Выход из комнаты оказался неожиданно глотком свежего воздуха. Лео даже сам не понял, сколько в его легких скопилось пыли и гнили, пока он там коснел и умирал…

«Сосредоточься, а то мы упадем», — вмешался Сенсей, на мгновение вставая рядом, чтобы остановить опасно покачнувшееся от мрачных мыслей тело.

«Нормаааально все», — ответил Лео легкомысленно и заморгал, чтобы сфокусироваться.

— Сенсей? — взволнованно окликнул Кейси, заметив резкую остановку и положив руку ему на панцирь.

— Просто проверяю твою внимательность, — прохрипел Лео и заставил дрожащие ноги сделать еще шаг. Уф, а в расстояние от его комнаты до кухни, оказывается, придется вложить куда больше усилий, чем он предполагал.

Но издалека доносился смех Майки, а чтобы услышать его, он бы и ад прошагал, это точно. Он перенес на костыль бóльшую часть веса. На узорах на его панцире до сих пор лежала рука — постоянное напоминание, что Кейси рядом, если ему поплохеет. Лео рвано дышал, пытаясь преодолеть щиплющую боль в ребрах и дрожь одеревенелых ног.

Кейси прошел вперед, чтобы открыть дверь кухни, и Лео догреб до стула и свалился в него, закрыв лицо рукой. Его колотило с головы до ног от усилий и сбитого дыхания.

— Я пытался его отговорить, — защищался Кейси откуда-то слева. Его голос глушила вата в ушах Лео. Он развеселился, потому что не особо-то пацан и старался. Отняв руку от лица, он улыбнулся Кейси во все тридцать два.

С другого конца комнаты раздался сдавленный ах. Лео повернул мутный взгляд в его направлении, распространяя яркую улыбку и на Эйприл с Майки.

— Обожечки, — выдохнул Майки, излучая изумление. Лео послал воздушный поцелуй ему, а следом и Эйприл.

— Доброе утро, Лео, — сказала та необыкновенно радостно. — Ради вафель пришел?

Лео потянулся к вафельнице загребущей ручкой.

— Щас всё будет! — воскликнул Майки, встряхиваясь и сияя с заразительной лучезарностью. Стараясь не превращать это в странное представление, даже если это был первый раз за недели, когда Лео ходил сам.

Кейси нерешительно выдвинул стул рядом с ним, подергивая рукава и окидывая кухню взглядом. Эта кухня была поистине прекрасна. Все принадлежности и вся утварь были идеально организованы. После нежданного переезда Майки ухватился за шанс сотворить кухню своей мечты. На дверце холодильника умещался миллион крохотных заметок и фоток, а уголки были вечно запачканы мукой.

Раф вошел и замер в проходе, уставившись на него. Лео приветственно поднял руку. Улыбка стала только шире при виде его семьи и их удивления от того, что он, оказывается, на кухне.

— Лео, — выговорил Раф, подходя ближе. — Ты не спишь! И ты на кухне!

— Он сам сюда дошел, — с хитрецой сообщила Эйприл, будто выдала секрет.

— Из своей комнаты? — допытывался Раф взбудораженно.

Лео сделал жест, мол, вот он я.

Правда, он забыл задержаться перед отбытием и накинуть что-нибудь, и теперь без одеял его начала пробирать дрожь. Раф выразил досаду, поцокав языком, расстегнул свою ветровку и накинул Лео на плечи.

Улыбка Лео стала торжествующей, и он сделал жест поднятой рукой, будто мнет что-то мягкое, тюфтя.

— Раф любит своих братьев, футы-нуты, — тот отмахнулся от дразнилки, резко взял его за руку и сунул в рукав, а потом застегнул молнию, будто и правда помогал малышу одеться.

Как-то так себя Лео и почувствовал и покраснел. Показал по буквам: «хватит».

— Никогда, — Раф дернул уголком рта и поправил воротник, будто не хотел пока отстраняться. Лео раздраженно стукнул себя по голове и показал Y. Раф ответил с невыносимой нежностью: — Потому что быть вашим старшим братом — моя работа на полную ставку.

Вместо того, чтобы как-либо справиться со всеми чувствами, которые он испытывал, Лео сделал вид, будто подавился, и оттолкнул его голову. Раф засмеялся и сдался:

— Ладно, ладно.

