на койке, а вторая держалась над деревянным настилом за счёт выпрямленных рук. В этом дурацком положении я вытаращился на неопознанную впопыхах фигуру.

— Эй, ты там жив? — раздалось всё также бодро, но от курьёзности ситуации к интонации прибавилась шутливая растерянность.

Стряхнув с себя ошарашенность, я склонил голову на плечо, как мне подумалось, для лучшего обзора и вопросительно вскинул бровью.

— Наруто?.. — нетвёрдо произнес я, хотя уточнять было уже ни к чему. Пазл из напоминающего трезвон колокольчика голоса, взъерошенной белокурой макушки и блестящих дерзостью голубых глаз сложился воедино. Тут уж спутать я не мог.

— Ну разумеется я! — воскликнул Узумаки, как будто даже обидчиво за то, что я на полсекунды усомнился.

На миг его выражение лица показалось мне озадаченным, когда он отчего-то смерил меня взглядом, хитровато ухмыльнувшись после.

— А ты не мёрзнешь?

Вот тогда-то я вспомнил, что из одежды на мне практически ничего. Мне полагалось смутиться и начать суматошно озираться, ища, какую бы тряпку поскорей на себя нацепить, чтоб скрыть оголённые участки тела — так бы повел себя каждый оказавшийся на моём месте. Разум подсказывал мне действовать именно по этому сценарию, несложному и логичному. Однако никакого смущения я не испытал, мне не хотелось проваливаться под землю от стыда. Да, неудобно получилось, и выпади мне шанс изменить прошлое, я бы сей казус не повторил, но в целом ничего криминального.

Факт того, что кто-то бесстыдно заглянул в моё окно, не растормошил моего недовольства. Приходу Наруто я не возражал. Напротив, я был ему рад, как дорогому гостю, да и распахнутые окна — моих рук дело. Под натиском духоты, ища от неё спасение, я совсем не подумал о том, что соседи влёгкую могут меня увидеть в непристойном виде. Сам виноват.

— Мёрзну? Шутишь, что ли? — беззлобно передразнил я. Да какой там мёрзну! От жары ночью чуть не помер, а он мне: «Мёрзнешь».

Узумаки прищурился, точно задумавшись над чем-то, но мои слова не прокомментировал, вместо этого одарив меня лукавой улыбкой:

— Я ни на что не намекаю, но… может, ты уже впустишь меня, а? Прохладно, да и со стороны я выгляжу как подозрительный тип.

— А, конечно. — Да уж, мне стоило и самому додуматься предложить ему войти. Вот за эту оплошность мне было куда неудобнее, чем за отсутствие на мне майки и шорт.

Исходя из моей не самой комфортной позы, будет проще окончательно перебраться на пол, чем корячась пробовать подтянуться. Так и поступил. Движения какие-то заторможенные, тугие, будто я закован в доспехи, что накидывали на невыспавшегося меня дополнительных килограмм так тридцать. Элементарные действия требовали от меня больше усилий, нежели я привык прилагать. Кое-как усевшись на корты, я устало опустил лоб на простынь, обеими руками держась за матрас, дабы не потерять равновесие. Несколько глубоких вдохов и выдохов. Ничего толком не сделал, а откуда-то одышка. Сдаётся, я нехило перегрелся. Кроме слабости ничего нездорового я в себе не вычислил: ни тошноты, ни головокружения, ни болей. Не исключено, что мне аукнулись последствия самоистязаний на поле. Полезного в том было крайне мало. Пора бы пожалеть, что не слушал предупреждения старших.

Совершаю скачок в стремлении подняться — неудачный. Не успев выровняться, возвращаюсь вниз. Колени касаются пола. Лоб неотрывен от постельного. Перед глазами тьма, которую рассекает непонимающе-обеспокоенное:

— Ты чего это?

Чёрт, не время мне валяться здесь. Меня ждут. Ну же, Учиха, собрался и встал. Живо.

— Ничего. Всё нормально, просто тело затекло, — преспокойным тоном солгал я.

Набрав полные лёгкие воздуха, покрепче обхватил край матраса. Руки напряжены до дрожи и побелевших костяшек. Закусив губу, оттолкнулся от кровати, заставляя пудовые мышцы подчиниться моей прихоти. Рывок — и я таки встаю штырём, чуть качнувшись. Облегчённо расправив грудную клетку, отшагиваю к покосившемуся шифоньеру и беру первую попавшуюся рубашку. Чуть потрёпана и великовата по размеру. Мне отдал её староста — ему маловата стала, а мне нужна была одёжка, которую не жалко «убивать» за работой на участке. Накидываю не застёгивая.

— Сейчас открою, — произношу я как ни в чём не бывало, забив хрен на шорты, валяющиеся слишком далеко, чтоб ковылять до них после тяжкого подъёма. Потом, после передышки. — Завтракать будешь?

— Я уже ел, но раз ты настаиваешь…

_____________

Летом утра в «Конохе» наступали примерно одинаково. Бледно-синее, почти белое небо алело у горизонта, на скопище приплюснутых красно-рыжих облаков. Заря окрашивала тени в тёмные цвета, отчего вся мелкая растительность, строи деревьев, пучки кустарников, соседские хижинки и фонарные столбы были всего-то чернеющими силуэтами, вырезанными из плотного картона и становящимися более яркими и чёткими по мере приближения к ним. Прохладно, хотя и безветренно. Сыро. Дымка тумана расползалась от озера по полям, постепенно теряя густоту и рассеиваясь. Сандалии мокрели от росы.

