Мирон мнётся в дверях, неловко улыбаясь Светлане Аркадьевне.

Знаете, а у меня в спальне Ваш сын. Вы нас прервали на очень интересном моменте, может, не будете смущать?

— Чем я могу помочь, Светлана Аркадьевна? — спрашивает Мирон, не стремясь приглашать маму Славы в квартиру. Может, и дурной тон, а может, и она пришла только за солью?

— Поговорить с Вами хотела, Мирон Янович, — сообщает та.

— Можно просто «Мирон», — зачем-то предлагает Фёдоров. Надо, наверное, как- то аргументировать это. Но как? Мирону хочется стукнуться лбом об косяк, чтобы растрясти оцепеневшие при виде Карелиной мозги.

Судя по моим отношениям с Вашим сыном и клятве, данной нами друг другу, называть по имени-отчеству Вам меня совсем не надо. Я тут собираюсь в зятья напроситься. Серьезно, Ваш сын нагло скоммуниздил моё сердце! Это не специально.

— Я понимаю, что звучит, наверное странно, — начинает оправдываться Фёдоров. — Просто, — ну-ка, что «просто», Мирон? — Просто, думаю, что в сложившейся ситуации «Мирон» намного больше подходит. Без пафоса и официоза, так сказать.

Так сказать, выкрутился. «Сложившаяся ситуация» — понятие растяжимое. Тут может быть и Слава, оставленный в спальне, и их отношения, и в принципе, что Мирон сыграл в героя и оставил Карелина жить у себя после бунта отца.

— Думаю, тогда Вы можете обращаться ко мне без отчества тоже, — мягко предлагает она.

Мирон кивает в знак согласия. Лучше, конечно, ей не догадываться, что это и так входило в его планы на ближайший год. Спокойно пропускать квартиру, не боясь, что заметит вино и Славу в спальне (пусть там сейчас и закрыта дверь!), обнимать Славу при ней, целовать его, называть своим. Как убедить его маму, что любовь — это прекрасно? И не всегда она загорается там, где это принято. Иногда и вот так получается.

— Спасибо большое, — с улыбкой говорит Мирон. Славе эта улыбка нравилась, дай бог у Мирона в крови нравиться представителям четы Карелиных. Хотя, инциденты с телом это уже опровергли. — О чем вы хотели поговорить?

— О Славе, — отзывается та. — Может, мы могли бы поговорить на кухне? Я вот даже пирог Вам испекла. В знак благодарности.

— О да, да, конечно, проходите, — кивает Фёдоров, пропуская женщину в квартиру. — Я просто отвык встречать гостей, на новом месте никак не обзаведусь дружбой.

— Вы переехали? — спрашивает Карелина, разуваясь. Верхнюю одежду ей снимать не надо: поднялась в домашнем, простом, но красивом. Ну а чего пальто надевать? Один этаж же всего.

— Да, из Питера, — кивает Мирон, показывая, где можно помыть руки. — Решил начать жизнь с чистого листа.

— Из Санкт-Петербурга в Хабаровск? — точно не веря своим ушам переспрашивает женщина. — А почему не в Москву?

— Иногда у меня ощущение, что метро из Москвы протянут и в Питер. Все постоянно мотаются туда-сюда, точно это один город, — пожимает плечами Мирон. — Я хотел что-то отдаленное. Туда, где точно никаких знакомых.

Он провожает женщину на кухню, щёлкает чайником. Вот бы разговор продлился не так долго: драгоценное время со Славой ведь утекает безвозвратно! Да и... спалиться могут. По глупому как-то могут. Заметит куртку знакомую, кроссовки... не надо будет в коридоре включать свет. Ой как не надо.

— А как в школу устроились?

— Я закончил Оксфорд, — пожимает плечами Мирон. Его в школу приняли с распростертыми объятиями, корочка из такого заведения заметно упрощает поиск работы в отдалённых от столиц городах. Да и похвастаться стоит! Надо заранее набирать положительные баллы в свою копилку перед мамой Славы. Не старый дурак, положивший глаз на её сына, а старый дурак с дипломом из Оксфордского университета, положивший глаз на ее сына. Звучит, конечно, уже получше! — Так что Вы хотели обсудить о Славе? У него прекрасная успеваемость, невероятные результаты пробников по ЕГЭ.

— Ох, эти результаты, — вздыхает женщина. — Сдаст свой ЕГЭ на максимум, поступит в Питер и уедет от меня. Он так грезит этим Петербургом.

— Так это же наоборот хорошо, что такая страсть, мотивирует на учебу, — успокаивающе отзывается Мирон. — Будет к Вам приезжать или Вы к нему, — ну, конечно, не просто к нему, а к нам, но это знать пока не нужно. — А Питерское образование выше цениться будет, чем местное, если он решит вернуться в родной город.

