В жизни у каждого бывают моменты, когда не хочется просыпаться, и ты буквально заставляешь себя делать это. Если ты не знаешь такого чувства, то поздравляю, в чём-то ты счастливее нас, тех, кому это чувство выпало испытать. Хорошие дети не плачут, как завещал кинематограф. Как сказал местный гопник, настоящие мужчины тоже не распускают нюни. Мальчикам, в этом

плане, вообще сложнее — им нельзя заплакать из-за несправедливости или боли, что тоже может разъедать их изнутри, как любую девчонку. Почему-то в школе нас учат истории, тригонометрии, уважать русскую классику и объекты культурного наследия. На обществознании нас учат политологии и правоведению, рассказывая по очереди о каждом сборнике законов. Но почему- то нас до сих пор не научили, что у эмоций нет пола. И иногда складывается болезненное ощущение, что в этом мире в школах растят машины, которые способны делать открытия, совершенствовать этот мир, а не настоящих людей.

Солнце уже поднималось над Хабаровском, а Слава ещё даже не сомкнул глаз. До глубокой ночи он не мог уснуть из-за Тела, а к утру в голову уже полезли ненужные мысли. Мужчина, который являлся его биологическим отцом, явно не играл соответствующую роль в жизни мальчика. Самым первым воспоминанием Карелина-младшего было то, как Карелин-старший валялся в собственной рвоте на полу в ванной, проклиная за все свои несчастья его и его маму. Светлана упорно боролась с его запоями, то крича заезженное: «Если бы не ты», то в слезах, после очередного удара, шептала: «Я просто пытаюсь помочь». А кому уже помогать-то собственно? Человеку, который в глазах даже собственного сына стал уже не больше, чем Телом? Таких уже не спасти.

Слава хотел его ударить. Карелин был довольно худым из-за частых недоеданий, но сильным. Дали своё драки во дворе «за честь и достоинство». Но мать буквально умоляла его никогда не драться с отцом. Разбитое лицо сына или мужа от рук друг друга навсегда бы разбили её идеальную картинку мира, на который она уже очень давно смотрела через розовые очки с громким шепотом: «Он исправится». Но бывших «зависимых» не бывает. Попробовав такой наркотик однажды, испытав от него удовольствие, человек привязывается к нему навсегда. В этом мире что-то высшее всё-таки вручило нам одну единственную возможность — выбрать свою зависимость.

Слава хотел не просто влезть в драку. Карелин хотел выкинуть Тело из квартиры, точно после этого Он бы исчез из их жизней, и мир стал бы чуточку лучше. Раньше терпеть было проще. Отец пил, творил спьяну что-то иногда, но работал. Потом всё пошло, точно снежный ком: потеря работы, продажа вещей из дома, потому что зарплаты Карелиной не хватало, отсутствие денег вообще. Потом мама стала часто бывать у врача. Проблемы с сердцем из-за жизни в постоянном аду, стресса, переутомления, переживаний из-за сына. А сейчас, после недавней пьянки отца, Светлана слегла в больницу в крайне тяжелом состоянии. Слава тогда впервые за свою более-менее сознательную жизнь позволил себе пустить слезу. Мать только-только забрали санитары в больницу, и он горько смотрел на своё отражение в зеркало. Из-за кафельных стен урчание живота раздавалось эхом, сердце от злости и беспомощности бешено колотилось и отдавалось в ушах. Но Карелин никак не мог нарушить обещание, данное матери. Ей и так было нехорошо, если увидит, что он всё-таки подрался с отцом... больше, чем просто расстроится. Она любила Тело и боялась Его одновременно. Слава же презирал, ненавидел и просто мечтал скорее от него спрятаться, уйти, исчезнуть из квартиры. И он бы сбежал, но как можно оставить мать?

Тогда Слава смотрел в зеркало и снова думал о маме. Как её увозили, как она страдала, как он ничем не может помочь.... И слеза сама покатилась по щеке из покрасневших глаз. Горячая огромная капля докатилась до самых порозовевших губ и на них растаяла, отдаваясь чем-то соленым на языке. Слава тогда задумался и понял, что боль на вкус именно такая. Солёная и терпкая.