Мы шли по продавленной машинами колее. Две продольные полосы были до песка протёрты шинами и потому явственно выделялись на травяном покрове. По бокам, тут и там, расположились соседские участки, окантованные низенькими заборчиками, скорее декоративными, но потрёпанный видок мешал выполнять сию функцию. Впрочем, у царящей кругом «старины» имелся свой особый антураж — с ней «Коноха» была похожа на настоящую деревушку, а не на какой-нибудь новомодный коттеджный посёлок. Так лучше, так она сильнее разнится с городом. Проходя мимо изб, я непременно встречал их владельцев во дворах, а некоторых на пути к колодцу — далеко не у каждого здесь к жилищу проведено водоснабжение. Я здоровался, приветвующе кивая, получал радушное приветствие в ответ, обменивался несколькими рядовыми фразами о планах на день. Мой компаньон не отставал, улыбчиво представляясь деревенским и вкратце делясь с теми своей биографией. Ему же отвечали оханьем и соболезнованиями. Что ни слово, то о скорби. По себе знаю, как неловко и омрачающе бывает выслушивать тонны сочувствий, но Наруто держался молодцом, не изменяя доброжелательности. В свободные от общения минуты он, ещё недавно городской, с неподдельным интересом смотрел на выпущенный пастись рогатый скот, снующих туда-сюда кур и гусей. Да, в городе такое вряд ли увидишь. Здешняя домашняя живность к людям достаточно привыкшая, чтобы без страха подпускать к себе. Прямо-таки контактный зоопарк деревенской версии. Узумаки, поддавшись детской любознательности, попробовал словить гуляющую птаху, но та, шугнувшись и закудахтав, обратилась в бегство. Чужака, поди, испугалась. В иной раз пернатые чуть ли не под ноги лезут, вальяжно вышагивая. Остальная животина в руки ему также отчаянно не давалась.

— Блин, — буркнул Наруто, складывая за головой кисти в замок, — что в городе, что тут животные меня недолюбливают.

— Зря, — хотел я произнести в мыслях, а вырвалось шёпотом вслух.

— Что? — не разобрав, переспросил блондин.

— Да ничего.

— Кстати, ты уж извини за утро. Тут все просыпаются очень рано, и мне подумалось, что ты тоже входишь в число жаворонков. Я вовсе не специально застал тебя врасплох.

От слов Наруто во мне вспыхнуло ярое чувство несправедливости, какого прежде я не испытывал. Он извинялся незаслуженно, и оттого внутри заворочалось что-то мерзкое, схожее с тревогой, заставляя меня вступиться. В конце-концов, Узумаки пришёл не без предупреждения.

— Нет, это мне следовало заранее подготовиться. Обычно я пунктуальнее, — то ли покрасовался сим качеством, то ли оправдал свою неорганизованность я.

Не то чтобы энергично, но я брёл без какого-либо отягощения, невзирая на то, что пятнадцатью минутами ранее с горем пополам поднимался с пола. Мне полегчало. Свинцовость убрала с моих плеч невидимые гири, спасовав. Вот она — оздоровительная сила чистого деревенского воздуха! Но на подходе к холму я понял, что поторопился с выводами. При подъёме в горку грузность вернулась, и меня угораздило запнуться.

— Да твою ж!.. — вырвалось.

Носом землю я не пробороздил, однако ритм походки по-идиотски сбился. Недолго же наслаждался восстановившейся активностью. Хотелось бы мне сказать, что виной тому был какой-нибудь выступ, кочка или торчащий корешок растения, но нет, чёрт возьми, дорожка была без сих изъянов. Просто на миг я забыл, как управляться с собственными конечностями. Что может быть глупее, чем споткнуться на ровном месте? Сегодня точно не мой день. Начиная с утра, чересчур часто я косячу перед тем, кого предпочёл бы впечатлить. Пункт «Облажаться перед Наруто» занимал едва ли не последнее место в списке моих желаний. Я бесстрастен и безупречен в поведении при тех, кто мне абсолютно безразличен, но при Узумаки я вылитый придурок, неловко двигающийся и с завязанным в узел языком. Учиха, ну как так-то? В городе интерес девушек ко мне возрастал даже от игнорирования мною их флирта. Мне достаточно было молча появиться перед ними, чтоб расположить к себе, и без всяких танцев с бубном, без красивых речей. Им, да и себе, я казался идеалом по умолчанию. Я — есть само великолепие, ныне спотыкающееся и мямлящее. Н-да уж. Ну и куда делась моя врождённая привлекательность, когда она так нужна? Сдаётся мне, это один из законов подлости. Полнейший отстой.

