Зимнее утро десятого числа последнего месяца года выдалось не совсем таким, каким можно было представить. Климатические изменения с каждым годом превращали сезоны лишь в названия на страницах календаря, в свою очередь, погода практически не изменялась. Вот и сейчас на улице шёл далеко не снег, а простой ливень, напоминающий обычную погоду конца Сентября. Серое и блёклое небо так и манило остаться на весь день в постели, никуда не идти, ничего не делать.

Но девушка проснулась, ранее лежавшая спиной к спине с Кавински. Она для начала просто села, оглядев печальную комнату, поправила подол своего халата, прикрывая оголившиеся ноги и распахнутую грудь, погладила Винса по плечу, наклоняясь и шепча:

– Солнце, пора вставать, – от этих слов он сразу же развернулся к ней лицом, пытаясь проморгаться, чтобы чётко начать видеть мир.

– Будильник ещё не... – прозвенел. Парень протянул руку в бок, выключив его. – Ладно, я встаю, – врал он, продолжал лежать. А потом и вовсе резко уронил на себя Валери, обнимая за шею, носом уткнувшись в плечо. Чувствуя под собой тёплое тело, она не могла поверить, что теперь может без зазрений совести обнимать любимого человека. И Винс это тоже понимал, ладонью чуть ли не водружая девушку на себя, словно говоря этим жестом: «Она моя». – Ещё пять секунд...

– Пойдём, – просила она, сама стараясь поднять его за собой – на самом деле, не особо стараясь, лишь делая вид.

– Вот как тебе откажешь?.. – и он резко сел, сбросив с себя одеяло, но продолжая за спину обнимать Валери, ведя за собой, чуть ли не в танце сделав с ней круг вальса, чмокнув в кончик носа.

– Ха-ха, мы будем танцевать теперь даже по утрам?

– Не вижу в этом ничего плохого. Я даже немного взбодрился.

– В душ горячий сходи, станет легче.

– Погоди, ребёнка ещё нужно разбудить. Эй, Ваньинь, подъём!.. – выпустив девушку из объятий, парень подошёл к лежанке, потрепав пса по голове. Доберман лениво поднял морду, беззвучно зевнув, раскрывая пасть и потягиваясь. Рука «отца» прошлась по всей спине, когда тот потягивался, в конце помотав головой, точно встряхнувшись, вставая на лапы и с виляющим хвостом трусцой добегая до хозяйки, которая просто обязана была тоже погладить его, пока не ушла в душ.

Пока Винс стоял и старательно готовил для них бутерброды к чаю, Валери была рядом, обнимая за спину – она и обычно ничего не делала на кухне, Кавински не разрешал ей, но чертовски был доволен тем, что девушка прямо сейчас просто стояла и обнимала его своими руками со спины. Он слышал её сердце и дыхание, и знал, что с этих пор Валери всегда будет рядом с ним.

В Триумвират они ехали на машине Валери, что было практичнее, нежели на двух. Было заметно, что на них смотрели немного удивлённые коллеги, когда госпожа Прокурор шла с наблюдателем под руку до самого здания, но не подавали виду и никак не реагировали, лишь тихо переговариваясь:

– Ты помнишь, что никаких поцелуев и объятий на публике? – говорила она.

– Да, максимум – держать тебя под руку или обнимать за плечо.

– И?

– И не заходить к тебе каждые пять минут в кабинет, не давать никаких комментариев, не реагировать на сплетни. Я всё помню!..

– Неправда, ты забыл ещё одно, – усмешка.

– А, да, точно, никаких неформальных обращений, только по должности.

– Верно. Тебе так всю жизнь жить придётся, – она усмехнулась, проходя во входную дверь, которую молодой человек открыл для неё, пропуская чуть вперёд.

– Ради тебя я потерплю. Это лучше, чем быть просто друзьями или казаться никем,

– Будем надеяться, что после того, как мы распишемся, всем будет плевать, как было и до этого.

– Если кто-то будет очень любопытным, я этот его интерес быстренько уберу, – таинственно улыбнувшись, сказал.

– Решаешь проблемы радикально? – Валери была вдохновлена тем же.

– Ну, там по ситуации нужно будет посмотреть, если мягко не получится – то только так. А нечего нос свой куда попало совать, я даже своим это говорю…

– К слову, ты ещё не рассказал им?

– Нет, почему, я сказал, что собираюсь делать тебе предложение, вот только… Чёрт, я сказал, что буду делать его Цессе, – он подмял губы. – Нет. конечно, я уже знаю, что мне придётся сделать.

– Тебе придётся потом сделать крайне убедительный вид, что ты говорил не о ней, а о другой девушке, или ты можешь переписать их воспоминания, вообще стереть их – частично, но там придётся решать самому. Готов ли ты так с ними поступить?

– Да пусть, от одного воспоминания ничего не станет, я аккуратно всё сделаю.

– Если не получится, мы что-нибудь придумаем, – она встала перед дверьми своего временного кабинета, отпуская его плечо. – Встретимся на обеде, – девушка провожала его взглядом.

– Ага, давай.

Наблюдатель, сдерживая непомерной радости улыбку изо всех сил, окрылённый, ушёл в место, где восседали коллеги – по правде говоря, это была всего лишь библиотека, но зато в ней было много компьютеров и мест, где бы можно было всем разместиться. Огромные потолки, окна во всю стену, украшенные витражами, много пустого пространства, кресла и маленькие диванчики, которые кто-то уже приватизировал.

