«Лицемер. Лицемер. Лицемер», — плевался в ответ Лео. Все их конечности дрожали, даже культя. Она болела. Она всегда, сука, болела, будто вот берешь мясо и кость и суешь в точилку или выжималку для сока. Как будто нервные окончания горели, пылали.

«Ты не можешь этого сделать», — молил Сенсей.

Лео практически рванулся на него. «Почему тебе можно умереть?»

Их грудь тяжело вздымалась. Лео отпустил лишь на миллиметр, а Сенсей выжал из этого метр и додавил больше, оттянул их тело от края платформы метро и вжался панцирем в стену. Они не оказались далеко от рельсов — они были не на той части платформы, где ходят люди, а там, где заканчивалась платформа и начинались туннели. Сплошные служебные коридоры и металлические лестницы. Между ними и рельсами было полтора шага, но это лучше, чем если бы пальцы ног висели в воздухе.

«Я не собираюсь умирать», — ответил Сенсей слабо, понимая, насколько это несусветный бред. Его трясло не меньше от пронизывающего страха, от ужаса маленького ребенка у края платформы.

Лео громко неверяще фыркнул в разуме. Он был заземлен, держал брады правления, впиваясь облупленными цветастыми ногтями в ладонь. «Ты думаешь, я, сука, тупой? Я знаю, что ты собираешься сделать. Ты хочешь, чтобы я вытащил тебя из своей головы, даже если это скорее всего убьет тебя. Потому что ты хочешь, чтобы это тебя убило. Ты хочешь, чтобы все закончилось, ровно настолько же, насколько и я, блять, хочу! Так что не надо мне этого бреда, лицемер! Очевидно же, что я просто ускоряю этот гребаный процесс!»

«Я должен уйти! — вскричал Сенсей, ритмично пробивая свой путь вперед. Сражаясь с ним. — Я должен, разве ты не понимаешь?»

«Тогда какого хрена ты меня останавливаешь, а? — едко скалился Лео, борясь с ним. — Пошли. Давай нырнем и покончим с этим. Ты хочешь умереть, и никакие мои слова не заставят тебя остаться. И хрена с два я буду просто корячиться в бесконечной боли по кругу. Нетушки, спасибо. Так давай встанем и покончим с этим».

«Нет, — Сенсей дрожал от усилий остановить Лео, не дать ему вернуть их тело в то опасное положение. — Послушай меня. Ты не понимаешь. Есть кое-что, что я тебе не рассказывал»,

«Ну?» — резко, нетерпеливо спросил Лео.

«Ты знаешь, как я потерял свою руку?»

Напряженная пауза. Где-то в сердце их ментальной борьбы тонущего в огромном синем худи подростка ударила еще одна стена ветра. Поезд прошел другим путем, только набирая максимальную скорость. Вспышки света и лица в окнах, подземка Нью-Йорка. Визг колес об железо.

«Расскажи», — предложил Лео. Гнев и запал притупились, усмирились.

Сенсей выпустил из саднящих легких прерывистый выдох. Он медленно заговорил: «Только умер Раф. Я правда не знаю, как мне описать, в каком состоянии я тогда находился, кроме как словами, что мир реально погиб. Было просто… я не знаю. Вина уцелевшего — до смешного слабый концепт, чтобы описать это, и это еще не вспоминая, что Раф был лучшим из нас, и потерять его было… я не знаю, как это объяснить».

Это ничего, потому что Лео каждым сантиметром кожи чувствовал уничтожающее его горе, послевкусие разделяемого воспоминания напоминало яд. Оно затопляло каждую его частичку. Скорбь была такой же свежей, как и в тот день, когда это произошло. Ей было достаточно одной только мысли о том, чтобы похоронить своего старшего брата с его плюшевыми игрушками, чтобы они составляли ему компанию. О том, какой холодной была его кожа. О том, как после этого Сенсей ночь стоял перед зеркалом, до белых костяшек сжимая края раковины, и говорил себе, что он не может убить себя сейчас, он не может оставить своего близнеца, и старшую сестру, и младшего брата, и маленького ребенка против этого ада одних.