Лео почувствовал себя так, будто хочет заплакать, и у него ушла секунда на то, чтобы понять, что это не совсем полностью его вина. Сенсей в уголке жалко свернулся калачиком.

«Почему ты из-за этого расстроен?» — требовательно спросил Лео.

«Прости, — ответил тот, дрожа и подтягивая колени еще ближе. — Просто… будь с Рафом добрее. Я скучаю по тому, чтобы быть его младшим братом».

— Какое у нас нынче число по шкале, начальник?

Лео проморгался, возвращаясь в мир, где он всё еще был младшим братом Рафа. Все силы ушли на дорогу сюда, и он чувствовал себя абсолютно иссушенным, но вообще быть в одной комнате с его семьей очень помогало его заземленности. Особенно теплая ветровка Рафа и его глупые слова. Если бы не болезненные препятствия на пути к речи и тоска Сенсея, он был бы на полной тройке. Он показал два.

Раф показал большие пальцы в ответ, хоть и не было похоже, что до конца ему поверил.

— Кто-нибудь, сходите за Донни, он обещал прийти, — обратился Майки к комнате в целом и опрокинул вафлю на растущую стопку.

— Ни за что он не проснется в такую рань, — фыркнул Раф. Майки оскалился:

— Ага, сомневаюсь, что он вообще ложился. Я проходил мимо где-то час назад, и у него был включен свет. Я сказал, что не заставлю его ложиться, если он придет позавтракать. Сходишь за ним?

— Это можно, — безапеляционно ответил Раф. И доказал твердость своих намерений, вернувшись минутой позже. Донни был перекинут через его плечо.

— Я хочу, чтобы в протокол внесли, что я был согласен пойти добровольно, Рафаэль просто проявил нетерпение, — заявил тот, подняв палец, всё еще болтаясь как кукла. Потом он моргнул и добавил: — Ты не говорил, что Леон проснулся.

— А это заставило бы тебя прийти быстрее?

— Я занят! — заныл Донни и принялся елозить, пока Раф не посадил его на стул у стены. На нем всё еще была рубашка ВООРУЖЕННЫЙ АУТИЗМ. Наушники тоже сидели на месте.

Майки стал распределять вафли, поставив перед Лео его порцию с неприкрытым фаворитизмом. Лео радостно послал ему еще один воздушный поцелуй, взялся за вилку и на мгновение завис, соображая, как устроить ее в неведущей руке. Потом он сдался, проткнул вафлю по центру и принялся поедать ее по кругу.

Она была великолепна. Сладкая, мягкая, горячая.

— Что, и без сиропа? — поддела Эйприл с места напротив. Лео показательно откусил очередной огромный кусок. Он слишком кайфовал, чтобы останавливаться ради каких-то там топпингов. Это помогало пощипыванию в желудке, который сам не понимал, хочет он есть или просто устал.

Эйприл пристально смотрела на него, позабыв про собственные вафли, подперев подбородок и нахмурившись. Лео вопросительно кивнул ей и приподнял бровь.

— Ничего, — она мотнула головой и потянулась за сиропом. — Ты когда-нибудь ел вафли, Кейси?

«Неа», — ответил Сенсей в голове Лео одновременно с тем, как Кейси мотнул головой.

— Значит, тебе по списку всё включено, — Майки перегнулся через стол и залил центр его вафли взбитыми сливками.

«Черника», — предложил Сенсей.

«И никаких предпочтений по цветовой схеме, а?» — ответил ему Лео, но с радостью согласился, отложил неловкое единое целое, в которое срослись вилка с вафлей, загреб полную ладошку ягод и пересыпал ими творящийся на тарелке изумленного парня шедевр.

— Спасибо, — ответил тот на неловкое добавление, взял вилку и нож и положил кусочек в рот. На его лице заиграла любопытная маленькая улыбка. — Очень вкусно.

— Еще очко в пользу прошлого! — улыбнулся Майки. По лицу Кейси пробежала странная эмоция — губы в линию, в глазах молнии, — но он ее задавил и не сразу, но вернулся к еде.

«Чего это он?» — уточнил Лео у Сенсея. Тот замялся.

«Скорбь».