Кавински сел там, где ему было комфортно, на третьем ярусе библиотеки, чтобы иногда просматривать на происходящее, к тому же, вид открывался на Альт-Сити просто замечательный. Город миллионник, наполненный людьми, которые спешили на алгоритм, утром был даже более активен и жив, чем в любое другое время. Винс задумался, так и застыв в кресле с открытым ноутбуком: «Этот город всегда казался мне тюрьмой, в которой бетонные и стеклянные блоки многоэтажек несутся вверх, пока жизнь многих людей опускается по уровню всё ниже и ниже. Всё такое блестящее, яркое, якобы новое и хорошее, но внутри... Я видел пьяниц, видел бездомных, видел наркоманов, видел нищих, но даже в них иногда было больше доброты чем в тех, которые сидят внутри всех этих огромных и пафосные зданий и так и думают, как бы получить ещё больше, чем у них есть. Когда я слонялся по улицам без единого часа в кармане, то мне тоже хотелось больше, чем у меня тогда было, точнее, мне хотелось иметь хоть что-то. Я был один, без друзей, без любящих и любимых, да и за душой у меня ничего не было. А сейчас я сижу в Триумвирате, важный и уважаемый, с мнением которого считаются. Сейчас у меня есть какие-никакие друзья. Сейчас у меня есть десятитысячный счёт в банке. Сейчас у меня есть всё, чего я так хотел и даже больше... У меня есть та, которая любит меня и которую люблю я. И скоро она станет моей женой. А может, когда-нибудь, у нас появятся дети?.. Я бы не хотел воспитывать их в мире, где мы существуем сейчас, я не хочу каждый раз бояться за своих любимых, отпуская их от себя. Да и я, на самом деле, далеко не всесилен... Но я сделаю всё, что в моих силах, потому что хочу этого. Хочу, чтобы я мог позволить себе всё, чего не мог раньше – это же и есть настоящая свобода, верно? Я хочу знать, что мой риск окупится, хочу быть уверенным в завтрашнем дне – я терял слишком много, чтобы ещё раз остаться ни с чем. Делать ставку на свою жизнь достаточно опрометчиво, но я всё просчитал – я могу выиграть, потому что на моей стороне удача, закон и. хах, госпожа Прокурор – моя жена. Мы со всем справимся, чего бы ещё нам не подкинула противная, но затейливая штука, именуемая судьбой».

Валери зашла в кабинет, где работала не одна она – напротив рабочего места сидел Инспектор, на которого девушка упорно отказывалась смотреть – это было в чистом виде пыткой.

– Добрый день, господин Инспектор, – сказала, не выдавая своей печали, сохраняя правила приличия.

– Добрый, госпожа Прокурор, – он ответил так, словно это было просто обязательство, которое он выполнял через силу. Ему было плевать. Грудь сдавило.

Пришедшая открыла ноутбук, принявшись как обычно выполнять то, что должна была. Она проверяла исполнительные листы на сегодняшний день, сверяя действия исполнительных органов с тем, что было для них прописано. Пару часов девушка сортировала акты прокурорского реагирования, то были постановления, представления и предостережения о недопустимости нарушения закона. Она настолько была увлечена – алгоритм как-никак помогал справиться с болью в груди, что не сразу отреагировала на неожиданное обращение Войда к ней:

– Госпожа Прокурор? – Пришлось повторить, когда она наконец подняла на него голову. – Госпожа Прокурор, можете подойти? Я, кажется, забылся, как... – ему не стоило договаривать, девушка без слов подошла, встав за спиной, не смея коснуться плеча, как обычно делала. – Собственно, вот, я запамятовал, как вставлять в документ заверенную электронную подпись, можете помочь? – мужчина смотрел на её лицо, это напрягало. Сама Прокурор смотрела на экран ноутбука, взглядом быстро прочитав строки документа, к которому требовалась подпись. Не подав виду, но для себя всё поняв, Валери наклонилась, управляясь с компьютерной мышью, объясняя, делая вид, что её совершенно ничего не смущало:

– Вы должны нажать правую кнопку, потом перейти в раздел «вставка», далее на «электронные», из них в «шаблоны», выбирайте свою подпись, – она щёлкнула по подписи отца, – и вводите код для того, чтобы подтвердить.

– Хорошо, я понял, благодарю, – он проводил её хищным взглядом. Мужчина рассчитывал, что Прокурор увидит то, что нужно – от реакции зависели бы дальнейшие действия. Валери сильно задумалась, но атмосфера в комнате оставалась прежней, будто тишина между ними просто продолжалась уже который час.

Всё тем вечером произошло так быстро, что она и не успела понять, чем это могло обернуться в теории. Смерть отца в её голове просто не была воспринята – она знала, что он мог стать инвалидом, знала, что ей придётся когда-нибудь ухаживать за ним, больным и старым, но не сейчас, не так... «Я должна что-то сделать, должна решить. Я могу воспользоваться, но... Что потом? Я толком не знаю, как, я не умею, в прошлые разы это было инстинктивно, я не задумывалась, а сейчас мне придётся контролировать. И я не могу допустить, чтобы кто-то видел, иначе придётся стирать, иначе будет очень плохо», – она была растеряна, что случалось довольно редко во всей её жизни, поэтому внешне её это немного выдавало. Инспектор смотрел на неё, выглядевшую отстранённой от всего.

