═══════ ⟞⟦✮⟧⟝ ═══════

Температура начинает падать, когда Микки отдаёт товар в последней за сегодня сделке, холодные пальцы соприкасаются в темноте.

Купюры. Аккуратный тугой свёрток.

Косяк. Свёрток ещё туже.

Быстрый обмен в тени здания, а затем Джейкобс исчезает прежде, чем свет восходящей луны может выдать их местоположение.

Микки засовывает купюры в карман униформы, но даже несмотря на то, что всё сделано, его нервы напряжены.

Потому что они отказываются успокаиваться. Не совсем. Не после той самом ночи.

Прошло две недели с тех пор, как его поймали за этим занятием. Две недели с тех пор, как он разделся до ботинок перед своим командиром. Две недели с тех пор, как он кончил так сильно, что думал, что умрёт, блядь, прижатый к стене, пока его зад вылизывали до полусмерти.

И увольте его задницу по разделу 8, если хотите, но он ещё не совсем оправился от этого дерьма. Нервишки всё ещё пошаливают от воспоминаний, вторгающихся в его мысли, вспыхивающих под веками, когда выключается свет после отбоя. Одна его половина хочет снова пережить это во сне, но другая, более громкая половина, знает, что он не единственный, кто бодрствует. Он мог бы пережить всё это в реальности.

Но Микки не идёт на это.

И не думает, что пойдёт.

Это означало бы слишком много вещей. Слишком многое усложнило бы.

Так что он этого не делает, ботинки хрустят по рыхлому гравию, когда он огибает здание, чтобы вернуться в казарму и…

— Рядовой Милкович.

Ноги Микки сами собой замедляются. Кровь стынет в жилах от мгновенного ужаса. Он как собака Павлова.

Блядь.

Этот голос.

— Отбой был три часа назад.

Даже когда Микки стоит спиной, слова, знакомые и опасные, действуют на кожу так, что у него скручивает внутренности.

Он не в первый раз разговаривает с этим человеком.

Микки берёт себя в руки, а затем поворачивается. Заставляет себя успокоиться, когда замечает своего командира, прислонившегося к фасаду здания в нескольких метрах поодаль.

Обстановка до боли знакомая. И пусть сейчас Микки стоит снаружи, его тело хочет вести себя так, будто знает, к чему это приведёт.

Но не обязательно.

Он может выкрутиться.

Он хорош в том, чтобы выкручиваться из любых передряг, особенно с этим командиром, это бесспорно.

Под желтоватым светом настенного фонаря горит вишенка сигареты офицера Галлагера, когда тот затягивается, а затем:

— Джейкобс, — говорит он, будто прокручивает эту концепцию в уме, — не особо лучше Дэниелса в умении оставаться незамеченным, не так ли?

Он ещё ни разу не взглянул на Микки. Но даже несмотря на это, Микки чувствует себя так, словно попал под прицел снайпера.

Потому что ему не нужно произносить это вслух, чтобы Микки понял, на что он намекает. На то же, что и две недели назад. И сегодня он заблуждается так же, как и тогда.

— Думал, у нас уже был этот разговор, сэр.

Галлагер тушит сигарету и сохраняет ровный тон, даже когда выворачивает Микки наизнанку:

— Я тоже, — а затем добавляет: — Но, очевидно, твою память нужно освежить, — и поворачивается, направляясь ко входу в здание, так ни разу и не взглянув на него.

Петли двери стонут и затихают в безмолвии ночи, когда она закрывается за ним.

Микки остается стоять один. И ему нужно принять решение.

Потому что он мог бы уйти, если бы действительно захотел. Галлагер на самом деле не отдал ему приказа. Технически нет. Микки мог бы вернуться в казарму, лечь на свою койку и позволить воспоминаниям прокручиваться в голове, как делал через день. И никаких последствий.

Или…

Микки фыркает, его дыхание клубится перед ним туманным облачком в прохладном воздухе.

Он заставляет ботинки шагать в верном направлении.

И следует за ним внутрь.

На полпути по тёмному коридору свет от двери в кабинет Галлагера манит его. Он как чёртов мотылёк, любопытство берёт верх над чувством самосохранения.

Вот только теперь он знает лучше.

На самом деле он знает слишком хорошо, потому что его пульс немедленно учащается, стоит Микки вернуться на место преступления.

