Первые несколько секунд было хорошо. Тяжёлое, словно наполненное ртутью тело, вывалилось из зоны контроля, а мозги нежились в пустоте безмыслия, сбрызнутые для пикантности лёгкой головной болью.

   Рядом был кто-то ещё. Валера узнал его по не по запаху, но по звуку дыхания, по теплоте, которую отдаёт в воздух его кожа, по весу... не его самого, но, может быть, его тени – или по месту, которое он занимает, по отсутствию там пустоты.

   Так или иначе, он не сомневался, что это – Константин.

   Он узнал бы его, дай ему на выбор сотню теней или сотни лёгких, которые гоняют туда-сюда воздух. Хватило бы намека на прикосновение.

   И хотя Валера едва ли ему доверял, и порой напряжение между ними можно было почувствовать как электричество, как тогда, ночью, когда они не в силах были расслабиться и отвести друг от друга взгляд, в данных условиях его присутствие успокаивало.

   Потому что Валера – просто как человек, если отбросить всю эту хтонически-аномальную ересь – рядом с Константином неизбежно терялся и плавился, и был готов ему поддаваться, и класть голову на плечо, и прятаться за спину, если Константину так захочется – и потому что сама та сила, с которой Константин может воздействовать на происходящие события и реальность, не взаимодействуя при этом с ней напрямую, обволакивала не хуже щита.

   — Валер?

   Он ухватился за звук этого бархатистого голоса как за нить и наконец смог пошевелиться.

   — Я. — Хрипло отозвался он, с усилием раскрывая глаза. — Который час?

   — Четыре вечера. Ты в аномальном городе номер одиннадцать дробь три, в съёмной квартире. Я позвонил Ване, он сказал, тебе в таком состоянии нужно просто отдохнуть, так что я забрал тебя из карантинного района. И да, я отдал приказ изолировать кокон для дальнейших исследований и обеспечения безопасности – и содержимому, и окружающим.

   Константин смотрел на него встревоженно – не так, как смотрят на малознакомого коллегу, который рискует выйти из строя и этим подорвать ход работы. Так смотрят, когда не наплевать на самого человека и не так важно всё остальное.

   Когда на Валеру в последний раз так смотрели?

   — А тот больной? Что с... ним? — Хрипота впилась в горло ржавыми ножами. Валера болезненно поморщился, чем вызвал неизбежный всплеск беспокойства Константина.

   — Его... утилизировали, — нехотя ответил Константин, отводя взгляд от Валеры.

   — Нужно было осмотреть тело, зафиксировать...

   — Нет. — Слова словно застревали у него во рту, и он не в силах был говорить. — Валер, там нечего было осматривать.

   На несколько секунд между ними мутным туманом повисла тишина. Валера наверное мог почувствовать, с какой силой мурашки бежали по спине Константина, который стал очевидцем случившемуся и который физически не успел вмешаться.

   — Прости, — чуть слышно выдохнул Валера. — Я... я защищался, я не успел даже понять, что делаю, и... чем бы это ни было, оно... было нежизнеспособно. Его шея, и...

   — Нет, успокойся, — неожиданно уверенно перебил его Константин. — Ты всё сделал правильно. В одной из квартир такое же... существо растерзало ребёнка ещё до нашего приезда.

   — А нам какого хера об этом не сказали?! — Валера подорвался на кровати, боль вспыхнула, нахлынула на голову, и Константин снова был вынужден его поддержать.

   — Не додумались сопоставить. Это было неделю назад.

   Стоило Валере немного успокоиться, и Константин снова отстранился. Его, видимо, пугал не конкретный случай, но сам факт того, что Валера способен... сделать то, что он сделал.

   Справедливости ради, Валера был того же мнения о Константине.

   Он встал – мир вокруг мелко дрожал, словно в лихорадке, – резким движением нащупал и схватил очки с тумбочки.

   Обнаружил, что на нем чистая футболка – и неважно, испачкал ли он предыдущую кровью, рвотой или вспотел так сильно, что Константин решил его пожалеть – но кожа, там, где её могли бы касаться или касались константиновы руки, вспыхнули огнём.

   А ещё это значило, что он видел ожог – Валера его не то чтобы скрывал, но от мысли об этом стало... дискомфортно.

