Они ходили только группами, по меньшей мере, парами. В школу, как в гости, стали ходить полицейские. Один постоянно смотрел таким жутким взглядом, будто подозревал в чем-то детей, лично его, субтильного и кудрявого, какого-то даже девчачьего на вид...

   Таким пронзительным взглядом серых глаз, почти что волчьих, невыносимо знакомых...

   Таким, что на секунду можно поверить, что это действительно он виноват. Что это он, в смешных очках и неудобных джинсах, в лихорадке, пожелал этим детям смерти и реальность прогнулась под его желанием – или даже что это он сам лазал по снегу и потрошил их, как зайцев, и руки вязли в горячем, а в воздухе стоял запах металла и соли...

   К горлу подкатила тошнота.

   Нет! Нет, господи, конечно нет! Он знает, как всё было на самом деле, его заставили вспомнить.

   Или его сознание исказило воспоминания чтобы защититься, и Константин прав? Какие доказательства, кроме этих воспоминаний, у него есть?

   Может, и тогда, двадцать лет назад, он находил в них брешь, как в том больном, щелк – и выворачивал наизнанку, так, что только кишки наружу сыпались?

   Девочки наверное ощущались как плюшевые игрушки с ватой внутри – может, даже с сахарной, а парни, обижавшие его...

   Валеру вырвало на пол.

   Он привычным уже жестом обтер губы, посидел немного с закрытыми глазами, убрал за собой. Чувство слабости за последнее время стало привычным, а с тошнотой он подружился ещё в те времена, когда перебрался в большой город и начал экспериментировать с выпивкой и всем сопутствующим. Если организм хочет от чего-то избавиться – значит, это во благо.

   Ничего удивительного в его состоянии не было.

   А Константина, с его преследующим взглядом, то ли испуганным, то ли жалостливо-виноватым, то ли жаждущим поймать Валеру с поличным, стоило послать нахуй ещё на этапе просьбы рассказать ему хоть что-то о своем прошлом.

   Нашёл, тоже, кому довериться.

   Интересно, зачем он вчера приехал – из беспокойства или убедиться, что Валера не пошёл убивать местных из жажды крови и власти?

   Ему хоть рассказали, что Валера в ходе проверок ни разу не проявил жестокости и не причинил боли живому существу вне зависимости от того, какие триггеры они к нему применяли – испуг, гнев, невменяемые состояния, денежное вознаграждение, разного рода манипуляции... Бесполезно. Не поднималась рука. Даже испугавшись за свою жизнь, он не убивал, менял формацию или просто откидывал в сторону.

   Тем хуже ему было из-за ситуации с... зараженным. Он понимал, что перед ним такой же кадавр, как тогда, в Выстюгах – мёртвое уже тело, которым двигает аномальная сила, но от этого становилось не сильно легче.

   И если в Выстюгах труп ожил, потому что Хозяйка не хотела его смерти и исправила случившееся, как смогла, то здесь явно было что-то мрачнее.

   У Валеры, кстати, была возможность узнать, что именно. Потому что второй заражённый как раз выбирался из кокона.

   Об этом ему сообщила Эля, на которую он старательно не поднимал глаз – её внешность не вызывала у него отвращения или страха, но чувство беспокойства, похожее на щекотку, здорово отвлекало. Древний рептильный мозг шептал: это похоже на мертвеца или больного человека, я не знаю, что это, но давай уйдём, пока целы...

   Только выбравшись из кокона, человек выглядел полностью целым – конечности не повреждены и не деформированы, кожа не разорвана. Но сразу после он принимался... двигаться. И тело ломалось.

   На этот раз, вопреки анатомии, ноги после колена вывернулись назад, как у лошади – идти «это» нормально не смогло, попыталось перевернуться на спину, как паук, чтобы упереться руками в пол...

   «Оно» реагировало на каждый звук, кидалось, билось, истекало слюной. Наверное, искало пищу.

   Валера на секунду подумал: а что, если дать ему еды? Может, оно успокоится и станет более... безопасным? Но он тут же прервал себя: что от этого изменится? Чем бы это ни было, оно не может существовать долго... Если есть хоть какая-то вероятность того, что человек, с телом которого это происходит, чувствует, что с ним происходит, то это нужно прекращать как можно скорее.

   О лечении после таких деформаций не могло быть и речи.

   Спустя несколько попыток разобраться с телом, существо, которое буквально минуту назад было человеком – по крайней мере, телом человека, принялось грызть себе руку. Валере показалось, что в этом действии есть некое любопытство, с каким дети в первый раз пробуют съесть что-то со стола взрослых...

