Мирон улыбается, подходя к окошку кофейни, делающей кофе навынос. Он сегодня последний клиент.

— Здравствуйте, — улыбается он Славе, который тоже расплывается в улыбке. — Мне, пожалуйста, латте... с сиропом. В прошлый раз Вы делали мне с каким-то очень вкусным.

— Здравствуйте, — смеётся Карелин. — Как насчёт чего-то нового? Может, грецкий орех? Или вишнёвый пирог?

— Можно попробовать с орехом. И один на Ваш вкус. У меня встреча с одним прекрасным человеком после его работы. Хочу его удивить, — улыбается он. — Оплата картой.

Слава смущается. Он кивает, считает Мирону кофе. Делает его осторожно, старается, вкусным должен быть! Фёдоров ведь ценитель кофе. Трепетно так что-то для него делать.

В процессе подаёт Мирону аппарат для оплаты. Тот прикладывает телефон с улыбкой и закуривает в ожидании. Красивый. Фёдоров, поджигающий сигарету, прячущий ладонью огонёк от слабого ветра, — произведение искусства. У Славы замирает сердце, невольно пропуская пару ударов. Затяжка. Дымок клубком с губ срывается, растворяясь в прохладном осеннем воздухе. Вот теперь орган с аортой усерднее работает.

Слава кладёт в кассу свой стольник, подавая Мирону с кофе ещё и круассан с шоколадом.

— А что это? — спрашивает Фёдоров, поглядывая на сдобу.

— Подарок от того человека, которого Вы ждёте, — пожимает плечами Слава в окошке. — Ему очень неловко, что Вы остались сегодня голодным по его милости, и он хотел сделать Вам приятное, подарив вкусный круассан. Правда вкусный. С шоколадом.

Мирон улыбается. Слава выглядел крайне очаровательным в этом фартуке фирменном. Ещё и улыбался так ярко-ярко, практически счастливо.

— Поскорее бы появился тут мой замечательный человек, — улыбается Фёдоров. — Я по нему соскучился.

Карелин ещё и глазами сверкнул! Ну что за очаровательный юноша! Он закрывает окошко кофейни, что-то там ковыряется, скрываясь за тёмными ставнями, а Мирон за это докуривает, туша окурок кроссовком.

— Ну привет, — улыбается Слава, выходя наконец из своей каморки.

Нараспашку! Мирону от негодования его укусить прямо сейчас хочется. На улице уже не май месяц, прохладно уже вечерами расстегнутым разгуливать.

— Ну что это такое? А застегнуться? — интересуется Янович, подходя поближе, начиная ковыряться с молнией чужой куртки.

— Извини, мамочка, — шутливо произносит Слава, позволяя Фёдорову ковыряться с его курткой.

— Только если «папочка», — лукаво отзывается тот.

«Ну вот это вообще не честно», — возмущённо размышляет Слава. «Папочкой я бы его называл всего в одной ситуации, но она слишком маловероятна с моим- то везением», — думает про себя Карелин, но в ответ лишь улыбается.

Мирону нравится чувствовать себя свободнее. Зная, что симпатия взаимная, и он Славу таким не смутит, можно иногда и забывать следить за своими действиями. Ничего плохого он точно не сделает, разве что нечто, переходящее черту их обычного общения.

— Для «папочки» нужны особые обстоятельства, — всё-таки парирует Слава. Как Мирон среагирует? Это было не слишком? Юноша нервничает сильно, но упорно старается держаться.

Но историк просто принимает это как должное, подавая Славе его стаканчик кофе. За время их диалога кофе вместе с упакованным в крафтовый пакет круасаном простоял на небольшом выступе в здании, позволяющем посетителям ставить свой кофе, даже когда окошко кофейни закрыто.

— Будто бы их сложно создать, — с улыбкой посмеивается Фёдоров. — Ну, говори, куда идти. Я хочу увидеть этот город твоими глазами!

Слава улыбается. Мирону хочется увидеть этот город таким, как видит его сам Карелин. А юноша видел его не центральными достопримечательности: Слава рос среди подъездов. Но не показывать же Мирону именно это! Юноша думает с секунду, куда можно того отвести, и буквально теряется в догадках. Хотя нужная приходит довольно быстро.

— Это будет, конечно, не город-город, но мы с тобой его ещё посмотрим, времени много, — говорит Слава. — Но это особенное место для меня. Я его ещё никому не показывал.