Он не мог. Он не мог. Может, если повторять себе это достаточное количество раз, он поверит. Потому что он уж точно не верил. Он просто вписывался в опасность на всей дури, надеясь, что она сделает работу за него.

Раф был мертв. Сенсей хотел умереть так сильно, что это было единственной мыслью у него на уме. Когда взрывчатка упала рядом с ним, он не убежал. Он поднял ее и попытался вернуть обратно крэнгам.

Опрометчивый. Тупой. Болван. Донни его небось своими бы руками убил, если бы не вложил столько сил, чтобы его спасти. Это было плохое решение, которое он не должен был принимать, которое он принял в моменте, думая, что унесет с собой либо парочку крэнгов, либо себя, и в общем-то всё равно, кого, но в любом случае это было не так ужасно для окружающих, как таблетки в медицинском отсеке или лезвия его собственных мечей.

Самым мощным разделяемым воспоминанием, как крошащийся на зубах мел, было яростное хрясь-хрясь-хрясь, когда Майки колотил его по пластрону и орал на него, а по его лицу катились слезы.

— Как же чертовски тебе повезло, что ты потерял всего лишь руку! — Майки прошил его взглядом красных и злых-злых-злых глаз. — Потому что мы почти потеряли нашего гребаного брата.

Сенсей выучил, что дело не в нем, что он не имеет права быть опрометчивым и тупым, что Раф мертв, а это значит, что он должен стать всем, чем был Раф, и еще больше. Это стоило ему всего лишь руки и всех его сил, чтобы продолжать двигаться вперед каждый день, просто чтобы не ухудшать ситуацию для тех, кто еще у него остался.

«Ты говоришь мне, что я должен продолжать жить ради семьи? — спросил в настоящем Лео, до сих пор полнясь тихим презрением. — Как будто я, сука, об этом не думал? Я знаю, что должен. Я просто не могу… я больше не могу. Не могу».

«Я не об этом говорю, — тихо продолжал Сенсей. — Потому что, Лео, как ты потерял свою руку?»

«Это что, вопрос с подвохом? — ответил Лео, сжимая и разжимая пальцы. В ладони отпечатались саднящие полумесяцы. — Ты знаешь, что я не знаю».

«Зато я знаю».

Пораженная пауза. Лео переспросил: «Знаешь?»

«Я был там, когда ты ее потерял. Я вошел в твой разум, и твоей руки не стало. Как моей. Потому что это случилось из-за меня, Лео. Я причина, по которой ты ее потерял. Это единственное логичное оправдание. Так что из-за моего глупого, опрометчивого решения, которое я принял, когда меня поглощали горе и суицидальные порывы, тебе придется провести остаток своей жизни без руки».

Лео не знал, что думать. Он осел на холодный бетон, пока мимо летели порывы обработанного воздуха, разгоняемого тысячами тонн несущегося сквозь пространство металла. Мимо пронесся оглушающий рев поезда.

«Что ты пытаешься сказать? — наконец спросил Лео, чувствуя, как его тошнит. — Что из-за того, что ты вошел в мой разум и моя рука отвалилась, ты заслуживаешь смерти?»

«Я разрушил твою жизнь. И продолжаю разрушать и дальше, — ответил Сенсей. — Но ты не обязан просто позволять этому происходить, ты можешь просто… избавиться от меня. Подобрать осколки того, что осталось, и попытаться снова. Ты молод, у тебя впереди много времени. Я свое время использовал, я его упустил. И единственное хорошее, что я сделал в этой жизни — это бросил Кейси в портал, чтобы дать всем еще один шанс. То, что я здесь, случайность. Так не должно быть. Я должен быть мертв. Я не должен разрывать тебя на кусочки».

Лео сдался в борьбе за управление и нырнул в разум, нашел дерево, и корни, и бескрайнее небо, пересеченное ветвями и свежими листочками. Он протопал к Сенсею и сказал ему в лицо: «Но я люблю тебя, идиот».

«Что я могу сказать, идиот, я это ты. Так что люби себя, — ответил тот. — Это неправильный ход. Я говорил тебе с самого начала, я не хочу портить твою жизнь. Меня тут быть не должно. Ты должен перенаправить всю эту любовь с меня к себе».