   Через секунду Валера понял, что Константин не стал лезть в его вещи и надел на него свою собственную футболку.

   Странное ощущение разлилось по телу и обдало сознание теплом, но не породило внятных мыслей.

   Интересно, Константин правда не стал раскрывать сумки Валеры в поисках улик чего бы то ни было или нежно перерыл каждую футболку и пару носков, а сейчас играет в благородство и тянет за ниточки эмоций?

   Неважно. Насколько Валера помнил, скрывать ему было нечего.

   Серый предвечерний свет заполнял комнату, размывая тени и блики, и мир был будто бы подернут дымкой.

   — Валер. Что такое Зверь? — Спросил Константин, наблюдая за каждым его неуверенным движением.

   От этого вопроса он неожиданно поймал ощущение дереализации и лёгкой паники, потому что был уверен, что Константин уже спрашивал его об этом и потому что не хотел отвечать.

  — История двадцатилетней давности, которую мне нельзя было вспоминать. Говорят, мои... изначальные сверхспособности получили развитие именно из-за неё.

  — Это ты уже говорил, — голос Константина был мягким, но настойчивым настолько, что сложно было противиться. — И обещал рассказать подробнее.

  — Не надо, — резковато ответил Валера, садясь за столик с пустой фруктовницей, неизвестно зачем здесь находящейся. — Не было там про «обещал».

  — Ладно, извини. Но я всё же хочу понимать, с кем и с чем имею дело. И заметь, я не спрашиваю у тебя про Инцидент, только потому что мне закрыт доступ к этой информации и тебе запрещено её разглашать.

  Валера, поджав губы, посмотрел на Константина – сильно, почти что больно, будто говоря: «я. тебя. не боюсь», и Константин сделал полшага в сторону, будто осознавая, что зарвался.

  — Знаешь, что. Я расскажу тебе про Инцидент. Я обещаю, — Валера выделил это слово голосом, давая понять, что он помнит, кому что обещал и манипулировать этим не выйдет. — Но только когда ты изменишь к этому свое отношение. И ты скажешь мне за это спасибо.

  — Ну пиздец пророчество, — Константин уперся руками в столешницу, склоняясь над Валерой.

  Это должно было нервировать. Не нервировало.

  — И ещё. Я тоже хочу понимать, с кем имею дело. Какая сейчас фаза луны? Какая у тебя группа? Были ли неприятности с живыми существами? Я помню, как ночью на трассе...

  — Нет, — перебил его горячечную речь Константин. — Тогда меня беспокоил ты. И сейчас – тоже. И да, я понял, о чем ты. Не хочешь – не говори.

 ...но и на моё доверие не рассчитывай, вот что он забыл договорить.

  — Ну, спасибо за честность. — Буркнул Валера.

  Константин пожал плечом, достал из полупустых шкафов привезённую из дома турку и кофе.

  — На тебя варить? — Спросил Константин уже равнодушнее, отвлекаясь на процесс приготовления напитка.

  — Да. — Валера подобрал ноги на сидушку стула, обхватил их рукой. — А про Зверя... ну, кому-то мне придётся выговориться, и, думаю, только ты отреагируешь... без лишнего кудахтанья. Тем более, раз тебе так хочется послушать.

  Мне было лет... не знаю, тринадцать, наверное. Дурацкий такой возраст, — произнеся это, Валера вздрогнул. — Мы жили в посёлке, там... не сказать, что глушь, но и не с цивилизацией через дорогу. Свое хозяйство, охота, огромный лес вокруг. Зимой снег по колено, летом – мошка. Это как раз зима была. Мы часто в лесу бывали, и просто по каким-то участкам шли в школу, и охотились, и... в какой-то момент возникло ощущение, что мы там больше не одни. Сначала думали, может, дело в хищном звере – может, знаешь, медведь-шатун, мало ли. Потом... я как-то стрелял по зайцам, и у меня тушка прямо из под носа пропала, а я даже ничего не заметил и не почувствовал. И я клянусь тебе, я уже тогда, иногда, краем глаза, видел... силуэт. Тогда казалось, что он метра два с половиной роста.

  — Что, материальная аномалия? — Обернулся Константин, ставя перед ним чашку кофе. — Ладно, извини, не перебиваю.

