В этот раз работы было немного. На улицах Золотого мига было необычайно спокойно, и Галлахер пользовался этим, чтобы разузнать хотя бы немного. Он не знал, куда и к кому податься с подобным вопросом, потому в первую очередь решил поспрашивать кого-нибудь из Гончих. Он надеялся, что хотя бы кто-то из них слышал о межгалактических торговцах людьми. Они были в курсе о проделках многочисленных нарушителей и нелегалов и знали почти всех преступников Пенаконии, но никогда прежде Галлахеру не приходилось иметь дело с чем-то подобным. Это приводило его в замешательство так же, как и его коллег.

Поняв, что это ничего не даст, он решил отложить это дело до выходных. Галлахер решил, что самым лучшим вариантом будет поспрашивать там, откуда всё началось — у завсегдатаев бара. Благо, почти всех он знал лично, и мог найти подход к любому. Он уверен был в том, что хотя бы кто-нибудь из них сможет дать ему какие-то зацепки о том, где искать дальше. У него было много знакомых, с которыми он регулярно пересекался в баре и с которыми он был в достаточно хороших отношениях, чтобы расспрашивать о других посетителях и том, чем они занимаются. Ещё можно было бы спросить у Шивон, однако вряд ли она была настолько заинтересована в личностях гостей, потому едва ли она могла помочь.

Проблему создавало и то, что он сам не знал, кого ищет. Разве что, того типа, который и проиграл ему Сандея… Но он совершенно ничего о нём не помнил, ведь был слишком пьян, чтобы запомнить хотя бы что-нибудь. Единственная надежда была на Сандея и на то, что он сумеет описать ему бывшего хозяина, и на то, что этого будет достаточно, чтобы его разыскать. Пока у него было лишь весьма размытое описание его сестры, которая могла сильно измениться за много лет, что они не виделись. Согласно воспоминаниям птенчика, его сестра была такой же очаровательной птичкой со светлыми волосами, зелёными глазами и большими мягкими крылышками с изящным тонким нимбом, совсем не похожим на его собственный. Не то чтобы этого было достаточно, чтобы разыскать кого-то в необъятной Вселенной.

В любом случае, это казалось крайне сложным. Галлахеру никогда раньше не приходилось задаваться подобными задачами, потому он вообще не знал, с чего начать и за что браться. Тем не менее, примерный путь он уже наметил. Ему действительно очень хотелось исполнить желание Сандея. Он и сам не понимал, почему. Он видел, какое сильное волнение испытывал его птенчик, когда вспоминал о сестре, и каким воодушевлением горели его глаза, когда Галлахер пообещал ему её разыскать. Пожалуй, уже этого ему было достаточно, чтобы постараться ему помочь. Ему хотелось, чтобы драма жизни этих птичек имела хороший финал, и намеревался привести их к этому финалу. Даже если это будет самым сложным, с чем ему придётся столкнуться.

Вернувшись домой под утро, первым делом он завалился спать, стараясь не потревожить мирно спящего Сандея, что клубочком свернулся у самой стены. Он чувствовал себя страшно измотанным, потому не стал даже досадливо возмущаться тому, что у него не было второго одеяла, а его единственное было пару раз обёрнуто вокруг тела несчастной маленькой птички и намертво оккупировано ею, — вырубился почти сразу, стоило ему коснуться горизонтальной поверхности.

Когда он пришёл в себя, солнце было уже высоко. Тем не менее, ни единый луч не проникал в его спальню, ведь тёмные плотные шторы были задёрнуты, и не тревожил его покой. Галлахер проснулся с такой головной болью, словно всю ночь пил. И почти сразу понял, что в постели он остался один, а его птенчик куда-то испарился — место рядом с ним пустовало и давно остыло, одно лишь одеяло было аккуратно сложено рядом с идеально поправленной подушкой. Поняв, что Сандея нет, он резко подорвался с места и осмотрелся, но не обнаружил его в комнате. Это насторожило его: Галлахер просто не мог поверить, что этот ангел вздумает сбежать.

И сомнения его были справедливы. Стоило ему только подняться, как Сандей показался за приоткрытой дверью из коридора, смущённо улыбаясь. Галлахер с облегчением выдохнул, но тут же строго спросил:

— Где ты был? Почему не в постели?