– Я хотел обсудить с вами кое-что, – начал Винс, распинаясь перед всеми друзьями, сидевшими за столом. Это было немногим раньше, чем День Рождения Валери, на той же неделе, когда она потеряла отца. Это был единственный раз за всё то время, когда Кавински отличился от неё. Взгляды обернулись на него. Юноша, собираясь с мыслями, облизал губы и начал, – Я хочу сделать предложение.

– О-о-о-о!! Ну наконе-ец-то!! – протянули парни, вызвав шум.

– Решился-таки, холостяк! – Антон по-дружески ударил наблюдателя кулаком в плечо.

– Я думал, что умру быстрее, чем блондинчик поймёт, что пора уже! Пора! – подбодрил Кирилл.

– Да-да, всё, конечно, замечательно, но не совсем радостно, знаете ли... Она… – Кавински думал, как бы сказать корректнее, – она одна осталась. Ну, фактически не одна, дело-то в том, что... Я с ней, да, но я не её семья, пока не её семья. В общем, я бы хотел ей сказать, что буду с ней всегда – и когда плохо, и когда хорошо, что я готов с ней быть всегда. – Эти слова дались тяжело, молодой человек не привык так открыто говорить о своих чувствах, внутренних переживаниях, о своей личной жизни и об отношениях, которые все воспринимали как вечный праздник. И никто даже не догадывался, какие за кулисой были проблемы, как приходилось их решать. Это всё оставалось за завесой тайны. – И знаете, что самое смешное?.. Вот вы, наверное, в курсе, как на свадьбах клянутся: и в богатстве, и в бедности, и в болезни, и в здравии, и в горе, и в радости... Так у нас это всё было, понимаете?.. Мы всегда всё равно, несмотря ни на что, были вместе. И я... Люблю её. Я не стану этого отрицать, это было бы глупо. Я готов прожить с ней всю жизнь, потому что она показала мне совершенно новую, другую, счастливую жизнь.

– Красивые слова говоришь... Романтик, – улыбнулся Бобби. – Почему бы тебе не сказать ей то же самое? Думаю, она наверняка знает эту клятву и сразу поймёт, о чем речь.

– Хм, да, думаю, будет символично... А насчёт кольца – я даже не знаю, нужно ли оно, потому что мы обменялись ими ещё очень, очень давно, лет пять назад. Тогда, конечно, такой смысл в это не вкладывался...

– Тогда подари не кольцо, а, м-м, что-то, что по какой-нибудь красивой традиции тоже дарили, когда предлагали прожить всю жизнь вместе, – посоветовал Джеффри.

Тогда Кавински пришлось изучить много всего из свадебных традиций, чтобы найти подходящую. Он не хотел просто вставать на колено, предлагать ей свои руку и сердце, потому что она уже давно их забрала, и требовалось что-то большее... Предложение всю жизнь прожить друг с другом и, возможно, умереть в один день?..

«В последнем разговоре я ни разу не упомянул имя Цесарии, но, Чёрт, во всех прошлых-то оно юыло, да и очевидно, о какой девушке я постоянно с ними говорил, я же и смотрел только на неё всегда, ревновал. Странно будет сейчас переобуваться и врать, что речь шла о Валери. Я не смогу переписать их воспоминания, Чёрт бы те побрал! Если я стану мужем Прокурора, почему я тогда танцевал вечно с её якобы двоюродной сестрой? Благо, мы ещё додумались на публике не делать ничего такого, разве что в последний раз, но тогда Валери была не Цесарией… Да, она не особо меняла внешность, ни чёлку на две стороны не делала, ни красилась сильно, изменяя форму лица, она всё равно выглядела по-другому, но… Шуба, блять, все знают Цесарию по шубе. А если просто сказать, что эта та же?.. Сколько раз она ходила в шубе? Зимой в Феврале по раз пять, но мне в принципе можно исправить только три, там один раз мы с ней ходили на концерт, в этом году, а на Новый Год – там с Вивьен инцидент был, я вряд ли смогу подправить. Да блять, легче просто к херам снести все воспоминания остальных о ней, поставив меня как исключение – у меня вообще на импланте ничего из этого не записано, но я всё равно поставил бы в качестве защиты исключение на себя. Тогда вообще никто не будет помнить о Цесарии и она сможет создать новую личность, в которую никто пока не влюблён! И про меня мало кто будет помнить!.. Найти бы такой мощности якомпьютер…». Так как это было важно и касалось их проблемы, Кавински попросил Валери встретиться с ним во время маленького обеденного перерыва, точнее, сказал, что им нужно будет заехать в Башню Света – понадобится самое сильное устройство из существующих. По пути Кавински и объяснил, что это лучший вариант, да и ему совершенно не будет стыдно, если никто, кроме него, не будет помнить о них двоих.

– Ты уверен? – уточнила Валери, проводя наблюдателя в свой кабинет, держа за руку, пока он смотрел в пол.

– Ну, смотри, это даже тебе выгодно – сейчас мы придумаем, как сделать так, чтобы никто точно не догадался, кто ты.

– Отчасти это так. Быть племянницей Инспектора Войда, который ничего не помнит – тоже не вариант… – она замолкла на полуслове, подключая все нужные провода к ноутбуку, входя в учётную запись, пока Винс стоял за ней, положив ладони на стол по бокам от её рук. Молодой человек склонился, прислоняясь виском к виску, легко касаясь губами её щеки, утешая. Ему удалось вызвать на её лице лёгкую улыбку:

– У тебя щетина колется!.. – тихо воскликнула Валери.