  — Спасибо, — кивнул Валера – больше за то, что Константин решил не перебивать, а не за кофе. — Я в то время как раз жутко разболелся, на неделю точно из жизни выпал. Бред, температура, знаешь... Тогда пропал первый ребёнок. И начались все эти жуткие слухи: про маньяка, про бабайку, про продавца органов... Якобы ему здесь удобно убивать, потому что тело в снегу долго не портится. Но... в конечном итоге появился образ Зверя – не человека и не животного, а что-то между, который вышел на охоту и устроил жатву. В то время не я один говорил, что что-то видел...

  Константин смотрел на него, недобро прищурившись:

  — Забавно.

  — Что? — Валера поднял взгляд от чашки с кофе.

  — Ну, сам посуди, как это выглядит, — Константин говорил отстранённо и сдержанно, будто бы профессионально. — Ты ходишь по лесу и убиваешь зайцев, потом неделю находишься в полубессознательном состоянии и за это время пропадает ребёнок. Учитывая твои способности...

  — Можешь не продолжать, — Валера ответил холодно и будто бы остро. — Я думал, тебе, как оборотню, должно быть понятно, как звучат подобные обвинения.

  — Слушай, я не хочу в это верить, просто...

  — Я понял. — Валера отставил в сторону остывший кофе, встал на ноги. — Мне нужно в больницу. Хочу осмотреть хотя бы на то, что осталось, заполнить отчёты и подумать, что делать с этим дальше. У тебя вроде тоже стояли какие-то задачи.

  — Так и чем закончилась история?

  — Ты же уже сделал все выводы, — огрызнулся Валера, и Константин рыкнул в ответ на это, вынуждая Валеру обернуться: — Что, бесит, что теперь в эти дурацкие игры можешь играть не только ты?

  И он принялся собираться, поставил телефон на зарядку, закутался в свитер раньше, чем нашёл носки и джинсы, и все это лихорадочно быстро, под едким взглядом Константина.

  — Валер, успокойся. Ты сейчас в горячечном состоянии, ты ничего не ел с утра и провалялся в отключке после... случившегося. Давай передохнём.

  — Скорее передохнем вместе с этим одиннадцать дробь три, если ничего не будем делать.

  Но тем не менее, Валера немного замедлился: сейчас нужно было быть немного мягче с этой дурацкой штукой под названием организм.

  — Хорошо, — сдался Валера. — Но нужно разобраться со всем этим до ночи.

  ***

  Ну да, Константин снова проебался.

  Вроде старался как лучше: притащил его в квартиру чуть ли не на руках, переодел, прекрасно видя, как его нервирует, если эта стремная хрень, которую в конторе ласково окрестили «ожогом» оказывается на виду, не трогал, успокаивал – пытался делать всё то, что советовал Ваня...

  Вывода из сложившейся ситуации можно было сделать два: во-первых, даже с советами Вани заботиться о людях у него получается так себе, Макс – живое тому доказательство, во-вторых – возможно, в отношении Валеры, советы Вани – полная херня. Не зря же он Валеру так бесит.

  Третье – скорее, давно доказанный подпунктик – Константин мудак и слишком много давит на людей, а давлению, насколько он помнит из учебника физики, всегда пропорционально сопротивление.

  Но он ничего не мог с собой поделать. Невозможно было, зная и, что хуже, наблюдая за тем, что Валера может делать и делает со своим окружением, оставаться безразличным, улыбаться и делать вид, что всё нормально.

  Тем более, что волк внутри поскуливал и поджимал хвост, стоило Валере заглянуть Константину в глаза.

  И несмотря на всё это, Константин чувствовал... вину. Он не был неправ с точки зрения страха и агрессии, которая неизбежно приходит следом – он боялся, и ему казалось, что нужно побороться за выживание, и он делал это, как мог. Но с точки зрения человеческой...

  С точки зрения человеческой Валера явно хотел выговориться судя по тому, как много слов он, обычно немногословный, вкладывал в эту историю. Она явно нервировала его, как соринка, оказавшаяся в глазу или рыбная косточка в горле. И Константин, действительно знакомый с обвинениями в том, что он что-то сделал, будучи в бессознательном состоянии, мог бы придежать язык за зубами.