Птенчик улыбнулся и, пройдя мимо него, раскрыл шторы, впуская в эту мрачную берлогу солнечный свет с улицы. И лишь после с удовлетворённым видом повернулся к нему и ответил:

— Не хотел будить тебя, потому… немного прибрался тут и… решил, что пока ты спишь, я займусь завтраком, нашёл кое-чего съедобного у тебя в холодильнике…

— А, так ты тут вовсю хозяйничаешь, — усмехнулся Галлахер, расслабившись после его оправданий. — И что, получилось что-нибудь? У меня там не так много всего, я же говорил, мне лень самому готовить, потому…

— Получилось, — с улыбкой Сандей вышел и направился на кухню, и вернулся к нему с парой тарелок с чем-то ещё горячим и весьма приятно пахнущим. На самом деле, для Галлахера оказалось неожиданным и крайне приятным то, что птенчик мог сообразить завтрак практически из ничего, и этот талант вызывал в нём искреннее восхищение. Он сам был слишком ленив для подобного, да и не слишком хорошо умел. С довольным видом подвинув стол поближе к кровати (на которой они и сидели из-за отсутствия стульев, кроме одного несчастного сломанного табурета, что печально пылился в углу), он поблагодарил птенчика и уступил ему место рядом.

— Признаюсь, приятель, я впечатлён, — заговорил Галлахер, как только попробовал результат его стараний. — Что ж, думаю, ты крайне талантливая птичка.

Сандей смущённо молчал, чувствуя себя неловко из-за его похвалы, однако ему было приятно знать, что хозяин этого жилища остался доволен его трудами. Он просто хотел быть полезным, и в самом деле мог. Для него это было пусть и хрупкой, но всё-таки гарантией того, что, Галлахер не прогонит его хотя бы потому, что он может обеспечивать ему те бытовые дела, которыми тот пренебрегал сам. Ему не хотелось вновь возвращаться к тому, чем ему приходилось заниматься раньше, и если он сможет окупить свою свободу, отделавшись готовкой и уборкой, он был бы по-настоящему счастлив. Он смотрел на Галлахера, ища в нём какую-нибудь реакцию более красноречивую, чем слова: но тот был невозмутим и неизменно улыбался и губами, и взглядом. Пусть он и выглядел уставшим, в том, как собирались морщинки у уголков глаз, когда он улыбался, было что-то притягательное. Галлахер определённо источал угрозу и был мрачным и загадочным типом, однако с Сандеем он был заботлив и ласков, и потому не внушал ему той тревоги, которую он испытывал при виде других людей.

— Давай так, — когда они закончили с завтраком, заговорил Галлахер, снова небрежно растянувшись на кровати и заложив руки за голову. Сандей в это время собирал посуду со стола, и его слова заставили его прекратить своё занятие и посмотреть в его сторону. — Я буду покупать всё, что скажешь — что угодно, что посчитаешь нужным, я не привередлив в еде, — а ты будешь готовить. У тебя получается всяко лучше, да и будет выгоднее, чем постоянно покупать готовую еду…

— Я согласен, — Сандей согласно кивнул и удалился с кучей грязной посуды на кухню. Удовлетворённый этим Галлахер так и остался лениво лежать, раздумывая над тем, какая хорошая и сговорчивая птичка всё-таки ему досталась. Он ни в коем случае не хотел пользоваться его благодарностью и его трудолюбием, однако для него это было крайне удобно и выгодно, и пока сам Сандей был не против принять все домашние обязанности на себя, он просто не мог отказаться от этого.