— А не пропадёт ли он в этом Питере?

Я за Вашим сыном, как жена декабриста, бля буду, поеду в Питер, и всех шваброй уделаю, кто решит, что Славе можно потеряться или пропасть. Не отпущу я его от себя, будет в целости и сохранности! Единственное, где он будет теряться — это мои объятия по воскресеньям, чтобы от учебы отдыхал. Я его всем на свете обеспечу. Всё у него в этом Питере будет. Но так ведь ей сейчас не скажешь! Совсем не скажешь!

— А в Хабаровске он не пропадёт? — спрашивает Мирон. — Если тянет его душу в Питер, пусть едет, он мальчик с головой, может, ему по судьбе начертано там быть.

Его судьба ждала его в Питере очень долго! Так долго, что психанул, собрал чемодан и сам приехал искать его в Хабаровске. Тут всё случилось так, как должно.

— Наверное, Вы правы, — кивает Светлана. Вот, ещё один хороший знак! Он точно ей понравится. Так понравится, что потом не стыдно будет говорить: «у меня на Вашего сына Наполеоновские планы, люблю я его». — Не расскажете, почему разрешили Славе у себя пожить?

— Я... я столкнулся с его отцом, — решает честно рассказать Мирон. — Сначала я не знал, что Слава — это мой сосед снизу. Там шум был сильный, а мне на работу вставать рано, я и спустился. Со шваброй. Ну и не пережила швабра этой встречи, мы немного поругались с его отцом, — рассказывает Фёдоров. — А потом он ударил Славу на родительском собрании. И мы с ним снова немного поругались, мебель пришлось школе возмещать, — говорит он. — Не поймите неправильно, я просто не мог допустить, чтобы Слава там оставался один на один с ним.

— Стыд-то какой!

Женщина явно очень расстроена. Очень. Она прячет лицо в ладонях, покачивая головой, точно пытается отогнать плохие картинки от себя подальше. Слава делал точно также после ночных кошмаров. И когда Мирон купил ему одежду.

— Нет, нет, нет, — спохватывается Мирон, подходя поближе. Славу спасали объятия. А с мамой его как быть? — Что Вы! Всё в порядке. Я понимаю, что бывает всякое...

— А социальные работники? Если к нам заявятся органы опеки...

— Не заявятся, — успокаивающе говорит Мирон. — Мы урегулировали данный вопрос с директором. Мы поговорили, и я убедил его, что это всего лишь разовая ситуация. Я знаю, как сильно Слава любит Вас. И я не мог допустить, чтобы он лишился семьи.

«Поэтому и выложу на днях директору приличную сумму», — важный аспект, конечно, но тогда Карелина со стыда сгорит. Ни ей, ни Славе знать об этой договоренности с директором не нужно.

— Знаете... знаете, а давайте я ужин организую? Вы, Слава, я, наша соседка. Дома просто... совсем не хочется ничего устраивать, — предлагает та.

— Не уверен, что это...

— Нет! Вы очень многое сделали для нашей семьи, для Славы, и я должна как-то Вас отблагодарить. Приходите на ужин в субботу, — торопливо говорит та. — Я очень вкусно готовлю. Оцените пирог, точно отказываться не захотите, — говорит Светлана, поднимаясь со стула. — Я, наверное, пойду домой. Славу с работы его ждать.

— А как же чай? — спрашивает Мирон, кивая на вскипевший чайник.

— Вот после ужина и попьём все вместе чай!

Фёдоров провожает женщину в коридор, пытаясь как-то скрыть за собой крючки с одеждой. Хотя, в темноте коридора, наверное, и не видно.

— Темноту любите, Мирон? — спрашивает та, обуваясь.

— Лампочка перегорела, — врет тот. — С работой всё никак не нахожу сил и времени зайти в магазин.

Та понимающе кивает и уходит. Фёдоров дверь за ней закрывает, выдыхая с облегчением. Прикасается затылком к входной двери. Первое знакомство с родителями прошло успешно! Пусть совсем и не в том статусе, в котором хотелось.

Она уже пригласила его на ужин! Семейный, получается. Она, Слава, он. Как только при ней сдержаться и не поцеловать ни разу Карелина? Не раздевать взглядом? Не коснуться как-то не так? Это же не просто сложно, это буквально миссия невыполнима. Вот напротив любимый человек, как не поцеловать его?

Мирон расслабляется и наконец возвращается в спальню, плюхаясь обратно на ковёр, обнимая Славу. Крепко-крепко.

— А меня твоя мама позвала на семейный ужин, — хвастается он, целуя Славу в скулу.