Микки останавливается в центре комнаты, знакомое напряжение щекочет нервы. Офицер Галлагер вытаскивает лист бумаги из ящика своего стола, колёсики кресла громко катятся по линолеуму, когда он усаживается.

Он кладёт бланк перед собой.

Начинает заполнять его; рука уверенно движется в свете настольной лампы.

И именно сейчас Микки чувствует, как ужас начинает просачиваться в его мышцы по-настоящему, тот факт, что офицер Галлагер ещё не посмотрел на него, каким-то образом делает ситуацию в десять раз хуже.

Микки должен объясниться, чтобы выпутаться из этого.

— Это не то, что вы думаете, сэр.

— И что я думаю, рядовой? — спрашивает Галлагер со своего рабочего места. Голос ровный и размеренный, в противоположность голосу Микки.

Не в этот час.

— Что я замышляю что-то дурное.

Понимающий наклон головы.

— Нет, не думаю.

И да, это правда, но...

Микки неловко переступает с ноги на ногу, держа руки по швам.

— Что я дурачусь, — уточняет он. Потому что так считает Галлагер. В прошлый раз, с Дэниэлсом, он тоже так подумал, но это не правда. Не правда. — Но это не так.

Царапанье ручки по хрустящему армейскому бланку заполняет комнату, но на этом всё.

Даже если Микки прищурится со своего места, он не сможет сказать, стоит ли в верхней графе его имя. Сойдет ли это ему с рук снова, или на этот раз Галлагер подаст рапорт об увольнении. По-настоящему.

Ладно, на хуй это. Его командир может оказаться понимающим парнем, а тишина слишком оглушительна.

— Мне нужны наличные, сэр, — признаётся он, и это правда. На этот раз. — Для сестры, которая осталась дома.

Он не хочет вдаваться в подробности, просто нужно как-то заполнить пространство.

— Есть и другие способы, — говорит Галлагер, сам заполняя его, не поднимая глаз. И Микки уже качает головой, потому что господи… — Репетиторство. Неполный рабочий день на базе...

— Мне знаком этот способ, сэр. — Это его чёртова сильная сторона. Сызмальства. — Я хорош в этом.

И всё же.

— Ты хорош во многих вещах, Милкович. Чертовски хорош. — Галлагер ставит точку в конце предложения, а затем, наконец, поднимает глаза на Микки, их взгляды впервые за вечер встречаются при свете лампы. — Ты себя недооцениваешь.

Это…

Микки не знает, как на это реагировать.

Не знает, как уложить это в своей голове.

Но, к счастью, Галлагер снова принимается за бланк, не позволяя диалогу зацикливаться на этом, возвращаясь к тому, чтобы либо вышвырнуть Микки, либо позволить ему выйти сухим из воды. Ответ на вопрос, что он выберет, висит над головой Микки, пока он ждёт.

Заполнена ещё одна строка. Информация. О Микки?

Подробности того, что Галлагер видел сегодня вечером?

Словно отвечая на этот вопрос, он заговаривает снова:

— Это не всегда буду я... И если ты попадёшься другому, я уже ничего не смогу для тебя сделать... — Предупреждение. Хуже того, приказ… Ультиматум. — Это немедленно прекращается.

Для Микки это как удар под дых, он возмущённо хмурится: хрена с два.

— Вы, должно быть...

— Это немедленно прекращается, — повторяет Галлагер, и на этот раз он, блядь, скрепляет это. Переводит взгляд на Микки. В нём читается окончательность — строгая и неумолимая. — Понятно?

Микки чувствует, что его сейчас вырвет.

Он хочет что-то ударить. Пнуть. Тут же решает, что не перестанет, да пошло оно. Деньги есть деньги, и он скорее рискнёт, занимаясь знакомым делом, чем попробует заработать каким-либо другим способом и...

Блядь.

Микки сжимает челюсть, проглатывая все слова, которыми хочет огрызнуться.

Успокаивается, возвращаясь в реальность, где он стоит посреди кабинета, ожидая ответа.

Он кивает. Как и положено.

— Хорошо, — говорит офицер Галлагер. Будто не он всё испортил. А затем, возвращая своё внимание на бланк на столе: — Свободен, рядовой.