Его всё ещё мучил вопрос того, что ему делать дальше. Конечно, он не возражал, однако понимал, что птенчик не останется жить у него навсегда, и рано или поздно ему придётся пристроить его куда-нибудь, чтобы он мог отыскать собственный путь и выпорхнуть в собственную жизнь. Когда-нибудь он сам захочет уйти, и Галлахер отпустит его. Ему начинало казаться, что Сандей собой заполняет какую-то неизбывную пустоту в его жизни, и потому его внезапное появление не принесло ему неудобств, напротив — он словно почувствовал себя снова живым. Он всю жизнь двигался по течению, особенно ни к чему не стремясь, просаживал свою жизнь в барах и просто бессмысленно существовал, не преследуя никаких целей и ничего не ища. Теперь, когда милая птичка порхала по его холостяцкой норе, исправляя последствия его небрежности и лени, он видел в этом какой-то смысл. Помочь ему найти сестру, найти место в жизни, обрести, наконец, саму жизнь… Что будет потом, Галлахер не знал, и не хотел об этом задумываться. Он сам, в общем-то, почти всю жизнь был просто одинокой бездомной псиной, но, в отличие от Сандея, стремился не к свету, а к бесконечной темноте, и падал, казалось, всё ниже и ниже, проваливаясь в бездну, пока не последовал бы в небытие вслед за давно ушедшим единственным близким другом.

Светлая макушка птенчика снова замаячила в коридоре, и он повернулся в его сторону, разглядывая его нелепую тощую фигурку, одетую в его свитер и брюки, что явно были ему не по размеру. Это зрелище показалось ему крайне забавным, и Галлахер посмеялся, когда тот вдруг споткнулся о слишком длинную штанину и едва не свалился; потом — когда тот настойчиво попытался закрыть дверь, которая много лет уже не закрывалась совсем, да к тому же жалобно скрипела при каждом прикосновении, вероятно, жалуясь на тяжесть бытия и непутёвого хозяина. Он почти сразу заметил за ним удивительную тягу к тому, чтобы всё вокруг него было безупречно; его дом же был сплошным непрекращающимся хаосом, а он сам был причиной тому. Это он привёл свою жизнь в эту точку, и его, на самом деле, всё устраивало — ему были безразличны и сломанный табурет в углу с висящим над ним комом паутины, в котором давно существовала отдельная цивилизация с собственной звёздной системой Асдана, и не закрывающаяся дверь со сломанным замком, и гора пивных банок, разбросанных по комнате (которые Сандей любезно собрал в единое нагромождение, не зная, куда деть), и весь тот бардак, на который он никогда не обращал внимания, ведь он ему не мешал. Что-то давно надо было менять, он знал, как знал и то, что его жизнь протекает как-то абсолютно монотонно и абсурдно в этом хаосе, но у него никогда не находилось достаточно мотивации для того, чтобы взяться за это.

Галлахеру вдруг захотелось развеяться, когда он осознал, что снова впадает в уныние, размышляя над своим образом жизни, потому он поднялся и сказал уверенно:

— Знаешь, думаю, тебя стоило бы одеть поприличнее, и вряд ли в моём пыльном шкафу найдётся что-то подходящее, так что… как насчёт прогуляться и заодно присмотреть тебе что-нибудь, а?

Сандей растерялся сперва от его внезапного задора, а после неловко опустил взгляд, не зная, должен ли он согласиться. Он понимал, что выглядит, должно быть, и правда не лучшим образом, но и нагло пользоваться чужой благосклонностью ему не хотелось — он боялся последствий, всё ещё, после всех заверений Галлахера, боялся, что тот потребует с ним расплатиться. Однако, казалось, что тот сам хотел выбраться с ним куда-нибудь, потому и он не против был прогуляться. Потому он сдержанно кивнул, принимая его желание.

Кое-как приведя свою птичку в порядок, чтобы они не смотрелись вместе крайне странно, Галлахер двинулся вместе с ним на прогулку. Он знал самые лучшие места, по которым мог его провести, но никогда не бывал в них сам без особого повода. Но сперва ему всё-таки нужно было раздобыть ему нормальную одежду, потому он потащил Сандея в ближайший магазин. Его, конечно, не радовала перспектива слишком много тратиться на него, однако он просто не мог оставить всё как есть, и не хотел, чтобы кто-либо подумал, что он совершенно не заботится о своём товарище, который пока не мог обеспечить себя сам. Содержание птички обходилось ему слишком дорого, и привыкший все свои честно заработанные тратить, в основном, на выпивку, Галлахер, просто не мог с этим так просто смириться. Но едва подобрав птенчику более приличную одежду и взглянув на него, он всё же остался доволен. Сандею было неловко от его внимания, потому он старался не пялиться на него слишком сильно, пока тот примерял что-то новое.