  Он ведь до сих пор не знает, что за мясо выблевал тогда в туалете выстюжской больницы.

  В конце концов, будучи на «обучении» и обследовании в конторе, Константин решил для себя, что человечность для него отныне важнее тупого инстинктивного выживания.

  А человечность, в свою очередь, включала в себя беспокойство о том, как там себя чувствует это неустойчивое хрупкое создание, одетое в его широкую футболку и скрывающее внутри... не бурю, но страшнейшее оружие, которое не всегда ему подвластно.

  Константин поднялся, отрывая взгляд от бумаг и отчётов – заляпанные мерклым светом лампы, они рябили у него в глазах, а голова под весом информации казалась тяжёлой. Прошёл уже час с момента, когда Константин параллельно с работой начал пытаться дозвониться до Валеры и не мог этого сделать.

  От звука гудков тошнило.

  Валера, конечно, мог за себя постоять – Константин сегодня сам убедился в том, что ему это ничего не стоит. Он чуткий, он понимает вероятности и умеет оказывать влияние на реальность в тех местах, где она истончается, и всё же...

  Хотелось убедиться в том, что с ним всё нормально. Узнать где он, увидеть, чем он занят. Даже если последний час он так же, как Константин, сидел в позе креветки за бумагами, весь жёлто-янтарный в свете старых лампочек.

  ***

  Конечно же, Валеры в больнице не было.

  Константина предупреждали: он имеет дело с достаточно своенравным человеком, который имеет свойство быть импульсивным и принимать решения и действовать, не ставя в известность руководство, если, по его мнению, ситуация не требует отлагательств.

  Но Константину казалось, что он здесь самый умный. Он же знает Валеру, даже если речь идёт всего об одной недели в стрессовой обстановке, он сможет предсказать его поведение и вообще мягко и нежно контролировать его действия.

  Константину стоило понять, что это не так, уже в их первую встречу – когда Валера не стал смущённо и нервно прятать взгляд, а посмотрел ему прямо в глаза.

  От белых халатиков не было толку – они только хлопали своими глупыми глазками с пластиковыми ресничками, больше похожие на странных советских кукол, нежели на людей.

  Господи, зачем их вообще создали? Кому и зачем они были нужны? И почему перестали быть, раз оказались брошенными здесь, в этом забытом всеми кусочке мира?

  Зачем так стараются быть похожими на обычных людей?

  Как у них это получается?

  Выяснить в больнице ничего не удалось. Константин смотрел на рабочее место Валеры – вот были отчеты, старая документация, статистика, просто черновик с лихорадочными заметками ручкой – в них невозможно было разобраться, вот мягкая фольга от упаковки ягодной жвачки, круглое пятно от чая – казалось, даже кружка с ним была ещё чуть тёплой. Он будто бы был здесь пару минут назад, вышел покурить и скоро вернётся, будто бы ещё можно было уловить в воздухе эти горько-травянистые нотки его запаха...

  На секунду в голову пришла мысль обернуться волком – да, будет невыносимо больно и придётся раздеться, но так он сможет найти Валеру буквально по запаху и...

  И что потом? В Константине говорило беспокойство, а не рациональное начало. Беспокойство вторило волку, молило вскочить на четыре лапы и отправиться на поиски.

  Константин не стал этого делать.

  Он же знает Валеру. Что тот мог сделать? Куда направиться? В какой последовательности думать?

  Тогда, в карантинном районе, его внимание привлекла девчонка в красной водолазке. Нелепая такая, как и все они здесь, как же её звали?

  Отыскать её не заставило большого труда – хотя был уже поздний вечер, сотрудники – язык не поднимался называть их врачами – не спешили уходить домой. Константин не удивился бы, если с наступлением ночи они просто закрывали глаза на своих рабочих местах и отключались до следующего утра.

  — Эля, — окликнул он её, вспомнив имя, как только это понадобилось, как он всегда вспоминал. — О чем он у тебя спрашивал?

  Она мгновенно поняла, о чем идёт речь, но, замешкавшись, ответила не сразу.

  — Про разное. Про первых пациентов, про стройку, про схему лечения... — Интонация её была монотонной, хотя она пыталась подражать ему в расставлении пауз между слов.

  — Отлично, мне тоже расскажи. Что за первые пациенты, что за стройка?