Лео уставился на него. Потом сильно пихнул его, настолько сильно, что опрокинул его на спину. «Нет! Какого хуя, чувак! Это вообще не так работает!»

«Из-за меня ты потерял руку…»

«А если ты сдохнешь, она же ведь сразу отрастет назад!» — заорал Лео.

Сенсей смотрел на него. Грудь Лео тяжело вздымалась, ему казалось, что он задыхается, как будто воздуха не осталось.

«Дыши, малой», — сказал Сенсей, вставая и кладя ладонь на его панцирь.

Лео отбился от его руки и повернулся, чтобы прошить его взглядом, пронзительным, красным, из-под теней насупленных бровей, и сказал: «Лицемер. Не говори мне жить. Я это ты. Ты это я. Мы оба четко знаем, как сложно продолжать двигаться дальше. Как ты смеешь требовать от меня то, что сам даже не рассматриваешь?»

«А что твои братья?» — бросил вызов Сенсей.

«А что Кейси?» — парировал Лео.

Неразрешаемый тупик повис в воздухе. Их качало от движения, еще одна стена ветра, еще один поезд, еще одна упущенная возможность.

«Почему ты пытаешься меня остановить?» — спросил Лео, вымученный до мозга костей.

«Не столько остановить, сколько задержать», — сказал Сенсей, потому что он заметил фиолетовое, и они вдруг вернулись в реальность, дружно вздрогнув впереди.

— Какого хуя, Нардо? — произнес Донни, едва дыша. В его голосе сквозило что-то истерическое.

Лео поднял взгляд на своего близнеца. Его язык будто отек, не слушался, он даже не стал пытаться сдвинуть его с места. Оцепенело спросил у Сенсея: «Телефон не со мной, так где на нас трекер?»

Потом его уши забил шмелиный гул. Голова закружилась, а по периферии потемнело.

«Лео, постой, подожди минуту…» — попытался Сенсей, но было слишком поздно. Ядовитая густая бездна радостно приветствовала их, проглотила без остатка.

Лео знал, что рядом его близнец, и если придется, он собственноручно остановит смерть. Возможность упущена, оставила после себя пустую, поглощающую тьму. Он погружался головой вперед, столкновение было неизбежно. Он на полной скорости терял себя, потому что одна только мысль терпеть всё это еще хоть секунду была невыносима. Ему не позволено умереть. Он выбрал второе наилучшее решение.

Было тихо.

Тихо.

Тихо.

Было три часа утра. Возможно.

Но хотя бы было тихо.

Лео ненавидел тишину.

Грязь и туман. Бесконечная тьма. Ничто, пустота, чистый лист. Никакой боли. Никаких страданий.

Никакой любви.

Просто тишина. Лео и тишина. Лео ненавидел тишину.

Никакого пространства для мыслей. Ни лишнего сантиметра, чтобы потянуться и почувствовать. Ничего, кроме клаустрофобного навязчивого ощущения, как будто пытаешься втиснуться целиком в слишком, слишком маленькую коробку.

И потом вернулся страх.

Он всегда возвращался. Никакого освобождения, даже во тьме. Он жил и пиршествовал в бесконечных возможностях.

Щипки по нервам, тугие мышцы между ребрами, как будто эластичные резинки мешают дышать. Он больше не мог. Но прятаться ничем не лучше, страх жил в реальности и тут тоже жил. Выхода не было.

Никогда никакого выхода. Он не мог умереть, но и жить уж точно не мог. Лео позволил страху пожирать себя живьем, лежа в бездне и страдая.

Потом паника победила. Перемешанная с ужасом ловушки клаустрофобия уничтожала его изнутри. Страх колотил по нему снова и снова, пока он не мог думать ни о чем, кроме кричащего горя. Переполнен.

Хватит.

Хватит.

Хватит.

Потом пространство заполнило знакомое присутствие. И всё напряжение покинуло его тело, он почувствовал облегчение и утешение и попытался найти Сенсея взглядом. Но обнаружил лишь тьму.