– Никак не могу привыкнуть к тому, что теперь нужно всегда бриться, чтобы свободно целовать тебя, – несмотря на разговор, он наблюдал за экраном, на котором подгружались нужные программы. Прокурор печатала быстро, находя нужные данные в поисковой строке. Она зашла на удаление личности.

– Удалять, к слову, не так много, воспоминаний обо мне мало у кого сохранилось, – девушка призадумалась. – То, что было, когда твой имплант не считывался, останется, сейчас я подправлю код, чтобы сделать на тебя исключение. – Перед ним возникло множество кодировок событий, в каждую нужно было внести запрет на уничтожение воспоминаний у Кавински. – Знаешь, в этом нет даже чего-то нелегального, потому что мы предусмотрели правило, по которому раскрывшиеся агенты стираются из памяти заставших их аналогичным образом, новое правило, всего года два назад приняли. – При помощи горячих клавиш справилась она быстро, вот только часть из них пришлось дополнять – работники Кабинета Информационной Безопасности теперь работали напрямую на R-909-SSSWt и подчинялись ей, у которой не было даже ни имени, ни внешности, а все подписи Цесарии стали подписями новой девушки, закрепившись за ней.

– Так это же просто замечательно, у нас всё сходится!..

После удаления всех данных стоило вернуться В Триумвират, но спустя несколько минут после того, как Кавински и Валери сели в машину, на её почту пришло ожидаемое письмо о том, что необходимо явиться по координатам для присутствия при исполнении приговора. Присутствие Кавински не помешало бы ей осуществить задуманное.

Уже в машине, разобравшись с навигатором и поняв, как далеко они отъехали от места, наблюдатель жаловался.

– Свет, кто придумал у Чёрта на куличиках ликвидацию устраивать?!

– У меня такой же вопрос, – она вела себя, как обычно. – Подождешь в машине? – это было критически важно.

– Да, хорошо, – он взялся, за телефон. Прокурор вышла, оставив его одного, немного волнуясь.

Кавински решил посмотреть свободные даты для того, чтобы официально закрепить их статус в отношение друг друга. Долго сидел, перебирал, в какую бы лучше, искал Пятницу, да ещё бы пораньше, но по времени позже. Нашёл, посмотрел на время, чтобы понять, сколько уже Валери нет. К месту подъехало ещё несколько машин, в которых обычно ездили ликвидаторы, но сейчас это были обычные полицейские. «Это странно, – Винс нахмурился, ему это явно не нравилось. Спустя ещё десять минут наблюдатель начал волноваться. – Её нет двадцать минут, кого они там расстреливать собрались?..». В конце концов, Кавински не выдержал, он вышел из авто и пошёл следом за отрядом Полиции, держа дистанцию. Он не был раньше в этом месте – всё его пространство походило на совокупность кубов, которые стояли друг на друге, изредка прерываясь узкими проёмами и переходами. Было тихо. Очень тихо. Это вызывало ещё больший страх. Он услышал одну из команд: «Выходим сначала мы, занимаем позиции, после господин Инспектор».

Кавински понял, что где-то поблизости должны ликвидировать, но он не видел никакой толпы. Юноша поднялся, по пожарной лестнице на одно здание, оставшись на его открытом балконе, который очерчивал забор из ржавых и подгнивающих прутьев. Аккуратно прошёл вдоль, встав за углом, за который и должны были зайти полицейские.

Конвой пошёл – чёткие шаги, а вот Инспектора Войда пока не было. Да и Валери тоже. Слышно было, как где-то там море билось о берег. Было достаточно холодно, Кавински потёр ладони, чтобы разогнать кровь, потом обнял себя и растёр плечи: «Тц, да что ж такое-то?! – Он увидел, как сзади к толпе подошёл Инспектор, скрывшись за ней. – Да где Валери?.. – в голову ударила мысль. – Нет. Нет-нет-нет-нет. Нет. Нет. Нет. Только не это, нет». Сорвавшись с места, Винс обогнул угол, выбежав на балкон, с которого видно было всю площадку.

Валери стояла, хмурясь, с поднятыми и пустыми руками. Напротив было как минимум человек сто – «Церберы», все с оружием, направленным в её тело. В распахнутое пальто залетал ветер, ломал его полы, морозил всё тело, точно замершее в ожидании. Она хотела просто увидеть отца, потому что знала – он дал приказ. Приказ ликвидировать собственную дочь, которую любил когда-то больше жизни. Грудь медленно вздымалась, губы обсохли и похолодели. Мужчина долго шёл, словно смакуя момент всевластия, бесстрастно, непринуждённо, с убранными за спину руками, высоко задирая подбородок. Он посмотрел на небо. Когда-то Войд смотрел на это же самое небо, боясь, что его дочь не спустится с уводящего на Небеса здания Главного Архива. Но сейчас не помнил этого. И сейчас, сейчас небо было таким же, и от него так же тошнило, так же сводило все части тела, заставляя кровь стыть, а сердце – пропускать удар за ударом. Холодный воздух касался щёк, лба, лез через воротник, резал шею. Он опустил взгляд. Фиолетовый на синий. И Валери молчала, сверля отца взглядом, в секунду убивая его неисчислимое количество раз. Разомкнув губы, которых он уже не чувствовал, Войд собрался говорить. «Он даст команду стрелять или будет тянуть? Мне нужно это понять, собраться с мыслями...» – безо всякого страха, Прокурор ждала.