— У-у, так Вас уже записывают в члены нашей семьи, — смеётся Слава, обнимая Фёдорова в ответ. — Мама трепетно к ужинам относится, кого попало на них не бывает.

— Это можно воспринимать как намёк, что она будет совсем не против видеть меня твоим спутником по жизни? — спрашивает Фёдоров, привычно выгибая бровь.

— Будь я доченькой, то точно да, — кивает Слава, — уже бы сватала. Но я не доченька. А она точно хочет внуков.

— Ну ничего, я ей обязательно так понравлюсь, что на внуков всё равно будет, — самонадеянно заявляет Мирон, бегло касаясь губами чужих. — Нас, между прочим, прервали на интереснейшем моменте.

— А я уж думал, что ты не вспомнишь, — посмеивается Карелин, снова крепко стискивая чужие плечи в ладонях.

***

Ох, Мирон волновался, как первоклассник на торжественной линейке! Его мысленно вернуло в самый первый день в школе, когда он наблюдал за линейкой из окон своего кабинета, а у Славы тогда все ещё был зелёный шик на волосах.

Разве могли они представить хоть на минуту, что всё обернётся именно так? Жизнь — это череда событий, которые чуть-чуть или кардинально меняют каждого человека. Не только его существование, но и видение этой самой жизни. Ещё недавно Мирон скучал по шумной жизни в Санкт-Петербурге, пил всё, что горит, закидывался время от времени тем, чем не стоило. А сейчас? Сейчас он скорее умрет, чем поменяет взгляд родных глаз на эти сомнительные тусовки. Меняющиеся день за днём лица, кипящая жизнь, которую так часто называют «интересной». Нет, это всё исключительно попытки выжить измученного разума, заебавшегося убегать от самого себя. Попытки отвлечься, лишь бы не наблюдать за жалкими остатками человека внутри. Лишь бы последние разумные мысли в черепной коробке не корчились в агонии, неминуемо погибая от новых стопок.

А сейчас он был счастлив. Счастлив, застегивая напротив зеркала пуговички розовой рубашки. Хотелось понравиться. И маме, и пожилой соседке. Встречают же вроде по одёжке? Или как там говорится? Слава вроде, говорил, что розовый ему к лицу. Может, правда, и обижать не хотел, когда Мирон приобрёл себе этот бледно-розовый шик. Но, в любом случае, Фёдоров уже собрался идти именно в ней.

Ещё один взгляд в зеркало в ванной — кажется, вполне себе и хорошо выглядит. Карелин же влюбился в него как-то, когда Мирон и не следил особо за тем, идёт ли ему рубашка. Может, у него в крови очаровывать Карелиных? Было бы вполне неплохо. Во всяком случае, навязчивая идея понравиться Славиной маме хоть чем-то не покидала головы историка. Было до жути нервно, душу терзали и самые простые вопросы: хотя бы о чем с ней говорить? Славе нравились его монологи об истории. Но удивишь ли его маму монологом об истории Римской Империи, расписанной Дионом Кассием? Стоит ли заводить разговор о том, что Пунические войны — это один из важнейших факторов зарождения Римского империализма? Или это всё лишняя и мало кому нужная полемика? Что вообще может выдать из себя историк, помимо рассказов о прошлом человечества или о сомнительном своём собственном?

Закончив сборы, Мирон натянул на ноги кроссовки и поплёлся по лестничным пролётам вниз, к своим соседям снизу. Он единожды тыкнул на звонок квартиры Славиной соседки, куда его пригласила на ужин Светлана Аркадьевна. Дверь отворилась быстро — на пороге был Слава. Домашний до одури, расплывающийся в улыбке Карелин по привычке потянулся за поцелуем, но замер, вспоминая, что в коридоре в любой момент может появиться мама или Анна Владимировна.

— Потрясно выглядите, Мирон Янович, — с улыбкой произносит он, — розовый Вам к лицу, — подчеркивает Слава, а затем наклоняется поближе, переходя на шёпот. — Верхнюю пуговичку расстегни, так лучше, а то будто пришёл на заседание Советов.

— Слава КПСС, — отзывается Мирон, проскальзывая в коридор мимо Карелина, послушно расстёгивая верхнюю пуговичку на рубашке. Из кроссовок вылезает, а в коридоре как раз и мама Славы появляется.

— Здравствуйте, — произносит она звонким голосом, вытирая руки жёстким полотенцем. Наверное, только закончила готовить стол — в квартире вкусно пахло домашней едой.

— Здравствуйте, — улыбается Фёдоров. Вот индюк! Индюк! Надо было ей цветы купить! Не сообразил! Не вспомнил от нервов!

Как только Светлана скрылась за стеной, сообщив, что ждёт Мирона с вымытыми руками к столу, Фёдоров к Славе поворачивается.