«Лео?» — позвал Сенсей, и эхо гуляло вокруг, будто отражаясь от многочисленных стен в гладкой пещере.

«Сенсей», — позвал Лео. Это была мольба, отчаянная мольба отчаявшегося и одинокого. Он не хотел оставаться один в бездне.

«Я иду», — пообещал Сенсей, и щекочущее присутствие придвинулось ближе.

«Я не могу больше», — всхлипнул Лео, слепо шаря в темноте, но его рука находила лишь ничто. Он был один, он умирал, и ему было страшно.

«Я здесь, — сказал Сенсей, и он оказался рядом. Лео впечатался в него, и его захлестнули во всепоглощающие объятия. Сенсей грубо потерся щекой об его макушку и пробормотал: — Я здесь, я с тобой».

«Я не могу. Я не могу, ладно? Я не могу», — молил Лео.

«Шш, — Сенсей сжал изо всех сил. — Просто дыши. Просто продолжай дышать».

«Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста», — Лео даже не знал больше, о чем он просит, он просто был беспомощен и бесконечно напуган. Он цеплялся за Сенсея изо всех своих сил, они двое потерялись в бездне. Потерялись в ничем. Тут сидело ничто. Тут сидело ничто в квадрате.

Если умножать ноль на ноль, он останется нулем. Но этот ноль прошел некий процесс.

«Я, похоже, много говорю, но не очень много слушаю, а? — спросил Сенсей мягко, чуть меняя объятие, чтобы голова Лео легла в его ладонь. — Ты поговоришь со мной?»

Лео сражался за каждый вдох, его пальцы сжимались крепче, но тряслись так, будто разваливались на кусочки. «Я не хочу. Не заставляй меня. Я не могу выйти сейчас, мне слишком страшно, я не могу справиться с этим».

«Ты не обязан делать то, чего не хочешь», — уверил он.

Лео ответил: «Но что если я не хочу жить, Сенсей?»

«Что если, действительно», — пробормотал тот и прижал младшего к себе.

Всё было похоже на волну онемения. Мольба о смерти в бесконечной бездне, даже если это будет означать, что он никогда снова не увидит свою семью. Он просто хотел, чтобы это закончилось. И всё закончилось, он выбрался, но не по-настоящему. До конца жизни его будто собаками будет травить его травма, до конца жизни на пятки будет наступать прошлое. Кошмары, и диссоциация, и боль. Он думал, что станет лучше. Но он был канатоходцем, и ему осталось всего два шага — он уже видел безопасность восстановления, но упал за два шага до нее, потому что до сих пор был в опасной зоне.

Лео держался за Сенсея в бездне, как будто это было единственное, что поддерживало в нем жизнь, потому что так и было. Его голос дрожал: «Я знаю, что немало разбрасывался словом лицемер, но подумай, чувак. Что должно значить, если ты считаешь, что должен умереть, а ты это я?»

Сенсей долго не отвечал. Его большой палец оглаживал на голове Лео маленькие кружочки, рот живо двигался, но не открывался. Он нервно сглотнул.

Наконец сказал очень медленно: «Глядя на тебя, я не могу сказать, что ты заслуживаешь смерти».

«Ну что ж, говнюк. Я это ты», — ответил Лео.

«Я не хочу разрушать твою…»

«Ты сказал мне, что начнешь слушать, — оборвал его Лео, голос острее ножа. — Ты слушаешь?»

Тишина. Прерывистый выдох. Сенсей кивнул, не отрываясь от него.

«Раз ты считаешь, что я не заслуживаю смерти, то и ты тоже, — повторил Лео коротко и емко, будто зазубренную мантру. — Я хотел бы выдернуть тебя из своей головы, если бы тебе было куда пойти, потому что ситуация далека от идеала. Но тебе некуда пойти. И сука, чувак, я не то чтобы жалуюсь. Мне нравится, что ты здесь. Я не хочу, чтобы ты уходил, чтобы ты убил себя и в процессе вероятно поджарил нейроны в моем мозгу. Нам не болит и не чешется в таком состоянии, так давай и останемся так».

«Твоя рука», — прохрипел Сенсей.

