Константин нашёл его в маленьком сомнительном кафе неподалёку от больницы – стояли мрачные псевдосумерки, грязные, серо-синеватые, и между фундаментами монолитов многоэтажек стелился скисшемолочный туман. Светились редкие разноцветные вывески и фонари, наполняя море тумана смутным сиянием; собирался дождь.
Валеру трясло. Он кутался в кофту, которую умудрился испачкать за считанные часы, смотрел то ли в пустоту, то ли в пятно янтарного света, что растекался от лампы, стоящей на заляпанном пошарпанном столике.
С одной стороны, стало невыносимо его жаль – он устал, разбит и испуган, он болен и почти что умирает, мир вокруг него превратился в неспешную мясорубку, которая пережевывает его, оставляя иллюзорный шанс выбраться.
С другой – это было страшно. Константин получил подробности об Инциденте, и теперь знал, что именно тогда произошло – в общем-то, он примерно так себе это и представлял. Кто-то просто падает замертво, у кого-то взрывается голова, кому-то внутренности словно перемалывает блендером. Один нервный срыв, один кровавый росчерк от носа до подбородка, и люди в белых халатах становятся частью кафельного немытого пола.
И сейчас Валера снова был в шаге от этого. Со всеми его рассказами про Зверя, непонятно вообще, существовавшей или нет аномалии, с энергетическими следами и вероятностями, с болезнью – Константин теперь отчётливо чувствовал рядом с ним её запах, – с лихорадочной паранойей про таблетки и невесть что ещё.
Его изломанный, размытый в полутьме силуэт, выглядел отстранённо-сумасшедшим, почти что жутко.
Волчье в Константине вообще не хотело к этому приближаться.
Константин не был уверен, осталось ли в нем хоть что-то от того Валеры, которого он повстречал в Выстюгах – от которого пахло горечью трав и чем-то тёплым, резкого, но вечно смущенного, закрывающегося, упрямого, невесомо-печального и почти всегда пьяного? Или это всё выжгли Хозяйка, онкология, ненужные воспоминания из детства и весь этот бред?
— Валера. — Твёрдо позвал Константин, оперевшись на шаткий столик. — Объясни ещё раз, нормально, в чем дело.
Валера вздрогнул, заозирался, посмотрел на него – и во взгляде у него загорелась смутная надежда, так дети смотрят на родителей после того, как находят их, потерявшиеся в очереди; так он смотрел на него тогда, в Выстюгах, наткнувшись на оживший труп.
Константину от этого почему-то стало не приятно, а дурно.
— Давай не здесь. — Попросил Валера, все так же теребя рукав кофты – в какой-то степени, это была даже милая привычка.
Константин, конечно, понимал, что здесь, кроме них, ни одного настоящего человека – он чувствовал это нутром, своим многолетним опытом и волчьим чутьем, но его это не очень-то напрягало, даже после рассказов про двойника, рой и Бог знает что ещё.
— Хорошо.
Они вышли в сырую прохладу улицы, в мерклые пятна света вывесок и стелющийся по ногам туман. Валера никак не мог поджечь сигарету, настолько у него тряслись руки. Очки его запотели, и он снял их, став совсем беспомощным и откровенным.
— Константин, я... Послушай. Послушай, — повторился он, так и не закурив. — Ты, наверное, этого не чувствуешь, но эти существа – это все одно целое, они все как марионетки, и это они продолжают распространение этой заразы. Просто те, кого паразит поразил в состоянии болезни, становятся... безжизненными тварями, а другие притворяются нормальными людьми.
— Так. — Константин говорил уверенно и крепко, надеясь, что немного успокоит Валеру. — Хочешь сказать, что от этого страдают обычные люди?
Валера кивнул, вжал голову в плечи. Значит, у них было основание вмешаться – там, где в аномальных зонах аномалия не вредит людям или находится с ними в компромиссе, её вроде как нельзя трогать – но здесь они могли аргументировать вмешательство.
— Нам нужно уничтожить таблетки.
— Валер, — он был вкрадчив и невероятно уверен одновременно, — это плохая идея. Сам подумай, что будет, если потревожить, например, щенков бродячей собаки? Если ты говоришь, что за этим стоит что-то сильное и опасное – а у слабой аномалии не хватило бы на такое сил – что она может с нами сделать, если мы потревожим её... кладку?