— Какие цветы твоя мама любит? — спрашивает он внятным шёпотом.

— Тюльпаны ей нравятся вроде, — отзывается Карелин. — Она все цветы любит, в принципе, давно их не получала.

— Я вдвойне индюк, — вздыхает Мирон, заползая в ванную. Там он оставляет заказ на два букета тюльпанов через сайт цветочного магазина. Красивые букеты. Для мамы Славы букет из сочетания бордовых, белых и желтых бутонов, а для Анны Владимировны — белые и нежно-розовые. Большие букеты, точно глаз радовать будут!

Мирон моет руки и проходит к столу, где занимает место рядом со Славой — так он однозначно чувствует себя увереннее.

— Мирон, что Вам положить? — интересуется мама Карелина, но ответа не дожидается. Сразу кладёт в тарелку самый большой кусок курицы. И щедро так картофельного пюре. Наверное, она ожидала, что Мирон хочет ещё чего-то.

— О, спасибо большое, — улыбается Фёдоров. — Думаю, этого пока хватит. И, если Вам будет удобно, то ко мне можно на «ты».

— Да, Слава мне говорил, что ты ещё не привык к «выканью» в школе, — улыбается Светлана, присаживаясь напротив Славы.

Ага. Ему Слава это тоже рассказывал. Умудрился маме ляпнуть: «Мирон сегодня на уроке...». Ну ничего. Прокатило с оправданием, что это привычка от сожительства — у Фёдорова падала самооценка, если к нему постоянно обращались по имени и отчеству, казалось, что он старый и безнадёжно отстал от молодёжи.

— Честно? До сих пор схожу с ума от бесконечных «Мирон Янович», — посмеивается Фёдоров, ковыряясь вилкой в курице. — Слав, тебе наложить?

— Да я сам, — успокаивающе произносит Карелин. — Я просто думаю, чего я хочу.

— Всего и понемногу, а то худеешь и худеешь с этой экзаменационной нервотрепкой, — вздыхает Мирон. — Вы не представляете, до появления Славы у меня дома, я был худее минимум на два размера. Он меня откормил, а сам худеет всё куда-то.

— Ну, мне же нужно было как-то отблагодарить Вас.. тебя за гостеприимство, — улыбается Слава, специально путаясь в «ты» и «Вы». — А то буфетчица уже распереживалась, что Вы голодаете.

Карелин еле-еле сдерживает ревность в интонации. Он-то слышал, как она переживала, что Мирон снова скидывает! Запомнила же как-то. А Фёдоров не знает, как сказать, что дороже Славы-то у него никого и нет. И пошла эта буфетчица куда подальше!

— Я просто булочки перестал брать с вареньем на обед, и у неё вся выручка пропала. Там только я эти булочки скупал тоннами, — смеётся Мирон. — Но теперь всё, точно возвращаюсь в форму.

А в глазах Славы читается: «Только попробуй, Фёдоров, только рискни». Только вслух он вида не подаёт, только демонстративно кладёт Мирону две ложки салата в тарелку. Он так долго старался, чтобы у историка появились щечки, а тот хочет всё променять на какую-то форму. Да не нужно ему скелетом ходить, совсем не надо оно никому! Но Карелин понимает, в принципе, в чем дело: боится перестать нравиться. У того вообще был странный пунктик на это «быть тем, кто нравится»: черты лица собственного его не прельщают, поэтому пытается «брать» другим. Но Славе только закричать от всего этого хочется: «Люблю я тебя, люблю! И с глазами навыкат, и с выдающимся носом!». Но разве Мирону эту так просто объяснишь?

Когда Карелин отрывается от своих мыслей, мама и Мирон уже совсем мило беседуют, соседка тоже в беседе наконец участвует, не молчит. Мирон кого-то ей на латыни цитирует, переводит: всех эрудицией своей поразил! Наверное, Слава будет отставать от него всегда в таких вопросах. Наверное, даже слишком сильно.

Потом в дверь звонят. Мама идёт смотреть, кто там, а потом радостно зовёт в коридор и Анну Владимировну — букеты приехали. Слыша радостные голоса, Мирон улыбается, поворачиваясь к Славе. Их наконец оставили наедине!

— Я смог ей понравиться? — тихонько спрашивает Мирон.

— Сейчас ты покорил её окончательно, — так же тихо посмеивается Слава. — Ты ведь точно не собираешься за ней ухаживать? Мама-то у меня ещё ого-го!

— Издеваешься? — выгибает бровь Мирон.

— Именно, — смеётся Слава, за что сразу получает щипок за бочок, а за тем и за ляжку. Ну а что поделать? Мирону очень нравилось касаться его. И это он бы ни на что не променял.