Он винил в госпитализации матери и своих слезах лишь одного человека. Тело. То, что уже вряд ли назовёшь человеком из-за морального разложения личности. Слава, конечно, не хотел его обидеть такими мыслями... хотя, нет. Он именно хотел. Хотел, чтоб Карелин-старший чувствовал не его боль, а его неприязнь. И Слава был готов на всё, чтоб тот буквально кожей ощущал его ненависть.

Старшеклассник честно пытался всё исправить, как-то помочь матери. Но из- за пьянок отца и его жизнь покатилась куда-то вниз. Мир точно медленно рушился, пока он не добрался до определенного дна. У Карелина не осталось сил на веселье с друзьями, постепенно, его вещи из-за времени тоже стали портиться, а деньги на новые в бюджете были довольно редко. Слава даже устраивался на подработки — тяжести таскал, курьером бегал, доставщиком, на морозе листовки раздавал. Но это подпортило его успеваемость. На учёбу времени не было, и он с трудом на четверки написал экзамены, чтоб попасть в десятый класс. Мать запретила ему работать, чтоб он хорошо сдал выпускные экзамены в одиннадцатом классе. В десятом Слава действительно много готовился сам, восполнял упущенное и к концу десятого класса без особого труда писал нужные ему предметы на проходные баллы. А если уж напрячься, то совсем хорошо было. Осталось лишь добиться золотой медали на дополнительные баллы в ВУЗ. В том, который он выбрал для поступления, давали за неё целых десять баллов. И это могло помочь ему поступить на бюджет, платное образование мама бы точно не потянула.

Но этот год в школе он уже успел подпортить. Новый классный руководитель, Мирон Янович, кажется, уже начал испытывать к Славе жалость. А Слава терпеть не мог, когда его жалели! Он сам мог за себя постоять, когда не был так подавлен внутренне. Весь вечер ему пришлось отмывать голову от зеленой краски (кстати, вышло, правда, ценой мягкости его шевелюры). Потом слушал шуточки Тела, а затем и его «бунт» на кухне. Кажется, он сломал электрический чайник, пытаясь вытащить его из розетки. Может, хотел заложить днём для

того, чтобы хватило на новую бутылочку водочки. Может, от безысходности купит палёную и исчезнет из дома хотя бы на неделю? Или навсегда.

Когда часы на стареньком мобильнике показали ровно пять утра, Слава поднялся с постели. В зеркало он разглядел свои рёбра и позвоночник. Потянулся. А затем бессильно коснулся ладонями лица, оттягивая кожу вниз. Он обреченно вновь посмотрел в потолок... кажется, он хотел найти на потолке Бога, спросить, за что ему такие мучения, но на потолке была только моль.

В ванной было безумно тихо, только трубы зашумели, когда он умывался и чистил зубы, разглядывая своё бледное лицо в отражении. А на кухне спало Тело. Слава не стал готовить себе завтрак. Кипятить воду только если в кастрюле, ибо он совершенно не помнил, где лежал металлический чайник. А на завтрак он мог себе сделать только бутерброд из хлеба с майонезом и кетчупом. И ради этого будить существо, способное испортить настроение за считанные секунды? Нет уж, спасибо. Лучше в очередной раз побыть и без маковой росинки во рту. А на обед... придумает что-нибудь. Не впервой выкручиваться! Мама оставила ему последние деньги со своей зарплаты, так что на доширак в пакетике хватит. Нет, ему, конечно, хватит и на больше, но хотелось сэкономить и не проесть всё к возвращению матери. Может, придется ей за другими лекарствами сходить. А они много стоят! Поэтому, лучше пожить пока на дошираках.

Карелин полез в учебник по алгебре, где он оставил купюры, но там было пусто. И в других учебниках было пусто. Во всей комнате метр на метр было пусто. Ни копеечки. Слава буквально в панике побежал обратно на кухню, не желая принимать то, что отец вытащил у него оставленные матерью деньги. В душе юноши теплилась слабая надежда, что он просто перепутал учебники, надо проверить мусорку и ещё раз пересмотреть учебники, только убедиться. Но, залезая под раковину в мусорное ведро, Слава понял, что что-то в нем треснуло. Сердце пропустило удар, и внутри кто-то ножницами порезал веревочки, не дающие душе упасть в пятки. В мусорке лежала бутылка не водки. А какого-то дорогого коньяка. Сразу видно по этикетке, что продукт далеко не из дешевых. Губа предательски затряслась. Слава остался совершенно без денег. Голодный. И неизвестно ещё насколько. В глазах защипало. Шустро побросав учебники в рюкзак, Карелин буквально выбежал из квартиры, захлопывая за собой дверь. Ещё одна упавшая слеза, и он просто убьёт Его: зарежет во сне, как жалкую свинью. Стоило повернуть ключи в замочной скважине, как школьная сумка с грохотом падает на пол в подъезде. Слава оборачивается, глядя на неё, в ужасе хватаясь. Лямка, старательно пришитая им перед днём знаний, оторвалась. Ниток больше не было. Точнее, оставалось чуть- чуть, едва хватит заштопать дырку в носке, на лямку от рюкзака тем более. Черт!

