ㅤㅤㅤㅤ— Я поцелую в последний раз.

Губы быстро касаются щеки, локтя и бедра. Душно и жарко: тёмный тянет галстук, срывает бинты с шеи, но задыхается в тёмном дыме. Не больно прикасаться обожжёнными ладонями к полу, дотрагиваться до пассатижей в красном и искать зажигалку, пока занавески догорают, а огонь переходит на обои. Осаму смеётся громко-громко, бегает по квартире, поджигая больше, обжигаясь чаще и теряя лоскуты кожи. Он спотыкается о циркулярную пилу, иглы с нитями впиваются в тело: взгляд такой наивно влюблённый, но и безумно радостный, руками окровавленными тянется к шее прошептать что-то.

Могло быть темно, ночь освещалась бы только вечно жёлтым светофором, который обещали починить неделю как. Но яркий огонёк ползёт по стенам квартирки, роняет люстру и фотографии в рамках со стен, балки на ноги.

ㅤㅤㅤㅤ— Ты теперь со мной, да? Ты такой красивый и мой, я так рад, рад, — он кашляет от дыма, голова болит и кружится.

Младший не слышит себя – только шум в ушах, но и не видит чужого спокойного лица – глаза слезятся, как бы не вытирал слёзки. Он зацеловывает чужое лицо, впивается ногтями в кожу головы, прижимаясь губами к чужим. Дазай не умеет целоваться по-настоящему, не умеет получать удовольствие от чужих губ. Ему хочется кусать, хочется мягких поцелуев, чтобы чувствовал, как старший любит: только даже не смотрит – глаза закрыл и больше не открывает. Тело сводит судорогами: тёмный не знает – от злости или отравления угарным газом?

ㅤㅤㅤㅤ— Посмотри на меня, ну же, посмотри, я, — ослабшим голосом просит он, аккуратно хлопая по щекам, будто бы это разбудит светлого. — Поцелуй меня, пожалуйста?

Они сгорают, как мотыльки, которые приблизились к огню свечи слишком близко, а она и трескается, нагретая собственным пламенем – пёс лает где-то совсем рядом, пока кожа тает в пламени, а голос слёзно просит поцеловать. Нити рвутся или сгорают вместе с кожей, оставляя только белые кости.