Даже зная, что он нравится Славе, Мирон всё равно такие заявления считает безумно ценные. Никому вообще не показывал, не водил туда, а сейчас Фёдорова отведёт — точно под кожу к себе пустит, в золотое сплетение.

Карелин город хорошо знал, буквально как свои пять пальцев. Нагулялся, наскитался по всем улочкам — и тех, что петляли и в родном районе, и те, что венчали центр Хабаровска.

— Вам с датами основания рассказывать, Мирон Янович? — шутливо спрашивает Карелин, по-кошачьи глазами сверкая.

— Мне про тебя рассказывать, — отзывается историк, хватаясь взглядом за глаза грязно-голубые.

Красивые. И они будят что-то внутри него, заставляя стучать чаще и громче. Фантомные ощущения совсем с ума сходят: как Слава шею ресницами щекотал, когда впервые обнял его на кухне. Фёдоров готов его в своих объятиях от мира намного чаще прятать, чем в особо тяжёлые моменты. Хоть каждый день! Хоть несколько раз на дню. Прижимать к себе, не только защитником, но и близким человеком. Не только на кухне, но и перед сном в кровати, спасая, забирая себе от кошмаров.

Мирон, когда Слава впервые у него ночевал и из-за кошмаров кричал во сне, распереживался жутко. Даже перед сном, чтоб мысли отпустить противные, пару стопок коньяка выпил, как успокоительное, пока с Ваней говорил о жизни. Он бы и не стал Евстигнееву звонить, если бы не нужно было отвлечься от ужасных мыслей: как Слава? Как спасти его от кошмаров?

Думать об этом казалось слишком неправильным: это очень личные для Славы вещи, какое он право имеет залезать к нему в голову? Но сейчас плевать уже было на это «его» и «собственное». Славу хотелось спасти от всех бед, решать все его проблемы вдвоём. Мирон знал: у него это обязательно получится! Даже без особого труда. Только бы услышать заветное «да» на предложение быть рядом. Быть вместе. Строить эти отношения кубик за кубиком. День за днём. Так долго, как только они смогут.

Мирону хотелось бы подольше. Хоть весь остаток его дней! Только вот Слава молод. У него впереди вся жизнь! И так заранее говорить, что он готов её связать с мужиком, который старше его на добрые девять лет, — слишком необдуманно. Давить на Карелина в таких сложных вопросах совершенно не хотелось.

Мирону вообще не хотелось давить на Славу. Только поддерживать его, только рядом быть, только целовать. К себе прижимать и беречь от всех бед. Фёдорову, оказывается, очень мало для счастья надо. Улыбка сама расцветает на лице, когда Слава начинает рассказывать о своём детстве в Хабаровске. Где он бегал, что он делал, какие истории придумывал. Мирон заслушивается. Слава оказался одним из самых интересных людей в его жизни. Добрым, открытым и чистым. Совсем не похож на тех, с кем Фёдорову приходилось водиться в Питере.

Нет, Ванька тот же очень крутым другом был! Но вот чистотой и непорочностью от него и не пахло. Да и добротой. От Мирона тоже не пахло ничем таким. Не зря же он приехал в Хабаровск свои грехи отрабатывать да карму чистить. Только вот не хотелось портить мнение Славы о себе. Поделиться хотелось всем! Но понимание, что Мирон никогда не был хорошим человеком, всё однозначно перечеркивало. Вдруг симпатия Славы пропадёт из-за прошлого Фёдорова? Оно у него богатым было: от ночей с кем попало до дней с чем попало. Мирон на каждый пресный вечер прихватывал с собой перец и соль — только уехав в Хабаровск смог на этом всем жирную точку поставить. А когда Славу встретил, то понял, что это единственная причина, по которой он к таким вечерам не вернётся. Больше других маяков нет. Вот он ориентир, который не даст кораблю об скалы удариться — в яичницу превратиться. Других не было.

Глупо делать людей своими аппаратами искусственного дыхания, своими ориентирами, но на чей свет двигаться, когда окончательно потерялся? Слава стал единственной причиной, почему Мирону могло захотеться жить. Нормально жить. Дышать полной грудью, двигаться в своём направлении. Быть собой. Настоящим собой, не обременённым прошлым, не боящимся будущего. Человеком, который может любить, может совершать ради этого подвиги. Человеком, которого можно рискнуть надолго полюбить в ответ.

— У тебя очень тёплый голос, Слав, — не выдерживает Фёдоров, оставляя юноше комплимент. — Правда. Просто восхитительный.