«Долго ты взращивал эту вину? — Лео вдавил голову в него. — Тебе стоило сразу мне сказать, и я бы смог сказать тебе, что это не имеет значения».

«Разумеется, имеет», — сломленно прошептал он.

«Ну, типа. Но что сделано, то сделано. Ты об этом не просил».

«Ты страдаешь за мои прошлые ошибки».

«Класс, — Лео пожал плечами, — старайся и дальше вызвать ненависть к себе, это не работает. Ты не брал в руки бензопилу и не отрезал мне руку лично. Будь бы у тебя выбор, дело бы обстояло иначе. Но его не было. Так что я собираюсь принять совет одного идиота для подобных ситуаций и сказать, что мы должны заботиться друг о друге. И сказать тебе, что я тебя люблю».

Сенсей шумно шмыгнул и стиснул крепче. «Я тоже тебя люблю».

Давящая тишина. Неровный ветер сдувал дымку. Туман начал рассеиваться. Вибрации и покой.

«Но ты собирался сделать это», — тихонько сказал Сенсей.

«Я не знаю, что я собирался сделать», — Лео проигнорировал, как ухнул его желудок при воспоминании о том, как его омыло облегчение, как его свисающие с края платформы метро пальцы обмакнулись в покой.

«Ты должен поговорить об этом с кем-нибудь».

«Мы говорим об этом», — кичливо заметил Лео.

«Что останавливает тебя от того, чтобы сказать им?»

«Ты знаешь. Ты тоже никогда об этом не говорил. Я не хочу снова говорить слово лицемер, но башмачок-то, как ни крути, подходит».

Сенсей разомкнул объятие, отстранил его на расстояние вытянутой руки и пристально взглянул в глаза. Он повторил: «Что останавливает тебя попросить о помощи с тем, что пытается тебя убить?»

Лео не нравилось ни то, как Сенсей это сформулировал, ни его нахальный взгляд. Он сглотнул и ясно сказал: «Мне страшно».

«Делай боясь», — немедленно ответил тот.

«Я не могу сказать им, если что-то делает мне больно, я только всё порчу», — сказал Лео, чувствуя, как слова вываливаются из его рта прежде, чем он успеет их остановить.

«Куда уж хуже?» — вопросил Сенсей.

У Лео не было ответа. Ветви и корни разрастались вокруг. Пахло свежей пыльцой и влажной листвой. За перекрестьями ветвей нависло окропленное звездами бесконечное небо. Землистая трава сплеталась с погребенными корнями, устроившимися глубоко в почве.

По краям висела тьма. Лео подвинулся, устроился рядом с Сенсеем и уложил голову ему на колени. Казалось, будто тела в принципе не существует, что он переполнен гелием и парит в миллионах километров от реальности. Когда он попытался пошевелить пальцами ног, ничего не произошло. Все, что он почувствовал, — болезненный шок паники, путаный, слишком сложный.

«Похоже, в этот раз я реально облажался», — Лео уставился мертвым взглядом в звездный потолок. Сенсей вдохнул, и ничего не произошло.

«Да, похоже, немножко».

Лео вспомнил, как его окликнул Донни, прежде чем он слетел во тьму, как от его голоса всё внутри скрутилось. «Как думаешь, они узнают?»

«Ну. Донни самый умный из всех, кого я когда-либо встречал», — ответил Сенсей и на этом собственно, всё.

Лео пусто посмеялся и провел ладонью по лицу. Ему было плохо и холодно от ударов-ударов паники, которые никак не могли оставить его в покое. Повернув голову, он вжался носом носом в бедро Сенсея и пропустил через себя болезненный рваный вдох.

Сенсей осторожно, нежно проводил большим пальцем по его лицу, оглаживая красные полумесяцы. «Тебе придется поговорить с ними об этом».

«Я не хочу», — горло у него пересохло, скрежетало.

Крохотная, едва заметная улыбка Сенсея свидетельствовала, что сердце у него разбито. «Потому что ты не хочешь, чтобы они спасли тебя. Потому что я никогда не хотел, чтобы они спасли меня».