Слава рухнул на ступеньки, поджимая колени к груди. Он обнимал их, как последнюю соломинку и прятал лицо в коленях. Слёз не было, хотя хотелось заплакать, как в детстве. Хотелось кричать, драться, доказывать Телу, как сильно он Его ненавидит, разбудить его и выкинуть. Сил тоже не было. Он понимал, что встанет и тут же рухнет наземь, если вообще не упадёт плашмя, даже не поднявшись на ноги. Было только опустошение. Было отчаяние и полнейшее бессилие в ситуации.

Сверху послышался чей-то знакомый голос, немного искажённый из-за эха в подъезде. Но Славе было всё равно! Пусть все видят, у него сейчас не было сил испытать хотя бы стыд из-за своего положения и состояния. Его гнобили в классе те, над кем он сам раньше по-доброму подшучивал. Эти же не делали ничего весело, они хотели сделать больно и высмеивали и зашитую лямку, и выцветший цвет толстовки, и мобильник далеко не первой модели. Было горько. Но сейчас было слишком всё равно. Было так плохо, что хуже быть не могло уже никогда в этой жизни.

— Слава? — послышался нежный голос соседки из квартиры напротив. — Заходи, у меня есть кое-что для тебя.

Карелин поглядел на соседку и послушал шаги, которые стали приближаться, становиться громче, значит, их обладатель решил спуститься. Из двух зол — неизведанного и доброй соседки он выбрал меньшее. Поднявшись, он шмыгнул носом и зашёл к ней в квартиру, снимая с ног идеально-чистые, отмытые, но поношенные кроссовки. Замок за его спиной щелкнул, и он огляделся. В её квартире было совсем не пусто. У неё, как у любой уважающей себя старушки, было много совершенно ненужных вещей, которые пахли одновременно и детством, и старостью. И всё это создавало атмосферу какого-то странного уюта. Анна Владимировна поманила юношу за собой в глубину квартиры, в гостиную.

— Позавтракаешь со мной, Слав? — дружелюбно и весело спрашивает женщина. — Одной стало совсем одиноко. Как сын мой погиб, так совсем. А недавно ещё и Мурзик убежал.

Старушка кивает на фотографию на стене. Её сыну было двадцать с чем-то лет, когда он погиб на службе. Парень был то ли пожарным, то ли спасателем, и он героически погиб, спасая кому-то жизнь. Себя, правда, спасти не смог. Да и его вообще никто не спас. Слава знал об этом мало, мама мельком упоминала, что у неё сын погиб, но не стал расспрашивать, считая некультурным. Он просто пригляделся к фотокарточке на стене. Симпатичный парень широко улыбался, а позади него сверкала гирлянда на Новогодней ёлке. Рядом было шампанское. А за спиной новогоднее обращение президента. Может, это был последний новогодний эфир в жизни мужчины?

Раньше бы Слава покраснел и отказался от еды, убежав поскорее. Но желудок жалобно заурчал, а горькое чувство от кражи последних денег Телом только лишь мешало отказать. Он жалобно посмотрел на Анну Владимировну, а потом кивнул, напоминая сейчас скорее побитого котенка, чем жизнерадостного подростка. Действительно, что в его жизни вообще может быть радостным? Приносить хоть какое-то счастье?

— Только если совсем немного, — добавляет он к своему жалобному кивку. — Можно кофе, пожалуйста? Без молока только.

Слава больше любил чай. Но сейчас, чтобы не уснуть на последних уроках, ему срочно нужно было взбодриться. Хотя бы одной чашечкой кофе. Но женщина принесла ему королевский завтрак. Кашу целую тарелку, бутерброд с маслом и с сыром, большую кружку кофе, как он просил. Карелин от такой заботы даже рот приоткрыл.