– R-900-SSSP, Генеральный Прокурор Империи, Вы обвиняетесь в совершении особо тяжкого преступления по Закону Книги Света номер четыреста: «Любое действие, несущее угрозу существованию Империи, прямо направленное на разрушение порядка организации действующих органов власти, а равно создание угрозы для жизни и здоровья жителей Империи, совершаемое представителем власти Империи... Наказывается высшей мерой наказания, квалифицированной смертной казнью», – включающее в себя использование металлических пуль с содержанием ртути, свинца и кадмия. – Думаю, Закон Вам известен? Хотя. Если бы мои слова были правдой, я бы не застал Вас в таком унизительном положении.

Сереющее небо, затянутое плотными тучами, которые в последние дни беспросветно покрыло его, вмиг рассеялось лучами яркого зимнего Солнца.

Кавински боялся не успеть, боялся не остановить, он бежал так быстро, как мог, он не мог сделать иначе. Сердце билось просто невыносимо быстро и тяжело, в висках раскатами грома отдавались потоки крови, ударявшие в голову. Он резко остановился, понимая, что уже видел... Видел, что она стояла на краю, где не было бортов, за было только море. Винс схватился за прутья, понимая, что не сможет спрыгнуть, он просчитался – было слишком высоко. Его руки тряслись, потели, обливая ржавые прутья тёплым потом. Он с замершим сердцем смотрел. Валери стояла, подняв руки, даже не хмурясь, с пустым взглядом. «Я должен успеть, успеть что-то сделать... Но что?.. Что я должен сделать?.. Что я могу сделать прямо сейчас, чтобы она осталась живой?..» – он понимал, что положение уже безвыходное, изначально таким было. Были ли у него силы на крик? Скорее всего, нет, юноша несколько раз попытался разомкнуть губы, раскрыть их хотя бы на миллиметр.

– Инс... Инспектор... – поначалу только шептал, от холода зуб на зуб не попадал. – Инспектор! – этот крик был услышан, Валери посмотрела в сторону Кавински, и её взгляд наполнился страхом, она снова нахмурила брови, но потом отвернулась, понимая, что не может... – Инспектор! – орал наблюдатель, цепляясь за прутья. – Инспектор Войд, остановитесь! Ради всего Святого, не делайте этого! Вы же человек, Инспектор! Это всё ложь, что вы узнали или кто-то Вам сказал! Она ничего не делала!..

– Не отпускать его, пока я не закончу, – такой приказ отдал Войд ещё до того, как приступил к исполнению приговора, поэтому Кавински скрутили руки поднявшееся люди, пытались и рот закрыть, поставили на колени, уткнув головой в металл.

– Сволочи! Сукины дети! – ему сдавливали до боли запястья – неизвестно, почему, несмотря на невыносимую боль, они ещё не сломались, голову тоже держали крепко. Кавински мотал ею в стороны.

– Не рыпайся! – прорычал полицейский.

– Я сказал тебе: отпусти меня! – гаркнул Винс.

– Отпустить?! Хочешь, чтобы я отпустил тебя?! – он, крепко сжимая светлые волосы, тянул их назад – уже перестал прижимать к низу. – Что ж, тогда смотри!

Винс чувствовал, что его отпустили, что с силой толкнули в спину, но продолжали держать на коленях. Он за доли секунды понял, что Войд опустил руку.

Он.

Дал.

Приказ.

Стрелять.

Воздух разразился звуком свищущих пуль. Небо и земля поменялись местами, Кавински смотрел и кричал:

– Валери! – и за этот крик он увидел весь мир.

Как через её тело прошла первая сотня пуль – одежда налилась кровью. Как пошла вторая сотня – девушка пошатнулась, опуская голову вперёд, оступаясь одной ногой с края. Как всё продолжилось третьей сотней – тело отбросило назад, оно вылетело далеко за пределы, туда, где под ногами не было земли. Как четвёртая сотня добила – ещё в воздухе, согнувшись, она на миг зависла, с пальто слетали капли крови. Глаза у ней были закрыты, словно она уже спала. Несмотря на то, что её тело только что изуродовали, превратили в решето, лицо её было прекрасно, как никогда. И это лицо Кавински запомнит очень хорошо. Он видел, как она падала вниз. Он видел, как она умерла.

Облака порвало, Кавински напряг связки, крича и плача, он смотрел на Войда сквозь пелену, резко переводя взгляд с него на то место, куда она упала. Упала в мир теней, в глубину, из которой, не возвратится больше никогда. Не в этот раз. В этот раз Кавински не сможет ей помочь.

Море встрепенулось, волны начали приливать к берегу, пенясь белым и красным, точно взрываясь изнутри. Серое небо почернело – всем вдруг стало совершенно не по себе. Какая-то неведомая сила заставляла дрожать и задыхаться в страхе, кого-то и вовсе охватила судорога. Войд вжал голову в плечи, отвернувшись, точно мёрз. Кавински ничего уже из-за слёз своих не видел, лишь смазанные пятна и силуэты людей в форме. Он поднял глаза к небу, застав в нём яркую вспышку молнии, что было совершенно неестественно для погоды Декабря Альт-Сити – казалось, что она тоже сошла с ума, как и Винс. А он именно и подумал, что совсем потерял рассудок, увидев силуэт, словно божественный, когда любимая вышла из моря, когда пена была подолом её плаща, а кровь вся вдруг исчезла, когда та выставила левую руку в сторону, распахнув ладонь, вмиг оказавшись за спиной Инспектора, с силой ударив его по виску так, что он отлетел на несколько метров. Паника.

