1971 год

Кэрол вдохнула, как перед погружением: 

— Я на самом деле никакая не девушка. Фоули, и все те, кто обзывают меня шлюхой… они вообще-то говорят правду. Мои родители налгали, чтобы продать меня тебе, — тут она криво усмехнулась, — Подороже продать. 

И заговорила скороговоркой, стараясь не смотреть на мужа и вообще ни на чем не фиксироваться: 

— У Скитер всё правильно написано: этот… человек взял меня силой, но я действительно пошла с ним сама… 

«В пустой-то кабинет, с мужчиной, пусть он и профессор… Как после этого я могу оставаться жертвой нападения? Мерлин, кто бы еще, кроме меня, не понял, что значит фраза “Давайте обсудим это лично”?!» 

— И действительно ткнула его в плечо, — да, одним из перьев, там на столе много валялось – на том столе, в который он ее пребольно вжимал, одновременно разбираясь с брюками. 

И ткнула бы еще раз, и еще раз, и очень много раз бы еще била его везде, куда достанет — даже не за то, что оскорбил и растоптал физически, а за то, что лишил последней надежды, иллюзии, что ее тоже могут… по-настоящему. 

Что ж, видимо, по-настоящему — не для всех. Не для нее точно. 

— Ты бы не понял, наверное, что тебе загнали бросовый товар, мои родители… В общем, сам знаешь – есть зелья, которые восстанавливают честь, — тут она не выдержала и снова усмехнулась.

Зал перед глазами слегка плыл — так было всегда, когда Кэрол переживала. Но сейчас это на руку. Лицо Эрвина ей видеть не хотелось. Ведь теперь надо было сказать самое страшное, самое постыдное, самое липкое и холодное. 

— И еще… Звучит, как в банальном романе, конечно, но я сразу оказалась в положении. 

Да, как ни странно, одного раза хватило. А кто-то годами не может, при помощи-то лучших целителей.

Краем глаза Кэрол заметила, что супруг (явно уже бывший), до этого сидевший, как каменный, слегка встрепенулся. 

«Нет, дорогой, бояться не стоит, ублюдка я тебе навязывать не буду»

— Семья не могла допустить такой позор, но вышвырнуть меня они не решились — всё-таки еще надеялись заработать… Поэтому я выпила специальное зелье, и все проблемы ушли. 

На этом месте Кэрол начал разбирать нервный смех: вспомнилось, как она одно за другим выпила сначала абортивное, а потом и то, которое восстанавливает девственность. Оба, к слову, были довольно токсичные. Особенно вместе. 

— И когда я сказала, что согласна в будущем рожать, что запросто это сделаю — я солгала: эти составы могли привести к бесплодию. И я не знаю, в каком состоянии мое здоровье сейчас.  

Ну вот и всё. Кажется, ничего не забыла. 

Стояла звенящая тишина. Кэрол наконец прямо посмотрела на Эрвина. Он молчал, глядя перед собой, и вид у него был такой, будто его огрели бладжером по голове. 

«И молчит. Ну вот что ты молчишь?! Говори уже всё, что думаешь!»

Идеально было бы, конечно, услышать ровное «Убирайся», или что-то в этом роде. И Кэрол пойдет собирать свои вещи, а даже если не дадут — что ж, уберется налегке. Разумеется, к родителям не вернется, да и у сестры больше помощи не попросит — хватит уже с Колетт, в самом деле. И у Меди своя жизнь, стыдно все время лезть. 

Так что она просто уйдет — а там хоть в бордель, какая уже разница. За нее еще неплохо приплатят: все-таки чистокровная, образованная, и, возможно, стерильная, это удобно. 

«Вот только если Роул взбесится и захочет отомстить, моей семейке несдобровать… И если maman с papa мне безразличны, то как же Колетт?! А вдруг и на Кастора как-то перекинется? Вот идиотка, опять подставила близких!»

Кэрол почувствовала, как замерзли пальцы и нос.

— Да как они посмели… — наконец «отморзился» муженёк. 

«Пафосное начало… Худшие опасения сбываются. Ладно, Кастора не тронут: он мой кузен, его это не касается, и вообще тётя Араминта — из Блэков. Но Колетт…»

Она нервно взялась за спинку стула и негромко уточнила:

— Что именно «посмели»? 

Хотя и так понятно, что. Продать порченную девку, которая не наштампует наследников гордому роду.  

