Я приехала к нему без предупреждения, на последнем автобусе, и не взяла обратный билет, потому что не собиралась уезжать. У меня был с собой только школьный рюкзак, набитый учебниками, а в карманах куртки болтались телефон и связка ключей. Увидев это богатство, Рейнджер только усмехнулся.

– Будешь готовиться к экзаменам и ходить голой? Я понял.

Несмотря на подколы, он в тот же день потащил меня в торговый центр, и мы купили целую гору вещей. Новые штаны и клетчатые рубашки были гораздо больше похожи на то, что я хотела носить, чем принесенные когда-то отцом юбки и блузки. Двум платьям, в которых нельзя было нагнуться, не показав своё нижнее бельё, я обрадовалась меньше, но всё равно это было приятно.

Он нашёл мне велосипед, чтобы я могла кататься вместе со всеми, потом одежду, чтобы мне не пришлось ехать за ней в свою квартиру, а потом и дом. Я думала, что это будет мой дом.

Вообще всё довольно сильно напоминало рай.

По выходным, а иногда и по будням я целыми днями валялась на кровати, залипала в интернете и играла на гитаре, училась самостоятельно готовить еду, и у меня даже оставались силы делать домашнюю работу. Если Рейнджер возвращался поздно, я сидела на кухне и листала его профиль в соцсетях или просто рассматривала фотографии, как будто разговаривала с ним ещё до его прихода.

У меня не возникало вопросов, почему мы никогда не фотографировались вдвоем – я была несовершеннолетней и, что важнее, я была стремной. Его нельзя было назвать ни красивым, ни страшным, но он всегда казался настолько уверенным в себе, что легче становилось выбрать первый вариант.

Мальчики с самодовольными взглядами и без прыщей выигрывают чаще. Я не знала, что он делает рядом со мной, но, в принципе, мне и не хотелось знать наверняка.

Утром я натягивала форму и заплетала волосы, ходила в школу, притворялась, что снова нормально учусь, и почти не вынимала наушники из ушей. Вечером мы смотрели кино, что-нибудь ели и пили, я слушала его рассуждения о жизни и кивала, он расстёгивал джинсы. В такой последовательности или в любой другой.

Я пыталась регулярно делать уборку и выглядеть получше, он пытался устроиться на работу.

Было неплохо, но что-то пошло не так.

Нет, я думаю, его можно было понять – платить за человека, который не работает и не делает ничего полезного, накладно. И уж совсем непонятно, как себя вести, когда он ещё и перестаёт с тобой говорить, в основном рыдает у стенки.

Наверное, он думал – зачем это всё. Зачем ему я. Но мне-то от этого было не легче.

– Скажи что-нибудь, – попросил он как-то, сидя рядом на полу и вполсилы затягиваясь. – Ты живая?

– Да, – я решилась на откровенность и продолжила. – Просто всё какое-то пустое. Ничего не чувствую.

Тогда у него на лице вдруг проявилось то самое выражение – злое и отрешенное. Я не успела предугадать, что он сделает, или отреагировать. Помню это его лицо, а дальше – запястье жжёт, и круглый след от сигареты. Его плохо видно, потому что глаза слезятся.

– Ну что, помогло?

Я смотрела на свою руку, сердце колотилось часто-часто, и жгло уже и руку, и лицо, и горло, как будто об меня затушили ещё несколько сигарет.

Он всё спрашивал:

– Теперь чувствуешь?

А я чувствовала только, что мне надо оттуда сваливать.