Всеобщая паника.

– Какого Чёрта?! Она не могла воскреснуть!.. Не могла!.. Стреляйте!.. Стреляйте снова! Убьём Адскую Гончую! – кто-то отдал приказ, но из его рта сразу же пеной пошла чёрная кровь, выплёскивающаяся фонтаном. Пали замертво.

– Приказы отдаю я, – чрезвычайно громко сказала Валери, голос которой Кавински узнавал, но он в бессилии сидел, не понимая, радоваться ему или плакать. «Я сошёл с ума?.. Я просто сошёл с ума... Она умерла?.. Она жива?.. Моя Валери... Моя Валери жива или мертва?.. Что я вижу?.. К-как?..» – он упал на колени, как заворожённый божественным наблюдая за тем, что она делала.

Она убивала. Убивала всех и каждого. Он чувствовал, что это была она. Приказ стрелять был отдан, сотни пуль действительно полетели в неё вновь, но они остановились на полпути, синими вспышками отправились назад, в сердца и головы тех, кто их выпускал. Пули вернулись отправителям, словно каждая из них управлялась одной лишь силой мысли Госпожи Прокурора.

– Э, наблюдатель! – крикнул какой-то из полицейских, стоявших рядом. – Помогай!

– Н-нет... Нет!.. Стойте! Стойте, не убивайте её! – крикнул Кавински, понимая, что полностью спятил.

Он просил не убивать человека или?.. Или ему бредилось?.. Или нет?

– Валери! – он выкрикнул её имя, вцепившись в прутья. Она тотчас повернула на него голову, оторвавшись от полицейских. – Валери, пожа!.. – наблюдатель не успел договорить, уж очень сильно подаваясь вперёд. Он упал за перила, закрыв от испуга глаза. Винс понял только, что уже спустя секунду она поддерживала его, обнимала, мягко опустившись – ноги коснулись земли.

– Винс, уйди отсюда, пожалуйста... – беспокойно прошептала она – в глазах Валери он видел страх.

– Что происходит?! Почему ты?.. Я?.. Я же с ума сошёл?.. Валери, что?.. – он вцепился в её ладонь, понимая, что она самая настоящая, осязаемая, тёплая. В её теле не было ни следа от выстрелов – даже крови на плаще. Кавински начинал задыхаться, он боялся происходящего, ноги подкосило – она видела это, и ей стало ещё страшнее.

– Стреляй по ним! – крик последних.

Прокурор мгновенно закрыла собой Кавински, встав лицом к тем, кто пытался убить её и того, кем она дорожила больше, чем собой. Отступать было некуда – да и незачем. Она щёлкнула пальцами – пули, которые летели прямо в них, врезались в тела. Тела последних, они замертво упали, оставив после себя лишь запах металла, источник которого багрянцем растекался по набережной.

Валери обернулась на Кавински, который, застыв, судорожно пытался дышать. Девушка мягко усадила его, не отрывая рук от его сомкнутых в замок ледяных ладоней.

– Винс, ты меня слышишь? – она присела рядом, обнимая за спину, гладила по ней, нервно колышущейся. – Слышишь? Сейчас я рядом. Ты видишь меня? Я перед тобой, – её нежный голос, уверенный, каким она пыталась успокоить его, заставил сердце размеренно стучать. Наблюдатель вдохнул и выдохнул, кивнув. Прокурор взяла его лицо в свои руки, чтобы он посмотрел в её, чтобы они видели взгляды друг друга. Беспокойные красные глаза юноши с суженными зрачками внимательно смотрели напротив. – А теперь послушай меня, – на её лице было разочарование. – Будешь слушать? – волосы трепались на ветру.

– Д-да…

– Я всегда буду с тобой. Даже если не рядом, то с тобой и за тебя, – теперь задрожал и её голос.

– Ты умираешь? Умрёшь? Скажи мне... – парень начал судорожно отдирать кожу на своих пальцах, нервничая.

– Я исчезну, – тихо-тихо произнесла Валери, глаза начало щипать. Она опустила голову в пол, не отпуская его лица. – Я не знаю, почему, мне никто и ничего не объяснил. Я не знаю, зачем мне эта... Сила, – надрываясь, отвечала девушка. – Я не смогу быть в этом мире, я тут чужая. Если бы я могла, то осталась бы только ради тебя. Но я не знаю, как мне...

– Я пойду с тобой! Я тоже исчезну! Хочешь, куда угодно пойду?! Только с тобой! – он поднял её на себя, взвалив, обнимая, прижимая к себе так сильно, как в последний раз, хотя...

Это и был последний раз. Мир вокруг медленно погружался во тьму, Солнце гасло, Луна поднималась над небосводом, на котором замерли грозовые облака.