— Спасибо, — отзывается Карелин, моментально заливаясь розовой смущенной краской в щёчках. Очаровательные щечки! Мирон бы целовал их каждое утро и каждый вечер, как ритуал на удачу. Но пока разрешения не было, и поэтому он только смотреть себе разрешает. И умиляться чудесной картине!

— Не смущайся, — Мирон картавит шутливо, со смешком, отчего фраза звучит «не смуфяйся». Сначала неловко немного и страшно: вдруг Слава решит, что он издевается? Но Карелин улыбается в ответ.

— Я не буду «смуфяться», — передразнивает Слава, — когда ты не будешь мне так беспощадно врать!

— Врать? — переспрашивает Мирон. — Почему это врать? Я не вру, — отрицательно качает головой Фёдоров. — Я правду говорю. У тебя очень тёплый голос. Мне нравится тебя слушать.

— Это все равно не в мою пользу, — отшучивается Слава. — Если тебе нравится мой голос, то и на истории будешь спрашивать больше, чем остальных.

Точно. Мирона как током шибануло. А с историей-то им что делать? Если влюблённый Слава уже продемонстрировал, что учиться он не перестанет из-за чувств, то вот Фёдоров за свою трезвость оценивания совершенно не ручается! Причём, в негативную сторону.

Мирон себя знает. Он захочет сделать Славу лучшим из лучших в предмете. Просто с ума сведёт юношу дополнительными вопросами и заданиями! Фёдоров, конечно, уже вёл у Карелина уроки, будучи в нем заинтересованным. Но сейчас- то новая ступенька! Хоть увольняйся и в другую школу устраивайся. А возьмут ли в другую?

— Если я буду спрашивать тебя хоть на чуть-чуть больше или строже, чем кого- либо из твоей группы, — Мирон в голове шустро пытается сочинить себе наказание стоящее. — Можешь писать мне название любой книги, а я буду тебе их покупать. Вот.

Конечно, это не наказание. Фёдоров никогда не был кем-то из тех, кто «чахнет над златом». Просто так Мирон будет обращать больше внимания на мелочи в своём поведении. Он бы скупил Славе все книги, которые бы тот только захотел просто так, но вот проигрывать в каких-то спорах Фёдоров уже категорически не любил.

— Это такой вклад в мою собственную домашнюю библиотеку? — спрашивает Карелин.

— Именно. У каждого уважающего себя человека должна быть своя небольшая библиотека к восемнадцати, — улыбается Мирон. — Ну, в крайнем случае, к двадцати.

Слава кивает. Если начать собирать книги сейчас, то к маю действительно можно будет насобирать хотя бы небольшую коллекцию его собственных книг. А в начале мая уже восемнадцать лет! Сможет найти подработку на последний школьный месяц лучше, чем кофейня.

— А когда начала складываться твоя библиотека? — спрашивает Слава, отвлекаясь от историй о своём детстве.

Гулять по вечерам Карелин любил. Гулять вечером в парке рядом с Мироном казалось чем-то даже романтичным. Слава боялся, что нервно пошутит об этом вслух, и Фёдоров расстроится, что его попытки быть дружелюбным так воспринимаются. Но мечтать-то Карелину никто не запрещал! Как тайное свидание, только «тайное» оно не потому что о нем не знают люди, а потому что о нем даже не догадывается его партнёр.

Звучит, конечно, смешно, но в голове Мирона пролетала точно такая же мысль.

— У меня порядочно книг было уже к четырнадцати. В одиннадцать во мне всколыхнула любовь к литературе, и вот, пошло-поехало, — объясняет Фёдоров. — От сказок про драконов до мыслей о пути героя.

— Меня дальше романтичных историй о любви не заносило особо, — пожимает плечами Слава. — Ну не глупых и заезженных, а о красивой любви. Такую хочется встретить в жизни.

— Ну иногда мы встречаем что-то попроще... ты вот меня встретил, — фраза Мирона получается слишком скомканной.

От этих мыслей, бушующих в голове, что хочется, чтоб это было надолго, что нужно Славино пространство уважать, было нехорошо. Даже такое очевидное признание смазалось и осталось просто фразой, повисшей в воздухе. Надо объяснить Славе...

— О да, — подаёт голос Карелин раньше, чем Мирон успевает что-либо объяснить. — Мне дико повезло встретить такого хорошего человека. Возможно, это даже лучше, чем история любви.