«А», — Лео хотелось бы, чтобы все присутствующие знали, как больно Кейси делает то, что он сидит с ними в одной комнате, со всеми, кого он любил, чью смерть видел. Возможно, если бы они знали, было бы легче.

«Всё равно будет сложно. Когда время придет, Кейси заговорит. Может, он наслаждается нормальностью».

«Разве можно назвать нормальностью то, что никогда не было для тебя нормально?»

Сенсей вздохнул: «Ты просто хочешь иметь возможность говорить о том, что знаешь. Но серьезно, тут всё зависит от Кейси. Дай ему время».

«Ты просто не хочешь, чтобы он, не знаю — говорил о тебе. Не делай вид, будто я веду себя эгоистично».

«Я этого не говорил…»

Кто-то сжал его руку. Лео шустро заморгал. Звуки океаном вливались в его уши. Всё вращалось волчком, он будто гнался за кем-то по кругу. Он зашевелил пальцами ног и сжал челюсти, глубокомысленно нахмурившись и работая желваками. Он рявкнул на Сенсея: «Отвянь, а? Я пытаюсь насладиться завтраком со своей семьей».

Полный боли шепоток. Сенсей исчез, погрузился в бездну. В груди что-то закололо, но у него не было времени понять, что это. Он был слишком занят попытками вернуться на стул — дерьмо, да хотя бы в комнату вернуться было бы неплохо. Как будто его разум потерянно, неприкаянно метался под потолком.

Лео попытался заземлиться. Завтрак. Кухня, запах поджаренного сахара и цитруса. Мыльное пятно мозаики из фотографий на сияющем холодильнике, каждая запечатлела счастливый момент жизни семьи, которую он любил больше жизни. Эта семья сидела за столом вокруг него на разнобойных стульях и взволнованно, настороженно смотрела на него.

Дерьмо. Дерьмо. Именно то, чего он не хотел. Лео откинул голову немного назад, с силой моргая, втягивая воздух. Он изо всех сил пытался выдавить из себя победную улыбку. Подтянув руку к ноющему пластрону, он показал простите.

К сожалению, он не был заземлен достаточно, чтобы услышать что-то кроме белого шума. Слова не складывались. Лео соскользнул на твердый ноль. На глазах снова замаячила весьма отчетливая виньетка. Он не хотел присоединяться к Сенсею в бездне, он хотел остаться здесь! Он так сильно этого хотел, ну почему это так сложно!

Из центра груди разошлась боль. Будто сбилось дыхание после неустанных ударов, бесконечно колотящих по нему, пробивающих поверхность, как будто его собственное тело проваливалось сквозь пол, и…

Резкая, отчаянная хватка на его руке. Сжимает в определенном ритме. Последовательности по три, длинные или короткие. Как когда сидишь на двухъярусной кровати со своим близнецом и учишь все возможные способы передачи информации. Азбука Морзе. Группы букв. Ему пришлось сосредоточиться на последовательных импульсах. В Е Р Н И С Ь П О Ж А Л У Й С Т А.

Лео больше не пытался вернусь фокус зрению. Он вцепился в руку, он вцепился в Донни, потому что ну конечно это был Донни. Сантиметр за сантиметром оттаскивает его от края. Донни поменялся местами и делал вид, что смотрит в телефон. На лице у него была глубокая сосредоточенность, будто он что-то высчитывает. За этой сосредоточенностью пряталось много мыслей, многие из них были мрачными.

Ни в бездне, ни в тюремном измерении никто не держал его за руку. Он был дома, гонялся за тупыми зайцами в своей голове и оказывался там, где быть не хотел.

Рядом неровно, низко разговаривали. Он воскресил азбуку Морзе в своей голове. Вышло неверно, с запинками, но он вложил в это всё свое внимание. З Д Е С Ь

— … он возвращается, — отчитался Донни. В ушах словно стояла вода. Он мотнул головой, как будто реально мог вытряхнуть воду, и комната снова закружилась.

— Как думаешь, это больно? — тихонечко спросил Майки.

— Вряд ли, — негромко подбодрила его Эйприл. С опозданием в секунду или больше, но Лео повернулся к Майки и попытался улыбнуться ему ободряюще, даже если не мог заставить взгляд сфокусироваться на нем.

Похоже, это не помогло. Лео с бóльшим усердием загреб к поверхности, как будто против течения, и сильнее сжал руку Донни, пытаясь почувствовать давление между костяшками.