— Приятного аппетита, — улыбнулась Анна Владимировна, наблюдая за тем, как Слава стал уплетать предложенную еду.

Она помнила маму Славы ещё девочкой, помнила, как её сын за ней бегал с одиннадцатого класса и до конца своей жизни. Но Светлана влюбилась по уши в своего нынешнего мужа, не видела никого кроме него. Эх, а ведь их жизнь могла сложиться совсем иначе. Когда он погиб, Светлана была на девятом месяце. Анна Владимировна помнила, как сильно сын мечтал увидеть ребёнка своей любимой женщины, как хотел стать для него другом и помощником. И раз уж у него не вышло, старушка решила исполнить волю погибшего сына: помогать и оберегать Славку, покуда это возможно. От тарелки каши она точно не обеднеет, да и государство выплачивало ей деньги за героическую смерть сына на службе. Поэтому, она даже купила подростку рюкзак, думала, отдаст Свете на первое сентября, чтоб не смущать подростка, но её забрали в больницу, поэтому придется подарить ему самому сейчас. Денег на новые вещи у них не очень-то и водились, а рюкзак школьнику и будущему студенту точно нужен.

Старушка вышла из гостиной куда-то, наверное, в свою комнату и вернулась в комнату к Славе с черным рюкзаком. Большой, вместительный, удобный, со спинкой мягкой.

— Я хотела бы поздравить тебя с прошедшим Днём Знаний. Это твой последний год в школе, знаменательное ведь событие? Вот, решила, — говорит Анна Владимировна, протягивая подростку рюкзак.

— Я... я не могу взять, — лепечет Слава, сверкнув своими глазами. — Мы же с Вами только здороваемся... зачем подарки? Я...

— Я просто хотела сделать тебе приятное, — уверяет женщина, — возьми, правда. Я долго выбирала. Неужели я мучала консультантов зря? — она улыбается совсем добродушно, и у юноши сжимается сердце от чужой безвозмездной доброты, которую он, кажется, совершенно не заслуживает.

Карелин переводит взгляд с подарка на собственный портфель, на котором оторвалась лямка. Блин. Приходится снова поднять на женщину глаза, оглядывая грустным, но благодарным кошачьим взглядом, точно котенку дали вторую порцию молока ни за что.

— Спасибо Вам огромное, — шепчет Слава, оглядывая портфель и раскрывая его. Он медленно перекладывает содержимое своей сумки туда, все учебники, все тетради, паспорт, пенал. — Я правда не знаю, как Вас отблагодарить.

— Да ты уже, носи на здоровье, — мило улыбается женщина.

— Можно у Вас выбросить? — он кивает на свой портфель, который уже ничего не спасет. — И... я пойду, наверное. Мне в школу нужно.

— Да, конечно, — кивает женщина, забирая сумку из рук Славы. — А зачем так рано?

— Да там... новый классный руководитель, хочет со всеми пообщаться, просил прийти пораньше..., — придумывает находу Слава. Не говорить же ей, что дома невозможно оставаться!

Женщина кивает, делая вид, что поверила Славе, но очень она в этом сомневалась. Она проводила мальчика, обняв на прощание, а Карелин, бесконечно благодаря, быстрее побежал по лестнице вниз, идя прочь от этого дома, где в одной из квартир спал человек, испортивший ему детство и, кажется, уже подпортивший юность.

***

В школе было абсолютно пусто. Охранник удивился, что кто-то из учеников так рано бредет на уроки, когда на календаре было лишь второе сентября. Время только-только доходило до семи. Но Слава поднялся в указанный в расписании кабинет, тяжело вздохнув: первым в расписании была история. Значит, он вновь увидит своего нового классного руководителя, наверное, опозорившись перед ним ещё больше из-за своего внешнего вида. Хоть зелёную краску смыл, и то спасибо.

Карелин уже почти засыпал, когда дверь с лестницы на этаж хлопнула. Он вздрогнул от громкого звука, уставившись на своего историка, как на восьмое чудо этого света. Мирон Янович тоже негромко ойкнул, уставившись на парня, сидящего в темноте коридора на лавочке, напротив двери в кабинет.