Мирон в ответ слабо улыбается. Ему в руку суют листовку с рекламой пекарни, отчего мысль теряется, а потом Слава и вовсе возвращается к рассказам о своём детстве. Как же сказать? Как же донести до него? Хоть кричи во всю глотку: «Я и есть твоя история любви». И неловко добавить: «Во всяком случае, мне бы хотелось ей стать». Но... момент явно уже упущен.

Блуждая по улицам, Мирон все равно не мог отвести глаз от Славы. У того улыбка в свете фонарей мерцала как-то по-особенному. Фёдоров раньше улыбок таких не видел. И огонёчки тёплого света, отражавшиеся на радужке, ярко блестящие, не резали глаза, а точно грели. Подсвечивая золотом грязно-голубые глаза.

Фёдоров заглядывается, тянет руку осторожно, чтоб коснуться чужой. Ну, наверное, это романтичный жест? В фильмах так часто делали. «Боже, ну где я, а где романтика», — расстроенно думает Мирон. Слава хотел красивую историю любви! А лысый и носатый мужик вряд ли вписывается в такие критерии.

— Осторожнее, тут обычно неудобная лестница, — отзывается Слава, думая, что Мирон к руке тянется из-за страха спуститься по ней. Вряд ли в Питере есть такие неблагонадёжные конструкции!

Карелин придерживает Фёдорова чуть выше локтя, искренне веря, что тому нужно спуститься. А Мирон в этот момент себя ощущает пенсионером, которого бы ещё через дорогу перевели для полнейшего унижения!

— Мог бы и за руку взять, — недовольно отзывается Мирон, сходя с последней ступеньки.

— Так ведь не устойчиво, смысла нет, — пожимает плечами Слава, возвращая небольшую дистанцию между ним и Фёдоровым.

— Зато всё, как в твоих книгах, — отзывается Мирон, очень уж пытаясь подчеркнуть свою значимость в сюжетах, полюбившихся Карелину.

— Ну, иногда хочется же быть и поближе, чем в книгах описано, — неловко парирует Слава.

Мирон почти уверен, тот заигрывает, а не стеснительно говорит что-то лишь бы сказать. Хочется вывести это во что-то более откровенное, нежное, может, даже горячее. Не суть. Главное, намекнуть, что у него на Славу виды вполне однозначные имеются. И ни с какими загадочными благодетелями он своего мальчика делить не будет.

Но Слава вновь ловко переводит тему, рассказывая кучи историй, связанных с этими местами. Ночной Хабаровск — город красивый. Карелин водит ещё по довольно атмосферным местам. Конечно, не эстетика с точки зрения большинства, но Мирону нравилось. И голос чужой нравился.

— Ой, какой малыш, — вдруг отвлекается Слава, плюхаясь на корточки.

Фёдоров совсем не сразу понимает, что происходит, но как только взгляд концентрируется на то, что происходит под ногами, он видит в руках Карелина котёнка. Пятнистый, совсем не внятный. Грязный ещё. То ли рыжий, то ли вот ещё и серое пятно, и потемнее, и белое. И всё на одном боку, причудливый окрас только чутка до ушка и брюшка доходит.

У того мордочка поцарапана. Одна царапина совсем глубокая рядом с глазом проходит. Ему бы испугаться! Но он так довольно льнет к Славиным рукам. Мирон налюбоваться не может. Карелин исхудавшее создание так бережно гладит, так нежно, что даже немного завидно.

— Магазины поблизости все закрыты уже, — невесело подчеркивает Карелин. — Покушать ему не купим.

— Ну, есть тут один... круглосуточный, — начинает Мирон, но Карелин его перебивает.

— Далеко. Пока мы дойдём — он убежит. А с собой нести его нельзя, на чужой территории не освоится. Да и человеком слишком сильно пропахнет, — объясняет Карелин.

— Ну, думаю, территорию возле нашего холодильника он освоит без труда, — наконец заканчивает Фёдоров. Хотел ж красиво подвести! Пошутить про свою квартиру и холодильник как про круглосуточный магазин, в котором он готов отдавать просто всё за Славино счастье. Но тот нетерпеливый слишком. Не слушает. Перебивает.

Слава смелее котёнка уже в ладони осторожно берет, но на Мирона взгляд недоверчивый поднимает. Точно ждёт подвоха.

— Ты хочешь забрать его? — спрашивает он. — Из-за меня?