Когда они наконец закончили с этим в послеобеденный час, они всё-таки выбрались на прогулку, по пути закинув все тяжёлые пакеты домой. Галлахеру попросту не хотелось тащить их на себе, поэтому ему проще было вернуться, чтобы оставить их — он просто небрежно бросил их в коридоре, решив, что разберётся с этим позже. Сандей лишь очаровательно хихикал, прикрывшись крыльями, когда наблюдал это зрелище, Галлахер же был мрачен как туча, когда едва не споткнулся о тот беспорядок, что устроил сам, причём как минимум дважды. Тем не менее, они благополучно выбрались из дома и направились… куда-то. На самом деле, Галлахер не знал, что ему будет интересно, потому не знал, куда можно отвести этого птенчика. Потому они просто шли вдоль дороги по улице и оба молчали; по крайней мере, на них больше не косились странными взглядами немногочисленные прохожие, и они не выглядели подозрительной парочкой. Галлахер ловил себя на мысли, что тощая фигурка этой птички стала смотреться куда симпатичнее, когда он переодел его во что-то более подходящее.

Сандей выглядел счастливым и с интересом разглядывал всё, что попадалось ему на глаза. Для него свобода, должно быть, была чем-то невообразимо прекрасным, потому он так наслаждался прогулкой, и с его лица не сходила улыбка. В его янтарных глазах светилось бесконечное счастье, и он словно ожил, когда выбрался за пределы душной каморки Галлахера. Смотря на него, и сам Галлахер чувствовал себя как-то лучше и живее. Обыкновенно он видел мир достаточно мрачным и безрадостным местом, но когда этот птенчик быстрым шагом шёл, нет, — летел — рядом, он и сам невольно начинал улыбаться, когда видел его таким.

Впервые он увидел Сандея затравленным испуганным птенцом, что жался к спинке дивана, пытаясь спрятаться от всех чужаков, которые внушали ему только ужас. Но он оказался, на самом деле, куда сильнее, чем казался изначально — по крайней мере, для Галлахера. Он не понимал, как тот находит в себе силы улыбаться и радоваться каждой новой для него мелочи после всего того омерзительного кошмара, что составлял его прошлое. Сандей оказался чем-то таким светлым, ослепительно светлым, чем-то, что он боялся замарать своей грязью и гнилью, чем-то недостижимо прекрасным. Его света было слишком много для привыкшего жить в тёмном углу старого пса. Он внезапно понял, что слишком много лет провёл в этой темноте, скрываясь за маской небрежности и используя оправдание в виде скорби по покинувшему его лучшему другу для того, чтобы оставаться на месте и оставить всё, как есть — и просто отстраняться от мира, от людей всё больше и больше, падая в бездну.

— Эй, приятель, ты не спеши так, — остановившись на пару мгновений, чтобы перевести дыхание, попросил Галлахер далеко убежавшего вперёд спутника. Тот остановился и обернулся к нему, дожидаясь, пока он догонит. — Этот старый пёс не может за тобой поспевать. Эх, молодёжь…

Ему часто говорили, что он слишком много ворчит, постоянно причитает и жалуется на жизнь. Галлахер совершенно не любил слишком напрягаться, а с этим птенчиком… последние несколько дней его жизни прошли в постоянном напряжении, а к такому режиму существования он не привык. Тем не менее, ему нравилось составлять ему компанию, и нравилось то разнообразие, что с появлением птенчика несколько разбавило его скучное существование.

Вообще-то, ему стоило бы оставаться ещё в постели, однако Галлахер видел, что он хорошо себя чувствует, потому не стал его удерживать. Он понимал, что Сандею очень хотелось свободы, и раз уж состояние позволяло ему без затруднений заниматься домашними делами, значит, и прогулка не повредила бы. Галлахер снова купил ему мороженое, хоть тот и не просил. Ему отчего-то захотелось порадовать его просто так — ему нравилось видеть счастливую улыбку на лице этой птички.