   Если бы Валера мог быть уверен в том, что заражённые уже полностью мертвы и не понимают, что происходит с их телом, он бы велел взять это создание, привязать его к кровати и кормить внутривенно, и наблюдать за развитием – или просто оставить так, пока у него не отвалится голова или оно не отгрызет себе все конечности.

   Валера не мог.

   — Хватит. Прекратите. — Сказал он чуть слышно, растрескавшимся голосом, не в силах больше на это смотреть.

   Кружилась голова.

   Вскоре существо лежало перед ним на столе в морге – неподвижное, забывшее о своей недавней лихорадочной агонии. Валера вновь порадовался тому, что работает в аномальной зоне – здесь гораздо легче было решать бюрократические вопросы и даже не возникало вопроса о полномочиях. Будь он в обычной больнице, и его едва ли вообще допустили бы до вскрытия тела.

   Он не знал, что искать. Он видел, как выглядят внутри внешне нормальные тела, поражённые аномалиями – например, желудок в желудке, или коралловые полипы прямо внутри организма, но здесь не было ничего очевидного. Конечно, более детальный анализ даст большее понимание, но...

   В какой-то момент он понял, что вокруг не осталось ни одного нормального, человеческого сотрудника – только эти причудливые «куклы».

   И все они смотрели не на тело, а на него.

   Не моргали.

   Он не понимал, что делать дальше – согласно протоколам, чутье сотрудника считается достаточной мотивацией для принятия мер, и «мне показалось, что запахло жареным» – нормальное оправдание для тех или иных действий. С другой стороны, в аномальных зонах всё работало не так, и здесь эти... создания приравнивались к нормальным людям, и пугаться их было бы по меньшей мере невежливо.

   Его снова замутило. Голову сдавливала тупая боль.

   Вспомнив о симптомах бреда и галлюцинаций у одного из пациентов, Валера решил осмотреть голову этого бедолаги. Следующего надо будет накачать обезболивающим и прокатить по всем аппаратам, что есть в больнице...

   Руки немного дрожали, и перед глазами порой темнело. Он упрямо продолжал – ничего страшного, у него выносливый организм, он справится, несмотря на то, что тело начало казаться ватным, а местные обитатели не сводят с него взглядов своих пластиковых глаз.

   Нужно было доделать совсем немного, когда он выронил инструменты на кафельный пол и сам чуть было не рухнул на него – благо, его подхватили и вывели наружу «белые халатики», и Валере, несмотря на состояние, сильнее всего хотелось стряхнуть с себя их странные гладкие руки...

   И он был готов поклясться, что от этого тела они его оттащили с облегчением.

   ***

   Знобило.

   После того, как выстюжская аномалия отдала ему долю своих сил, он правда мог легко перенести любое инфекционное заболевание. Точнее, «отдала» – неверное слово. Она, как сверхновая, разорвалась, ошпарив силой первого подходящего человека – и им, к сожалению, оказался Валера.

   К сожалению – потому что за всё нужно платить. А Валере досталось столько, сколько он не мог и никогда не сможет себе позволить.

   Так или иначе, теперь он был «на ты» со всей симптоматикой. Он знал её настолько хорошо, что мог без градусника предположить, какая у него сейчас температура – и не ошибиться даже на долю градуса.

   Тридцать восемь и пять.

   Ерунда.

   Он свернулся калачиком на лавке, которую затащил в кабинет из коридора и постелил на неё куртку. Было жутко неудобно, но это только на несколько часов – уже к вечеру он будет в норме.

   Врач в нем говорил: «нужно чем-то сбивать температуру, нужно пить больше жидкости, нужно поспать – ты себя убиваешь». Но та его вздорная сторона, которой было не наплевать и которая всегда требовала добиваться большего и копать глубже, будто давала врачу-Валере пощечину: «Пошёл нахер отсюда, нам нужно исследовать симптоматику, нам нужно понять, будут ли галлюцинации...»

   Тридцать девять ровно.

   Голова правда невероятно болела, словно в неё залили расплавленного метала, болели глаза, ломило всё тело. Если бы он попробовал сейчас встать и пройтись, у него получилось бы, только оперевшись на что-то вроде стола или стенки. Губы пересохли.

   В ту переломную для него зиму часто пробрасывал снег, заметая любые следы. Стоило что-то заметить – тропинку ли, по которой словно что-то волочили, чьи-то разбитые очки, тёмные капли – и всё это растворялось в белой пелене, и что-то кому-то доказать становилось невозможно.