– Пообещай мне, что не наложишь на себя руки. Пообещай мне, что будешь жить счастливо, – она начала говорить спешно, понимая, что может не успеть сказать всё, что хотела. – Пообещай, что ты со всем справишься, проживёшь долгую жизнь. Пообещай!.. Не надо ради меня, ради себя делай, только пообещай!.. – она плакала, заливаясь горячими слезами, в которых смешивались грусть, обида, злость, печаль, любовь и... – Потому что я люблю тебя. Я любила, люблю и буду любить тебя, только тебя, каким бы ты не был. Даже если ты будешь считать меня чудовищем, даже если будешь ненавидеть, я всё равно буду любить тебя... – она всхлипнула. Сердце её билось в унисон его сердцу. Кавински не дышал, слушая с замиранием сердца, понимая, что это были последние слова...

Они не успели. Не успели сказать и сделать так много, чего хотели бы.

Не успели каждое утро оставшейся жизни говорить любимым: «Доброе утро», зная, что ещё один день проведут вместе. Возможно, кто-то из них будил бы другого лёгким поцелуем в щёку, пока другой, томно произнося в ответ аналогичные слова, валялся бы в кровати, наоборот, лишь сильнее удерживая сильную руку, чтобы ещё парочку секунд понежиться в тепле, с которым вряд ли могло сравниться что-то ещё.

Не успели каждый поздний вечер желать спокойной ночи, видеть интересные сны, в завершение дня расслабляясь, не задумываясь даже ни о чём, кроме того, что наконец-то легли рядышком, сплетая пальцы, чувствуя чужой – или нет? – пульс. Не успев обсудить день за ужином, они бы непременно делали это перед сном, внимательно слушая друг друга несмотря ни на усталость, ни на сонливость.

Не успели сказать «Согласен» и «Согласна» перед лицами, от которых так долго и старательно скрывали свои чувства, которые, возможно, всё же приняли их отношения не как нечто запретное и невозможное, а то, что вполне нормально. Пришлось бы ещё долго и неловко объяснять, кто на самом деле был Цесарией или вообще инсценировать её смерть. Скорее всего, Кавински бы ушёл с алгоритма, так как между ставшими мужем и женой возникли бы отношения власти и подчинения, что было совершенно недопустимо… Но это бы того стоило.

Не успели сесть одним вечером в обнимку, решив, что пора выбирать имена долгожданным детям. Долго бы перебирали справочники со значениями, уделяя этому внимание, сначала составляя просто список понравившихся, а потом выбирая из длинного ряда те, которыми бы назвали. Вместе бы гадали, кто у них родится…

Не успели сказать своим детям: «Здравствуй», когда те пришли бы в новый мир, над которым их родители так долго и упорно старались. У них бы родились два мальчика и девочка. Первыми бы родились два малыша – мальчик и девочка, волосы которых были такими же золотистыми, как и у папы. А младший из сыновей, появившийся на свет через год, напоминал своими глаза деда, но душой был бы мягким и добрым. Как жаль, что её отец не смог бы увидеть внуков. Они бы жили большой семьёй, в которой всё было замечательно – родители любили друг друга, любили детей, а дети любили их.

Не успели быть родителями, понимающими, знающими, которые ответственно подходили к воспитанию подрастающего поколения, которое видело в них пример для подражания, авторитет и просто самых лучших и любимых маму с папой.

Не успели несмотря ни на что из года в год говорить о том, как прекрасен их любимый человек, не обращая внимания на признаки старости и появившиеся шрамы. Он целовал бы женские ладони, приглашая на танец, который ненадолго возвращал в прошлое и давал возможность ещё раз ощутить незабываемые чувства страсти и любви, которые за годы не стали меньше. Она бы как всегда отвечала взаимностью, зная, что это вновь поможет им оторваться от земли и уйти во что-то иное, тайну чего они разгадали не один десяток лет назад, поведав друг другу.

Не успели ещё столько тысяч раз ласково назвать друг друга «Солнцем» и «милой». Она бы перебирала его вечно кудрявые и золотистые волосы, когда он лежал на её груди, посапывая и обнимая. Он бы каждый раз удивлялся её кудрявым прядям, которым достаточно было пары капель воды – и те сразу закручивались в маленькие локоны, которые так красиво смотрелись с её лицом.

Не успели рассказать друг другу о стольких сюжетах. Он, проглатывая книгу за книгой, ведал о том, что пишут люди, с восхищением и жестами описывая произошедшее. Она бы, наоборот, показывала своими искусными рассказами о том, до чего ещё не додумался ни один писатель их мира, пока тот с жадным интересом слушал это каждое утро.

Она не успела рассказать ему о единственной правде, разрушившей их счастливую жизнь в считанные секунды.

Холодные волосы пахли некогда подаренными духами. Её руки крепко сжимали его тело, огибая куртку. Водолазка казалась как никогда мягкой, родной, тёплой, в которой хотелось утонуть.

Но это счастье закончилось слишком быстро. С Неба, из гущи облаков, спустился некто, напоминающий чудовищного ангела. Мужчина парил над землёй, медленно размахивая красно-коричневыми крыльями. Его одежда значительно отличалась от той, которую обычно носили люди, она напоминала древние или средневековые наряды... Впрочем, он весь был похож на сказочное существо, мифическое, с белыми волосами, фиолетовым глазами. На крыльях его тоже находились глаза – не человеческие, напоминающие наросты. Он снисходительно посмотрел на Кавински и Валери, чуть ли не с отвращением, надменно, сразу вызвав в юноше приступ неприязни и агрессии. Хуже стало только тогда, когда он заговорил.

