Школьное утро начиналось довольно обыденно. Те же самые лица, которые Мирон помнил прекрасно, но никак не соединял их в своей голове с именами из журнала. 

Священная Римская Империя Германской Нации, гуситские войны, почему Ян Гус — и герой, и враг. И слушает его человека два от силы. Просто потрясающе! Именно на это он хотел потратить всю свою жизнь! Надо было срочно искать что-то другое, более интересное, манящее, привлекательное. Чтобы гореть своим делом — как Слава в университете. А пока получилось только тухнуть в школе. И как же это разочаровывало Мирона!

Было столько амбиций, желаний, устремлений… а потом все разбилось. И было бы обо что разбиваться, были бы какие-то непреодолимые внешние эффекты. Нет. Всё закончилось по собственной тупости. 

— Finita la commedia, — вздохнул Мирон, опускаясь на своё кожаное кресло, когда прозвенел звонок. — Всё свободны. Домашка будет в журнале, — он машинально кивнул головой в сторону компьютера.

Классу дважды повторять не надо — раз представление окончено, то они быстрым шагом направились прочь из кабинета. Вот она, тяга к знаниям! Фёдоров устало крутился на стуле: надо проверить работы, чтобы не тащить их домой. Пока телефон не стал противно пищать от входящего вызова. Охранник звонит. И что ему нужно, интересно?

После истории в Хабаровской школе с отцом Славы Мирон завел себе полезную привычку: в курилке обязательно знакомиться с охранниками и записывать их номера телефонов. Мало ли, какие чокнутые будут другие родители! 

— Да, Павел? Что-то случилось? — торопливо спросил Фёдоров, точно только-только выпускает детей с урока. — Курьер пришел? Мне?.. Да, спущусь сейчас. 

Мирон торопливо зашагал по лестницам вниз. Со второго этажа он спустился быстро, подлетая к посту охраны. На пункте действительно стоял курьер, а в руках его был букет цветов! Пять крупных бутонов роз тонули в мелких фиолетовых ирисах с желтой сердцевиной и в зелени мелкой листвы. 

— Вам тут… заказали, — проговорил курьер, окидывая взглядом Мирона.

— Скорее, за меня тут заказали… — проговорил Фёдоров, почесывая затылок. Розовая рубашка приподнялась, отчего застежка ремня блеснула под желтыми лампами. — Спасибо, что так оперативно привезли.

Мирон забрал букет в белой и темно-зеленой (под листу) обертке. Иссиня-фиолетовая лента, как ирисы, плотно держала букет. Внутри была записка: «Для поддержания уровня адреналина в крови моей любви». И первая буква имени. 

«Ну, Карелин, блять», — мысленно протянул Фёдоров, разглядывая букет. «Красивый же еще выбрал, зараза, жалко выкидывать», — пронеслось в его голове следом. 

— Я попросил друга заказать букет, так как не успеваю после работы за ним заехать, а у девушки сегодня праздник: «Мирон Фёдоров вчера обложался», — объяснил он. 

Курьер-то явно не особо верит. Записку-то небось он писал (почерк совсем не Славин). И что Фёдоров «М.», а не «С.» по накладной на заказ явно допетрил. Ну пусть думает, что его так друг решил разыграть. Мирон ставит подпись о получении и неловко улыбается. Благодарит охранника, что тот своевременно сообщил, а сам быстро уходит обратно в кабинет. Букету нужно еще и вазу найти! 

***

— И какого черта это было, Карелин? — спросил Мирон, заходя в квартиру с этим букетом. 

— А мне разве нужен особый повод, чтобы подарить своему мужчине цветы? — передразнивает Слава вчерашнюю фразу Мирона.

— Карелин, блин, это другое! 

— А это просто безобидная шутка, — махнул рукой Слава. — Ты ведь мог заказать цветы для мамы, подруги… кого угодно. Не обязательно же букет тебе.

— Но курьер!

— А курьера ты видишь в первый и последний раз в своей жизни. Камон, он явно и не такое видел и забыл уже.

Мирон стоял все еще в куртке. С этим букетом в руках. И сейчас он мог просто хлопать глазами. Была же в этом колоссальная разница! Приехать к ВУЗу или направить цветы на имя на место работы! 

— Просто… просто никогда так больше не делай, — вздохнул Мирон уже спокойнее. До этого он почти кричал. — Пожалуйста.

Он вылез из кроссовок, привычно придерживая мысом пятку, и прямо в куртке пошел искать что-то на подобие вазы для цветов. Они все равно были красивыми. Но не успел Мирон дойти до кухни, как ему вслед прозвучал голос Славы.

— А ты больше не карауль меня у универа без предупреждения, — произнес он. Мирон не видел, но по тону был уверен: Слава скрестил руки на груди и по-кошачьи сверкнул глазами.