— О чем думаешь? — спросил Майки с той стороны. Лео мотнул головой так резко и быстро, что его затошнило.

— Прости, я… прости, — Майки встал, и ножки стула прошкрябали по полу. А дальше как будто не знал, что собирается делать. — Я всё снова порчу. Я пойду… я пойду снова навещу Барри, ладно? Я не убегаю.

Забавно, но это было похоже на побег, особенно учитывая, как хлопнула за ним дверь.

Раф вздохнул тяжелее атланта, несущего небо.

— Куда Оранжевый так спешит? — в комнату вошел Сплинтер. — О, замечательно, Синий проснулся.

— Лео то уходит, то возвращается, он был на двух, но сейчас снова на нуле, — отрапортовал Раф, смущенно потирая шею.

— А Оранжевый? — напомнил Сплинтер, раз этот вопрос не затронули. Раф скорчил рожу. Эйприл вставила:

— Он пошел к Драксуму.

Сплинтер напрягся и ответил деревянным голосом:

— Надеюсь, Оранжевый находит в его компании максимальную ценность, — «иначе» осталось невысказанным. Сплинтер подошел к столу и спокойно доел оставшуюся чернику. — Что ж, я хотел бы одолжить Синего ненадолго. Красный, не мог бы ты переместить его в додзе? Время помедитировать.

Лео хотел схватить костыль на хватануть им по мебели, чтобы все поняли, что он вполне способен ходить сам. К сожалению, его мозг завис где-то под стропилами, и он не мог двигаться.

Вообще, Донни вел себя слишком тихо даже для притворства, будто он погружен в телефон. Он смотрел на страницу с каким-то обширным текстом, и взгляд его был пуст.

Донни отпустил, когда Раф встал рядом и взял его со словами:

— Держись крепче.

Одна рука под коленями, другая обхватила спину, голова на его большой груди. С этого угла Лео было видно и шрамы вокруг его глаза, и идеальный кружок, вырезанный в его карапаксе. От этого вида в груди взвилась паника, придушила его, перехватила дыхание.

Раф принес его в додзе, усадил на маты, сложил его ноги и уложил руку и пустой рукав поверх. В это время Лео чувствовал себя очень странно, осознавая, что в последнее время его так носили довольно часто и для них это уже не было странно. Устраивать его пустое тело в нужном положении.

Но Лео не был пуст. Он был здесь, просто не мог правильно усесться в собственном черепе и конечностях. Он прочистил горло, и звук пришел откуда-то слева.

— Что такое? — откликнулся Раф. Его большая рука еще лежала на его макушке, а сам он так и замер на полпути вверх. Лео не смог выдавить ни ответа, ни хотя бы улыбки. Папа сел напротив и махнул Рафу, чтобы уходил.

— Я о нем позабочусь, — приказал Сплинтер. — Дай нам место поработать. Ты же знаешь, что при других Леонардо стесняется.

— У тебя всё получится, Лео, — пообещал Раф, и тепло его руки исчезло.

Дверь закрылась. Лео будто состоял целиком из газов, которые пенились и пузырились. По краям зрения образовалась слепая зона, он не чувствовал ни пальцев, ни губ. Сенсея не было рядом, чтобы поддержать его. Лео один противостоял раззявленной пропасти, распростертой у его ног, манящей обратно. Его клонило вперед, и никто не мог его словить. Ничто жаждало снова поглотить его и завладеть им. Паника передавила каждую мышцу его сердца, оно ёкало и рвалось так, что занимало дыхание, как когда стоишь на краю крыши и не можешь подавить навязчивую мысль прыгнуть. Как будто призвать саму мысль достаточно, чтобы начать действовать, чтобы ощутить, как твое тело болезненно тянется к свободному падению и неизбежной смерти...

— Как думаешь, она хлопковая? — спросил Сплинтер. Лео замер, покачиваясь от бездействия.

— Ветровка, которую ты украл, как думаешь, она хлопковая? — уточнил Сплинтер. — Я вижу катышки, она выглядит ношеной, начала растягиваться от стирки. Готов спорить, Красный много раз ее стирал, но уверен, она до сих пор пахнет его потом. Пахнет ведь?