— А почему нет? — спрашивает Фёдоров, опускаясь на корточки, чтобы кончиками пальцев погладить котёнка за ушком, безусловно нечаянно задевая пальцы Карелина. — Вместе веселее. Сегодня его отмоем. Накормим из пипетки. А завтра к ветеринару отведём.

Слава всё ещё смотрит недоверчиво. Фёдоров голову немного поворачивает, чтобы взглядом с чужим соприкоснуться.

— И не «из-за», а «ради», — поправляет Мирон. — Я многое готов сделать ради тебя.

Он специально говорит это более твёрдым голосом, выделяет. Но Слава только смущенно вспыхивает, точно никогда такого не слышал. Точно никто и никогда не делал чего-то исключительно ради него.

— А хозяйка квартиры? — неуверенно уточняет Карелин.

— Не было в моей жизни ситуации, когда бы пара хрустящих купюр не решили бы все проблемы, — отмахивается он, осторожно касаясь плеча Славы. — Забирай котика домой. Каждому потеряшке нужен дом, в котором его любят.

— Взрослые и сильные дяденьки тоже нуждаются в любящих руках, — отзывается Слава, поднимаясь с непонимающим котёнком в руках. Тот, кажется, был настолько напуган, что не мог даже мяукнуть: хоть как-то поинтересоваться, что происходит.

— На самом деле, — глубоко вздыхает Фёдоров, и Славе почему-то кажется, что он будет с ним спорить, — очень нуждаются.

Мирон знает, что жизнь ему подсунула те самые любящие руки в самый нужный момент. Эти любящие и нежные руки сейчас гладили котёнка, успокаивая, спасая от прохладного осеннего ветра и ощущения, что он один против всего мира. Слава не отрывал взгляд от мордочки неказистого котёнка, рассказывая ему тихо-тихо о квартире Мирона. Как там хорошо, как там тепло, что его там покормят.

Фёдоров налюбоваться не может картиной: Слава выглядел крайне очаровательно в этом амплуа «родителя» для котёнка. Казалось, что он сам вот- вот замурчит, только бы точнее передать всё, что хочется, котёнку. А Мирон даже немного завидует хвостатому: тоже хочется немного такой искренней Славиной ласки. Нет, он её обязательно дождётся. Однажды-то будет, а то Евстигнеев приедет и хороший такой нагоняй устроит за то, что Мирон безбожно медлит с признаниями. Да так ещё на эту тему разругается, что Слава с другого конца Хабаровска про эти чувства услышит. Так что в интересах Фёдорова побыстрее во всем признаться. Только бы найти в себе силы!

Его прошлая любовь его чувства пережевала и выплюнула, даже не дав им шанса на жизнь. Со Славой проще — со Славой точно взаимно. Но инстинкт самосохранения сиреной кричит в голове: «остановись!», — потому что страшно снова собирать себя по кусочкам цветного стекла, разбросанного по квартире. Мирон знает, что страшно перестанет быть ровно в тот момент, когда он скажет, что хочет попробовать построить что-то тёплое со Славой. Построить что-то на долго. Даже, если для чего-то более масштабного это будет всего лишь мгновением. Он бы хотел продержаться со Славой так долго, как они только могут.

Но что тут говорить? О любви рано, о симпатиях глупо и по-детски, о привязанностях как о вредной привычке. Возможно, любовь чем-то и похожа на вредную привычку. Но такие метафоры подходят грустным историям любви, а Фёдоров верил в счастливую. Безумно верил.

— Я зайду в аптеку, — вздыхает Мирон, когда равняется с нужной дверью, над которой противным зелёным цветом мигала вывеска. — Надо купить малышу пипетку, чтобы его накормить. И чего-нибудь от блох там, я не знаю.

— Тссс, — испугано шипит Слава, прислоняя указательный палец свободной руки к губам. Переживает, что котёнок испугается громкому голосу. — Мы тебя тут подождём, — почти шёпотом отзывается Карелин, поглаживая котика.

Фёдоров дольше, чем нужно смотрит на Славу. Тот выглядит крайне счастливым с котёнком на руках. Мирон искренне радуется этому, скрываясь за дверью аптеки.

Идёт на кассу, ситуацию объясняет. Мол, котёнка подобрали, в ветеринарную клинику только с утра сходят. Надо его чем-то покормить, и пеленки нужны, пока лоток не купят, и что-то, о чем Мирон не догадывается, но очень надеется, что кассир поможет.