Микки моргает, на секунду теряясь во времени. Вес ожидания всё ещё ощущается тяжестью в теле — не такого приказа он ждал. Не так быстро.

— Сэр?

Но Галлагер просто продолжает писать.

— Уже поздно. — Он приближается к концу бланка. — Ты свободен.

Воздух неприятно кружится вокруг головы Микки, пока он соображает, ноги отказываются двигаться, потому что это...

Это... неправильно.

Предполагается, что он ещё не уходит.

— Сэр... — начинает он осторожно, натянуто, напоминая, — контрабанда.

Галлагер не поднимает глаз.

— Что контрабанда?

Он... отпускает Микки. Сегодня Галлагер не обращает на него внимания — во всех отношениях, — но они…

— Вы не... — Микки переминается с ноги на ногу, и теперь он в отчаянии. Угроза уйти, когда ничего так и не случилось, вынуждает его высказать ожидания, прежде чем он успевает захлопнуть рот: — В прошлый раз...

— В прошлый раз я отдал тебе прямой приказ, не так ли, — настаивает Галлагер. — Прийти ко мне.

И конкретное признание того, что это было в прошлый раз, сводит Микки с ума.

Но так и есть. Это произошло прямо здесь — прямо у этой стены позади него. Галлагер посмотрел на Микки и велел в следующий раз, когда ему захочется совершить какую-нибудь глупость, закончить ночь у него. Микки думал об этом больше, чем ему хотелось бы, поэтому он не может этого отрицать.

— ...Да, сэр.

— Но ты этого не сделал. Не так ли, рядовой?

— ...Нет, сэр.

Теперь его взгляд поднимается на Микки, прямой и повелевающий.

— Тогда я не думаю, что ты действительно этого заслуживаешь, не так ли?

Это...

Проклятье, Микки хочется закричать.

Всё должно было происходить не так.

Не так Галлагер должен был с ним обойтись.

— Это... нуждается в исправлении, сэр, — настаивает он. — Моё поведение. — Ему необходимо вернуть их в нужное русло. — Наказание. Как в прошлый раз.

— В прошлый раз не было «наказания».

— Тогда урок дисциплины. — Что-нибудь. Господи, как бы он это, блядь, ни называл. — Просто... — Это выплёскивается наружу, как бы сильно он ни пытался сдержаться. — Просто не могу перестать думать об этом, — признаётся он, и такое чувство, что он сознаётся в убийстве. — О том, что здесь произошло...

— Тогда почему я вижу тебя только сейчас?

Вопрос справедливый. Реальность происходящего заставляет Микки бороться с нервным гулом в голове.

— Я знаю.

— Тебе был отдан прямой приказ.

— Я знаю.

— Но, как обычно, Милкович, ты отказываешься подчиняться.

Микки тяжело вздыхает, и это чертовски больно. Он закрывает глаза, предпринимая последнее отчаянное усилие:

— Сэр, пожалуйста, — говорит он и, блядь, ненавидит себя за это. — Я просто... — Сука… — Сейчас я здесь...

Это должно чего-то стоить. Хоть чего-нибудь.

Он здесь, и Галлагер здесь, и Микки ни за что не сможет уйти, не почувствовав это снова — посмаковать лишь кусочек, — даже если это изменит его так, как он и не предполагал.

Галлагер наблюдает за ним из-за своего стола, будто взвешивает варианты. Будто он всё ещё прокручивает Микки в уме. И если одного этого достаточно, чтобы кровь Микки забурлила, то прилив непристойного предвкушения, когда он наконец кивает за его спину, действительно вызывает опасение.

— Закрой дверь, рядовой.

Это поражает его смертельным ударом в живот.

На мгновение Микки застывает. Каждый нерв, каждая клеточка мозга кричит ему вернуться к происходящему. К реальности. Подсказывает, где он, и который сейчас час, и кто находится перед ним, отдавая ему приказы.

Но в очередной раз его самосохранение теряется в свете лампы. Потому что Микки запихивает всё это подальше и поворачивается к двери, рука лишь замирает на ручке в последний раз, прежде чем он закрывает её перед собой, решив свою судьбу.

Он поворачивается.

Задерживается перед закрытой дверью, реальность такова, что он по эту сторону от неё.

Сторона с бланком.