Само великолепие?.. Стоило повторить, и до меня дошло, насколько высокомерно это звучит. И ведь когда-то я без тени сомнения считал сие утверждение истиной. У меня было всё, и я принимал это как должное. Симпатичная внешность, брендовая одежда, популярность у женского пола — всё. Я вырос в шелках, тогда для меня иначе и быть не могло. Избалованность — штука ослепляющая глупцов. Я и был заносчивым глупцом, за что жизнь преподала мне урок, как следует потрепав и безжалостно содрав корону с моей головы. «Ты не само великолепие, не идеал. Ты всего-то человек, потерявший главную ценность, кою за деньги не купишь вновь», — прокричала она мне в день аварии. Наверняка ей было забавно наблюдать за тем, как Мое Величество, сродни бродяге, с пьяну засыпало на лавочке в парке, помятое и уже не такое безупречное. Я не мог не измениться. Бонусом ко всему, в «Конохе», в окружении простых людей я и сам стал проще. Но в данный момент это не отменяло ощущения, будто все мои навыки обаяния магически аннулировались.

— Всё нормально? Что-то ты вялый какой-то, — резонно подметил мою неуклюжесть блондин.

— Не выспался, — вроде и правда, а вроде и дешманская отмазка.

— А чего так?

Я смутился его вопросу, полагая, что ответ будет ему известен, да и другим тоже. В одной местности живем всё-таки, разделяя погодные условия. Вот только ни Наруто, ни остальные Коноховские не выглядели мучениками жары.

— Ночью духота была неимоверная, — насупившись, пояснил я, надеясь на подтверждение.

 Но получил недоверчивое:

— Это сегодня-то? Ты уверен? — Узумаки с подозрением ухмыльнулся, будто бы я разыгрывал его.

— А ты не ощутил?

— Неа, — повёл плечами он.

Судя по его выражению лица, у него ночь прошла в блаженной прохладе, а я несу какую-то чушь. Но я-то знаю, что адская жара, от которой не спасали распахнутые окна, реальна. Другое дело, что доказать это мне было нечем, и оттого я действительно походил на дурачка, которому что-то там померещилось или приснилось. Наруто от моей жалобы на духоту удивился, деревенские же ни словом о паршивой погоде не обмолвились… Если б по-настоящему что не так было, это бы вовсю обсуждалось в местной «ленте новостей» из уст в уста. Но у всех всё было прекрасно, и только я тут такой «исключительный» везунчик. Может, я брежу? Так люди сходят с ума?

— А ты часом не простыл, не? — поди завидев мою хмурую от недоумения мину, предположил Наруто, стремясь хоть как-то меня подрасслабить.

Не успел я и звука из себя выжать, как его ладонь плотно легла мне на лоб, и от сего незамысловатого касания я в немоте подавился кислородом. Опешил, как девочка, что впервые взялась за ручки с объектом воздыхания. Марафон сердечного пульса, бесконтрольно потеющие ладони, внутренняя оторопь — чёрт, как же странно это испытывать. Не дрогнул ли я? Это что, мурашки? Юркое и бесцеремонное прикосновение, и я против него ничего не имел, но напрягся, как натянутая гитарная струна.

Компаньон с прищуром уставился на меня. Искушение было с перебором сильно — я не смог не посмотреть, и между нами вмиг установился зрительной контакт. Неловко, зараза, но я не отворачивался. Пялился, как заворожённый, жалея о том, что не умею ставить время на паузу. В частности меня приковывали глаза: такие проницательные, яркие, вечно поблескивающие озорством и хитростью. Для дыры, как «Коноха», Наруто был слишком хорош. Вот я и докатился до мысленных восхвалений, сродни больному фанатику.

Секунды прикосновения для меня стали вечностью. Продлить бы её, но:

— Да не, температуры нет, — заключил Узумаки, с промедлением убирая кисть.

— Ладно, — вполголоса отмахнулся я, малость досадно.

Честно, мне было уже не до развивания темы духоты. Хрен с ним, с этим необъяснимым явлением. Оно всё равно не несёт в себе никакой ценности. Меня больше заботило внимание Узумаки, важность которого я, быть может, и преувеличивал, но наплевать — мне было до невообразимого хорошо. Я чувствовал себя живее, чем когда-либо за последние года. Без разницы, что это глупость, наивность и надуманность — происходящее со мной мне нравилось. Случайная встреча с яблочным вором — и меня пронзило. Как там говорится? Искра, буря, эмоции? Да, именно так. И я беспрепятственно отдавался этому состоянию. Узумаки завлекал меня похлеще алкоголя или сигарет. Он куда лучше.

— Нам сюда, — кивнул я на покосившийся, когда-то бордовый, а ныне грязно-коричневый заборчик.

Для приличия постучал в незапертую калитку, уведомляя о своём приходе, после чего прошёл на участок.

— Тут у всех всё открыто, что ли? — изумился шедший позади Узумаки. Придержав деревянную дверцу, он качнул ту туда-сюда, будто бы выпытывая у той объяснение, отчего же все Коноховские не пользуются замками по назначению. Или же он проверял, цела ли защёлка.

Я глухо усмехнулся:

— Ты привыкнешь.

Дед Джирайя сидел на лавочке под окном, что выходило на задний двор. На самодельном столике, сколоченном из досок, расположились нечищеная от остатков самокруток пепельница, пенсионерский журнал, типа кроссворда, и опустошённая стопка. Он задумчиво смотрел куда-то за пределы своего хозяйства, не услышав моего стука. Вот уже несколько суток он особо не показывается на люди, оставаясь за забором. Выцветший халат в сочетании с белёсой сединой и туманом в глазах превращал его в блёклую статую. Сейчас Джирайя мало чем напоминал того шумного старика, что всегда был навеселе. Но безнадёжно мрачным назвать его было сложно. При редких вылазках из дома он всё также здоровался, общался, даже подсобить в чём не возражал. Умереннее стал, тише. Постоянно в размышлениях о чём-то.

