Слава, свернувшись клубком, так и проспал весь день, лёжа в подсобке. Благодаря компьютеру, стоящему для нужд сотрудников, он смог посмотреть домашку на следующий день. И, достав нужные учебники из портфеля, смог даже сделать домашку — не по всем предметам, правда, зато по истории идеально.

Чейни оставил ему пару шоколадных батончиков на ужин. Стыдно было, что кому-то приходится его опекать: покупать еду, давать одеяла. Кому-то чужому, что он не может всё сам, что мама в больнице, а отец постоянно пьёт. В такие минуты Слава ощущал себя жалким и совершенно никому не нужным. Просто некоторым людям совесть не позволяет оставить подростка в беде. И как же, наверное, они винят эту свою «совесть».

— Ты чего вскочил? Спи ещё, — голос Андрея, одного из официальных сотрудников, а не таких, как Слава, был тихим, но строгим. — Или снова кошмары мучают? — уже более заинтересованный вопрос, и мужчина плюхается на пол рядом с креслом, поглядывая на Карелина.

— Домашку делал, — отзывается Слава, кивая на открытый рюкзак, откуда торчали школьные учебники и тетрадь.

— А, ну да, — вспоминает сотрудник, иногда выскакивало из головы, что Слава, в отличие от всех остальных, ещё школьник. — Хуево ж новый учебный год с двоек начинать, похвально, — кивает он, рассматривая скромный ужин юноши. — Может, тебе чего-то сытнее принести? Таким ж сыт не будешь.

— Не, спасибо, — отрицательно качает головой Слава. — Мне это так, на завтра перекус. А на сегодня я сыт, честно, — продолжает юноша, засунув в портфель батончики. Вот. И завтра будет не голодный день!

— Как ж ты такой вымахал, если ешь два маковых зернышка?

— Да само как-то вышло, — пожимает плечами Карелин, кутаясь в одеяло. Зябко стало. То ли еще не до конца от сна отошёл, то ли организм требует лечь ещё раз, чтоб до утра проспать. — У вас не будет ещё подработки? Ну, более регулярной, чем вот те...

— Спину не жалко? К концу жизни не разогнёшься ведь, — тянет Андрей. — Учись лучше, в школу ходи, — продолжает он, — а про подработку подумаем, найдём тебе чёт без такой нагрузки.

— То, что без нагрузки, совсем по времени не подходит, мне на школу забивать нельзя, — объясняет Слава. — ЕГЭ в этом году, а я в Питер поступить хочу. Там баллы надо хорошие.

Общаться с Андреем Славе всегда нравилось. Тот и поддержит в любой ситуации, и поможет, и мысль здравую подкинет. Почти старший брат, которого у Карелина никогда не было. Разница в возрасте у них не особо большая, Андрею вот-вот стукнет двадцать один год. Он закончил, как сейчас, по-модному, колледж. Хотя со смехом всех уверял, что между ПТУ и им никакой разницы нет, только звучит по-западному, а значит, и более престижно. Но только на слух.

Их можно было даже друзьями назвать. Андрей всегда был рад провести со Славой своё свободное время. Иногда, когда младшему было особо тяжело морально, даже и в не совсем свободное. Все-таки определённые события нашей жизни можно было отнести к плохим: какой бы сильной не была ненависть к отцу, без этого человека, без его поступков, Слава бы никогда не смог познакомиться с Андреем и Денисом. Ну, тот самый начальник, которого они называли Чейни.

Тот тоже был человеком хорошим, понимающим. Контору эту сам организовал, всё делал для того, чтоб у ребят всегда были средства к существованию. Может, пока деньги были и не особо большими, но главное-то идея! И стимул дальше работать, развивать. А это у всех было, поэтому дело оставалось за временем.

— Знаешь, у меня знакомый в кофейне работал, жаловался, что целый день сидит в этом окошке, кофе делает, — рассказывает Андрей, — думаю, он будет рад, если во вторую половину дня ты его подменишь. Народу не особо много приходит, так что сможешь параллельно уроки свои делать. Неплохо ведь?

— Это даже круто, — радостно кивает Слава. Если найти постоянное место работы, то это и опыт будет капать! А значит, что когда он уедет в Питер, то ему будет проще там устроиться. И матери не нужно будет пересылать нереальные суммы. Так, взнос за общагу, а на еду и другие плюшки можно будет самостоятельно.

— Вот и славно, значит, я договорюсь. А ты спи, давай, — снова строго добавляет Андрей. — Я тебя к семи разбужу, чтоб ты в школу не опоздал.

— Спасибо, — отзывается Слава, послушно прикрывая глаза. Он слушает удаляющиеся шаги и сам не замечает, как вновь проваливается в сон.

***

— Я прибью нахуй этого урода, Вань, — зло шипит Фёдоров другу, набравшему ему по видео-связи.

