Мирон показал билеты сотруднице в строгой униформе. Та кивнула, указывая Фёдорову в направлении другой женщины: «Подойдете, когда осмотрите общий зал». Может, это какая-то неизвестная галерея? И они здесь будут смотреть на историю, обсуждая? Немного окунутся в прошлое. Во всех смыслах. 

Но на галерею это не похоже. Совсем нет. Мирон направляется в сторону «общего зала», и Карелин старается успеть за ним, быстро перебирая ногами по кафельному полу. На самом деле, довольно скользко. Но увидев, что скрывается за поворотом, Слава уже совершенно не думал возмущаться скользкому полу.

— Сюрприз! — с улыбкой произнёс Мирон. 

Они как будто в сказку попали! Славе казалось, что такие сады могли только в книжках быть реальными. Но это было на самом деле.

— Ущипни меня, — пролепетал Карелин, все ещё не особо веря своим глазам.

— В более приватной обстановке, — с лукавой ухмылкой отозвался Мирон, а Слава в ответ лишь залился краской.

— И… и туда можно зайти?

— Именно для этого мы сюда и пришли, — кивнул Фёдоров. — Вперед! 

С потолка свисало что-то вроде лиан. Карелин был не уверен, как называются эти растения, но создавалось впечатление, что они в другой стране с совершенно другой флорой. Главная тропа была украшена арками, с которых свисал ползун. Слава шел медленно-медленно, оглядывая каждый сантиметр общего зала. Это правда была галерея, просто посвященная искусству природы. 

— Смотри, а эти везде прорастут, — почти смеется Мирон, кивая Славе на россыпь маргариток у Корней какого-то пышного куста, листья которого были с пурпурным отливом. — И вон там! Может, та бабушка отсюда ромашки и забирала.

Слава опустился на корточки, чтобы лучше рассмотреть сначала маргаритки, которые устилали землю, а потом перевести взгляд на маленькие солнышки с белыми лепестками. И за ними ведь здесь тоже ухаживают!

— Очень нежная ромашка, — почти прошептал Слава. — Ты только глянь на лепесточки.. как дрожат! 

Мирон улыбнулся, опускаясь на корточки рядом. Карелин умел видеть прекрасное в природе: он, в принципе, романтичной натурой был — только скрывался уверенно (и не вызывая подозрений!). Вспомнить только, как он учил его пить чай. Закрывать глаза и чувствовать весь процесс нутром. Мирон бы до такого не додумался. Фёдоров мог исполнять Славины мечты, пытаться угадать, что поразит его. Но чай для него был особенным только в те моменты, когда его готовил Карелин.

— Мы с тобой точно поедем за город, — улыбнулся Мирон. — Летом. Будешь в веночках из ромашек лежать, а я тебя буду спасать от мошек.

— Что-то мне подсказывает, что от опасностей дачи спасать тебя буду я, — рассмеялся Слава. — А ты меня спасаешь от опасностей мегаполиса.

Мирон был хорошим спасателем. Слава точно не попадёт в плохую компанию, ведь у него буквально нет возможности эту самую компанию завести. Только он, Мирон и Вани со старческими посиделками! 

А Фёдоров ведь так просто понимал «семейную жизнь», которую он так стремился создать со Славой. Кажется, именно так её все описывают и показывают, а на личном опыте он проверяет впервые. Да и… мало ли, Карелин влюбится в кого-то ещё сильнее и уйдёт? Мирон же совершенно не идеальный: он не самый красивый, не самый веселый, не самый умный. Фёдоров умел только любить его, но было ли этого Славе достаточно? Этого ведь иногда, действительно, слишком мало. Жаль, что нельзя залезть а чужую голову и узнать — а Слава его также ревнует? Ревновал хоть однажды? 

— Хотя… я предлагаю спасение друг друга. 

В зале народа не было. Мирон даже на секунду положил голову на чужое плечо: так намного уютнее и спокойнее. 

— Ты меня уже спас, — прошептал Фёдоров. — Разве не настало время мне вернуть должок?

— Ты мне ничего не должен, — отозвался Слава, щекой прислоняясь к чужой голове. — Единственное, что ты можешь пообещать мне — это постараться быть счастливым. И чтобы у нас было больше вот таких вечеров! 

— Я придумал ещё несколько свиданий, — кивнул Мирон. — В таком же духе. Я уверен, что тебе понравится.

— Я влюбился в историка, — произнёс Слава почти без голоса, — а получил персонального магистра магии, исполняющего желания. 

— И я всегда рад стараться для тебя, — тепло улыбнулся Мирон.

И Слава продолжил рассматривать растения, представленные в общем зале. Помимо них тут была одна пара с сыном (за него Карелин очень переживал, вдруг цветы вырвет!) и две подруги, фотографирующиеся на фоне растений. Конечно, было лестно, что Мирон не обращал никакого внимания на симпатичных девушек, но его взгляды на семейную пару Славу, конечно, расстраивали: даже, скорее, нагоняли на какую-то тоску. Может, однажды Фёдоров переосмыслит свою жизнь и решит, что их этап — ошибка? Слава-то никогда не сможет ему родить. Да и сам Мирон такой «функцией» не располагает. А он так восхищенно смотрит на взаимодействие семьи! Славу что-то кольнуло в сердце. 