Завидев нас боковым зрением, старик расшевелился, ожил:

— А, Саске.

— Доброе утро.

— Доброе, доброе, — невесело повторил он.— Рановато ты. Как там, разобрался с чертежами-то?

— Да, всё отлично. Ещё раз спасибо за них.

— Да будет тебе, — старик радушно махнул рукой. — Мелочи это. Главное, чтоб польза была.

Тут в его поле видимости угодила новая персона в лике Узумаки, переминающегося с ноги на ногу за моей спиной и без стеснения рассматривающего окружение. Похоже, в зачатке нашего разговора с пожилым он ощутил себя лишним, не имеющим никакого отношения к теме чертежей. Оно и понятно. Но, заметив на себе прицельный взгляд, Наруто бравурно встрепенулся, сфокусировавшись на старце:

— Здрасьте! — открыто и звонко, с улыбкой поздоровался он, протягивая новому соседу пятерню для приветственного рукопожатия. — Наруто.

Его бойкость и дурашливая нахальность отнюдь не вызвали отторжения ни у меня, ни у Джирайи, учитывая то, что тот, одобрительно хмыкнув, ответил на его жест.

— Крепко жмёшь, парень, — выделил он с похвалой. — Цунаде, Царствие ей Небесное, внук? — дед шустро перекрестился, и краем зрения я увидал, как Узумаки чуть смущённо огляделся. Неужто мои атеистические ряды наконец пополнились?

Не удивляйся, Наруто, эта деревня — рассадник древних устоев. Тут главенствуют обычаи, старый склад ума, не блеск какое образование, ну или его отсутствие, и слепая вера во всякое необъяснимое. Почти все здешние — верующие, и не только в Бога, но ещё во всякого рода суеверия, в духов и мифических существ, наподобие леших. Я, скептик и атеист до мозга костей, чисто из вежливости старался не обращать внимания на это, хотя иной раз с беззвучной усмешкой подмечал что-нибудь эдакое, например, как какая-нибудь старушка ставит в угол комнаты блюдце с молоком для задабривания домового и бормочет чего. Чудно, ненаучно, но чудно. Я уже пообвыкся, а вот Наруто пока не освоился, не прижился. Время всё поправит.

— Слыхал о твоём визите. Сюда незамеченным не пробраться, бабки всё разгалдят, всех на уши поставят, — кладя руки на пояс, Джирайя демонстративно огляделся по сторонам, как бы указывая на седых сплетниц. — Молодец, что приехал. А вырос-то как, аж не узнать! Прям возмужал! Я ж тебя ещё вот таким помню, — выставив ладони у груди, старец оставил меж ними промежуток в пару десятков сантиметров, что должен был отобразить размеры Узумаки в детстве. Показал он утрированно мало. Вероятно, Наруто, как и я, бывал в «Конохе» будучи совсем маленьким ребёнком. — Тьфу ты, дурень старый! — ни с того ни с сего дед порицательно шлёпнул себя по лбу. — Наруто, — раздалось сочувственно, — прими мои искренние соболезнования…

— Скорее уж вы мои. Вы же были близки с ней. Ну, с моей бабушкой.

— Были, ещё как были. Со школьной скамьи ж ещё.

«Коноха» плещет изобилием слухов о каждом её «обитателе». Не то чтобы для меня они имели значение, но я прислушивался: иногда ненароком, а иногда от нечего делать. И по слухам, к Цунаде старик не с одной лишь дружбой относился. Неразделённая любовь с той самой школьной скамьи, как мне нашептали. Не моё это дело, но сие знание безусловно дополняет причину, отчего Джирайя поугас со смертью старушки.

— Один приехал?

— Один, родители и бабушка-то не особо ладили… — стушевался блондин.

— Да, знаю я всю эту мишуру. Сплошные скандалы. Ну ты молодец, молодец, — чуя его неловкость, Джирайя быстро замял тему семьи.

Теперь участь лишнего в разговоре пала на меня.

— Мы ж к вам не просто так! Крышу пришли латать! — воодушевлённо напомнил Узумаки. Мне б его энергичность. — Начнём, пока солнце не в зените.

Я кивнул, соглашаясь с намерением Наруто приступить до пика дневной жары. Вообще, это моя с Джирайей договорённость, но инициативности у моего компаньона было стократно больше. Даже неудобно как-то впрягать его за одолженные мной чертежи, но за язык Узумаки никто не тянул, да и он сам отчего-то целью с починкой крыши загорелся, что не потушить. Возможно, это для успешного знакомства с соседями, для заработка репутации, чтоб стать в «Конохе» своим. Хотя я склоняюсь к тому, что Наруто сам по себе человек такой, пылкий и отзывчивый. Это к нему и привлекает.

— Вдвоём? Отлично! Ну пошли, молодёжь, я покажу, объясню, где что.

О починке крыш я мало чего знал. Меня заверили, что задачка это безыскусная, но от краткого инструктажа я всё ж не отказался.