— Господи, Карелин, напугал меня, — Фёдоров ухмыляется: то ментов не боялся, то пугается одиннадцатиклассника, сидящего в полутьме в школе. — Ты чего так рано в школу приперся? Дома спать ещё надо. Смыл свой разноцветный шик? — спрашивает учитель, кивая на волосы, на которых больше не было зелёной краски из баллончиков местных забияк. (До хулиганов они все ещё не доросли ни в глазах Славы, ни в глазах Мирона, ни в глазах кого-либо ещё).

— Соскучился, захотел сюда поскорее вернуться, — пожимает плечами парень вполголоса, немного грустно растягивая пол под ногами. И кивает, да, веселой зеленой причёски у него больше не было.

— Ой, не ври, — отмахивается Мирон, по-доброму сверкнув синими глазами, удобнее перехватывая стаканчик с чаем и белый пакет с пончиками из местной кофейни вместо быстрого домашнего завтрака. — Кто сюда вообще хочет вернуться?

— Ну Вы же в школу вернулись, спустя столько лет? — отзывается Слава, улыбаясь в ответ, он говорит весело, совсем не ядовито, подкалывая, но не спеша обидеть.

Мирон заливается. Он смеётся над чужим замечанием искренне, плюхаясь рядом со своим учеником напротив собственного кабинета. Ему нравились люди, которые не лебезили перед людьми «вышестоящими». Особенно нравились те, кто мог ответить и подшутить.

— Засчитано, но мне не так уж и много лет, честно, — кивает он, ставя между собой и Славой какой-то пакет и стаканчик из кофейни, снова по-весеннему улыбаясь своему ученику. — Если б я знал, что ты тоже в такую рань придёшь, я б два чая взял. Но пончиков на двоих хватит, угощайся, — Фёдоров пододвигает к Славе пакет с пончиками, и Карелин чувствует запах свежей выпечки и сахарной пудры. — Давай, налегай, а то прозрачный почти!

Мирон не убирает руку с пакетом с пончиками, пока Слава не вытаскивает из

пакетика один пончик с помощью предложенной салфетки. Фёдоров повторяет за ним, откусывая немного от скромного завтрака. Вкусно жутко, печь тут умеют, но вот достойного кофе он в кофейне не отыскал, поэтому взял чай.

— Запей ты, че давиться, — Мирон кивает на чай, предлагая Карелину, и юноша берёт уже без уговоров, делая несколько маленьких глоточков. Он отставляет стаканчик от своего лица, и Фёдоров улыбается, замечая сахарную пудру на кончике чужого вздёрнутого носика. Он осторожно стирает её большим пальцем, улыбаясь нежно, смотрит ровно в глаза. — А глаза чего такие красные, а?

Слава внимательно смотрит на историка, а потом тяжело вздыхает. Ещё подумает, что что-то принял. Или из-за чего еще бывают красными глаза?

— Не спал. Кошмары мучали, вот и вышло. Решил побыстрее в школу, чтоб не проспать, если случайно вырубит, — пожимает плечами юноша, стараясь врать, глядя ровно в чужие глаза, как можно более убедительно. А ведь глаза-то у педагога были до одури красивыми, тёмно-синими, то и дело задорно сверкавшими.

Не нужно же уточнять, что единственный кошмар Карелина происходил ежедневно наяву уже много лет, и он давно уже никак не может с ним справиться. У всех бывают плохие бессонные ночи, и что? Это явно не стоит лишнего внимания, так что причина была просто идеальной.

И правда, Мирон понимающе улыбнулся и кивнул. Он в юношестве тоже много не спал из-за мыслей о каком-то бреде или настоящих кошмаров. Иногда он пугался от снов так сильно, что боялся засыпать ещё несколько дней подряд. — Когда снятся кошмары, нужно подумать о том, что ты любишь, — улыбается учитель, касаясь случайно чужой ладони на лавочке. Кожа у Славы мягкая, не огрубевшая ещё, приятная. Он задерживает дыхание, касаясь подушечкой среднего пальца костяшек, а потом уже продолжает. — Свет всегда разгоняет тьму, Слав. Особенно, когда это свет того, кого любишь, — историк вновь мило улыбается юноше, делая глоток тёплого чая, пытаясь разбудить своё нутро. Славе тоже внутри было как-то тепло.