  — В целях расширения жилплощадей было решено построить новый жилой комплекс на границе с частным сектором. В частном секторе разгорелась болезнь и перекинулась на рабочих стройки. Карантин был объявлен, как только мы поняли, что это заразно. — Эля – её имя почему-то хотелось взять в кавычки, потому что только живое существо можно наречь человеческим именем, а она как-то с натяжкой влезала в это понятие, – старалась не смотреть ему в глаза и, он мог поклясться, не двигалась, пока говорила.

  — Я понял, спасибо. — Бросил он скорее по привычке, чем из искренней благодарности, и почти что бегом кинулся к машине.

  ***

  Шёл дождь, и под ногами было склизко, и видеть что-то в темноте удавалось только благодаря особенностям оборотнического зрения, хотя Константин всё равно ухватил с собой фонарик.

  Что бы ни затеял Валера, это не было хорошей идеей – только не ночью, не в дождь, не около этих... созданий.

  Увидеть бы самому, на практике, на что они способны. Правда ли это смертоносные твари, или, если отбросить в сторону страх ко всему отвратительному, просто безвредные живые трупы?

  Первое, увы, было вероятнее – потому что человеческое тело, без ограничений в виде боли и инстинкта выживания, является более чем опасной штуковиной.

  Константин знал это, потому что видел отчёты по некоторым экспериментам.

  Под ногами чавкало. Запах стоял отвратительный.

  Константин услышал Валеру раньше, чем увидел – включил фонарик и направил луч света в его сторону. Он сделал это больше затем, чтобы дать Валере о себе знать – видел-то он и без этого нормально.

  Валера был синем защитном костюме, лицо его было отгорожено прозрачным слоем то ли стекла, то ли пластика, и в целом узнать его было нельзя ни по запаху, ни по внешнему виду – Константин убедился в том, что перед ним Валера, из-за характерных движений, из-за этого резкого поворота головы на раздражитель.

  Ну и потому что мало кто кроме него будет в темноте, в дождь, в полном защитном костюме копаться в скотомогильнике.

  А в том, что это скотомогильник, Константин уже не сомневался.

  — Отойди! — Звук был приглушен маской, но Константин все ещё мог разобрать, что ему говорят. — Отойди, блять, немедленно!

  — А ты? Ты в своём уме?! Ты мне ещё живой нужен!

  Ядовитый луч света выбивал ярко-голубой цвет костюма – все вокруг было полумрачным, серым, и от этого становилось только страшнее, и свет жутко бликовал на маске – Константин едва мог видеть лицо Валеры.

  — Отойди, я сказал! Я знаю, что делаю! Я... блять... — дышал он тяжеловато, и почему-то захотелось подойти ближе, протянуть ему руку, забрать домой... — Меня не берет ни чума, ни сибирская язва! Это проверяли! Так что съебись, пожалуйста, пока цел!

  Константин выключил фонарик и ещё пару мгновений просто стоял там, наблюдая за Валерой и пытаясь понять, что тому нужно.

  Интересно, насколько нужно сломать человека, чтобы он был готов забраться в блядский скотомогильник?

  ***

  Константин пил пятую кружку чая за день – спасибо Валере за то, что днем оставил полный заварник, и ждал, пока Валера соизволит выйти из ванной и с ним поговорить.

  — Я выстирал футболку. Ну, если ты не побрезгуешь её забрать, конечно. — Голос его был пронизан все той же хрипотцой и шероховатостью – или он всегда такой и был?

  Константин потянул носом воздух, надеясь различить что-то в запахе Валеры, но смог уловить только запах воды, туалетного мыла, резкого дезодоранта и зубной пасты.

  Хотя бы не запах гнили.

  — Тебя серьёзно сейчас это беспокоит? — Константин оторвал взгляд от бумаг и от кружки, взглянул на Валеру – даже будучи мокрыми, его волосы сохраняли свою волнистость и закрывали часть лица.

  Очки он снял, видимо, считая, что в этом разговоре ему будет достаточно только слуха и чутья.

  — Спрашивай. Давай только быстрее. Мне нужно поспать. — В его голосе не было тревоги или раздражения, скорее тупая равнодушная усталость.

