— Тихо. Посмотри на меня. — Вкрадчиво, почти нежно сказал Валера – так говорят с людьми, которые стоят у края крыши с намерением прыгнуть.

   Константин замер. В его глазах огнём мерцали жёлтые отсветы лампы, и Валера впервые разглядел в них испуг – и непонятно было, чего Константин испугался больше – того, что Валерой притворилось или Валеры настоящего.

   Валера аккуратно, максимально осторожно, так, словно одно неверное движение могло оборвать все невидимые ниточки мыслей, как паутину, кончиками пальцев, краешком сознания, «коснулся» Константина на потустороннем, изнаночном уровне.

   Если бы он делал это руками, они бы обязательно дрожали.

   Дело было в голове. Он нашёл там, посреди лихорадочного, живого, тёплого, что-то чуждое Константину, пока что – чуждое, холодное, членистоногое будто бы, но способное в любой момент стать родным.

   Чуть дернулись его голые плечи.

   — Что такое? — Прошептал Константин, спрашивая, очевидно, про себя, но говорить ему правды было бы нельзя, и от ответа Валера неуклюже уклонился:

   — Знаешь, почему врачам нельзя лечить близких?

   — Чтобы сохранять объективность и хладнокровность? — Хрипло предположил Константин.

   Да. Объективность и хладнокровность. И если с объективностью у него всё хорошо, то хладнокровность и выдержку надо снова вытаскивать из под волнения.

   — Подожди. — Константин поймал его блуждающий, тревожный взгляд своим. — Мы же знакомы около одной на редкость паршивой недели, нет? С чего вдруг речь идёт про близких?

   Валера вдруг почувствовал себя уязвленно, осознавая, что Константин повторил его собственные слова – это ощущалось не то пощечиной, не то небрежно сброшенной с плеча рукой.

   — Извини. — Валера поджал губы, мысленно сосчитал до трех, откидывая свое небезразличие в сторону, положил одну руку Константину на плечо. — Послушай меня внимательно. Сейчас тебе нужно будет перестать думать. Вообще. Представь, что любая твоя мысль издаёт звук, а тебе нужно сделать так, чтобы была полная тишина. Очисти голову. Сосредоточься на сердцебиении.

   Константин вздрогнул, напрягся, а потом, будто приняв условия игры, расслабился.

   Валера проговорил одними губами: «следи за рукой» и принялся ритмично, метрономично водить вперёд-назад указательным пальцем, отслеживая при этом, как что-то шевелится у Константина в голове.

   Если мозг, само сознание – скользкое и гладкое, для удобного тока мыслей, то эта пакость была шершавой, он почти чувствовал скрип, который она издаёт при движении.

   И да – это было что-то материальное.

   Валера попытался на это повоздействовать, стараясь действовать профессионально – чётко и осторожно, чувствуя, как это напряжение разрушает его тело изнутри. В этот момент он дышал в такт с Константином, и, казалось, что сердце его тоже подстроилось под чужое взволнованное сердцебиение.

   Он не паразитолог, но он интуитивно почувствовал, что нужно делать.

   И потянул на себя.

   ***

   — Ты это всё серьёзно? Блядство. — Константин, бледный, как весенняя слякоть, сидел на полу.

   Валера же возился с микроскопом и баночкой, в которую почти что с любовью собрал то, что затуманило мозг Константину и что пришлось доставать оттуда силой.

   — Более чем. Думаю, ещё немного, и пришлось бы делать операцию.

   Под микроскопом на стеклышке возились... твари, которых Валера классифицировал как паразитов, признав, правда, что он лично с подобным не знаком и не уверен, что у этого есть не аномальные аналоги.

   То есть, как минимум несколько часов на мозг Константина воздействовал паразит, который не давал ему различать нормального человека и местных подменышей с их резиновой кожей и тупыми глазами. От этой мысли мутило.

   Хотя, честно – наверное, нужно было быть придурком, чтобы не отличить настоящего Валеры от... того, с чем он его спутал.

   И, по предположению Валеры, спустя некоторое время такой жизни Константин и сам стал бы... этим. Куклой с пластиковыми ресничками, как ебаная Элечка.

   — И знаешь, интересно было бы проверить содержимое головы того... тела. — Валера повернулся к нему, посмотрел на него сверху вниз – как непривычно. — Была ли там подобная гадость?

   — Так проверь, — мрачно отозвался Константин, пользовавшийся возможностью посмаковать свою беду, а не, отбросив её в спешке, мчаться дальше.

   — Даже если там что-то было, они это спрятали. Ты бы видел, как они на меня пялятся.

   — Звучишь, как параноик. — Хмыкнул Константин.

   — Ты сейчас серьёзно? — Глухо произнёс Валера, поправляя очки, которые вновь заботливо замотал изолентой. — Я думал, смысл нашей работы в том, чтобы полагаться на чутье и интуицию, а не на общепринятый здравый смысл, нет?