Валера поежился – он был в одной кофте, непонятно, куда делась его куртка, и Константин чудом удержался от того, чтобы накинуть на него свое пальто.
— А что ещё мы можем сделать? Я не остановлю эпидемию один, а пока я её не остановлю, будут появляться эти твари и все это просто бессмысленно!
— Нам нужно больше времени и информации. Если ты прав, и мы оказались одни против огромной аномалии, нельзя действовать опрометчиво. Я понимаю, ты испуган, тебе физически плохо, это всё сложно, но...
— Чем ты занят? — Перебил его Валера.
— Что?
— Я не вылезаю из больницы, я вечно пытаюсь разобраться в происходящем, а ты чем занят?
— Валер, ты это серьёзно? — Спросил Константин, пытаясь оставаться спокойным, насколько это возможно. — Я собираю всевозможные документы, хожу по карантинному району, разбираюсь с... коконами. Тебе показать отчёты?
Валера поджал губы, вздрогнул, не решился смотреть ему в глаза:
— Давай уедем. Пожалуйста, давай уедем.
Константин рвано выдохнул, не удержался, прильнул к Валере, вжал его в стену. Валера немного обмяк, отвлекся, начал дышать чуть чаще.
— Я прошу тебя, успокойся. Я не знаю, что ты чувствуешь и что ты видишь, и что видел сегодня, и то же ли это самое, что видел я, но это не повод так себя вести. — Он произнёс это вполголоса, надеясь, что вот сейчас Валера окончательно ему поддастся и они просто вернутся на квартиру и что-нибудь придумают, но...
— Ты тоже считаешь меня сумасшедшим, да? — Валера почти что прошипел это, но ещё не оттолкнул его, ещё не отстранился.
— Валер, нет. Но я не могу считать твой взгляд на мир полностью объективным – не здесь и не сейчас.
В небе громыхнуло, словно упало что-то тяжёлое; начался ливень.
— Просто чтобы ты знал, — а вот сейчас он дернулся, хотя говорил все ещё тихо, будто бы сорванным голосом. — Я не сумасшедший и не параноик. Тот, кого мы звали Зверем, потом вздернулся в тюрьме – несмотря на то, что мне никто, сука, не верил!
Он зло толкнул его руками, и несмотря на то, что слабым человек Валера не был, его силы были несопоставимы с силами Константина – особенно с учётом того, что последний – оборотень.
И Константину стоило бы сделать шаг назад, но вместо этого он перехватил руку Валеры, и посмотрел ему прямо в глаза.
— Отпусти меня, — и этот хриплый, сбитый, полузаикающийся голос прозвучал едва ли не глубоко, едва ли не приказом; мокрые вьющиеся волосы облепили его лицо, а во взгляде особенно тёмных в такую погоду глаз было что-то страшное и цепляющее – может быть, только для Константина.
Он разжал руку.
***
Обычно это несокрушимое спокойствие Константина как-то само собой перекидывалось на Валеру – Константин никогда не боялся, всегда знал, что делать, а если и не знал, то всё равно по итогу разбирался, всегда был готов помочь и защитить – это то немногое, в чем они походили друг на друга.
Но сейчас в этом было что-то ненормальное, грудь Валеры грызла тревога. Нельзя же оставаться таким спокойным, когда ты оказываешься один, окружённый роем кровожадных – а в их кровожадности он даже не сомневался – тварей. Нельзя же ничего не делать!
Валера шёл, вымокший насквозь, как обиженный и наказаный школьник, как когда-то тогда, в страшные зимние месяцы.
— Постой, что-то не так. — Произнёс Константин, мгновенно напрягаясь, как волк, учуявший опасность.
Они поднимались по тесной лестничной клетке, и казалось, она пульсирует, то расширяется, то сужается, как клетка грудная; Валера вынужденно замер, прислушался к своим ощущениям – но вокруг все будто клокотало, внутри что-то сломалось, и он не сразу смог уловить: да, впереди что-то не так.
Константин осторожно открыл дверь их квартиры, едва шевеля ключом в замочной скважине, так обычно возвращаются домой запоздавшие пьяные подростки, но в данном случае от причины бежали мурашки по спине.