Шизя тут же поспешил в коридор, словно стараясь своим присутствием успокоить всех вокруг. 

— Я хотел устроить тебе сюрприз, а не «караулил». Мне что, нельзя приехать к своему парню на учебу после тяжелого дня? 

— Мне что, нельзя отправить своему парню букет цветов? — передразнил Карелин.

— Хоть каждый день меня у школы жди, я не против, я только рад буду, — проговорил Мирон. — Но почему ты так злишься, что я увидел твоих одногруппников, я не понимаю.

— Я не злюсь на это, — покачал головой Слава. — Я злюсь, что ты мне не доверяешь, поэтому и приехал. Не делал ты никакой сюрприз, ты просто хотел меня поймать на чем-нибудь, что я не делал. 

— Если ты так разнервничался, может, не зря и приезжал, — махнул рукой Фёдоров, возвращаясь к кухне. Стоять в коридоре и сверлить друг другу взглядом по диагонали не хотелось.

Слава явно напрягся. Ему казалось, что у них отношения абсолютного доверия, а здесь Мирон даже не открещивался, что Карелин прав. Он приехал не ради сюрприза. Он думал, что Слава может устроить какой-то мини-роман на учебе.

— Ты что, совсем? — непонимающе спросил Карелин, следуя за ним на кухню. Других слов у него не было от шока. — Я тебя люблю… какие еще не зря и приехал? Какие вообще проверки? Фёдоров, ты что за чепуху смолол? 

— Не чепуху я смолол, — отмахнулся Мирон. Он отложил букет на стол, а сам сел на табуретку, параллельно стягивая с себя куртку. — Боюсь я. Вот и всё. Боюсь.

Слава смотрел на него непонимающе. Было неловко глядеть на него сверху вниз, разглядывая синюю радужку под бликами лампы. Но и сесть, прерывая зрительный контакт сейчас, казалось жутким неуважением и плевком в душу. Поэтому Карелин тихо сполз вниз по стене на пол, складывая ноги по-турецки.

— Чего ты боишься? — вполголоса уточнил Слава.

— А чего я могу бояться в таком контексте, Слав? Я боюсь потерять тебя. 

Карелин подполз ближе, непонимающе разглядывая чужое лицо. Он осторожно забрал сложенные ладони в свои, поглаживая тыльную сторону большими пальцами. 

— А с чего ты вообще решил, что можешь меня потерять? — неловко уточнил Карелин.

Его взгляд выражал полное непонимание, но и сочувствие. Мирона от такого сочетания передернуло. И какая доля в этом взгляде обыкновенной жалости? Испытывает ли Слава жалость к нему вообще? Если да, то проще сквозь землю провалиться, чем провести в этой комнате еще хоть секунду. 

— Не смотри на меня так разочарованно, — вздохнул Карелин. — Я серьёзно не понимаю. Но очень хочу понять. Просто… ну не было же ни малейшей причины думать, что ты можешь потерять меня.

— Ну… новый город, знакомства новые, новые впечатления… столько всего здесь нового, и всё это явно интереснее, чем в Хабаровске! И насыщеннее. И… в такой ситуации учитель истории явно уже и не такой интересный персонаж, — пожал плечами Мирон. Возможно, вслух это звучало совершенно глупо, но Фёдоров уже прикусил губу испуганно. Точно если сказать страхи вслух, то они немедленно исполнятся. Слава уложил руки к нему на колени, заглядывая в глаза. 

— Ты же не просто какой-то там учитель истории, — улыбнулся Карелин. — Ты мой Мирон. Самый интересный человек в мире просто по факту того, что это — ты, а не кто-то другой.

Наверное, в этом и дело: вернувшись домой, Мирон совершенно потерял собственную ценность. В Хабаровске он ощущал себя кем-то интересным и загадочным, нужным Славе, а потому и любимым. Сейчас же принять любовь просто по факту своего существования казалось чем-то невообразимым. Насколько вообще невероятно, что тебя любят просто за то, что ты есть?

— Есть такие вещи, которые безусловны, — вполголоса продолжил Слава. — В их числе и моя любовь к тебе. Это ведь просто, не правда ли? 

— В безусловных вещах совершенно нет ничего простого, — вздохнул Мирон. — Как минимум, потому что в них отсутствует условие, почему они такие. Их нельзя объяснить или обосновать, и поэтому они непонятные… а потерять их очень и очень страшно. 

— Но я ведь ответственен за себя, правильно? — никак не мог уняться Карелин. — Поэтому говорю со всей ответственностью. Меня ты не потеряешь. Тебе совершенно нечего бояться. 