Еще как. Она была огромной для него, свисала как штора, и от нее исходил знакомый запах Рафа и стресса. И противный, и успокаивающий.

— У тебя не мерзнут ноги? Красный всегда держит додзе в прохладе. Каждый раз я делаю потеплее, и каждый же раз он выкручивает температуру обратно. Здесь всегда хочется надеть тапочки.

Лео чувствовал, как каждый из пальцев его ног умоляет о тепле.

— Я видел, что ты не доел свою вафлю. Удивлен, что ты не пересыпал ее черникой, это твое самое любимое лакомство еще с тех пор, как был совсем малышом. Ну, кроме арбуза, маленьких черепашек так легко подкупить арбузом. И обнимашками. Вы выросли из взяток в виде арбуза, но не из обнимашек. Возможно, я поступал халатно, не предлагая их в достаточном количестве, но я здесь и буду предоставлять их, пока дышу. Ты хочешь обняться?

Ну ясен пень. Лео даже не понял, что полностью вернулся в свое тело, что его пятки лежат на матах, а его пальцы теребят браслет. Он кивнул. Сплинтер подсел ближе и сказал:

— Ложись на живот, маленький черепашонок.

— Пап… — выдавил Лео с легким прихныком, он ведь уже вымахал больше него.

— Ты навсегда останешься моим маленьким черепашонком. Я почешу тебе панцирь, как когда ты еще был малышом. Ты до сих пор малыш, и неважно, насколько большим ты вырастешь, — Сплинтер указал на свои колени.

Лео не мог отказать. Он лег, устроился на коленях отца и расплавился под успокаивающими движениями — уверенными кругами и легкими почесываниями через ткань.

— Я вижу, как сильно ты стараешься, Леонардо, — сказал Сплинтер спокойно, так, что нельзя было отрицать, что и ему больно. — Ты много страдал, и мы все хотим, чтобы ты выздоровел в своем темпе. Я понимаю, что поднимать эту тему опасно и может спровоцировать твою диссоциацию, но пойми, мы все хотим помочь. Ты не представляешь… — Сплинтера заметно перетряхнуло. Он замер, а потом продолжил голосом, в котором было так много боли: — Пожалуйста, оставайся со мной, пока я говорю это. Сосредоточься на поверхности под твоим животом. Леонардо, ты не представляешь, как разрывались наши сердца от вида, как ты жертвуешь собой. Я знаю, что ты хочешь проявить себя. Но, сын мой, чтобы у твоей жизни появилась ценность, тебе не нужно отдавать ее.

Лео дышал. В этот раз он изо всех сил старался оставаться в комнате. Глаза щипало, было больно вспоминать о принятом им решении, о брошенном в пропасть мече и нырке за ним, чтобы унести их обоих, чтобы принести жертву…

Дело было не в нем.

Его коснулось разделенное воспоминание. Сенсей держит Кейси и проговаривает урок, который он вынес за годы и годы кровопролития. «Дело не во мне».

«А ты когда вернулся?» — устало спросил Лео.

«Как тут пропустишь хороший почес? — не менее устало ответил Сенсей. — Не отваливайся. Не пугай папу».

Лео сконцентрировался на прикосновении маленьких рук на его панцире. Тепло его отца. Прохлада додзе.

«Кто прав? — не сдержался он, потому что эти мысли не могли примириться в его голове. — Мы или папа?»

Сенсей помолчал.

«Я не знаю. Про себя так думать легче. Про тебя сложнее».

«Я и есть ты», — напомнил Лео.

«Поверь мне, я знаю», — Сенсей до сих пор звучал так устало. Все нервы в его теле ломило, как будто они вот уже двадцать лет проигрывали войну, и он отдал бы все, чтобы отдохнуть без всплеска адреналина и страха. Нет. Это было разделенное воспоминание.

— Оставайся со мной, Синий, — напомнил Сплинтер откуда-то из-за океанского простора. Лео попытался продраться, но не мог ухватиться.

Сенсей помог. Подтянул их к правильному месту и немедленно отпрянул, отчего тело вскинулось. Сплинтер мягко уложил их обратно.

— Расслабься. Дыши. Всё хорошо. Я с тобой.

Сенсей попытался сбежать и всучить управление Лео, не справляясь с вниманием и любовью, которые на него вываливали.