Сторона с его командиром, который заканчивает писать предложение, а затем поднимает взгляд на Микки, кивая ему:

— Ты знаешь, куда это ведёт.

Микки проглатывает волну предвкушения, которая проходит сквозь него.

Это расплывчатый приказ. Но только для тех, кто не следовал ему раньше. Только для тех, кто не переживал это в своих фантазиях чуть ли не каждую ночь в течение двух недель подряд.

Нет. Микки точно знает, что это значит.

И хотя та часть его всё ещё кричит где-то в глубине сознания, любопытство громче. Срабатывает мышечная память, его пронзает острый трепет, когда он хватается за расстёгнутый подол и стаскивает рубашку через голову.

Холод от его жетонов, падающих обратно на голую грудь, заставляет двигаться в нужном направлении, повторяя шаги, сделанные в прошлый раз, и сложить рубашку, пока Галлагер продолжает писать в полуметре от него.

Микки проглатывает нервный ком в горле — зная, к чему это приведёт, — делает шаг вперёд, но лишь настолько, чтобы положить аккуратно сложенную рубашку на стол офицера Галлагера, ожидая…

Галлагер не поднимает на него глаз.

Чёрт, похоже, ему всё равно, у него нет времени на Микки.

И это...

Микки сдерживает недовольство, пытающееся подступить к горлу, и возвращается на своё место в центре комнаты, пряжка ремня громко лязгает, когда он расстёгивает его, и…

— Медленнее.

Пальцы Микки останавливаются. Он поднимает взгляд, не в силах скрыть своё разочарование, даже когда Галлагер смотрит на него сейчас.

Оу.

Теперь ему не похуй на то, как Микки это делает.

Это тяжело, но Микки сдерживается от закатывания глаз, вместо этого сосредотачиваясь на том, как возбуждение усиливается и согревает его изнутри, когда он замедляет темп. Потому что сейчас Галлагер наблюдает за ним, его ручка закрыта колпачком и лежит на столе.

Это означает, что он видит всё — каждый сантиметр кожи Микки, когда он стягивает штаны по заднице и бёдрам.

И возможно, это мышечная память, но теперь, когда он снова оказался как под микроскопом, она даёт сбой. Но Микки преодолевает запинку и продолжает. Стягивает обе штанины по толстой коже ботинок, подошвы скрипят по линолеуму, пока он удерживает равновесие на одной ноге.

Галлагер откидывается в кресле, скрещивая руки на груди, когда Микки в одних боксерах приближается со сложенными штанами.

Он кладёт их на стол. Чувствует на себе пристальный изучающий взгляд, пока изо всех сил старается не пустить слюни на то, как армейская футболка облегает эту широкую грудь.

Возвращается в центр комнаты, пока у него не возникли проблемы.

Возвращается к той первой ночи, знакомый водоворот страха, возбуждения и взвинченных нервов поражает его в самое больное место, когда он делает ровный вдох, а затем принимается стягивать боксеры с бёдер.

Мышечная память. Одной рукой он хватает ткань, другой тянется вниз, чтобы прикрыться как можно лучше. Он не может позволить себе перестать двигаться. Он не может зацепиться за голос в глубине своего сознания, говорящий ему собрать свои шмотки и валить — ретироваться.

Потому что это было бы так просто.

Микки так близко к двери, кровь в его венах закипает, и Галлагер, вероятно, не остановил бы его.

Но.

Микки выпячивает челюсть и прикрывается обеими руками, его боксеры валяются на полу перед ним, когда он выпрямляется в одних ботинках и жетонах, и ждёт следующего приказа.

— Подойди, рядовой.

Жар и опасения. Как по расписанию.

Как и его нездоровое любопытство. Поэтому Микки подчиняется, умоляя свой пульс замедлиться, пока молча подходит к столу офицера Галлагера.

Они так близко.

Унизительно близко.

И на секунду Микки представляет, как хреново это выглядело бы, если бы кто-нибудь вошёл в кабинет прямо сейчас.

Но, по-видимому, это не предел.

— Руки на стол.

Микки колеблется. Чувствует, как его захлёстывает унижение. Как член под ладонями подпрыгивает от непристойного интереса, потому что, постойте… Это...

— Я отдал тебе приказ, рядовой.