В центре их квартиры был кокон. Раза в полтора больше обычного – он пульсировал и дрожал, хотя ничем живым от него и не пахло.
— Твою... — пробормотал Константин вполголоса.
— А я говорил, — также тихо, запинаясь, ответил Валера.
— Слушай, — как всегда уверенно и спокойно, и от этого, казалось, нездорово, кивнул Константин, — это не проблема. Вопрос только в том, когда... когда он откроется. Ну, было бы неплохо помыться и поспать, а с этой штукой...
Предложения дежурить по очереди не поступило. Константин считал Валеру взрывоопасным нестабильным психом, которому мерещится невесть что, а Валера... ну ведь с Константином что-то было не так! Может, если один раз Валера уже вытащил из него паразита, то... его заразили снова?
Они вдвоём сели с ним рядом.
— Вскроем? — Предложил Константин пару минут спустя.
— Сам говорил, что мы рискуем нарваться на опасную аномалию за такие фокусы, — грубовато ответил Валера, поджимая ноги к груди. — Я думал о том, что, может, если человек умирает в процессе превращения, то он становится не просто куклой, а... тварью?
Валера принялся внимательно следить за реакцией Константина – пытался найти что-то, что выдаст в нем... нечеловеческое?
— Ну да. Может, поэтому именно с появлением болезни начались появляться эти твари. Ослабленный организм не выдерживает вмешательства паразита?
Да нет, вроде, нормальная реакция охотника на нечисть?
Валера решил нащупать брешь, просветик, который обнажит знакомую волчью сущность и невероятной силы волю, которая бывает мощнее некоторых потусторонних вмешательств, но ему было слишком паршиво – сейчас он рисковал вместо попытки нащупать брешь разнести всю квартиру и правда стать инферно.
— Валер, уж расскажи историю до конца. — Константин был весь окутан печальной сумрачной полутьмой – они не решались включать свет. — Зверь – это что, реальный человек?
— Ну да...
...они узнали об этом сильно позже.
Сначала была работа с детским психиатром, какие-то картинки на стенах, неудобное кресло, неприятный голос, блики на стеклах чужих очков. Родители смотрели то боязливо, то жалостливо, то будто бы даже брезгливо; психиатр говорила, что так сказывается переходный возраст, на который выпала такая неприятная и страшная ситуация, и это защитный механизм мозга – превратить реальность в страшную сказку, фантазию. Потом начались разговоры про то, что в таком возрасте может начаться шизофрения, были ли случаи у родственников, и мама говорила: да, у нас был двоюродный дедушка, он верил в то, что он – алтайский шаман, который может путешествовать в мир духов...
Православный детский лагерь, потом даже монастырь, все это вкупе с таблетками, а главное, он никак не мог понять: почему верить в мир духов или в Зверя, убивающего детей – шизофрения, а в сверхъестественное всемогучее создание, существованию которого нет доказательств – религия.
Так или иначе, он решил, что, раз уж он крещеный, то и отношения у него с православным богом, как у гражданина с государством – даже если он не исполняет своих обязанностей и нарушает всевозможные правила, ему, в случае необходимости, обязаны оказать помощь. И в последнее время он отчаянно этим пользовался, даже если алтайские шаманы ему были ближе, чем лики святых.
Когда эта история получила продолжение, он был уже сильно старше, его занесло на чью-то сомнительную деревенскую пьянку, и он смущённо жался в угол с банкой пива, думая, как бы достать чего поинтереснее.
Мгновение – и они ругаются о чем-то с парнем на класс старше, он вступал в ссоры всегда легко, так же легко, как заливал в себя алкоголь. Пара слов – и они уже идут куда-то по ночной заснеженной улице выяснять отношения, и Валера не уверен даже, какого рода отношения – его сейчас завалят в снег чтобы что побить или...?.
Они добираются до заброшенной охотничей хижины, которая находится буквально в двух шагах от жилых домов и строений, и в пьяном пылу эмоций даже не сразу понимают, что что-то не так.
А потом обнаруживают в пыльном крохотном подполе мёртвых подростков.
Вой поднимается на весь край.
Про это не сняли выпуска какого-нибудь тв-шоу только потому, что там любят дела постарее, вроде как, про советский союз.