Мирон вздохнул. Пора заканчивать этот разговор. Как минимум, потому что результативности он не приносит. Скорее, наоборот, только больше нервирует. Как может Слава пообещать то, что от него не зависит полностью? Это же просто нечестно! Он может бесконечно уверять, что знает себя целиком и полностью, что не захочет уйти к кому-то лучше, что он верит в эти безусловности. Но безусловные вещи тем и опасны: может, они и более устойчивы в период нестабильности, но в любое время они могут просто испариться, ибо независимы от факторов. Чем их поддерживать? Как обосновать? Из чего заложить фундамент? Мирону казалось, что сейчас абсолютно всё шаткое, как карточный домик.

— Хочу уже лето, — вздохнул Фёдоров, — и за город.

Слава еле сдержался, чтобы не цокнуть. Да, переводить темы Мирон любил до безумия — особенно, с чего-то важного и принципиального для Карелина. А сейчас больше всего на свете Слава хотел объяснить, что на всем свете для него два человека имеют значения — мама и Мирон. И последний своей персоной может затмить кого-угодно. Особенно, когда улыбается.

— У меня от тебя дрожит всё нутро, Мирон, — не повелся Карелин. — Я люблю тебя. И переезд в Питер никак не может умалить мою любовь к тебе и ее значение. Тебе не стоит бояться потерять меня.

— Да-да, — закивал Мирон. — Я всё понимаю.

Он поднялся со стула, собираясь занять свои руки хоть чем-то: найти вазу цветам, приготовить обед… но Слава схватил его за руку, не давая отойти.

— Ты ведь ничего не понимаешь, — возразил он. — Ты просто хочешь, чтобы я отстал от тебя с этими разговорами, а я хочу решить проблему. 

— Эти разговоры не решают никакой проблемы, — отозвался Мирон, но послушно остановился. Когда он увидел намерение Славы подняться с пола, то с готовностью потянул его на себя. От Карелина сопротивления не было совершенно — он просто влетел в него, как только оказался на ногах. 

Мирон попытался отвести хотя бы взгляд, отвергавшись, но Слава успел придержать его за подбородок, чтобы это было сложнее сделать. Второй ладонью Карелин уперся на стол за спиной Мирона, запирая его в своей ловушке.

— Ты самый близкий мне человек, — проговорил Слава. — И это не физическая мера исчисления.

— Я в физике в принципе не силен, — отмахнулся Мирон.

Карелин ощущал его дискомфорт своей кожей. Но отстать от Фёдорова сейчас означало что-то чрезмерно легкомысленное. Всё равно, что вскрыть гноящуюся рану, но не промыть ее и не зашить. 

— Да причем тут физика вообще, Мирон, — недовольно протянул Карелин, пытаясь хоть как-то вернуть его в русло разговора. — Ты мне важен, слышишь? И ты не перестанешь быть мне важен, потому что мы куда-то переехали, а школа сменилась на универ. Моя любовь к тебе — это не чувство благодарности за прошлый год, это глубокое, сильное чувство. Оно никуда не испарится.

Мирон скрестил руки на груди, пытаясь хотя бы так увеличить дистанцию между ним и Славой. 

— Твоя уверенность меня поражает, — вздохнул Фёдоров, предпочитая сдаться. Не потому, конечно, что он уверовал в Славину уверенность и его страхи победил один разговор. Просто хотелось скорее сменить тему на что-то менее болезненное.

Карелин, чувствуя, что Мирон сдает позиции, головой пролезает под его сомкнутые руки, заставляя обнять себя, а затем и сам ладони укладывает под чужими лопатками, прижимая Мирона к себе.

— Это я тебя никуда от себя не пущу, Мирош, — произнес Слава, — это мне надо бояться тебя потерять. Не наоборот. 

Мирон молчал. Он не вырывался из объятий, не пытался уйти. Просто стоял и молчал, чем отчасти даже пугал Карелина. Слава осторожно целует его в висок, потом в скулу, потом в шею, объятий не разжимает, только сильнее моментами стягивает в них. 

— Раздавишь, — наконец проворчал Мирон, пытаясь выпутаться. — Я кушать хочу, – пожаловался он, — и цветы поставить надо. Завянут же, а жалко…

— Не раздавлю, — отрицательно замотал головой Слава. — Я ведь не смогу без тебя! Как это я сам себе яму вырою?

Фёдоров сдержал смешок. Из чужих цепких рук он все-таки выбрался. Сам Славу в нос поцеловал, по волосам потрепав, и вырвался к плите.

— Что на обед будем кушать? — спросил Карелин. — Чего тебе хочется?

— Если я закажу нам пасту, пойдет? — протянул Мирон. — Или… суп, может? Можно и всё вместе, — растерянно проговорил он. 

— А может, что-то домашнее? Я тебе приготовлю что-нибудь, что скажешь? 

— Обожаю, когда ты готовишь, — отзывался Мирон. — Тогда всё на твой вкус и желание. А я пока… пока придумаю, что делать с цветами.