Он поджимает губы, останавливая протест неверия, прежде чем тот сорвётся с губ.

Это приказ. Тот, которого он жаждет уже несколько недель, даже если от этого у него скручивает живот.

Это то дерьмо, которого он хотел.

Поэтому…

Микки прикусывает нижнюю губу, чтобы не шуметь. А затем медленно распрямляет руки и кладёт ладони на прохладное дерево стола Галлагера.

Дрожь пробегает по его позвоночнику. Тяжесть отдаётся в груди. Потому что сейчас он полностью на виду, его взгляд целенаправленно скользит в сторону, когда он чувствует, как взгляд его командира скользит по его обнаженной груди... животу... бёдрам, где невозможно скрыть эффекта, который производит на него происходящее.

Блядь…

— Знаешь, что я вижу, когда смотрю на тебя, Милкович? — Голос Галлагера теперь так близко. Разрывает его на части с другой стороны стола. — Я вижу человека, которому нужна структура. Жёсткая. И он знает это, но всё равно не может не сопротивляться. — От скрипа кресла, когда он наклоняется вперёд, у Микки воспламеняются нервы. — Я смотрю на тебя и вижу человека, который не может свернуть с проторенной дорожки.

Это проникает под кожу Микки, сводя его с ума.

Слишком открыто.

Слишком реально.

Он оголён внутри и снаружи.

А Галлагер продолжает говорить, вытаскивая что-то, чего Микки не видит, из нижнего ящика стола:

— Ты помнишь, о чём мы говорили, когда ты был здесь в прошлый раз? О твоих потребностях? — Он встаёт, и колебание воздуха заставляет кровь Микки нестись быстрее. Потому что, чёрт возьми, конечно же, он помнит тот разговор. Как он мог не помнить? — Нехорошо пренебрегать любым из них… Даже одним... Я говорил тебе, не так ли?..

Микки следит за его передвижением, когда Галлагер выходит из-за стола, до тех пор, пока он не обходит Микки кругом, исчезая за его спиной.

— Да, сэр...

Возникает тревога.

Микки больше не может его видеть. Не знает, что он там делает. И что это за тихий звук, будто что-то разрывают.

— Тогда скажи мне. Как ты их удовлетворяешь?

Без предупреждения его большой, толстый ботинок вклинивается между ботинками Микки и раздвигает его ноги достаточно широко, чтобы развести бёдра и бля...

Точно... те потребности. Микки делает дрожащий затяжной вдох в попытке сохранять спокойствие, его пульс учащается с каждым ударом сердца.

— Нет, сэр...

В этом, блядь, и смысл, не так ли? Никак. И он не собирается.

Если только это не с...

Позади него Галлагер задумчиво хмыкает, кажется, додумывая то, что Микки нет необходимости произносить.

— Значит, — предполагает он, и внезапно воздух снова колеблется, — значит, здесь тебя никто не трогал.

Рот Микки приоткрывается в резком вдохе, когда он чувствует это: влажное и тёплое, решительно скользящее прямо между его ягодиц.

Охуеть.

Блядь, блядь, блядь…

Галлагер за его спиной, как всегда, спокоен — он больше нигде к нему не прикасается, — но щедр на это, продолжая говорить:

— Ты хороший парень, Милкович, — подушечкой пальца он плавно обводит его дырочку. — Но ты делаешь неправильный выбор. Не так ли?

Брови Микки приподнимаются, а затем хмурятся от удивления, когда палец Галлагера проскальзывает внутрь, наполняя его жаром и потребностью. Неправильный выбор… Сомнительные решения… Чёрт возьми.

— Да, сэр.

— И на моём участке этому нет места. Есть. — Ещё один палец. Он двигается быстро.

Микки сжимает руки в кулаки, но оставляет их на столе.

— Н-ет, сэр.

— Особенно когда ты получаешь личное согласие своего командира. — Пальцы Галлагера погружаются глубоко, чтобы подчеркнуть его точку зрения, и самообладание Микки не может с этим справится, его плечи расправлены, но голова падает вперёд между ними.

Руки на столе…

Руки на столе…

— Нужны деньги... — выдавливает он, опустив голову ещё ниже.

Но.