Он, этот человек, потом говорил, что он освобождает детей от бремени взрослой жизни, от ужаса пубертата, и психологи писали, что, это значит, что в этом возрасте с ним самим произошло что-то плохое.
Но Валере оказалось как-то плевать, что у него там было.
Сложно жалеть человека, который при тебе при тебе жестоко расправлялся с людьми, которых ты знал – знал косвенно, натыкался взглядом в школьном коридоре или спортзале, но знал же; да и вообще с хоть какими людьми.
Который ловил тебя, и заглядывал тебе в глаза, смотрел из-за этого кошмарного капюшона с рогами.
Валеру спасло то, что он оказался слишком взрослым – и то, что уже тогда было ясно, что ему никто не поверит.
Как не верит и сейчас.
В коконе что-то пульсировало. Валера нащупал взглядом пистолет Константина с посеребренными пулями, просто на всякий случай; положил подбородок на колени.
— Серьёзно? — Спросил Константин, не отводя взгляда от кокона.
— Ага.
Из-за того, что Валера промок до нитки, его трясло сильнее, чем раньше – или это от того, что он наконец мысленно разобрал и обглодал эту историю до косточек, и больше там не о чем даже думать?
Он всматривался в Константина – на то, как сумрачные разбавленные полутени наплывают на его лицо, придавая сероватый оттенок, как у куколок-марионеток.
Смешно – может, человеку, чтобы прийти к высшей форме жизни, правда нужно просто принять паразита и окуклиться, а он, Валера, мешает им, как Зверь мешал детям повзрослеть?
С другой стороны: не становится ли святым тот, кто, взяв на душу страшный грех, спасает других – не дав ли перейти черту заражения аномальной паразитарной формой жизни или убивая детей, пока они не успели нагрешить, пока им гарантировано место в раю?
Смешно...
Чем дольше Валера смотрел на кокон и на суетливые попытки Константина как-то их обезопасить, тем ярче становилась мысль в голове: я дурак, он же нарочно рассказывает мне эти сказки про то, что уничтожая коконы и таблетки мы можем спровоцировать реакцию аномалии, чтобы я их не трогал, чтобы гарантировать ее сохранность и размножение.
Он незаметно подтянул к себе пистолет.
— Как думаешь, почему это здесь? — Валера окликнул Константина; Константин начал метаться взглядом от стены к стене, то ли формулируя мысль, то ли думая, как бы изящнее солгать.
— Мы не закрыли окно, — ответил он удивительно прагматично. — А если серьёзно, то здесь живём мы: оборотень, который много лет профессионально охотился на нечисть, и экстрасенс, способный на сильное паранормальное воздействие. Это может их привлекать, как тепло привлекает насекомых в квартиру. — Константин, подумав немного, добавил. – Или как запах крови – хищников.
— А мне кажется, если это правда рой, значит, у них где-то должна быть матка, как в муравейнике или улье, и она может раздавать им приказы – и мы ей мешаем. — Голос Валеры звучал по температурному горячо и хрипловато.
— Может быть. Но, вообще, помнишь, что я тебе говорил в Выстюгах? Не все, происходящее вокруг паранормального – паранормально, и не все, что происходит вокруг нас – происходит из-за нас.
— Я не сумасшедший, — пробормотал Валера.
— Конечно нет, — ответил Константин после нехорошей паузы.
Очевидно, думал он иначе. Валера прикидывал: с какой вероятностью Константин сейчас устроится около кокона и окуклится сам? Вероятность эта, по меньшей мере, ненулевая.
Дрожали руки, иногда перехватывало дыхание – от мысли о том, что он остался не вдвоём с Константином, а совсем один против этой чёртовой аномалии становилось дурно, снова тошнило. И сердце начинало биться быстрее.
Невыносимо хотелось положиться на Константина, прижаться к нему, к чужому теплу, чтобы вместе они обязательно разобрались с происходящим – но этого нельзя было сделать, пока Валера не был уверен, что перед ним – настоящий Константин, а не Константин, пораженный паразитом или вообще двойник, и настоящий Константин сейчас находится где-то в другом месте...