«Я знаю, что они это сделают, — Лео едва мог говорить, горло так сдавило, что осталось отверстие едва с булавочную головку. Кошмарная искренность. — Они вложат столько, сука, сил, чтобы удостовериться, что в каждое гребаное мгновение я буду в порядке. Если они узнают, нет ни единого шанса, что мне позволят умереть. А я хочу умереть, Сенсей».

«Я знаю», — ответил тот, внимая. В его голосе умещались десятилетия понимания, удрученное сопереживание.

Молчание и тишина, плетущиеся в воздухе непредсказуемыми узорами. Было тепло и приятно. Сенсей оглаживал его алые полоски и смотрел на него влажно блестящими глазами.

Они оба очень долго молчали. Дерево над ними раскачивалось на смягчившемся ветру. За пределами этого в жестокой реальности их не ждал никакой якорь.

Лео думал о многом. Большинство мыслей гонялись друг за дружкой в его голове, это были споры, которые он годами вел с самим собой. Отрицания, что всё настолько плохо. К сожалению, теперь, когда он почувствовал, каково это, когда твои пальцы свисают с края платформы метро, будет, скорее всего, довольно сложно отрицать, что всё Настолько Плохо. Его вековечная защита, что всё нормально, потому что он «не собирается ничего на самом деле делать», пошла коту под хвост.

Он хотел бы сделать вид, что не помнит, как решил сделать это, но это не было правдой. Он намеренно прогнал Донни. Это был расчет — остаться одному, чтобы сбежать. Он знал свои намерения, он знал, что хочет воплотить.

То, что он стоял там, не было случайностью. Он просто заставил себя онеметь настолько, чтобы Сенсей в его разуме не заметил его намерений и не остановил его действия.

То, сколько в этом было умысла, четко показывало, что Лео достиг точки невозврата, нравилось ему это или нет. Он не мог прятаться за оправданием, что всё не Настолько Плохо. И когда ему удастся поместить себя обратно в свое тело, его близнец, скорее всего, будет сидеть у его кровати со знанием, что он перенес себя на платформу метро в одиночестве. И что бы его гениальный мозг ни извлек из данной информации, будет, скорее всего, верно.

Не то чтобы Донни уже не волновался, особенно учитывая, как неохотно он оставил его одного. И не только он — Эйприл орала ему, что он не в порядке, Сплинтер твердил с таким рвением, что его жизнь имеет ценность, Майки ярился на его пренебрежение к собственной жизни, слезы в глазах Рафа, когда он сказал, что знает, что ничто не остановит Хамато Леонардо от того, что он собрался сделать.

Кроме, пожалуй, Хамато Леонардо.

Он был невероятным лжецом. Он мог открыть глаза и сказать Донни, что ему просто нужно было проветриться, что он пошел прогуляться, что всё нормально, что мир продолжит кружиться. Был такой вариант. Он смог бы это провернуть.

От этой идеи Лео придавила томительная волна изнурения. Он так долго с этим сражался. И покой, который он ощутил на крохотное мгновение, лишь говорил, насколько всё остальное время он был душевно раздавлен и искалечен.

Это было слишком, слишком много, слишком страшно, непреходящая паника и непрекращающаяся боль, которая никогда не уходила. И долгие бессонные ночи он лежал без сна, думая о том, какой он никчемный.

«Хей, Лео», — сказал Сенсей странным голосом. Его мысли густились точно так же, как и у Лео.

«Хей, Сенсей», — откликнулся он устало и немножко запрокинул голову, чтобы снова взглянуть ему в лицо.

В том, как столкнулись его брови, была какая-то странная решимость. Сенсей сказал медленно, с расстановкой: «Думаю, мне нужна помощь».

От удивления сердце Лео пропустило удар. Он бездыханно переспросил: «Что?»

«Мне нужна помощь, — тверже повторил Сенсей. Он встретился с Лео уверенным взглядом, держа его лицо в ладони. — Мое психическое здоровье доставляло мне много проблем, долгое время оставаться живым было непростой задачей. Я хотел бы рассмотреть варианты лечения депрессии и суицидальных мыслей».