   Жутко волновались родители – не только его, хотя виду старались не подавать – мало ли, пропала девочка, может, заплутала в лесу, может, в такую погоду неудивительно, что её и с собаками найти не могут.

   Когда пропала вторая, встревожились не на шутку.

   Лес в тот год окутывал морозом, который казался злым и жестоким – обжигался, хлестал ветром, вынуждал ускорять шаг. Так казалось тогда – сейчас было понятно, что, может, и лес, и мороз, им хотели как лучше, кричали во весь свой нематериальный голос: уходите отсюда, прячьтесь в дома, здесь больше не безопасно.

   Но разве поверишь в такое, послушаешь их, будучи подростком? Взрослые либо рассуждают рационально, либо верят осознанно – и в обоих случаях держатся подальше от морозного недружелюбного леса, а дети руководствуются словами взрослых и своей примитивной картинкой мира хорошо-плохо, и в такие ситуации тоже не попадают.

   Другое дело, подросток, который уже отказался от рассуждений взрослых и черно-белого взгляда на вещи, но сам думать головой ещё не научился...

   — Так вот, говорю вам, их украли на органы – мы здесь на природе растем, питаемся нормально, не то, что городские, мы здоровее – вот наши органы и стоят дороже.

   — Дурак? — Возразил Валера. — Доноры органов подбираются индивидуально под человека, там на возраст смотреть надо, на группу крови, совместимость проверять...

   — А зачем тогда?

   Валера не ответил. Замер, почувствовав, что что-то не так. Вгляделся, прищурившись, в пестроту стволов сосен, прошептал одними губами: «смотри».

   Там будто бы что-то было. Валера был готов поклясться, что это было что-то огромное, с головой животного, но ростом с человека...

   Казалось, можно было услышать звук дыхания.

   — Вижу.

   Они интуитивно сделали шаг назад, стараясь не скрипеть даже снегом.

   Его разбудил резкий грохот в дверь кабинета. Такой грохот, что сразу стало ясно: открывать – не лучшая идея.

   Он сполз со скамейки, нащупал очки, пытаясь привыкнуть к закутанному в пасмурную дымку кабинету – очертания предметов размывались, реальность дрожала в предвкушении беды.

   Тридцать девять и... девять?

   Интересно, это уже галлюцинация или...?

   Дежурный взгляд на часы.

   Снова.

   Всё в норме.

   Значит, нужно срочно что-то делать.

   Дверь давно распахнулась бы, открывайся она в эту сторону, но по правилам пожарной безопасности, выход из комнаты должен открываться «от себя» – откуда он только это помнит? – так что несчастному созданию пришлось пробивать её всем своим телом.

   На искореженном теле ещё оставались следы мягкой пижамы, какие покупают, чтобы лежать в больницах.

   Валера толкнул в сторону создания скамейку, отскакивая в угол около рабочего стола. Самое страшное ведь то, что это чисто физическая аномалия – это не нечисть, это не имеет отношения к вопросам религии и веры, этому неважно, из какого металла отлиты пули – и, несмотря ни на что, это всё ещё может считаться человеком.

   Создание бросилось следом, с такой скоростью, что у Валеры вообще не было шансов.

   Он ударил это карандашницей по голове, но едва ли создания вообще чувствовали боль – ручки с карандашами разлетелись по полу. Создание завалило Валеру вниз и, прежде чем он успел что либо сделать, впилось зубами в плечо.

   Валера с силой толкнул его, тщетно пытаясь вырваться или хотя бы скинуть это с себя – из-за температуры и адреналина он почти не чувствовал боли, боль придёт позже, если он доживёт...

   Создание тряхнуло его, ударило об пол – Валера, поняв, что просто так вырваться он не сможет ни за что в жизни, расслабился, позволяя созданию, по сути, себя жрать – и нащупал один из упавших на пол карандашей.

   «Прости. Прости пожалуйста. Это лучше, чем если я просто размажу тебя по стенке» – пробормотал он мысленно, и, собравшись с силами, выколол твари глаза.

   Созданию либо не было больно, либо оно не реагировало на боль – но дезориентировать его вполне получилось. Секундного замешательства хватило, чтобы вывернуться и обрушить на существо шкаф с документами.

   Сорок ровно. Надо бы сбить. И раны обработать.

   Часть папок разлетелась по полу вслед за карандашами, шкаф ненадолго замедлил существо – этого времени было достаточно. Валера схватил провод, тянувшийся от компьютера.

   Случившееся едва ли заняло больше двух минут. Когда до кабинета наконец добрались местные... прости, Господи, сотрудники, существо было кое-как перемотано кабелем и придавлено к стенке тяжёлым столом и перевернутым шкафом.