«А вдруг ударит? Вон, он Фоули вчера поучил маленько, ручку его девичью заломил… А я, дура, еще обольстилась: “Меня защитили”, как же. Но вчера я еще была его жена, а сегодня уже точно нет»

— Как посмели так поступать с собственной дочкой, вот о чем! — Эрвин подскочил и начал бестолково ходить туда-сюда. Похоже, впечатлился: на скулах выступили красные пятна. — Подожди, — он остановился. — Ты не шутишь, не разыгрываешь меня? 

— Нет, — от недоумения у Кэрол даже голос сел. Не такой реакции она ожидала.

— А к Колетт и вашему младшему брату они… так же относятся?

Кэрол, забыв на секунду о своем удивлении, постаралась широко улыбнуться, чтобы не заплакать – так горько стало на душе. 

— Нет, что ты. Колетт – любимица мамы, она ее обожает. А Кэлвин – он долгожданный мальчик, как к нему можно дурно относиться…

Эрвин как-то странно на нее посмотрел — Кэрол не могла сходу определить, что в этом взгляде намешано. Нет, жалости не было: он не смотрел, как сердобольные кумушки, когда она, вместо нормального заклинания, вызывала жалкий сноп искр («Слава Мерлину, ты хоть не сквиб» — поздравление от матушки на первое сентября). За жалость Кэрол почти ненавидела – но иногда замечала ее и у любимой сестры, и у единственной подруги Меди. Ну, что ж поделать… Но Эрвин смотрел, как будто ему самому было больно, как будто его тоже оскорбили и не помогли — и это не казалось унизительным.

— Так, — он как-то резковато опустил глаза и перешел на деловой тон. — Ты говоришь, что не проверялась после этой замечательной комбинации ядов? 

— Нет, а когда… 

— Значит, надо провериться как можно скорее. Эта дрянь, которой тебя напоили, может не только на репродукцию повлиять. Я не пугаю, но выяснить, все ли в порядке, необходимо. 

— А если нет – надо бы поторопиться расторгнуть брак по причине неспособности одной из сторон исполнить супружеский долг, — Кэрол сама не поняла, зачем она говорит так язвительно и грубо. 

Но ей было нужно, обязательно нужно понять, как всё-таки теперь на нее смотрят — на вот такую, больную и некачественную. 

— Что? При чем здесь… — муж, кажется, не понял. Ну, мужчина, что с него взять. 

Ан нет, понял: сел рядом — слишком резко, Кэрол слегка вздрогнула, потому что до сих пор нервничала от близкого присутствия любых мужчин — и снова распалился, Блэки у него в роду, что ли?

— Кэрол, я же дал тебе обещание, мы же договорились, — говорил Эрвин, однако, спокойно и твердо. 

«Так, наверное, психов у себя на работе уговаривает. Впрочем, я сейчас мало от них отличаюсь»

— Когда мы договаривались, ты не знал всех нюансов. Я их скрыла. 

— Они не так важны. Ты в свою семью не вернешься, — глаза у мужа вдруг блеснули какой-то откровенно гриффской дурью. — Хочешь, я тебе Обет дам, ну, чтобы ты не переживала? Там ничего сложного, на самом деле… 

Эрвин завозился в поисках волшебной палочки, и Кэрол с ужасом поняла, что он не шутит. 

— Прекрати! Я не согласна, я против! Это же смертельно опасно! — она, не задумавшись, схватила его за руку. 

— Ну ладно, — Эрвин по-мальчишески пожал плечами: и это человек, экстерном окончивший целительские курсы, которого хвалят старшие коллеги!

Кэрол постаралась нахмуриться, но не получилось. 

Он вдруг аккуратно погладил ее по плечу — плохой знак, профессор тоже с невинных жестов начинал — но сейчас ей страшно почему-то не стало: как будто в этом прикосновении не было ничего гадкого и пошлого. 

Кэрол не стала отодвигаться, подалась вперед, и Эрвин бережно ее обнял — по-родственному, и ей показалось, что она дома. Хотя как раз дома никогда такого чувства не было. 

— Не волнуйся, я никому тебя в обиду не дам. 

«Ну да, разве что сам обидишь, когда надоест в рыцаря играть»

— Я понимаю, после всего, что тебе сделали, доверять словам невозможно, а поступков пока не было. Но я постараюсь…

— Как это «не было»? — Кэрол нахмурилась. — А вчерашний Фоули? 

— Да ну его, придурочного, — Эрвин смешно поморщился. 

Она не совсем поняла, что происходит: раньше таких дурацких ощущений у нее не было. Захотелось крепко прижаться к нему и больше никогда не отпускать. И Кэрол почти уже ткнулась губами ему в щеку, но вовремя остановила себя.

«Забыла, чем заканчивается твоя безмозглая блажь? Постыдилась бы»