А Сандей просто был благодарен ему. И за мороженое, и за одежду, и за прогулку — за весь этот день и его заботу, за всё, что Галлахер для него делал, ничего не требуя в ответ. Ему нравилось проводить время в его компании и он, на удивление, даже не чувствовал неловкости, даже несмотря на то, что у них была значительная разница в возрасте и то, что Сандей всё ещё считал себя должником. Рядом с ним он ощущал ту безопасность, которой ему всегда не хватало, ведь Галлахер давал ему свободу, настоящую, полную свободу, и вместе с тем беспокоился о нём и искренне помогал ему, отчего ему так легко удалось проникнуться к нему доверием и открыться ему. Что-то в нём было такое притягательное, что Сандей так просто сдался. Он увидел в Галлахере надёжного друга и, пожалуй, даже наставника, того старшего, что не желал мучить и использовать его, а мог защитить и направить; он оказался той фигурой, в которой он всегда нуждался с тех самых пор, как они с Зарянкой остались одни в огромном беспощадном мире, маленькие и беззащитные. Галлахер… определённо был лучшим человеком в его жизни.

Они гуляли вместе до вечера. Сандей был абсолютно счастлив: его переполняли впечатления даже от этой короткой прогулки по не самому примечательному району, где с наступлением сумерек стемнело так стремительно, что всё вокруг погрузилось во мрак, который не рассеивало тусклое освещение каких-то вывесок и фонарей. Галлахер плёлся рядом с уставшим видом, не возражая, но он был слишком измотан, чтобы что-либо говорить, потому только слушал, когда этот птенчик увлечённо щебетал ему о чём-то, что ему приглянулось. Для него, привыкшего к этим пейзажам, уже приевшимся за столько лет, в них не было ничего необычного, однако для Сандея, что почти всю жизнь провёл в неволе, удивительно было всё, и он не переставал говорить об этом. Несмотря на усталость, Галлахер радовался тому, что видел этого птенчика таким довольным.

— Устал? — спросил он у Сандея, когда они уже приближались к его дому. Тот лишь неопределённо пожал плечами. — Уже поздно, давай я просто куплю нам чего-нибудь на ужин, а ты отдохнёшь?..

Сандей согласился на его условия, потому, проводив его домой, Галлахер отправился раздобыть им еды. Он совсем скоро вернулся, и за ужином он решил поделиться некоторыми соображениями касательно поисков Зарянки. Конечно, он не мог похвастаться каким-то результатом, однако у него были кое-какие идеи, и именно их он хотел обсудить с птенчиком.

— В нашу первую встречу… — заговорил он, отвлекая Сандея от еды. Тот с интересом посмотрел на него. — Я предстал перед тобой в весьма неприглядном виде… — на самом деле, стоило сказать, что он был пьян как скотина и поэтому даже не заметил, что ему сунули в руки такой внезапный подарок. Галлахеру стыдно было об этом говорить, хоть он и никогда прежде не стыдился своего беспорядочного образа жизни. — Ты не подумай, что я постоянно… вот так… просто мне иногда помогает расслабиться и… забыться… — он тяжело вздохнул, опустив голову. Его оправдания выглядели куда нелепее, чем если бы он вообще не стал оправдываться, но останавливаться уже было поздно. — Ты прости меня за это, приятель, мне жаль, что твоё первое впечатление обо мне… такое, и в твоих глазах я пропащий алкоголик.

— Я так не думаю, — перебил его Сандей, чувствуя себя несколько неловко от того, что ему пытались приписать какие-то чувства, которых он не испытывал.

— Что ж, славно, если это так, — Галлахер с облегчением усмехнулся, но ему всё равно казалось, что птенчик смотрит на него с осуждением. Он сам себе стал противен в этот момент. — Я часто бываю в том баре. Вообще-то, по правде говоря, я там временами подрабатываю, когда на основной службе другой работы не находится… Я знаю всех, кто часто там появляется, и знаешь, о чём я подумал? — он заметил любопытство в тёплых янтарных глазах Сандея, потому продолжил, не дожидаясь, пока тот переспросит. — Я мог бы поспрашивать некоторых своих товарищей и других завсегдатаев бара о твоём загадочном бывшем хозяине. Я впервые видел этого типа, но, может быть, кто-то другой с ним знаком, и нам удастся выйти на след. А выйдя на него, я надеюсь выйти и на других мерзавцев, а там уже и выяснить что-нибудь об организации… Что ты думаешь об этом?