   Валера жадно глотал воздух – мир немного плыл перед глазами.

   ***

   Когда ему позвонил Валера, он как раз сбивал найденные документы степлером.

   — Да, я уже всё достал, не суети так, — мягко ответил он, прижимая плечом телефон к уху – чтобы руки оставались свободны.

   — Ты о чем..? — Хрипло и очень устало донеслось с того конца провода. — Ладно, слушай, можешь привезти мне в больницу чистую одежду и чего-нибудь поесть? Я тут... долгая история.

   — Окей, — Константин растерянно убрал документы в сумку, — Валер, всё хорошо?

   — Уже да. Всё просто заебись. — Монотонно и равнодушно ответил он и сбросил вызов.

   Интересно, в какую передрягу можно было попасть за то время, что они не виделись? Прошло, от силы, полтора часа.

   Полтора часа назад Валера сидел на кухне съёмной квартиры, что-то читал в ноутбуке – Константин даже заглянул ему за плечо, шуточно желая убедиться, что тот не отлынивает от работы, играя в «фоллаут» или во что там он играл, какой-нибудь «ведьмак» нулевых годов?

   Светлые кудри были будто подсвечены изнутри светом настенной лампы, клетчатая рубашка нежно обнимала худые плечи, от него пахло полынью и впервые за долгое время пропало ощущение того, что ты находишься в одном помещении с атомной бомбой.

   Может, поэтому Константин был в приподнятом настроении и так легко соглашался на просьбы. Улыбался, смеялся даже над чем-то, пока варил кофе.

   И поэтому таким странным казались и внезапная усталость Валеры, и внезапная просьба, и тот факт, что он вообще в больнице – он, вроде, планировал пойти в архивы или что-то вроде...

   По одной только двери, в которой буквально пробили дыру, стало ясно, что здесь случилось что-то очень нехорошее. Константин не знал, уместно ли стучаться, учитывая, что сейчас дверь плохо справлялась со своими функциями, но пару раз прошёлся костяшками по косяку – дал знать, что он здесь.

   Валера, в однотонном медицинском костюме и с влажными волосами, возился с бумагами и книгами в шкафу, который, судя по внешнему виду, недавно роняли.

   — Эй. Что у тебя здесь произошло? — Тихо позвал его Константин.

   Валера закрыл дверцу шкафа, обернулся.

   Он выглядел... болезненно. Глаза покраснели, как если бы он плакал или долго не спал, кожа под глазами набрала нехороший розоватый оттенок, губы растрескались от сухости, а на скуле расплывался синяк. Это ощущалось пощечиной, после того, каким он вот только что был в квартире.

   Сейчас Валеру почему-то хотелось обнять, хотя не похоже было, что он в этом нуждается.

   — Сюда ворвался один из... трансформировавшихся заражённых. Я его не... я на него не воздействовал, если тебе это важно. — Константин неожиданно осознал, что сейчас он за Валеру боится больше, чем боится Валеры, так что – нет, не очень-то и важно. Просто что-то здесь было очень сильно не так. — Я выколол ему глаза ручкой и опрокинул на него шкаф. Вот. Оно живо ещё, если тебе... интересно.

   Нет, вообще не интересно. Одного раза посмотреть на это было достаточно, чтобы не хотеть повторения этого чудного опыта и не переживать за судьбу этих существ.

   — Ты цел? — Тупо спросил Константин, видя, что, в общем-то, да. — Я принёс одежду и документы, которые ты просил.

   Валера выхватил у него пакет с одеждой из рук, стыдливо отвернулся, чтобы стянуть верх костюма – Константину отчётливо было видно темно-алые пятна царапин и укусов на белой спине, и это только там, где плечо не закрывал бинт. Выглядело невероятно болезненно.

   — Так и о каких документах речь? — Валера открыл пакет с вещами, нащупывая там водолазку.

   — Которые ты у меня попросил два часа назад, когда мы пили кофе у нас на кухне...

   — Константин. — Он, забыв о водолазке и о своём смущении, повернулся. — Я здесь нахожусь с самого утра. Последние несколько часов я провалялся в температурном бреду, потом я разбирался с зараженным, потом мне зашивали раны и сбивали температуру, а потом я разгребал бардак в кабинете. И это тебе подтвердит полбольницы.

   Валера смотрел Константину прямо в глаза пристально, беспокойно, почти что испуганно, спрашивая: «ЧТО, блять, ты видел и с ЧЕМ ты общался?»

   Константин выругался.