Когда я попала в шестнадцатую квартиру, очень сложно было привыкнуть к тому, что нас четверо, и все мы постоянно общаемся – просто так получается. Я, наверное, здорово достала девочек своими бесконечными уточнениями, могу ли я взять какую-то вещь или что-нибудь сделать. Непонятно было, как относиться к наличию собственного уголка в комнате, к разрешению брать на руки Кошь, ко всеобщему доверию, в конце концов.

Хотя после того, как мы с ребятами из Питера разошлись, это неудивительно. Да и после всего вместе взятого.

Разошлись – смешное слово. Мы ведь готовы были, кажется, на всё, только чтобы никогда больше друг друга не встречать. Я часто думаю, права ли я была, что в какой-то момент закрылась от всех, перестала отвечать на звонки и сообщения, осталась в своём маленьком замкнутом мире?

А, допустим, осталась бы с остальной компанией, потеряв единственного человека, которому я тогда доверяла – и не было никакой возможности прочистить мне мозги... Изменилось бы что-нибудь? С ним было плохо, без него было плохо. Велика ли разница.

Вот была я, и мне было на два года меньше, чем сейчас. Был отец – с ним мы говорили сквозь стиснутые зубы. Была его новая жена Ирина – она называла меня трудным периодом и подростковым кризисом, а я её – по имени-отчеству и на вы, потому что это выводило её из себя. Была школа, где попытки травли сменились игнорированием, что меня устраивало. Училась я хорошо, поэтому преподаватели обычно меня не трогали.

А ещё на свалке у лесопарка неподалёку от моего дома валялся рекламный стенд с обрывком плаката, на котором было написано «Формула».

Я решилась на жуткое по тем временам преступление – прогулять школу. Без оправданий, просто прогулять, и всё. Закинула в рюкзак разную полезную ерунду, повернула у «Формулы» и ушла куда-то недалеко, к деревьям. В развилке невысокой ивы спряталась за ветвями, устроилась поудобнее с «Безумной звездой» и, болтая ногами, углубилась в чтение.

И только потом обнаружила, что внизу, с другой стороны ствола, кто-то сидит. Меня явно заметили раньше, потому что когда я стала разглядывать незнакомца – тощего, болезненного вида паренька со светло-рыжими дредами – он поднял голову и проговорил:

– Смерть – мужчина, это всем известно.

Так я и попала в дурную, как говорили взрослые, компанию. Никто не предложил мне разноцветных таблеток и не попытался споить в ближайшем подъезде. Зато мы безнравственно обсуждали Пратчетта и японские мультики, а потом разделили на шестерых чай из моего термоса – каждому по глотку.

Да, их оказалось пятеро. Они обычно встречались у того самого стенда на свалке, называли друг друга придуманными именами, таскали с собой кучу еды и укулеле, часто смеялись, подначивали друг друга. У них были свои непонятные шутки и, судя по намёкам в разговоре, какое-то секретное место в лесу. И они почему-то хотели со мной общаться.

В течение года я превратилась из отличницы в троечницу, несколько раз выбивала пальцы, как-то сломала руку, упав в заросший крапивой овраг. Я научилась огрызаться, складно врать, поправлять слетевшую велосипедную цепь, пить и играть на гитаре целых две песни. Я несколько раз уходила из дома и ночевала то у рыжего Фреда, то у Саи – она, кстати, была единственной из них, кто оставил себе своё имя.

Во время таких путешествий мне угрожали, что найдут через полицию. Я в ответ обещала написать заявление и показать кое-какие записи о побоях, которые могут эту самую полицию заинтересовать, и всё затихало – до следующей стычки.

В городе меня держала только необходимость доучиться и получить аттестат, и мне помогали даже в этом. Было немного странно делать домашнюю работу по химии в задымлённой комнате под звуки варгана или слушать на удивление понятные лекции по русскому языку от человека с дисграфией. Странно… И волшебно. Я до сих пор благодарна этим людям за то, что они вытащили меня из дерьма. За то, что мы могли просто собрать вещи, сесть в электричку и поехать – а куда, разберёмся по пути. За первую настоящую дружбу. Много за что.

Конечно, это не вылечило ни мою спину, ни мою голову. Не дало мне представления о том, чем я хочу заниматься в будущем, не подтолкнуло к саморазвитию. Знаете эти книжки, в которых подросток, нагулявшись, берётся за ум и начинает делать серьёзные дела? Не про меня, короче, они написаны.

Сейчас я понимаю, что все мы, мягко говоря, не были ангелами. Что часто говорили резкие, гадкие, западающие в душу вещи, глупо ссорились, то и дело самоутверждались один за счёт другого. Рисковали собой – например, цепляясь на электрички или прыгая в воду с обрыва на спор. Старшему из нас было двадцать, младшей – пятнадцать, а мозгов у всех оставалось примерно равное количество. Пожалуй, так было нужно – быть безответственными идиотами и жить, как живётся. И я была… счастлива тогда.

Обычно я вспоминаю их всех, как образы из долгого хорошего сна или из сериала, снятого лишь в моей голове. И неприятные подробности постепенно сглаживаются, ускользают. Фред, Механик, Сая, Джо. Так происходит со всеми. Кроме последнего. И пока не хочу называть его имя – даже в мыслях. Имя человека, которого отвергла компания и которого долго не хватало смелости отвергнуть мне.

До сих пор иногда видится, как мы сидим до утра на крыше и разговариваем, или поём на два голоса, или держимся за руки, лёжа рядом. Как о моё запястье тушат горящую сигарету, как меня отталкивают, и я падаю на землю, как звенит в ушах от крика. Как приходит положительный анализ на ВИЧ, и я рыдаю ещё неделю. Как он оказывается ложноположительным.

Как я уезжаю первым же поездом, чтобы не вернуться назад.

Чем дальше, тем глубже уходят воспоминания. Да, я рассчитываю, что всё сложится совсем иначе. Но я не могу измениться так быстро, как мне хотелось бы.

Я всегда готовлюсь к тому, что это повторится.