— Я… если это поможет найти Зарянку… — тихо выдавил Сандей, отводя взгляд. Ему просто нечего было на это ответить.

— Сперва нужно разузнать, где её искать. Правда, ей могли сменить имя… или отправить очень далеко… нужно найти хотя бы какую-нибудь зацепку. Мне потребуется от тебя чуть больше данных и… как можно более точное описание, хотя, должно быть, она могла измениться, став старше… — Галлахер понял, что возникает слишком много «но», и вмиг растерял уверенность в своей затее. Он посмотрел на птенчика, окинул взглядом так нравившиеся ему крылья на затылке и поблёскивавший в тусклом свете нимб с острыми шипами. — Впрочем, у вас есть некоторые особо примечательные черты, по которым найти её будет проще. Крайне очаровательные черты. Должно быть, твоя сестра такая же милая птичка?

Поняв, что речь идёт о его особенностях внешности, Сандей смутился и отвернулся, нервно прикрыв лицо крылом. Он никогда не получал подобных комплиментов — его, конечно, очень часто хвалили за хорошие внешние данные, однако всегда это звучало пошло и мерзко, а вся эта похвала сводилась к тому, что его вид удовлетворяет хозяина достаточно для того, чтобы тот возжелал его. Так, как говорил Галлахер, с ним никто никогда не говорил, и для него это было непривычно и так приятно.

— Я… постараюсь помочь, — Сандей выдавил смущённую улыбку, чувствуя себя ужасно неловко.

— Не волнуйся, приятель, я сделаю всё возможное, чтобы найти твою сестру.

— Спасибо…

Галлахер подвинулся поближе и приобнял его за плечи, прижав к себе. Тот не стал сопротивляться.

— Ладно тебе, не вешай нос, разберёмся, — он со всей возможной лаской погладил птенчика по голове, вновь вгоняя его в краску. Сжавшийся в его объятиях Сандей казался ему крайне хрупкой маленькой пташкой. Галлахер едва сдерживался от соблазна коснуться нежных перьев; его останавливало лишь то, что он не хотел его испугать. Однако совсем скоро тот расслабился и спокойно прижался к нему. Его всё ещё настораживали любые прикосновения, но вместе с тем он знал, что Галлахер не перейдёт границ. С ним, несмотря ни на что, было комфортно. — Давай ты отдохнёшь, а это… — он кивнул на оставшуюся на столе посуду, — я сам с этим разберусь, хорошо?

Сандей согласно кивнул, чуть улыбаясь. Он в самом деле чувствовал себя уставшим, и только теперь понял, что последствия его прежней жизни и болезнь всё ещё напоминают о себе. Потому спорить он не хотел. Он должен был научиться принимать бескорыстную заботу Галлахера без тревожного ожидания худшего. Поэтому он нехотя, но позволил ему самому наскоро навести порядок, понимая, что, скорее всего, ему всё равно придётся всё сделать по-своему позже. Пока Галлахер вышел, чтобы снова бросить кучу грязной посуды на кухне, Сандей послушно устроился на его постели и ждал его возвращения.

Вернувшись к нему, Галлахер присел рядом. Они оба неловко молчали. Сандей чувствовал его настойчивый взгляд на себе, но не понимал, чего он хочет. Тем не менее, это внимание не вызывало в нём страха и не было ему неприятно. Галлахер смотрел на него с лаской и участием, но не как на вещь, не как на игрушку, не как на что-то, чем можно воспользоваться и выбросить — он единственный видел в нём его, то, что составляло его душу, его истинную натуру, то, каким он был вне обстоятельств, в которых он оказался. Это оказалось внезапно очень приятно.

— Ложись уж, — ворчливо отозвался наконец Галлахер и сам растянулся на постели с краю, любезно уступив ему место у стены. Сандей перебрался туда и лёг рядом, уже свободнее, не чувствуя прежней неловкости. — Завтра я попробую что-нибудь разузнать, но сегодня старику нужен отдых, — он усмехнулся и повернулся к птенчику с самой искренней и открытой улыбкой. Тот улыбнулся в ответ и выдавил скромную благодарность. — Ты не подумай, что я оставляю хозяйство на тебя и ухожу бессмысленно прохлаждаться в баре. Просто… ну, ты знаешь, я же говорил, что для меня это самый верный и надёжный источник любой информации. Обещаю в этот раз не напиваться… по крайней мере так сильно.