— Я говорю не о травке. — Туда-сюда… Туда-сюда… Господи, к Микки месяцами так не прикасались… — Я говорю обо всём остальном. Дресс-код… Неподчинение… Все эти неверные решения, которые ты принимаешь, находясь под моей ответственностью...

И это невероятно интенсивно, до чёртиков ужасающе; ухмылка танцует на лице Микки, которое он прячет.

— Вы позволили мне выйти сухим из воды, сэр.

Но что страшнее всего, так это напор, с которым Галлагер прижимается к нему сзади, посылая волну возбуждения по всему телу Микки, когда шепчет ему на ухо:

— И как ты думаешь, почему, Микки?

Это охуенно мощно. По спине Микки пробегают мурашки от желания, и чёрт возьми, то, как Галлагер трогает его после этого… держась неудобно близко, Микки прямо у него на ладони…

Это унизительно.

Это проблема.

Нереально приятно, глаза Микки закатываются, когда он захлопывает рот, отказываясь издать какой-либо звук и поставить себя в ещё более неловкое положение.

Когда Галлагер отстраняется, Микки тут же жаждет снова ощутить, как его униформа прижимается к его обнажённой коже. Он тянется назад, не успев себя остановить, но его рука замирает в воздухе, когда голос Галлагера прорезает его:

— Руки на стол, рядовой. Я не буду повторять снова.

Микки фыркает — конечно, он собирается быть беспринципным в этом вопросе, — но всё равно подчиняется, его ладони влажные от пота, когда он кладет их обратно на деревянный стол.

Всё это под лязг металла о кожу позади него, напряжение нарастает в мышцах Микки, когда Галлагер отступает на шаг, без сомнения, рассматривая каждый сантиметр его обнажённого тела.

Но потом он возвращается, двигая Микки куда ему вздумается, двумя большими руками хватая его за бёдра и, вашу мать, волна предвкушения пронзает Микки, когда он вынужден выгнуть спину, чувствуя, как головка члена Галлагера скользит между ягодиц и над его отверстием, и…

— Блядь... — Микки стискивает челюсти, его глаза зажмуриваются, а под кожей разливается жар, когда Галлагер наполняет его своим членом.

Ни хрена ж себе...

Он большой.

Господи боже, такой большой, Микки даже не успел его увидеть, а теперь он…

Галлагер вытаскивает, а затем толкается обратно, и всё, блядь, кончено. Свет гаснет, Микки падает вперёд на стол, медленно протягивая руки, чтобы ухватиться за его край, прежде чем его унесёт с этой планеты, потому что это, блядь, происходит. Его трахают. Офицер Галлагер трахает его на своём столе и…

— Видишь, Милкович?.. — Он тяжело дышит позади, хватая Микки за бёдра и удерживая неподвижно, чтобы вбиваться в него. — Разве это не лучше, чем неподчинение приказам?..

Микки прислоняется лбом к прохладному дереву. Пытается взять себя в руки.

— Д-да, сэр...

— Удовлетворение потребностей...

— Да, сэр...

— Может, выебу из тебя неповиновение.

Микки до побелевших костяшек впивается в край стола, его тело раскачивается туда-обратно, и когда он открывает глаза, то может разглядеть бланк, лежащий рядом, мелкий жирный шрифт вверху:

«Запрос на закупку с обязательствами: форма DA 3953»

Никакого имени.

Никакой докладной.

Ника…

И без того неустойчивое внимание Микки отвлекается, когда он чувствует, как Галлагер хватает его за лодыжку и тянет, поднимая, пока его колено не упирается в край стола.

Это открывает его ещё больше — разоблачает самым откровенным образом. И когда Галлагер выходит для того, чтобы громко сплюнуть, его слюна стекает по дырочке Микки, и он размазывает её, толкая свой член обратно.

Микки пытается подавить стон, но из глубины его горла вырывается рычание.

Он скоро кончит.

Он чувствует это, его член твёрд и ноет, зажатый между животом и стопкой его армейской униформы, которую он сложил для Галлагера.

Рука, обхватившая его ботинок, перемещается к затылку Микки. Затем к плечу, и ниже, вдоль спины, скользкой от пота, прежде чем другой рукой Галлагер хватает его за талию, трахая Микки так сильно, что с каждым движением его бёдер у них обоих вырываются тихие стоны.