   — В непрофессионализме меня обвиняешь? — Почти что прорычал Константин. — Когда сам проебываешься на каждом шагу?

 Валера глубоко вздохнул, видимо, мысленно сосчитал до скольки-то там, как учат в конторе, и терпеливо ответил:

   — Константин. Мы работаем здесь вдвоём, и не знаю, как ты, а я максимально за вас переживаю, не вовлекаю в работу с зараженными, прикрываю твою задницу в отчётах и теперь вот вытаскиваю из головы паразитов! Я понимаю, что вы благодаря случившемуся ненадолго забыли о стрессе и страхе, и сейчас возвращение в этот блядский пиздец нервирует и злит, но это не значит, что можно так себя вести и так со мной обращаться! — Он проговорил это скороговоркой, снова перескочил на «вы», увеличивая без того огромную дистанцию между ними, снова не то расстроился, не то затревожился.

   На Константина словно вылили ушат с аномалией, и его пробрало потусторонним кондиционерным холодом до самых костей.

    И ведь Валера был прав – то, как Константин вёл себя на данном задании... оставляло желать лучшего, особенно для человека с его стажем и репутацией. Не распознал подменыша, дал паразиту попасть в свою голову, рассорился с неопытным напарником и дважды (трижды?) не уберег его от жизненно-опасных ситуаций.

   У Константина были на то оправдания...

   Но если уж подумать всей головой, а не пиздострадательным отростком мозга, то у Валеры их было несколько больше. И он держался невероятно стойко.

   Перед ним ведь всё ещё был Валера – человек, который не дал ему убить его пациентку, несмотря на то, что она была смертельно опасна, человек, который ночью в метель прибежал сбивать ему температуру, торговался с аномалией за его жизнь, потом искал его по всем сугробам, и несмотря на невыполненные обещания, на то, что Константин пропал на несколько месяцев и не выходил на связь, на то, что это Константин обрёк его на все эти мучения с конторой, несмотря на эту их вечную пассивную ссору, – несмотря на всё это оставался собой и зла Константину не желал.

   Наоборот даже – отправляя выполнять задачи, которые Константину поставила контора, а не прося о помощи – хотя его опыт работы можно было пересчитать на пальцах одной руки, а помощь всегда была нужна даже опытным сотрудникам; Валера оставлял его одного, зная, как Константина напрягает и пугает его присутствие – может, потому что это чувство было взаимным, в конце концов, Валера, безумно за него переживая, кинулся на помощь – хотя сам только что нахлебался дерьма с зараженным и переболел этой инфекцией.

   Валера наклонился, чтобы дать ему пощёчину, привести в чувство, но Константин перехватил его руку:

   — Тихо. Извини. Извини за то, что не был рядом, когда это произошло. И спасибо, что помог мне. — Сказал он мягко, хрипло, чтобы слова эти пробили и беспристрастные линзы очков, и обиженную линию губ.

   Валера стряхнул его кисть со своей, смущённо отвернулся и ответил резко:

   — Не надо думать, что вы – ты – меня очень беспокоишь. Я хочу помочь больным людям, не умереть по пути и заработать денег. Всё.

   Голос его был сухой и шершавый, как вощеная бумага.

   — Слушай, — Константин не знал, говорит ли в нем вина, беспокойство или желание кичиться, — могу помочь как минимум с последним, если тебе нужно.

   А чутье почему-то подсказывало – да, ему очень нужно.

   — Вряд ли она тебе даст, если ты об этом. — Валера тоже сел на пол, напротив Константина, оперся спиной о ножку стола.

   — В смысле? — Тупо спросил Константин, смутно догадываясь, о чем идёт речь – но не может же Валера настолько сильно быть в курсе того, как у него в семье что устроено?

   — Насколько я могу судить, сразу отдать кому-то такую сумму ты себе не можешь позволить, поэтому обратишься за помощью к Наталии, а она пошлёт тебя нахуй, как только поймёт, что речь обо мне. — Монотонно, будто бы это в порядке вещей, проговорил Валера.

   — Почему? Вы знакомы?

   — Да, вроде того. Она пришла с квиточками на получение крови. Животной – Мраку, человеческой – себе. Она... попросила меня поменять свойства крови, сделать из животной человеческую. Клялась, что для себя, мол, она недавно попала в ДТП и ей нужно регенерировать, а Мрак питается свежим скотом. И я согласился, но при условии, что она выпьет это всё при мне или я доложу в комиссию.

   Константин мысленно отметил: вот это новости. А Наталия не дура – ну иную бы он и не выбрал, знает, кого попросить и под каким соусом это подать. Вопрос только в том, с чего бы ей так впрягаьться за этого упыреныша?