Картинка хорошая. Точно они снова вместе на какой-то квартире с бутылочкой чего покрепче и с красивыми барышнями. Ностальгия по оставленному прошлому наконец коснулась мироновской души. Правда, возвращаться к этому совсем не хотелось. Только с Ваней хотелось лично увидеться и покурить на балконе.

А звук был плохим. И нет, не от Вани. А от соседей снизу, которые решили, что тусить, когда время переваливает за двенадцать ночи — звучит, как ахуенная идея. Не музыка, а пьяные оры. Фёдоров взял швабру, устало, но крайне сердито пару раз шибанул черенком по полу, чтоб соседи снизу обратили своё внимание на существование и других людей в многоквартирном, мать его, доме. Когда ничего не поменялось, Мирон и по батареям постучал.

Но, кажется, соседям снизу было абсолютно насрать. Возможно, они вообще не слышали возмущённых стуков от Фёдорова.

— Старая бабка, — тянет Ваня, — начинаешь соответствовать квартире. Ну ты че, пусть повеселятся люди, вспомни, как мы тусили.

— Мы блять не каждый день устраивали попойку в одном и том же месте, не орали и даже без ментов делали потише, когда просили, — тянет Фёдоров, который даже бухим умудрялся уважать других людей. И когда не уважали его, внутри что-то очень быстро закипало.

— У тебя каждый день эта какофония? — картинка Вани стала немного заедать, но, в принципе, всё адекватно.

— Именно, — отчеканил Фёдоров. — У людей снизу непроходимый запой, просто ебануться, — продолжил он, плюхаясь обратно на стул. — Ладно, напротив меня пустая квартира, в доме, в принципе, одни пенсионеры. Но хоть кто-то есть работающий. Как они высыпаются? Беруши покупают?

— Меня удивляет, как ему старики ещё тёмную не устроили, — Ваня удивлённо косится на улыбку Мирона, — а че ты ржешь? Бабки — это штука страшная. Я б не связывался.

— Тебе просто всегда нравились те, кто помладше, — парирует Фёдоров, но от улыбки его снова сбивает ор внизу. — Да блять, — возмущённо вздыхает он.

— Шоу продолжается?

— Я им щас его закончу, — отзывается Мирон, поднимаясь со стула и начиная шариться по кухне, в поисках чего-то потяжелее.

— Ментов вызовешь?

— С ними не вожусь, — напоминает Мирон. — Я сам.

— Ты аккуратнее, там ведь кто угодно быть может. И этот кто-то может быть не один.

— А я тоже не один, — пожимает плечами Мирон. — Я со шваброй буду.

Фёдоров обещает Ване написать, как всё прошло, и кладёт трубку. С одной стороны, приходить на работу на третий день с разбитым лицом, если там много народу, настроенного ещё более агрессивно, чем он сам — идея плохая. Но с другой стороны, которая для Мирона тоже очень важной была, если этих дебоширов никто не может поставить на место из старых жильцов, он просто обязан этим заняться сам.

Поэтому он всё-таки покидает квартиру и шагает по лестнице вниз, прихватив с собой швабру. Уверенно нажимает на кнопку звонка, а когда никто не отзывается, начинает стучать по входной двери.

— Хули ключи не носишь? — спрашивает у него появившийся в проёме мужик, слишком пьяный, чтоб твёрдо стоять на ногах. — А ты, блять, кто? — появляется новый вопрос, когда до него доходит, что на входе не один из жильцов этой квартиры.

— И Вам доброй ночи, — очень старается вежливо начать Мирон, хотя по тону и виду человека напротив долго так не получится.

***

На работу, несмотря на разбитую губу и возможность улечься только к трём утра, Мирон приходит вовремя. Это, в принципе, не страшно: швабра вообще не пережила этого конфликта с пьяным мужиком. Зато на заключительных нотах их беседы стало ясно, что сегодняшняя ночь будет довольно тихая. Вряд ли он ещё раз захочет сталкиваться с Фёдоровым. Но новую швабру, на всякий случай, купить стоит.

— Доброе утро, — кивает он классу, данному ему в придачу к одиннадцатым. Работы в этой школе было немеряно.

На доске он выводит аккуратно: «Индустриальные революции: достижения и проблемы». Зарубежная история ему была ближе, чем отечественная. Это всё издержки образования. В дипломе у него написано, что он медиевист, уклон вообще в литературу. Но, слава богу, другие периоды других стран тоже изучались. Осталось только всё грамотно преподнести ученикам.

Всё начинается с небольшого диалога с седьмым классом. Какие черты присущи индустриальному обществу? В чём заключалась техническая сторона промышленного переворота? Почему именно в Англии стало складываться индустриальное общество? Мысли у них свежие, интересные. Конечно, есть ребята, которые просто сидят в телефоне на последней парте. Но с ними другой диалог будет — после теста на следующем уроке.