Лео в ужасе уставился на него, не смея выговорить ни слова. Затем он аккуратно сел, отодвинулся, разорвав прикосновение, и устроился напротив. Заставил слова выйти из горла, в котором встала пробка: «Что ты делаешь?»

«Несколько вещей, — Сенсей дрожал. Он нервно потер шею. — Ты еще хочешь, чтобы я остался?»

«Да!» — громко, без задержки ответил он.

Прорвалась кривая улыбка, затронувшая губы лишь наполовину. «Тогда я останусь. Раз разделять нас небезопасно, я не стану рисковать. Ты прав, единственное, чего я этим добьюсь, — убью себя. Это не поможет тебе. А я хочу помочь тебе. Так что, полагаю, первым своим шагом я должен перестать быть таким лицемером».

Лео искренне не мог поверить. Он уточнил: «Ты серьезно?»

«Как инфаркт, — Сенсей наклонился ближе и слегка склонил голову, чтобы быть на одном уровне с ним. — Несправедливо с моей стороны просить тебя жить, когда сам я этого делать не собираюсь. Так что я говорю, что приму помощь. И теперь я имею право сказать, что тебе стоит сделать то же самое».

Никаких слов не осталось. Лео казалось, что его лишили его оружия и всяческого баланса. Он слепо мотнул головой, не до конца понимая, что делать с этим поворотом событий.

Это устрашало. Но теперь нельзя было отрицать, что без вмешательства он, скорее всего, раньше или позже снова окажется там. Умрет на пике непреходящей боли и никогда не увидит снова своих братьев, или сестру, или отца, или вроде как сына.

Не то что бы Лео правда хотел умереть. Смерть означала одиночество. Годами лежа в постели посреди ночи он всегда думал, что просто не хочет чувствовать себя вот так — выпотрошенным панцирем, никчемным и отвратительным — а месяцами в тюремном измерении он лишь отчаянно умолял, чтобы боль прекратилась. Смерть не была тем, чего он желал, он просто хотел, чтобы прекратились страдания.

Ему всегда казалось, что если он попросит о помощи, то всё только испортит. Но Сенсей был прав — теперь уже что может быть хуже, кроме как умереть, корчась от боли? Когда альтернатива этому — получить помощь, почувствовать себя лучше, справиться с болью, вместо того чтобы остановиться насередине?

«Мне страшно», — прошептал Лео и обратил загнанный взгляд к Сенсею.

«Ох, дружок, мне тоже, — ответил тот, и Лео почувствовал это каждым позвонком. Как от ужаса ускорило бег сердце, ведь Сенсей только что потенциально подписался на еще годы страданий, хотя конец был так близко. — Но мы сделаем это боясь, и мы сделаем это вместе. Я обещаю».

Сенсей протянул ему мизинец.

Лео сглотнул, хотя в горле застряли ножи, и осторожно закрепил клятву на мизинчиках.

«Я никогда не нарушаю обещания, — глухо сказал Сенсей. — Я сказал Донни, что удостоверюсь, что ты в порядке. Значит, мы будем в порядке. Я удостоверюсь. Миру еще не конец,»

«Мы будем жить надеждой, детка», — закончил Лео. Его голос тоже ломался. Он не был уверен, что верит в это.

«Так держать, — похвалил Сенсей. — Готов вернуться?»

«Тут теперь куда красивее», — отметил Лео, оглядывая цветущий пейзаж вокруг.

«Ничего так. Но реальный мир круче, — согласился Сенсей. — Там пицца, и семья, и объятия. А тут есть всего лишь какой-то не умеющий заткнуться идиот».

«Ты не так уж и плох, ояджи», — Лео похлопал его по колену, а на лице он изо всех сил старался удержать дразнящуюся улыбку, но усилия шли крахом.

Разбитый смешок, и Сенсей резко нагнулся, чтобы еще раз его обнять. Лео ответил на объятие. Обоих колотило от эмоций.

«Я прекрасно понимаю, как много прошу от тебя, — пробормотал Сенсей, сжимая крепче. — Спасибо, что доверяешь мне и доверяешь своей семье, чтобы сделать это».

Лео зажмурился, полнясь эмоциями и ужасом. И аккуратно двигая пальцами ног.