Открыв дверь, что с заднего двора вела на кухню, Джирайя стащил со стоп тапочки, вошёл внутрь на пару шагов и остановился, дожидаясь разувающихся нас. Я зашагал следом, но на подходе к старику понял, что шедший за мной Узумаки свой путь не продолжил, застыв на пороге. Мы вопросительно глянули на него, дабы узнать причину.

— А можно, да? — уточняющие спросил блондин. — А то грубо как-то без приглашения врываться. Городская заморочка, всё такое… — он неловко почесал затылок, оставаясь снаружи дома.

— Проходи, конечно. Не стоять же тебе в дверях. — Замашки Узумаки деревенскому были неясны. Тут такое не спрашивается, и всякая дверь гостям всегда открыта. Их не запирают от ненадобности: все свои, воровать никто ни у кого не надумает, как и разбойничать. Это в городе пренебрегать замком опасно, а тут-то все свои. Исключением являются всякие оградки для скота и птиц, ибо тут без защёлки никуда. — Ну городские, ну странные люди, ей-богу!

— Да ла-адно вам! — нараспев усмехнулся Узумаки. Получив разрешение от деда, он таки пересёк порог. — И глазом не моргнёте, как я со здешними порядками на «ты» буду!

Значило ли это, что он надолго задержится в «Конохе», а то и вовсе переберётся сюда? Хотелось бы, чтоб оно так и было. С ровесником мне тут всяко поинтересней будет, к тому же с его-то характером мы в два счёта сдружимся, если не уже. Наруто не очерчивал личных границ, подпуская к себе всех на кратчайшую дистанцию без проверок. Нечасто встретишь настолько общительных и раскрепощённых людей.

Джирайя повёл нас к люку на чердак. С тем же детским любопытством Узумаки рассматривал старинный, местами обшарпанный интерьер хижины. В «Конохе» все домишки изнутри плюс-минус на одно «лицо»: дощатые полы и стены, преимущественно деревянная мебель, которой стукнуло лет двадцать или тридцать, как правило лакированная и забитая под завязку барахлом; узорчатые ковры, некоторые из которых зачем-то гвоздями прибиты на стены в качестве украшения или утеплителя, я без понятия; ржавая подкова над входной дверью; застеленный пледом диван, сломавшийся и переставший раскладываться чёрт знает когда. Кругом затхлый запах старости, банного веника и древесины. При виде полочки в зале, выделенной специально под иконы, божнице по-здешнему, Узумаки глянул на меня и улыбнулся. В его улыбке я отчётливо прочёл: «Серьёзно?», что подтвердило мою догадку о его атеизме. Да, для нас сей декор бессмысленный, а безосновательная и притом преданная вера глупа, но каждый имеет право на своё видение различных истин. Спор об этом выльется в бессмысленный конфликт, и мы понимали это, оттого и помалкивали.

Попав на чердак, помимо пыли и паутины, строительных инструментов и гор из коробок мы увидели тут и там ведра и чеплашки, что собирали воду при протечке крыши и помечали расположение брешей. Их-то мы и пришли заделать распространённым и незатейливым средством — цементным раствором, на той неделе привезённым из города старостой.

— В общем, — начал Джирайя, — сперва водой проходитесь там, где трещины и повреждения есть. С той стороны крыши, естественно, — указал наверх он. — Потом раствор укладываете в два слоя, а между ними сетку армирующую. Только вы отсюда не забудьте шифером подпереть. Я б и сам слазил, да здоровье и ловкость уже не те. А вы молодые, крепкие — махом управитесь.

— Погнали тогда, — зрительно просканировав объём работы, Наруто с готовностью засучил рукава. — Саске, с тебя шифер и подача вёдер, а я на крышу — заделывать. Лестницу снаружи притараньте, я по ней передачки принимать буду.

— Ты полезешь? — переспросил я, поскольку вся починка крыши входила в мои обязанности. Если я и рассчитывал на помощь, то на минимальную, честности ради, а тут такая предприимчивость. Опять же, несподручно переваливать своё дело на непричастного к нему Наруто. Но того труд ничуть не пугал, а наоборот — ему аж не терпелось приступить.

— А кто ж ещё? Хочешь свалиться, а, соня? — дразня мою неуклюжесть от недосыпа, он подскочил к окошку и «раззявил» то для дальнейшей вылазки.

— Не спал, Саске? — с какой-то родительской строгостью произнес Джирайя. Он был из тех старших, что отговаривали меня от самоистязаний на полях. Из тех, кто мельком присматривал за мной.

— Почти, — буркнул я, на что старик понимающе качнул головой:

— Вот и я тоже.

Его фраза меня зацепила. Я таки не спятил?

— В такой жар по-хорошему не уснуть, — якобы невзначай бросил я. — Вы тоже из-за духоты не спали? — зной, затронувший лишь меня, не давал мне покоя.

— Да какой там. Тоска душит.

Цунаде… Стоило догадалась. Да уж, разочаровывающе — наши причины бессонницы не совпали. Выходит, мне померещилось. В этом я пробовал убедить себя, хотя и понимал, что всё было взаправду. Воспоминания о том, как я ворочался в иссушающей жарище, никуда не выветрились, и то точно был не сон.

— Саске, — отчего-то серьёзнее обратился ко мне дед, — у тебя, что же, жар был? — И что-то в его вопросе было не так… Как-то настороженно он прозвучал.