– Ну всё, хватит. Ты и так нарушила много правил, Даркмонд, – Винс сначала не понял, что тот обратился к Валери, которая вмиг успокоилась, на самом деле замерев от страха. Её время закончилось. Прокурор встала, опешив, заслонив собой неловко поднявшегося Кавински, который держал девушку за одну руку, второй придерживая плечо. Она посмотрела на мужчину с ненавистью, хмурясь.

– Ты не имеешь права...

– Я имею право на всё, – он перебил и усмехнулся. – Я же Бог, в конце концов!.. – ему стало смешно от своих же слов. Но радость закончилась, он в мгновение стал решительным. – Давай быстро прощайся со своим дружком и возвращайся в мир, где и должна была жить, если бы твоя мать не... – он понял, что заговаривается. – Быстрее, я не собираюсь ждать тебя. – «Кто это вообще такой?! Какого Чёрта происходит?!» – думал Кавински, сильнее сжимая руку Валери.

– Что тебе мешает убить его так же, как ты убила их? – шепнул наблюдатель ей на ухо.

– Ха-ха-ха! – некто звонко рассмеялся над произнесённым. – Она не сможет, не доросла ещё... Кроме того, я бессмертен. А если попытается, то я убью тебя. А мы же этого не хотим, верно, Даркмонд? – он словно науськивал её.

– Замолчи... – она не знала, что делать. не чувствовала, что сможет защитить Кавински. Она боялась существа напротив. – Если ты попробуешь...

– То что? Что ты сделаешь, Даркмонд? – улыбка на его лице не предвещало ничего хорошего. Он измывался над ней, зная, что Прокурор ничего не сможет сделать. – Всё, свидание закончилось. – Резко сказал, и всё тело девушки сковало, разразившись болью – и особенно сердце, словно в него воткнули тысячу игл. Её организм прочувствовал весь яд, поглощённый от пуль. Она не могла ничего сказать из-за боли, лёжа в судорогах на холодном бетоне, Кавински отбросило от неё к стене, затылок заныл, в глазах всё помутнело и почернело – пришлось сосредоточиться, чтобы не потерять сознание.

– Не смей... – хрипло сказала Валери, краем глаза увидевшая, что Винс с силой ударился. Она попыталась встать, оперевшись на ладони, но от новой резкой боли упала обратно. Девушка не знала, что ей делать, чтобы заставить ноги или руки хоть что-то сделать, чтобы защитить Кавински. – Не смей... Его... – с её губ начала течь кровь.

– Это всё, что ты можешь, Даркмонд, сказать мне: «Не смей»? Ты Госпожа, конечно, но приказывать мне – не в твоих силах, – он скрестил руки, довольно смотря на проделанную работу.

– Я приказала тебе: не смей!.. – вдруг Валери закричала, лишь на миллиметр приподняв кулак и ударив им по поверхности с такой силой, что по той пошла трещина, скалой чуть не пронзившая тело Бога, еле успевшего увернуться. – Я пойду с тобой, но ты!.. Ты не имеешь права мне указывать! – что было тогда с ней, она сама плохо понимала. Не чувствуя ни рук, ни ног, Валери поднялась – с её одежды, которая вновь насквозь пропиталась кровью, реками стекавшей с подола. Еле перебирая тяжёлые ноги, тянущие вниз, она дошла до Кавински, практически бессознательно прислонившегося к стене. Она села на одно колено, холодными губами коснулась лба, ладонью обняв кучерявую голову.

Даже во тьме он напоминал ей Солнце.

Она дотронулась до его затылка, который приятно обдало холодом, Кавински стало теплее, он упал носом в её плечо, заплакав.

– Не уходи, пожалуйста, попроси его забрать меня с собой!.. – горячо шептал. – Давай я попрошу? Пожалуйста.

– Нет. – Громкий ответ поднявшегося на ноги и воспарившего Бога, свысока наблюдающего за ними.

– Почему?! – Вскрикнул Кавински, обращаясь в высоту.

– Ты должен быть здесь, – приказной тон его слов был больше похож на приговор.

– Винс, – он мгновенно перевёл взгляд на её лицо, побледневшее, говоря спешно и тихо, – дай мне руку, пожалуйста, – он протянул дрожащую ладонь, правую, на которой носил кольцо, тотчас снятое с пальца. Валери резко порезала участок кожи, обычно прикрываемый им, вернув кольцо на место, с силой вжав в выступившую кровь. Кавински закусил губу от лёгкой боли. Она подняла на него взгляд надежды, поджимая губы, рукой крепко сжав похолодевшие пальцы.

– Валери, ты всегда будешь со мной? – спросил, сотрясаясь.

– Обязательно... Я найду способ вернуться к тебе. И ты, пожалуйста, не умирай, – и ее глаза тоже налились горячими слезами, которые медленно сходили с щёк на волосы юноши, точно дождь омывая их. Кавински поднял на неё взгляд, с полными боли глазами посмотрев на любимую.

– Я любил, люблю и буду любить тебя, – произнёс, тяжело сглатывая, ломаясь изнутри, понимая, что это были последние минуты, когда он видел её. И последним, что наблюдатель видел, была её мягкая улыбка, любящие глаза, синие-синие , как звёздное небо. А потом всё поглотила чернота.

Он останется, для него ещё не время уходить – нет, слишком рано, пройден не весь жизненный путь, он ещё нужен в этом мире, он ещё должен сделать предназначенное ему.

Я встречу его потом?

Я не знаю ответ на этот вопрос...