ㅤㅤㅤㅤ— Сдохни.

ㅤㅤㅤㅤ— Только с тобой, я.

«Светлый» горло сжимает сильно-сильно, с губ слетает постоянно «я убью тебя», а «тёмный» в ответ ухмыляется и смеётся, выбивая из лёгких последний воздух. Ему смешно, ему весело. Он смотрит на себя, который плюётся ядом, его слова точно арбалетные болты: тяжёлые, крепкие, дробят и прорывают, оставляют за собой след из крошева мелких раздробленных костей и вырванных кусков плоти. Арбалетный болт не застревает в теле – прорывает насквозь, вязнет в земле, потом лежит весь в кровавых разводах, выполнивший свою задачу. Так по-людски, так по-человечески.

Страх прячется в углах глаз, забивается случайно под ногти, мнётся под пальцами, топит с головой и досыпает земли сверху.

«Мне страшно и тебе должно быть страшно тоже», – думает старший, когда в потемневшей радужке своих-чужих глаз не видит ничего. Пустые, жизни в них не больше, чем у трупа. Его прошлое я – остаток старого, вычеркнутого из истории, гниющего где-то в пыльном и тёмном углу. Жалкое и зачем-то продолжающее существовать.

ㅤㅤㅤㅤ— Сдохни.

ㅤㅤㅤㅤ— Только с тобой, я.

Теперь это как обряд. Младший перебирает пряди чужих волос, пока читает очередной отчёт. Они мягкие, словно овечья шерсть, и такие же кудрявые; пропитанные запахом кофе с молоком; взъерошенные и тёмные, словно радужка их глаз. Рука ощущается в волосах слишком хорошо, поэтому старший не удерживается от шутки: тихо мяукает, иногда прерываемый прежней угрозой.

Теперь не страшно, теперь лишь равнодушие и неозвученный компромисс: пока мне – и только мне – выгодно, чтобы ты был рядом, то, может, ты и не такой уж и ужасный.

ㅤㅤㅤㅤ— Сдохни.

ㅤㅤㅤㅤ— Только с тобой, я.

Механика простая, а значит, удобная: сейчас раздеваются – запросто, из соображений удобства или желания оказаться поближе, срастаются голой кожей под одним одеялом. Руками лезут туда, где беззащитно и жарко: никакого стеснения или чувства греха. Греха и не было: разве близко – это что-то плохое? Разве принять себя – это что-то плохое? Теперь изучили друг друга до каждой впадины, каждой трещинки на костях, каждого больного нерва, каждого выпирающего шрама на руках, и сердца совсем близко стучат.

Всё сейчас чуть другое: вроде они те же, а руки другие – и голос другой, и угроза «светлого» другая.

«Мы умрём вместе», – говорит теперь старший, и младший смеётся, потому что в этот момент он кончал, притягивая другого за волосы и мазал по губам; и в ответ «тёмный» лишь шепчет, выдыхая в поцелуй, и свободной рукой касается бинтов, расползающихся по телу белыми змеями: – «Конечно мы умрём вместе, я».