— Всё так, — не утаивая ответил я, переглянувшись с таким же озадаченным Узумаки.

— Ты бы это… — замялся Джирайя, подбирая слова, — тебе хорошо бы к врачу скататься, показаться на всякий. — Застывшее на моём лице «Зачем это?» подтолкнуло его пояснить: — Цуна ж тоже на жар жаловалась перед тем, как на тот свет уйти… Ей днём ещё куда ни шло, а ночами плохо-плохо. Она все окна нараспашку оставляла, и не помогало ж. Чем только ни спасалась — жар проклятый, хоть тресни, не проходил. И я вот думаю, мало ли зараза какая по деревне шастает. Ладно мы, пни трухлявые, и так одной ногой уже там, — демонстративно дед метнул взгляд в потолок, — а ты молодой, тебе оно не надо.

Я к его настоянию отнёсся скептически. Болезнь? С чего бы? С Цунаде я не контактировал, да и прочих симптомов, присущих болезням, кашля, чихания, болей в горле, у меня не обнаруживалось. Будь вирус какой, так не один я жаловаться стал. Рановато панику поднимать.

На моё мнение также влияло то, что поликлиники и больницы находятся в городе и подле него, а возвращаться — не вариант для меня. Туда меня и под дулом пистолета было не загнать. Да и наверняка у деда всего-то нервишки шалят из-за потери дорогого человека. Его градус тревожности за остальных превысил норму, заставляя надумывать всякое.

Дабы не спорить с дедом по поводу выдуманной им болезни, я послушно кивнул, в дальнейшем не собираясь принимать ненужных мер, и мы приступили к латанию крыши.

— Ты что, правда через окно полезешь? — запоздало до меня дошёл метод, которым Узумаки удумал взобраться наверх.

— Ну да, — простодушно пожал плечами тот, — подтянусь — и вуаля! Проще пареной репы!

И ведь ему удалось, да так проворно и уверенно, словно он ежедневно сию разминку себе устраивал. Его ловкость меня поразила ещё тогда, у яблони, и тут то ли я бревно негибкое, раз диву даюсь, то ли Наруто трюкач со стажем. Пока Джирайя надзирал и командовал, я подавал вёдра согласно его инструктажу: попервой с водой, а затем с цементным раствором. Бессонница сил мне не прибавляла, и оттого движения мои зачастую были заторможенными и косыми. Постепенно раскаляющееся солнце было против нас и нашей затеи. Мотаться туда-сюда по приставной лестнице с вёдрами в пасмурную-то погоду энергозатратно, а в зной и подавно — рабская каторга. Не нова для меня, но истощающихся запасов выносливости это не отменяло. Правда, глядя на Узумаки, я был готов поверить в то, что его жизненная энергия просто неиссякаемая и бьёт ключом. Мало того что он, обделённый спасательной тенью, шебуршился на крыше, интенсивно заделывая трещины, вдобавок к этому периодами он, не дожидаясь сонного меня, лично спускался за ведрами и карабкался с ними обратно. Как всегда, бодр и весел. Жарко стало — так он рубаху снял, повязал ту на поясе и дальше по крыше скакать.

— Ещё один трудоголик на наши головы? — лицезря его активность, процедил Джирайя, предвкушая, присмотр за двумя балбесами-смертниками, когда ему и меня хватало по горло. — Наруто, на пять минут хоть прервись! В тени дух переведи, воды, что ли, выпей! — громогласно, дабы быть услышанным, подозвал он. — Чего глядишь, удар солнечный схватишь!

— Не схвачу! — упрямо звякнул блондин. — Тут всего ничего осталось!

На что дед усмешливо цыкнул:

— Приятель тебе подстать, Саске.

— Ага…

А внутренний голос повторил по слогам:

— «При-я-тель», — тыкая носом в неправильность того, что я испытывал при виде Узумаки. А может, это трезвый рассудок пытался достучаться до меня из тернистых глубин притаившегося сознания? Я осознавал всю неестественность, но не мог укротить влечения. Я сам себя не узнавал. — «Приятель», — звучало строже, если я невольно засматривался дольше приличного. Щурясь до боли в висках, скидывая с себя наваждение, я концентрировался на исполнении договорённости. Жаль, ненадолго.

— Хух! — шумно выдохнул блондин, вытирая проступившую на лбу испарину. — А припекать-то начинает!

— Ну так! — развёл руками старик. — О чём и речь! Сигай в тень, пока не тяпнулся с дуру!

— Да щас, дед, тут последняя брешь! — упрямо заупрашивал Узумаки.

— Ишь, куражливый! — проиграв его настойчивости, Джирайя лишь охнул. — Ты насколько к нам?

 — Не знаю ещё. Полгода-год, а там как пойдёт! Может, и вовсе перееду сюда. Хорошо здесь у вас!

— Ясно дело, что хорошо, — хмыкнул дед, и ему подобало бы изречь сие с гордостью и довольством, но ни того ни другого я не услышал, словно он не желал подпитывать любовь юноши к местным красотам. — А ты, Саске, чего ж? Не надумал ещё?