— Не хочешь общее фото? — тихо спросил Слава. Они часто делали снимки, а потом печатали их и собирали в альбомы. Мирон даже в рамки вставлял и расставлял по квартире. И это место тоже хотелось запечатлеть!

Фёдоров кивнул, протягивая Славе свой телефон. Печатью все равно он занимается. А для Карелина это всегда приятно: конечно, по телефону Мирона он лазить не будет, но это показатель, что Фёдоров ему доверяет. Слава выше, поэтому их селфи обычно делал он. А Мирон всё равно по-хозяйски обнимал его одной рукой, немного притягивая к себе.

В зале никто не обратил на этот жест никакого внимания! Неужели всем правда всё равно? И в обморок никто не упал? После соседей по подъезду и отца, у которого «пидор» и «голубой» считались худшими оскорблениями, было неловко. То есть Мирон правда может просто положить руку ему на тело, и среди людей это не вызовет бурю негативных эмоций?

— Ого, — Слава был так удивлён, что это вырвалось у него вслух, а от Мирона был получен непонимающий взгляд. — Ну, ты приобнял меня для фото, а всем всё равно было. 

— Ну я ведь тоже не дурачок, Славче, — улыбнулся Мирон, говорил он довольно тихо. — Я слежу, кто насколько занят своими делами, и могу ли я обнять тебя так, чтоб потом ты не переживал из-за шушуканий или вроде того.

Карелин кивнул. В самом деле, Мирон иногда поражал своей внимательностью (а порою даже ею раздражал). Иногда он умудрялся замечать такие мелочи, что Славе оставалось только диву даваться. Фёдоров всегда говорил: «Издержки профессии», — и Карелину казалось, что дело в школе: успей подметить, когда класс выхватил телефоны, когда тебя перестают слушать и кто из учеников совершенно не понял, о чем речь. А сейчас Слава понимал, что дело в другой профессии. Как только ему сказали найти вставки в Повести Временных лет, он понял, что внимательность Мирон заработал, работая с источниками. Вряд ли Оксфорд оставил без внимания такой пласт практики! Хотя, конечно, стоило об этом с Фёдоровым поговорить подробнее. Мало ли какие методы обучения использовали в Англии! И в Германии… Как же его помотало по земному жару!

Это было самое, наверное, интересное и неизвестное в жизни Мирона. Слава абсолютно всегда узнавал в этом новые детали для себя. А полностью рассказать всю историю Фёдоров никак не хотел, лишь изредка сыпал интересными фактами о себе. «Подогреваю интерес к себе», — именно так невзначай объяснял Мирон свои «секреты». При этом, однако, даже Славино: «Я уже весь горю от интереса!», — никак не влияло на итоговое решение Фёдорова о необходимости подобных рассказов. Слава не знал, каких именно чертят он от него прячет, но был твёрдо уверен: выдержит и примет. Общую-то канву он знает! 

Холодные пальцы Мирона пробрались под кофту и рубашку и ущипнули за бок. Слава от неожиданности ойкнул и тут же прикусил губу.

— Где же ты всё витаешь, Слава? — тихо спросил Мирон, нежно придерживая его за локоть в качестве извинений (Карелин чувствовал, как тот гладит его подушечками пальцев, но вряд ли это было заметно со стороны). 

— Да я просто счастлив, — пожал плечами Карелин. — Мы вместе, я поступил, ты для меня так стараешься… это такое чудо! 

— Ты — чудо, — с теплой улыбкой поправил Мирон. — Но это ещё не всё. Готов посмотреть больше? 

— С тобой я всегда готов, — кивнул Слава.

Тогда Мирон направился к сотруднице, на которую указали ещё на входе. Он показал ей билеты, и она повела их на второй этаж. Она открыла одну из дверей, напомнила время брони зала, а затем удалилась, желая приятного времяпрепровождения. У Славы моментально разбежались глаза. Здесь было слишком красиво.

— Это тематический зал, — рассказал Мирон. — Тропические растения. 

Пол был деревянным, лаковое покрытие поблескивало из-за стеклянных вставок на потолке. А по стенам стояли огромные горшки с самыми разными растениями. Слава их названия не знал, а надписи даже прочитать не мог! Это были широкие листья, больше напоминающие перья… Или россыпь мелких, но плотных листочков на ветках. 

— Как зелено! — восхищенно произнёс Слава, оглядывая зал. 

За самыми широкими горшками стоял небольшой стол с четырьмя стульями.

— Ты ведь хочешь кушать? — намеком спросил Мирон, когда Слава наткнулся на стол.

— Умираю с голоду!