Милая девушка с вежливой улыбкой консультирует, а Мирон раз за разом смотрит в большое окно аптеки, разглядывая фигурку Славы, успокаивающего котёнка. Только вот взгляд случайно на витрину падает. И Мирон понимает, насколько он кретин!

Он находится под одной крышей с человеком, с которым у него взаимные чувства! Он же знает себя в конце концов! Знает, как работает этот дурацкий механизм, в который почти не включены способы затормозить. Эта дурацкая искра, потом буря... ещё в один магазин ему нужно. И почему эта мысль до свидания со Славой ему в голову не пришла? Теперь ещё придумывать, куда ещё ему надо. Не говорить же Славе, что перестраховывается на случай, если их накроет безумие!

Мирон оплачивает приличный такой пакетик всякого разного для котёнка, прощаясь с кассиром и выходя на улицу под свет противной зелёной вывески. Вот Славе такое освещение даже шло!

— Слав, мне в ещё одно место надо, — немного грустно подмечает Мирон. — Вот ключи от квартиры, а вот тут вещички для котёнка, — говорит он, отдавая в чужие руки пакет с покупками. — Сам закройся только на нижний замок, пожалуйста, на него у меня запасной ключ есть, — просит Фёдоров, снимая один из ключиков, тот самый запасной, со связки, а потом спокойно отдавая Славе ключи.

— А куда тебе ещё? — интересуется Карелин, которому за Мирона очень уж нервно. Тут и плохие районы есть! А вдруг что случится?

— Швабра, — на автомате выдаёт Фёдоров, вспоминая, что он мог сломать важного в доме. — Мне очень нужна швабра, моя сломалась, вот, да.

— И ты пойдёшь за ней сейчас?

— Знаешь, швабра — это очень важная штука, — очень старательно убеждает Мирон. — Вот в любую минуту пригодиться может. Опыт в таких вещах меня ещё не обманывал!

Слава непонимающе глядит на Фёдорова, но не спорит. Ну не будет же он взрослому человеку указывать, когда ему в магазин за шваброй идти! Но нервно. И ревниво. Вдруг он просто хочет дождаться хорошенького аптекаря после работы? Там за прилавком стоит очень симпатичная брюнетка! Карелин тянется осторожно, Мирона неловко обнимая. Хоть так покажет, что он тут тоже касаться Фёдорова хочет.

— Будь осторожнее, хорошо? — просит Слава. — Мы с котёнком будем ждать тебя дома.

— Если честно, это самое прекрасное, что я слышал в своей жизни, — расплывается тот в тёплой улыбке. — Напиши мне, как дойдёте до дома.

Мирон говорит честно. Так хотелось на прощание (пусть и не долгое) Славу хотя бы в висок поцеловать! Чтоб он заалел, заулыбался и засмущался в своей собственной, неповторимой манере. Но не выходит. Страшно как-то границу чужую нарушить. Поэтому он салютует Славе, и тихонько идёт в сторону нужного ему магазина.

А Слава с котёнком домой ползёт. Даже не страшно столкнуться с отцом в подъезде: у Карелина слишком много положительных эмоций, дабы переживать из-за вещей, которые ещё и не факт, что произойдут.

Он думает о разговорах с Мироном, о разрешении того котёнка домой отнести, о милом «встреча с одним прекрасном человеком», о том, что и серьёзным дядечкам вроде Фёдорова очень нужны любящие руки! Может, тот так согласился на его чувства? Да нет. Бред какой-то. Откуда Мирону знать, что он к нему испытывает?

Слава послушно пишет из квартиры, получая в ответ от Мирона эмоджи в виде сердечка. Карелин уверен, что тот тыкнул на него случайно, но определённо на какое-нибудь красивое. Большое, красное. Правда, Славин допотопный телефон показывал его маленьким и чёрным. Не умеет он нормально навороченные штуки воспринимать, но стоит сказать спасибо, что там вообще не пустое сообщение пришло.

Пока Мирона не было, Карелин занимался котиком. С малюткой в руках он ходил по квартире, показывая всё хвостику и рассказывая, окна открыл, чтобы душно не было. Тот так внимательно смотрел на Славу, что казалось, будто понимает буквально всё.

Слава, всё также на руках с котёнком, положил в квартире пелёнки, объясняя маленькому, что в туалет ходить надо именно на них. Потом обязательно поищет в интернете, как приучить кота к лотку!