Бровь злобно дрогнула, и я едва не скрипнул зубами. Чего деревенским не достает, так это тактичности и умения соблюдать личные границы окружающих. Меня откровенно раздражало неуместное любопытство старика. Я пришёл сюда выполнить свою часть уговора, и на этом всё. За чертежи спасибо, но факт их одолжения не даёт разрешение лезть в мою жизнь. Его она никоим образом не касается.

— Нет ещё, — сухо бросил я, хватая язвительность за горло и утаскивая подальше от голосовых связок.

— Не подумайте, я вас не гоню. Оно-то ж, природа, воздух свежий — полезно, что ни говори. Мне ж не жалко. Отдыхать — это пожалуйста, мы, старики, тому рады. Да только ж жить тута в вашем-то возрасте негоже. Не в такой глуши. Нечего вам свою молодость губить за лопатами да тяпками на грядках под галдёж сварливых стариков. Вам бы мир повидать, девиц себе подыскать, молодость справить, посемейничать, а уж опосля, когда покоя захочется, сюда перебраться. Вот тогда славно, а сейчас-то чего тут торчать? Ты, Саске, пару годков тут пожил, ум проветрил. Больно видеть, как ты лучшие года растрачиваешь почём зря. Не всё ж тебе со стариками возиться, не пора ль возвращаться?

Некуда мне возвращать, не к кому, да и незачем. Посыл Джирайи я понимал, как и то, что прицепился он ко мне без злого умысла, но настроение моё уже было испорчено. И от запоздалой мысли о том, что, в отличие от меня, у Узумаки есть родня в городе, мне стало хуже. Это меня из «Конохи» никто не ждёт, это мне некуда уехать, а вот ему… Он тут на каникулах, а я… я не знаю зачем.

— Уж не знаю, чем тебе так не мил город, но…

— Тогда молчите, раз не знаете, — остро перебил я, не сдержав жгучего порыва.

— Готово! — радостно просигнализировал сверху Узумаки.

Как никогда вовремя. От излишнего любопытства и моей грубости атмосфера стала ощутимо напряжённее, из-за чего для меня, захотевшего поскорее закончить с крышей и убраться к себе, его возглас был равносилен спасению.

Довольный своим трудом Наруто потёр ладони друг о дружку в знак завершения, затем скатился вниз по черепице, не боясь, что сглаженные фигурные пластинки посыплются вслед за ним, и прытко спрыгнул вниз, напрочь игнорируя приставную лестницу. В момент его полета я уже не удивлялся так, как при его скачке с яблони: ветхий домик едва ли был выше плодового дерева. Как и в тот раз он, сродни коту, приземлился твёрдо на ноги. Целый и невредимый юркнул к нам, накидывая рубашку.

— Цыц, альпинист, а то поотвалится больше, чем починили! — нравоучающе прокомментировал его катание по кровле Джирайя.

Узумаки, неловко посмеиваясь, завёл ладонь за голову и свёл разговор в ответвлённое русло:

— С погодой нам не шибко повезло, но я накрыл заделанные участки остатками шифера. Ну а так — как новенькая!

— Хорош, парни, подсобили старику, — дед одновременно хлопнул нас по плечам: каждому по увесистой мозолистой кисти, что мы аж накренились по сторонам приложенной силы. По-видимому, так им выразилась благодарность. — Уморились, небось, под солнцепёком. На чай-то загляните?

Я думал отказаться от сего предложения, хотя в горле и было суховато. Помимо угольков незагоревшегося конфликта, имелась и вторая причина моего нежелания гостить. Здесь приглашение «на чай» подразумевает под собой наличие на столе не только напитка, но и чего-то съестного. Чай без ничего для местных — не чай, а так, бестолковая вода с листьями. А я не любитель есть в жару.

Увы, Узумаки был иного мнения:

— Ох, грех не согласиться! Я не прочь перекусить. Ты как, Саске? — глянул он на меня, всем видом крича: «Давай останемся!».

И я бы мог отвертеться, мол, занят или как есть сказать, что не голоден. Персонально, отставив Наруто. Мог, но приспичило же меня насладиться его компанией подольше, до победного. Я прожил томную, мучительно душную ночь в ожидании нашей скорой встречи не для того, чтоб на финише отступить из-за пустяковой вредности своего характера. Пускай будет так, как ты хочешь, Наруто.

— Хорошо, — смиренно поддался я.

У Наруто язык подвязан, и тишина с кухни испарилась в тот же миг, как мы пересекли её порог. Он болтал со стариком, вольно жестикулируя, пока менее общительный я занимал место за столом, уповая на то, что посиделка не продлится дольше получаса. О чём толкует Узумаки — я не ведал, не вслушивался. Я якобы задумчиво всматривался в вышитые завирушки на скатерти, обводил их глазами, наслаждаясь задорным лепетом. Мёд для ушей. Мне просто нравилось осознавать близость звенящего голоса, а уж смысл фраз не столь важен. Кажется, я невольно улыбался, хило и дебильно, пялясь на спиралевидные узоры на ткани.

— Спасибо, — бесстрастно выдавил я, когда подле на салфетку, брякнув, приземлилась кружка с чаем.

Не фанат я горячих напитков летом. В связи с этим я, дабы быстрее остудить, непрестанно размешивал ложечкой рыжеватую жидкость с кружащимися в рукотворном водовороте кусочками заварки и улетучивающимся паром. Выпить остывший напиток залпом и намекнуть Узумаки на уход — таков был алгоритм моих действий.