   — Литр крови залпом? Ну, я бы осилил. И Мрак пил не меньше. — Отстранённо ответил Константин, думая: она не дура, но и ты, Валера, не дурак.

   — Да, только... ты при этом здоровенный мужик, ещё и оборотень средней группы размера. Мрак – упырь-подросток, с которого тянула силы Хозяйка. Да и, к тому же, пить кровь из тела и пить её, уже не первой свежести, из бутылки... Её вывернуло прямо мне на кеды.

   — Ибо нехер пытаться подкармливать упырят человечинкой. — Хмыкнул Константин. — Если бы ей правда нужно было для регенерации, ей выдали бы квиточек на дополнительную порцию в ассоциации.

   — Я тогда об этом не знал. До сих пор не понимаю, я просто не дурак или плохой человек.

   — Для окружающих это одно и то же. Но не делай так больше. По крайней мере, с ней.

   — А на остальных тебе, значит, похуй? — Валера слабо улыбнулся.

   — Честно? Да. Когда уйду на пенсию, вступлю в профсоюз оборотней и буду прессовать всю эту кровососущую падаль. — Константин вроде как попытался Валеру подбодрить, но тому не очень-то полегчало. — Эй. Недавно в её семействе как раз был инцидент с упырем, которого напоили человечинкой, и приятного, так скажем, было мало. Так что вряд ли она обижается. Кто-то же должен её немного... урезонивать.

  ...«раз я больше не могу» — подумал он краем сознания.

  — Чудесно. Буду иметь в виду. — Мрачно кивнул Валера.

   — А если не секрет, нахера тебе денег больше, чем одна зарплата оперативника? Я думал, по сравнению с тем, что ты получал, работая врачом, это довольно достойно.

   — Ну ты мне ещё в трусы сразу залезь с такими вопросами. — Возмутился Валера, поднимая на него свободный от стекол очков взгляд – а Константин бы, может, и не был против... — Виллу, блять, может, хочу, на берегу Чёрного моря.

   И он произнёс это так, что было ясно: Чёрное море – последнее, о чем он думает.

   — Ладно. Что будем делать для достижения этой чудной цели?

   Валера зарыл руки в кудрях, закрыл лицо.

   — Мне бы сейчас поспать... Я потом посмотрю обязательно и что с паразитом, и что с документами, которые ты нес... этому. Кому-то. Просто это сложно всё, если честно, и болеть неизвестными вирусами, и вмешиваться в реальности твоего организма, и в целом... в моем состоянии...

   Он выглядел невероятно слабым, хрупким, как нежная стеклянная бутыль с коктейлем Молотова – но с ним не хотелось сильно осторожничать, его хотелось тихонько обнять.

   Только волчье в Константине сопротивлялось, настороженно пятилось в сторону.

   — Поехали домой. Хочешь, возьму тебя на руки? — Константин шутил, но на самом деле, скажи Валера «да», ему это не стоило бы никаких усилий.

   — Ещё чего, — Валера вновь скинул с себя чужие кисти и, пошатываясь, встал на ноги – и ему всё же пришлось принять помощь Константина, прильнуть поближе просто чтобы устоять на ногах.

   Константин думал о своём животном, неосознанном страхе, об инциденте, о котором он толком ничего не знал, но был уверен, что это класс «инферно», и, честно, не знал, что со всем этим делать.

   Валера был теплым, мягким и немножко шевелился, от него пахло травянистой горечью, болезнью и саморазрушением, и он... да, создавал впечатление человека, который готов на разрушительной силы воздействия просто из гнева, обиды, страха...

  ...но почему-то казалось, что он это воздействие направит на самого себя, а не на окружающих.

   ***

   Он рухнул в кровать, стоило ему переступить порог квартиры. По правилам конторы они должны были проверить и в случае необходимости зачистить помещение после того, как там была дикая, бесконтрольная аномалия, но, честно – сил на это у Валеры не нашлось.

   Более того, он не считал этих странных, печальных созданий чем-то... принципиально отличным от человека, поэтому и ожидал от них того, что мог бы сделать человек – а не следов аномального воздействия или повышенного уровня ПСИ-активности.

   Хотя, не найди он эту пакость в голове Константина, и они решили бы, что дело именно в ПСИ.

   — Я могу чем-то помочь? — Тихо спросил Константин, стоя, судя по звуку, в нескольких шагах от Валеры,

   — Нет, — полушепотом ответил он –не было сил даже открывать глаза. — Дай мне немного времени.

   — Это ты из-за... вируса так?

   — Нет, — Валера сжался в комок, прикрывая руками уши и легонько сжимая голову – словно это может уменьшить боль. — Просто любое воздействие чего-то стоит, ты же знаешь.

   Ему было... стыдно находиться перед Константином в таком состоянии – жалком и разбитом, словно улитка, которую вытянули из панциря чьи-то злые руки – только руки были его же собственные.