Первым пунктом в конспекте Мирон пишет: «Завершение промышленного переворота». Там дети разберутся сами, что им важно для себя пометить, а что они запомнят так. Дальше на доске будут появляться только даты, новые пункты мысленного плана Фёдорова, определённые термины, часть которых озвучит он, а часть пусть дети сами выпишут дома в рамках задания.

Важная пометка о тридцатых и сороковых годах девятнадцатого века. Это активное железнодорожное строительство. Пока без заглядывая вперёд. Это у одиннадцатого класса нужно будет уточнить, в каком году в России появилась первая железная дорога, и какие пункты она соединяла.

В глазах сразу появляется облик Славы, который точно знает ответ и тянет руку вверх. Вряд ли Мирон поймает его на отсутствии знаний в каком-то вопросе. И дело не в хорошей подготовке парня, так страстно желающего поступить в Питер и выбраться из этой дыры. Он просто сам совершенно не хочет его ловить.

Мысли быстро отгоняет. Нельзя думать о других учениках, когда перед тобой почти тридцать человек с готовностью делают конспект по индустриальным революциям.

Второй пункт. «Революция транспорта». И сразу множество дат — 1825, 1829, 1803, 1859, 1850... и множество горящих глаз, которые так заинтересованно слушают, как Оливер Эванс первые пустил по улицам автомобиль с паровым двигателем. Фурор же! Как в небо поднимались тела, которые тяжелее воздуха, как превратили ночь в день с помощью первых лампочек, про революцию средств связи. И менее заинтересовано слушали про сложное словосочетание «монополистический капитализм».

Но как же приятно было слышать перешёптывания после звонка, когда дети выползали из класса, постояв пятнадцать секунд в знак уважения, что он очень интересно рассказывает. Как приятно было увидеть у кафедры детей, которые до неё ещё не дотягивались, но уже задавали дополнительные вопросы. Конечно, он предупредил весь класс о тесте на следующем уроке. И даже дал желающим темы для доклада. Надо же поощрять желание учеников знать больше и дать возможность рассказать о заинтересовавшем другим. Попросил только не копировать тупо содержание одного сайта. Раз вызвались сами, проделайте над докладом работу.

Приятно было ещё и то, что не было перешёптываний на тему: «Разбитая губа историка». Она немного припухла, конечно, поэтому её точно заметили. Что можно сказать, если спросят? Упал? Детская отмазка. Из ребят постарше мало, кто поверит в сказку. И тогда точно начнётся обмусоливание. Но всегда можно сказать честно, что бился за справедливость и спокойный сон жильцов своего дома. Но не будет ли это воспринято, как пропаганда решения проблем кулаками? Тут, конечно, зависит от адекватности вопрошающего.

На перемене в класс медленно заползают ученики одиннадцатого с профильной историей. Много им, конечно, часов дали. Ни дня без классного руководителя. Но это хорошо — успеют только больше за учебный год.

— Доброе утро, Мирон Янович, — обращается к нему Слава, плюхаясь на стул первой партой.

— Доброе, Славче, — отзывается учитель, отворачиваясь на секунду от доски, где снова выводит: «Всемирная история. Итоговое повторение».

Снизу пишет даты — 486, 527-565, начало седьмого века, 800, 962, 1054, 1066, 1095-1270, 1204, 1215, 1265... и дальше, все даты из кодификатора. О чем- то они поговорят подробно. Остальные даты нужно просто записать. И делать это частями. Выучивать. Давать им работы на эти даты, чтоб к концу месяца всё отскакивало от зубов.

Но долго Янович у доски не возится. Спускается с кафедры, подходя к своему ученику. Слава достал шоколадный батончик, откусывая от него небольшую часть.

— Будете? — спрашивает он, кивая на ещё один, лежащий на парте. Воспитанный мальчик, умилительно.

— Нет, спасибо, — отрицательно покачивает головой Мирон. — Как ты? Выспался?

— Да, спасибо Вам большое, — тихо отзывается Слава, немного сконфуженно. От сна в кресле, конечно, немного побаливала спина, но зато разум был свежим.

— Вот и слава богу, — с улыбкой отзывается преподаватель. — Ты лучше на первый урок проспи, если кошмары. Только сообщение мне отправь, почему тебя не будет. А то в школе, оказывается, за это классным руководителям мозги делают.

— Да, конечно. У нас так только года три, раньше так не беспокоились.

Слава улыбается в ответ. От Мирона Яновича веет каким-то странным и притягательным теплом. В напоминание у Славы снова точно вспыхнуло место, куда Фёдоров вчера положил свою руку. И от него по телу поползло приятное тепло.

— Это ведь правильно, столько всякого в мире происходит. А детей беречь надо, — отзывается Мирон. — Всякие уроды встречаются.

О да. Встречаются разные. Но пока в голове Славы почему-то существовал единственный — тот, кто подправил преподавателю губу. Те у него и так пухлыми были, красивыми. И сейчас красивые, только вот кулаки у Славы зачесались. Заступиться. Заступиться за человека, которому никогда не будет нужна его помощь.