— А ты, Саске, — отвлёкся от блондина Джирайя, вовлекая меня в беседу, — как обычно, будешь шастать по улочкам, ища себе занятие какое?

Заслышав своё имя, я рефлекторно глянул на говорящего. Отозвался, как пёс на кличку.

— Всё так, — без энтузиазма.

Дома мне делать нечего, а бесцельно шататься по деревне — впустую пыль пинать да время тратить. Мне ничего не надо, но вот у местных поручения всегда найдутся. И я их выполню. Назвать подобное хобби вряд ли можно, как и обязанностью. Это всего-то полезные действия, доступные мне, молодому парню. Выполню, потому что могу. Оно никому не повредит.

— Балуешь ты нас. Ех, — глотнув горячего чая, дед протяжно выдохнул, — старость она такая… С каждым годом всё слабеешь. Кости и суставы в труху, а мышцы в дряблость рассасываются. Туго б нам без молодых тут пришлось, ох и туго.

Я промолчал, звякая ложкой о керамические стенки чашки. С моей-то инициативой каждый гвоздь забить, каждую грядку вскопать, каждую мелочь поправить и просьбу исполнить благодарности меня с ног до головы засыпали. Ещё с полтора года назад я перестал их воспринимать, устав выдавать реакцию по типу заученного «Не за что» или «Всегда пожалуйста, или «Мне несложно». Починил и починил, отнёс и отнёс, собрал и собрал — нечего раздувать из сего рыцарский подвиг. Я выполнил задачу и пошёл к следующей, не жаждая оваций.

— Раз уж ты нацелен день так коротать… Там Теучи помощь какая-то потребовалась с забором. То ли подкрасить, то ли починить. Запамятовал, — воспользовался случаем Джирайя.

Обновить слой краски или закрыть дыры досками — мне всё равно.

— Я зайду к нему.

— О, и часто ты промышляешь таким? — воспылал интересом к моей «волонтёрской деятельности» Наруто, поедающий третью по счёту ириску.

— Последние пару лет.

— Это правильно! — кое-как пережевав клейкую конфету, оценил он. — А ты это, — Узумаки заёрзал на стуле, — ты меня с собой бери. Так и шустрее, и веселее, и здешние ко мне привыкнут, а то смотрят все так… пристально.

— Это пройдёт, — основываясь на собственном опыте, хрипло усмехнулся я.

— Я вчера по окрестностям прогуливался. Смотрел, что где есть, и на речку набрёл. Айда вечерком, после дел, сходим, а? В жару самое то!

 Сие предложение было куда заманчивее чаепития.

— Вечером-то? — опередил меня старик, уточнив с некой опаской.

— Ну да. Можно даже ближе к ночи, если у деревенских задержимся. Виды тут, небось, сказочные!

— Осторожнее вы с купанием в позднем часу.

— А чего ж? Плавать умеем! — упрямо заверил Узумаки. — Верно?

Я кивнул в поддержку его затеи, да и дорога к озеру извилистостью не отличается — не заплутаем.

— Не в том беда, — осадил нас Джирайя. — Разгар лета как-никак, и луна сегодня полная — райское ложе для нечисти всякой. Того глядишь, недоброе приключится. Опасно это.

В немой усмешке мы с Наруто перекинулись скептическими взглядами. Для нас предупреждение было сущей чушью, смешно звучащей в двадцать первом веке. Нечисть? Старик это серьёзно? При всем уважении, хоть от деревенских мне передалось многое, но точно не суеверность. Ни в леших, ни в болотниц, ни в ёшек, ни в барабашек я не верил, а потому не хранил в своём скромном жилище ни оберегов, ни талисманов, ни тех же божниц. Не настолько я ментально состарился.

Блондин подавил смешок, так что тот встал в горле, исказив полоску губ в лукавую улыбку.

— А вы зенки-то не жмурьте. Всяко бывает, — вновь заладил Джирайя. — Вот пойдёте вдвоём по потёмкам к берегу, а там девица, что краше других, в лунном свете приютилась на камне, пряди гребнем укладывая да приговаривая ласково чего-то. А несмышленых юношей водяницы знаете как любят? Опомниться не успеете, как рассудка лишитесь, а она вас за собой на дно потащит. Как миленькие за ней под водной гладью скроетесь, и поминай как звали. Летняя ночь — недоброе это время, чтоб у реки резвиться…

— Ну, теперь-то ясно, в чём подвох, — решил подыграть ему Узумаки, не пряча ухмылки. — Я уж прослежу, чтоб никакие водяницы его не совратили! — приятельски толкнув меня в бок, с уверенностью воскликнул он, а затем повернулся ко мне: — Так что не бойся, Саске, со мной ты в безопасности.

Я аж смутился от сего откровения. Мой одурманенный мозг воспринял его слова по-своему, выуживая подтекст. Его «со мной» мне сластило.

— Конечно… — промямлил я, поднося к губам чашку уже холодного чая, излишне наклоняя, дабы закрыть значительную часть лица керамикой, прячась от смущения под видом питья. Чашка громко стукнула, когда я нервно поставил её на деревянную поверхность. — Нам пора, — выпалил я, то ли желая поскорее уединиться с Узумаки у водоёма, то ли спеша покинуть компанию Джирайи.