  — Объясни нормально, что произошло и что это было. И в следующий раз... не знаю, предупреждай. Мне как-то не улыбается искать тебя в грудах гниющей плоти.

  Валера фыркнул:

  — М-м-м, ну да. «Константин, это Валера, я полез в скотомогильник в деревне N, буду поздно, не теряй». Самому не смешно?

  — Ладно, хер с ним. — Константин решил не тратить на это время. — Что вообще ты там делал?

  — Рассказываю один раз. Следи за руками.

  ***

  Несмотря на свое обещание сосредоточиться на документах и теории, Валера решил проверить пациентов карантинного бокса. Что-то в этой истории ему не давало покоя – что-то не складывалось.

  Так, если заболевших можно считать дюжинами, а окуклившихся – по пальцам, значит, не каждый заболевший становится окуклившимся, значит, не факт вообще, что окукливание – следствие заболевание или вторая её стадия, как бы эту мысль ему не пытался навязать Константин.

  Даже если так, что, если заболевших, которые в последствие проявляют аномальные симптомы, можно различить на более ранней стадии?

  С этими мыслями он в сотый раз за день надел респиратор, прекрасно зная, что он ему не то чтобы нужен – не после инцидента в Выстюгах, – и зашёл к пациентам.

  Моргали проклятые плоские лампы, которые, казалось, в какой-то момент просто вырастают на потолке, вместе с пятнами влаги и плесени.

  Ещё раз. Лихорадка. Тошнота. Головная боль. Жаропонижающее. Обезболивающее. Препараты для поддержания организма.

  Валере в голову пришла крамольная идея о том, что части пациентов можно было бы вовсе отменить лечение и посмотреть, как они справятся с заболеванием, но пользоваться тем, что в этом месте всем на все наплевать и ставить эксперименты на людях он бы не смог. Он стал врачом чтобы помогать людям, даже если его интересовала общая картина заболевания, а не отдельные пациенты.

  И в момент, когда он подумал, что ничего нового не увидит, один из пациентов – самый беспокойный и суетливый, – неожиданно начал несвязно бормотать:

  — Вы их не слышите? Нет, нет, они говорят со мной, и звенит, звенит, как белый шум... Это... вот же... Это вы сделали?! Не вижу... всё в тумане...

   Он начал биться в судорогах, сломался под весом приступа – Валера кинулся ближе, надеясь, что для превращения в это жуткое переломанное создание всё же необходим кокон...

   Вот судороги и галлюцинации уже не были просто типичным симптомом.

   Как только больному оказали помощь, Валера вернулся к бумагам – посмотреть, какие записи вообще делали про того человека, которого Валера...

  ...судя по всему, вывернул наизнанку или что-то вроде того.

  Нет, нет. Человек умер в момент, когда его телу были нанесены эти жуткие повреждения, или ещё раньше, в коконе. Валера уничтожил искаженного аномалией третьего класса опасности.

  Но, так или иначе, записи о его симптоматике пропали из общей кипы бумаг – возможно ещё до того, как за них взялся Валера. Как и записи про схемы лечения.

  Тогда он позвал к себе Элю – он спрашивал и спокойно, и строго, и матом, и криком – бесполезно. Она поджимала свои абсолютно плоские, без намёка на объем и пигментацию губы, будто бы не могла ответить.

  Валере подумалось, что сними с неё эту водолазку с этим отвратительно высоким воротом, закрывающим шею, и голова отвалится от туловища и покатится по полу, как в старой сказке...

  — Тогда расскажи, что вообще происходит. С самого начала.

  Да, он давил на неё, как всегда давил на персонал больниц, с которыми приходилось иметь дело. Не потому что ему нравилось ощущение власти, потому что времени нежничать не было и потому что они, блять, по-другому не хотели понимать.

  И когда он покрыл её матом с ног до головы, узнав про скотомогильник и про первых пациентов, он тоже делал это не из удовольствия, а в надежде, что она осознает, как все они проебались, попытавшись эту историю замять.

  И теперь ему нужно было убедиться, что животные – а речь явно шла о зоонозе – не окукливались и не превращались в кровожадных тварей, и взять образцы, и хотя бы самому посмотреть, о чем вообще идёт речь.

  А дальше в его лицо вперился луч константиновского фонарика.