   — И что, тебе... обязательно платить собой?

   — Нет. Но всё остальное будет... паршиво для окружающих.

   Константин помолчал немного, помялся, и тишина эта была неловкой, скрипучей – Валера покачивался на её неровных волнах, стараясь не отключиться – ожидая, пока Константин что-то скажет.

   — Извини. Я не знал, что это так сильно по тебе бьёт.

   — А если бы знал, то что? Не вляпался бы?

   — Ну... — начал Константин, но Валера тут же его перебил:

   — Не смей. Прошлое не терпит сослагательного наклонения. — Константин снова замолчал, как-то странно, не задумавшись, но будто что-то заметив, и Валера добавил: — Ничего. В норме это стоит не так дорого...

   Просто чем дольше, тем тяжелее его телу всё это выносить. Такими темпами, он едва ли доживёт до зимы.

   Где-то за стенами квартиры, в ватной толще облаков, тревожно зарокотал гром и холодный дождь начал бить по стенам, крышам и ливневкам, и Валера почти чувствовал, как очередные заражённые окукливаются, прижимаясь к старым обоям в цветочек, прячась под кроватями, замирая в шкафах – и они с Константином не в силах как-то на это повлиять.

   Он почувствовал себя невыносимо беззащитным и беспомощным, скованный слабостью и болью, глаза закрывались сами собой, и он знал, что прямо перед ним сейчас стоит что-то хищное и волчье, голодное, острозубое, и не мог заставить себя что-то сделать.

   Да и если бы мог, то что? Просто попросил бы Константина уйти?

   Скверно это всё.

   Если лечение не поможет, если в конторе не найдут способ снять с него дар-проклятие «ожога», то нужно будет ползти к Ване в скит и молиться.

   Ведь если однажды людская вера смогла породить Хозяйку – вера какого-то нелепого поселения, то уж веры христианской – пусть даже протестантской – можно будет нацедить на маленькое чудо.

   Он не был верующим в привычном понимании этого слова, но он знал, что это работает, и он знал, что если нужно откуда-то взять, то это – один из самых мягких и безопасных вариантов, и платить потом не придётся – по крайней мере, не так, как за все остальное.

   Он мысленно, горячечно, будто бы сухими обветренными губами произнёс: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».

   Его плечи приятно обволокло что-то тёплое и тяжелое – скорее всего, Константин кинул в него одеялом.

   ***

   Когда Валера нашёл в себе силы проснуться, за окном уже стемнело. В голове пульсировало множество мыслей: нужно попробовать разрезать кокон, нужно провести серию тестов, проверить, боятся ли эти создания воды, серебра, громких звуков, нужно...

   Его тело будто ещё не оправилось после лихорадки и воздействия на реальность, он чувствовал себя пропитанной спиртом ватной куклой со свинцовой пулей в крохотной груди, и всё вокруг было таким же – тяжёлым, душным, несмотря на холод, его движения встречали сопротивление, казалось, он утопает в безвкусном бесцветном желе.

   Плохо дело. Реальность в аномальной зоне должна быть легче для изменений и воздействий, податлива, подобно пластилину, который разогрели на батарее, как в детском саду тёмным зимним утром... Это можно было сравнить с пониженной гравитацией, которая позволяет поднимать огромные предметы – вроде, такое бывает на луне. И если работа здесь так сильно бьёт по Валере, значит, вне аномальной зоны его прикончит любая попытка не то, что изменить реальность, но даже пошевелить вероятности.

   А ещё в квартире стояла такая тишина, по которой безошибочно можно было сказать – он здесь один. Никто не давил на пружины старого дивана, не искал среди абсурдных кружек с белыми тиграми и надписями «с восьмым марта!» единственную нормальную, не пытался бесшумно поставить чайник, не наполнял воздух своим дыханием...

   Где Константин?

   Валера поднялся, нащупав стену с мягкими шершавыми обоями, включил настольную лампу – янтарный свет забрыгал ДСПшную исцарапанную столешницу вместе с лежащими на ней документами.

   Своим внешним видом картонные папки отсылали по меньшей мере к советскому союзу, но бодрые росчерки неоново-желтого текстовыделителя напоминали не то о конспектах по анатомии, не то об эстетичных фотографиях с работы в соцсетях у старых знакомых.

   Он нащупал очки, едва пережившие очередной день, и попытался вчитаться в то, что так нужно было его двойнику.

   Речь шла про лекарства... нет, про пищевые добавки местного производства – кажется, про те самые полупрозрачные синие капсулы, которые с пугливым и пугающим усердием предлагала и раздавала больным Элечка.

   Значит, вот чего хотел от Константина его двойник?

   Валера прошёлся по тексту внимательнее, надеясь найти что-то, за что можно зацепиться взглядом – и высмотрел адрес, по которому, видимо, и отправился Константин.