Помыл малютку в раковине. Тот так сильно напуган был, что даже не сопротивлялся! Карелин старательно завернул малыша в полотенце, на кухне подогрел ему молочко, кипятком пипетку обдал. Надо покормить хоть котёночка!

Из пипетки тот ел совсем неохотно. Тогда Карелин понял, что их познания в котах были просто отвратительные! Поздно тому уже питаться из пипеток. Вот из блюдца тот лакал молоко уже более охотно.

Пока малыш ел, Слава отвлёкся от поисков видео-советов по уходу за котятами. Мирон разрешил пользоваться ноутбуком, а на эту цель даже не было стыдно его брать! Только вот мысли дурацкие покоя не давали. Карелин понимал, как срочно ему нужно было хоть с кем-то поделиться происходящим! Только вот друзей, которые бы точно это приняли, у него не было.

В строчке поиска Слава медленно ввёл «что делать, если осознал, что гей?». Какие-то советы психологов и помощь, на которую у Карелина денег не было (да и доверия к ней тоже). Не нужна ему помощь! Любит и любит. Как бы только осознать, может ли это быть взаимным?

На форум какой-то натыкается. Там регистрируется. Видит, что там общаются. Поддерживают друг друга! Вольётся ли в такую компанию? А непонятно. У Карелина образ гея воспитан фильмами, и очень уж он клишированный в его голове. Сам-то он явно не похож на того, кого вбивал ему в сознание кинематограф. А вдруг другие именно такие?

Когда Слава слышит скрежет дверного замка, он быстро закрывает вкладку и удаляет её из истории браузера, оставляя только видео про уход за котиком. В коридоре Мирон. Реально со шваброй!

— Ты серьёзно носился за шваброй?

— Угу, — кивает Мирон, стягивая с себя кроссовки, подцепляя мысом пятку.

А перед глазами Фёдорова лицо ничего не понимающего охранника магазина, которому предлагали отдать за швабру хоть тройной размер её стоимости, только бы продал прямо сейчас, не до открытия магазина.

— Как там котёнок наш? — спрашивает Фёдоров, отправляясь в ванну: поставить швабру и помыть руки. — Освоился?

— Да, — кивает Слава. — Взрослый он уже из пипетки есть, из блюдца лакает. — Завтра с ним в ветку сходим, — отзывается Фёдоров, вытирая руки об полотенце. — Там и поговорим про корм. И что ему вообще будет необходимо.

Мирон наконец поближе к Славе подходит. Пока бегал за шваброй и за своими реальными покупками, успел соскучиться. Ему так коснуться хочется, и взгляд вовремя ловит красную тонкую полосочку на руке.

— Это тебя котёнок так? — спрашивает Мирон, осторожно забирая чужую ладонь в свою.

У Славы кислород заканчивается. Мирон его за руку взял! Да, из-за царапины! Но взял же!

— Да я даже не заметил как-то. Наверное, ему не понравилось мыться в раковине, — смеётся Слава. — Пройдёт.

А потом у Славы сердце просто в пятки улетает. Мирон его в руку поцеловал! Взял и поцеловал в царапину. Точно это в порядке вещей.

— Для скорейшего выздоровления, — отзывается Фёдоров, и у Славы внутри фейерверки взрываться начали от чужой лукавой улыбки.

Мирон знает, сейчас уже много не надо: положить руку на шею, плавно к волосам перебраться и к себе притянуть. И вот он! Первый поцелуй. Намного лучше, чем признание. Во всяком случае, целовался Фёдоров точно лучше, чем говорил о любви.

Но ничего не выходит. Стоит только потянуться, как с кухни доносится жалобное мяуканье, и Славе уже явно не до момента. Он к котёнку спешит. Мирон следом идёт и уже в дверях замечает причину кошачьего возмущения раньше Славы.

— Я клянусь, меня преследует этот летающий урод, — возмущённо выдаёт Фёдоров, начиная прогонять голубя обратно на улицу в открытое окно. Надо запретить Славе проветривать, пока он не закажет сетки! Столько моментов потеряно из-за этих голубей. — Вот малыш, подрастешь, — обращается Мирон к котёнку. — И будешь этих пидорасов летающих разгонять. Будут от наших окон за километр держаться.

А Слава молчит. Только улыбается, подхватывая котёнка на руки, чтобы опустить голову и не показывать розовеющие щеки. Мирон хотел его поцеловать. И ему точно не показалось.