Микки приподнимается на локтях, пытается прийти в себя — сохранить лицо, — но это бесполезно. У него нет выбора, кроме как остаться вот так, голова качается вперёд в тяжелом ритме, жетоны болтаются под ним, а руки сжимают стол — и, чёрт, он сейчас кончит.

Это поражает его сильнее и глубже, чем в прошлый раз, лицо заливает жар румянца и свет настольной лампы, когда он кончает на некогда чёткие линии своей сложенной униформы.

Галлагер трахает его через оргазм, это ошеломляюще, и интенсивно, и глубоко, глубоко удовлетворяюще. Это исправляет всё, что пошло наперекосяк в его жизни.

Даже когда это начинает вызывать дискомфорт. Потому что, как только это происходит, офицер Галлагер прижимается к нему, его бёдра слегка покачиваются, когда он кончает в Микки с долгим, столь же удовлетворённым выдохом.

Это похоже на что-то из снов Микки. Будто мысли продолжают крутиться после того, как закончились воспоминания о прошлом разе, но и за миллион лет они не рисовали ему ничего настолько масштабного.

Потому что вот он, потный, только что оттраханный и накачанный спермой своего командира, жетоны прилипли к груди, когда он поднимается со стола.

Когда Галлагер выходит, он осторожно-снисходителен, раздвигая ягодицы Микки, чтобы, без сомнения, взглянуть на беспорядок, который устроил.

И хорошо, что это немного горячо, потому что Микки всё равно не имеет права голоса в этом вопросе. Он может только начать приходить в себя, переводя дыхание и смахивая чёлку со лба, пытаясь разобраться с ощущением того, как Галлагер проводит подушечкой большого пальца по его дырочке, заставляя её сжиматься и посылая мурашки по позвоночнику Микки.

Господи…

Как, чёрт возьми, ему вытереться после этого?

Руки, которые приказывали ему, наконец исчезают, давая Микки достаточно пространства для движений.

Он отрывает колено от края стола и, спотыкаясь, встаёт на ноги. И внезапно теряет равновесие, колени подкашиваются, но, прежде чем его задница успевает коснуться пола, Галлагер снова наваливается на него, поддерживая руками и отводя назад, пока не сажает в кресло.

И Микки не знает, смеяться ему или плакать. Станет ли это историей, которую он по пьяни будет рассказывать друзьям много лет спустя, или чем-то, в чём он никогда не признается даже на смертном одре.

Единственное, что он знает, так это то, что его никогда в жизни так хорошо не трахали. Ещё и в грёбаной армии, не меньше.

Ему следовало прийти сюда намного раньше. Как приказал Галлагер.

Возможно, у него есть кое-какие идеи…

— Офицерские душевые дальше по коридору, — говорит мужчина, о котором идёт речь, появляясь перед ним с полотенцем, куском мыла и чистой униформой. Одним из своих комплектов. — Можешь вернуть мне её перед проверкой.

Микки тяжело сглатывает, какое-то странное чувство трепещет у него в груди, когда он смотрит на предложенные ему вещи, а затем принимает их с тихим:

— Да, сэр...

Он встаёт, теперь гораздо увереннее держась на ногах, и оборачивает полотенце вокруг себя.

Ему нужно уйти.

Нужно подумать.

Или нет, потому что чувство, разливающееся в груди, ему знакомо. Оно ужасает. И его нужно остановить.

Подходя к двери, Микки пытается найти объяснение, мозг лихорадочно соображает. Но голос офицера Галлагера прерывает его размышления, заставляя отпустить дверную ручку.

— Микки. — Точный. Заставляющий трепетать. Ужасающий, когда он отрывает взгляд от того места, где сидел тогда за своим столом в золотистом свете лампы. — Я знаю, что в следующий раз ты примешь правильное решение.

Это поворачивает время вспять.

Скрытый смысл.

Микки опускает взгляд на свою смятую униформу, валяющуюся у подножия стола в беспорядочной влажной куче.

Он снова смотрит на своего командира.

Представляет время, когда между ними может случиться то же самое, но не быть при этом битвой. Время, когда между ними может случиться то же самое, но с лёгкостью.

Микки кивает, тяжело опуская руку на дверную ручку.

— Да, сэр, — говорит он.

А затем закрывает за собой дверь.

═══════ ⟞⟦✮⟧⟝ ═══════