Вернувшись домой, Карелин ощущал себя абсолютно счастливым. И он очень давно не помнил себя именно таким. Счастье это было в чем-то детское: простое и легкое, отдающее теплотой в сердце. Мирон разгружал содержимое рюкзака на кухне, а сам Слава наконец сел за свои задания к семинарам: писать придется много. На выходных он слишком окунулся в отдых. А универская домашка, к сожалению, отличалась от школьной. Тут уже не просто ЕГЭ прорешать и надеяться, что по остальным не спросят. Тут надо создавать себе репутацию умного и старательного, чтобы сессию хорошо закрыть. Не зря же он так хотел поступить, верно? 

— Не успел вернуться и уже за работу? — с улыбкой уточнил Мирон, возвращаясь в комнату. — Надо будет одну из комнат из гостевой спальни переделать в твой кабинет. 

— Успел тебе надоесть со своей домашкой? — почти рассмеялся Слава.

Он знал, что это не так, знал, что Мирон скорее заботится, чем пытается его сплавить. Иногда забота Мирона становилась слишком уж мучащей: перевезя его в Санкт-Петербург тот точно почувствовал ещё больше ответственности, чем когда ухаживал за ним в Хабаровске.

— Скажешь тоже, — махнул рукой Фёдоров. — Я просто хочу, чтобы у тебя было комфортное пространство для работы. Сам же обычно переживаешь: «А я не мешаю?», «А я точно не мешаю?». 

Мирон передразнивал смешно. Он растягивал буквы в словах и скорчил рожицу с самыми жалобными глазами на свете.

— Если будут пробы на экранизацию «Шрека» в формате сериала с реальными людьми, то я отправлю тебя как хуманизацию кота в сапогах.

— Думаешь, я хорошо справлюсь со шпагой?

— Одной же справляешься!

Мирон рассмеялся. Славе всегда нравилось, когда он так заливался смехом, раскинувшись на кровати и закинув голову. Шея у него была очень привлекательна: так и хотелось отложить важные источники и конспекты, просто прильнув к коже. Особенно к тому открывшемуся участку, который не виден, когда голова находится ровно.

Но сила воли — это то, что у Карелина не отнять. Он повернулся спиной к кровати и, досчитав в голове до трех, вернулся к семинарским вопросам. Разобрать бы хоть три! 

— А по набережной пройтись не хочешь? Можем сделать небольшой круг и дойти до Казанского…

— Понимаешь, я тут нахожусь в условиях, когда Санкт-Петербурга ещё не существовало.

— Ужасно! Невыносимо учить период, когда мир ещё не знал о лучшем городе на земле! 

— Сказал человек-медиевист!

—Ну, у каждого свои недостатки, — так же весело ответил Мирон, откидываясь на подушки. 

Слава вслух зачитывал Мирону фрагменты из «Повести временных лет», пока Фёдоров пытался ему объяснить, какая именно строчка отвечает на поставленный вопрос и почему. Как же много он мог рассказать о традициях полян, по строчке, описывающей сколько человек жило в одном доме с печью.

А Слава в этом видел лишь один сухой факт, и откуда Мирон берет все эти причинно-следственные связи оказалось загадкой. Карелин только записывал за ним, стараясь уловить смысл, чтобы научиться мыслить также. История — это ведь не просто причинно-следственные связи, зубрежка дат, событий и их последствий. Она дает совершенно новый образ мышления, учит по мелочам, оставленных кем-то давным-давно, воссоздавать целую картинку. Делать так, чтобы россыпь деталей создавала единый паззл. 

Потом Мирон направился в душ, а Слава отшутился от предложения совместного, продолжая выписывать ответы на вопросы уже из литературы, а не из своего персонального кладезя знаний. 

Когда Фёдоров вернулся, Карелин спал прямо за столом. Мирон заглянул к нему в тетрадь: даже предложение не дописал, так вымотался. Фёдоров поцеловал его в макушку и немного потряс за плечо.

— Надо в кровать, — протянул Мирон, когда Слава приоткрыл один глаз.

— А ты?

— И я в кровать, — кивнул Фёдоров.

Изначально он правда лег вместе со Славой. И как же приятно было, что он не хотел ложиться именно без него, а не из-за недоделанной истории. Когда Карелин уже сладко засопел, перепутав во сне однако и руку Мирона, Фёдоров все-таки встал. Он забрал тетрадь со стола Карелина, взял ручку и пошел на кухню дописывать за него его домашнее задание по истории. Слава оформлял задания очень удобно: под номером семинара и темой он выписывал аспекты, которые необходимо было осветить. Сделав себе кофе, Фёдоров окунулся в воспоминания о собственном студенчестве. Он старательно дописывал за Славой аспекты, стараясь писать чуть ли не печатными буквами, чтобы Карелин точно разобрал написанное. Выходило, конечно, дольше, чем если бы он писал своими закорючками, но он же для Славы старается, а не время экономит! Скоро всё было готово — довольно подробно и, что особенно хорошо, понятно написано. Мирон закрыл чужую тетрадь и положил её обратно на стол, за которым Карелин уснул пару часов назад. И Фёдоров сам наконец улегся. Скоро ведь вставать в эту дурацкую школу!