А он, вместо того, чтобы что-то делать, сидит здесь, чего-то ждёт и верит в сказочки про злую мать-аномалию и её аномаляток, как же.
Надо резать.
И только в его воспаленную голову пришла эта мысль, как мгновенно нашлась подходящая брешь – она шла будто вдоль кокона, просвечивала, звала, просила раскрыть и вмешаться.
Он не стал на неё воздействовать, старался даже не смотреть – но вместо этого выхватил из кармана первое, что попалось из острого под руку – ключи от квартиры, и провел ими ровно по разрезу.
Это было как тогда, в детстве – оно звало его, реальность плавилась, на краю зрения маячил страшный тёмный силуэт, а он просто прикоснулся – и что-то сломалось и в нем, и вокруг.
Кокон разошелся пополам, как бутон ужасного цветка, выпуская из себя это жуткое, пока ещё ничего не понимающее существо.
Или... их там что, было двое?!
Они будто срослись друг с другом, словно окуклились вдвоём, обнявшись, и сейчас напоминали сиамских близнецов.
Шлепнувшись на пол, они принялись ощупывать местность вокруг себя, неизбежно деформируя конечности.
Константин отреагировал профессионально: бесшумно выудил знакомую серебряную цепь, готовясь эту тварь обезвредить, а Валера выхватил пистолет – стрелять он умел, по крайней мере, всегда попадал в цель.
Пистолет глухо щёлкнул.
Тварь закричала, видимо, впервые обнаружив у себя голосовые связки, и кинулась на него.
Крови на кофте Константина прибавилось.
Две пары руки начали пытаться понять, как бы так его лучше разделать и сожрать – а они были голодны, Валера видел, как спасенное ими создание даже утром продолжало жадно накидываться на еду, что уж говорить про этих...
Зазвенела, сверкнула молнией цепь. Обхватила оба горла.
Тварь зашипела в обе глотки.
Валера мог отчётливо разглядеть дурацкую надпись на остатках футболки этого существа: «good vibes only».
С силой толкнул её ногами, ещё даже не осознавая, как ему больно. Она рухнула на пол, начала хвататься за него искаженными вывернутыми кистями, но Константин надавил ногой на место, где сливались в одну их грудные клетки и прижал к полу.
Цепь струилась серебристой змеей. Валера почти чувствовал, как она начинает обвиваться вокруг его запястий.
Валера дёрнулся в сторону, встал, шатаясь на ногах, как одноногое пугало в бурю: всё вокруг было словно во сне. Движение размытых силуэтов, гул в ушах, запах крови, притупленная адреналином боль... Он попытался посмотреть на часы, но не смог увидеть циферблата.
Сейчас он отчётливо чувствовал, как понемногу умирает, и мысль о том, что у него в голове сейчас тоже может быть пакость, которая скоро не даст ему отличать нормальных людей от этих тварей, заставит подчиниться местной аномалии?
Хотелось выскрести мозг руками.
И ничего не мешало ему этого сделать. В нем же тоже есть брешь, он может раскрыть и выправить самого себя – он провел рукой вдоль груди, будто собирался залезть ей прямо в душу и все там перемешать.
Он снова рухнул на пол, внутри горел дикий огонь, такой, каким, наверное, Хозяйка выжигала болезни тех, кто ей доверился. Он точно понимал, что молчит, молчит даже мысленно, несмотря на невыносимую боль.
И вместо того, чтобы сложиться, как витраж, внутри что-то разбилось вдребезги, обнажив бесконечную бездонную пустоту, в которой можно было потерять самого себя, и он для этой пустоты стал сосудом.
Больше ничего не было правильно, он переломал себя, как эти твари, только они ломали ноги и руки, а он – что-то совсем другое.
Зато едва ли теперь стоило переживать о раке. И о том, что он находится под влиянием паразита – после такой встряски чудо, что в нем уцелело сознание, что и говорить про какого-то паразита.
Он встал, хватаясь за стену. Константин справлялся с тварью, похожей на огромного паука, без ножа, зубов и пистолета – сказывался опыт.
И это всё ещё был живой настоящий Константин.
Вот теперь всё нормально, как должно быть – подумал Валера – теперь надо вмешаться, мне ничего не стоит этих тварей просто "отключить" – подумал и потерял сознание.