Очередная его беззаботная усмешка заставила Сандея поморщиться недовольно, однако он умолчал, что ему неприятен вид безнадёжных пьяниц, коим ему показался при первой встрече и Галлахер, и что ему вообще не нравится иметь дело с любителями выпить на досуге. Но тот и без слов всё понял по его кислому выражению и, тяжело вздохнув, поправил сам себя:

— Вообще не буду, не злись только.

Он говорил с самым уверенным и честным взглядом, потому Сандей поверил, всё ещё осуждающе хмурясь и поджав губы. Галлахеру показалась крайне забавной такая реакция, и всё же обижать его или доставлять ему какие-то неудобства он не хотел, потому решил воздержаться в этот раз от спиртного. Благо, даже на трезвую голову он легко добивался доверия собеседников и быстро заводил новые знакомства, он просто достаточно хорошо знал, как воздействовать на людей и временами считал себя весьма талантливым манипулятором.

Оставалось только осуществить задуманное. У Галлахера не возникало никаких сомнений в том, что ему удастся что-нибудь выведать. Заодно это был и повод немного отвлечься от посещавших его в последнее время мрачных мыслей. Вместе с тем, ему совершенно не хотелось оставлять Сандея надолго одного, хоть он и не мог взять его с собой, зная о его неприязни к подобным заведениям и их посетителям. Он надеялся, что птенчик будет достаточно комфортно чувствовать себя у него дома даже в его отсутствие. Но до того, как он возьмётся за исполнение обещанного, Галлахеру очень хотелось сделать кое-что ещё.

— Можно?.. — спросил он и протянул руку к нему, но так и не решился коснуться без разрешения. Сандей не понял, что он хочет сделать, и только рассеянно кивнул. Он верил ему безоговорочно и знал, что тот не навредит ему, потому не стал спорить и просто наблюдал за ним, желая узнать, что у него на уме. Получив его согласие, Галлахер ласково погладил его по щеке большим пальцем, а после, наконец, исполнил то желание, что зародилось в нём ещё в момент, когда он впервые увидел это несчастное создание, — осторожно коснулся нежных перьев. На ощупь они оказались именно такими, какими он их себе представлял. Галлахер с нескрываемым восторгом разглядывал и гладил их так осторожно, словно мог этим причинить ему боль, и наблюдал за тем, как румянец смущения стремительно расплывается по щекам милой птички, и как тот пытается спрятать эту очаровательную реакцию, закрыв лицо руками.

— Не… не надо, — выдавил Сандей с трудом, отворачиваясь и пытаясь убрать от себя его руки. Для него это внезапное проявление нежности оказалось слишком неловким и неожиданным, потому он не мог реагировать иначе, хоть ему и не было это неприятно. Галлахер был единственным, кто прикасался к нему, не имея никаких личных планов на него, но он отталкивал его так, как никогда не мог оттолкнуть своих прежних господ. Сам не понимая, почему он так поступает с единственным человеком, которому он доверял и к которому успел привязаться, Сандей всячески пытался отдалиться от него, словно всё ещё боялся какого-то подвоха.

— Прости, — Галлахер послушно убрал руку и не стал больше его беспокоить. Он понял, что, пожалуй, поспешил с этим, и что ему не стоит донимать птенчика, пока тот не привыкнет к нему и не освоится получше. — Давай спать. Если что-нибудь будет нужно, я рядом.

Сандей благодарно улыбнулся и устроился удобнее. Неловкость между ними снова рассеялась, и всё стало как прежде. Галлахер с улыбкой смотрел на то, как он укладывается, а после прижался к нему сзади, крепко обхватив руками поперёк груди, и уткнулся ему куда-то в затылок. Их обоих это устроило: Сандей не стал возражать и сам прильнул к нему, спиной ощущая его тепло, а сам Галлахер вскоре с довольным видом уснул, не выпуская его из объятий.