«Чай не сдохнешь», — Лео пихнул его обратно, про себя развлекаясь.

«Мой отец умер двадцать лет назад, — гаркнул Сенсей в ответ. У него дрожали губы. Практически моментально их тело переполнилось желанием заплакать. — С остальными и не так сложно, потому что те версии их, которые я знал, мертвы. Но этот Сплинтер, он точно такой же, как папа, каким я его запомнил. Он ушел первым».

«Я и так делю папу с тремя братьями и сестрой, еще одного как-нибудь стерплю», — ответил Лео, твердый в своем упорстве. Он практически толкал Сенсея вперед, даже если тот сопротивлялся.

Их тело переполнялось слезами. Сенсей всхлипнул заложенным носом, с силой пытался загнать слезы обратно, чтобы не полились.

Сплинтер склонился над ними совсем близко и начал петь тихим низким голосом:

— Ненеко, ненеко, я. Спи, мой маленький, спи. Как бездонная глубь океана, так же моя любовь глубока.

Ох, блять. Сенсей содрогнулся от рыданий и закрыл единственной рукой лицо, пытаясь заглушить звук.

Сплинтер напевал успокаивающе, не сбиваясь с ритма, будто Сенсей вовсе не плакал:

— Ненеко, ненеко, я. Спи, мой маленький, спи. Как безбрежные просторы Нирваны, так же моя любовь глубока.

Сенсей трясся, колотился и рыдал в руках отца. Ему давно было не шестнадцать, и всё-таки каким-то необъяснимым образом было.

«Я не должен отнимать это у тебя», — сказал он Лео, даже во внутреннем мире терзаясь прерывистыми всхлипами.

«Я могу и поделиться, — повторил Лео, и по его лицу тоже катились слезы. — Это поможет нам обоим».

Сенсей едва мог представить, как это могло им помочь, когда Лео нужно было исцеляться, а Сенсей отбирал у него все утешения и снова всё сводил к себе. Он снова попытался откатиться и вернуть Лео управление, но вместо этого Лео просто устроился рядом, разделяя слезы и жалкое состояние. Сплинтер пел колыбельную снова и снова, поглаживая его панцирь успокаивающими кругами.

Они оба плакали. Сенсей плакал по всему, что потерял. Лео плакал по всему, чего боялся. Телу было плевать, кто и почему, оно просто рыдало, и рыдало, и рыдало, пока оба не ощутили (каждый по своей причине), как онемели кончики пальцев. У них кружилась голова и зудело по всему телу.

— Не держи в себе, — подбодрил Сплинтер. Он всё еще был здесь и держал их. — Ты был таким сильным, но пора отпустить. Ты в безопасности.

— Прости, — пробулькал Лео в сгиб локтя, в котором спрятал лицо.

— Всё будет хорошо, — пообещал Сплинтер. — С тобой всё будет хорошо.

— Я хотел в-все исправить, — икнул Лео, выворачиваясь, чтобы сквозь пелену взглянуть на него. — Мне так страшно, почему мне так с-страшно?

— Потому что это было страшно, — от этих слов Сплинтер выглядел так, будто его пронзили ножом, и свернулся ближе, чтобы прижать его лицо к своей груди и мягко поцеловать в лоб. — Ты так нас напугал.

Лео всхлипнул и прильнул к своему отцу. Он попытался воспользоваться обеими руками, и культя задергалась. Его омыло знакомое горе. Он сжал халат Сплинтера в единственном кулаке.

Сенсей засомневался, но Лео уже заговорил сейчас, а у него с момента, как умер его отец, на уме была всего одна вещь, которую он отчаянно хотел ему сказать, вложить в нее сотню смешанных эмоций, и он слабо, контуженно выдавил:

— Я так тебя люблю, пап.

Сплинтер без промедления осыпал их лицо и обе полосы дождем поцелуев:

— Я люблю тебя еще сильнее, сын мой.

Они заморгали, и из неведомого колодца глубокого внутри полились новые слезы.

Что-то колючее распуталось, и Сенсей без сопротивления отступил назад. Его трясло, но он чувствовал себя утешенным, как ни разу за двадцать лет. Лео остался на поверхности, пытаясь слушать дыхательные упражнения Сплинтера, чтобы утихомирить прорву слез, которая давно назрела, которой давно пора было выйти.