А когда я родилась, младшая из царских дочерей сказал: она будет нашей любимицей.

Были тогда дни, и были ночи, и двор золотой во славе его непреложной высился посреди богатства красных и желтых полей – и не было силы, какая покорила бы себе то великое царство, и не было горести, способной тронуть его. Дети его были светлоглазы, колокола – звонки, а стены великого дворца лили из самородного золота, щедро даруемого здешними землями, – и не было времен, и не было ветров, способных то золото подточить.

А потому как мудрость царствовавших в тех землях была непреложна, от мудрости их рождались и подобные мне.

Ковали нас из лучшего золота, которое только вымывал песок расцелованных солнцем побережий, и выходили мы из-под молота и наковальни такими, какими и оставались навсегда. Было нас у царя полсотни, да без одной – и я была последней из тех, кого отлили на кузне царской, и брал меня наш златоглавый царь на любую охоту. Что то было за время! Ни одному оленю и ни одной лисице было не скрыться от нас, и все мы были любимы, и все мы были обласканы царской любовью и жаром солнца, какое и давало начало любому золотому песку на дне наших рек. Город сиял во славе своей, а в неумолчных колокольнях, какие гордо несли медные колокола, не посмела бы вить гнездо ни одна из птиц – потому как каждое утро мы приветствовали солнце также, как оно приветствовало нас, и вторили звону колокола, и пели для него свои песни. Ни я, ни сестры и братья мои, не знали другой жизни кроме вечной пляски охоты и любви наших царей, и дни наши проходили в благости, и не ведали мы горя, кроме того горя, какое постигаешь в дни светлой легкости. 

Но настали другие дни, и зыбка стала легкость, и изменило нам счастье

Хоть и не знало наше царство войны, однако как были хранимы наши земли, так были неблаги и земли ивовых детей. Был их народ воинственен, и не было города, который устоял бы перед ними, и не было царя, какой бы не склонил перед ними колен. Они шли войной сквозь каждое селение, оставляя после себя лишь град стеклянных стрел да ивовую поросль – потому что куда бы они не осмелились идти, одна лишь ива не могла отречься от своей любви к ним. 

И когда не осталось ни одного места от самого моря до края гор, взор их обратился и на наше царство.

Война та была коротка, потому что не знал наш народ, как воевать, и потому что не знали ивовые дети как пощадить чужой жизни. И так ложились светлоглазые воины в земли, а те земли, полные золотого песка, баюкали их собой. Мало было тех колыбельных для утешения, ведь каждый живущий в золотом нашем граде знал, что недолго осталось звенеть колоколам и петь драгоценной псарне – и когда настал последний рассвет золотого града, жрецы и цари наши сошлись в совете.

"Нет и не будет у детей ивовых корней к нам пощады, – говорили цари наши. – Так чем же отплатить нам за их жестокость, если войны мы не ведали до этого дня?"

"Не тревожьтесь об этом, господа златоглазые, – говорили жрецы наши. – Потому как нет у нас копий острее и стрел лучше – но есть милость нашего бога, и есть таинство наших железных путей – а значит не покорить ивовым детям наш светлый народ. Слушайте же, цари златоглазые, и внемлите нашим словам:

пусть и желают дети ивы нашего золота, пусть и желают преклонения наших колен - так дадим им всего золота, что они просят, и всей меди, что они желают. Дадим им того, что утолит их ненасытную жажду – а сами покинем город, и уйдем по железным путям туда, где слава нашего бога не предаст своей защиты".

Взволновались тогда цари, засомневались в словах своих преданных жрецов: «Как же мы уйдем и оставим город, как же предадим всю благость и все богатства, данные нам нашими богом? Разве не будет это предательством, не будет ли малодушием?»

Но жрецы продолжили свой разговор:

"Не тревожьтесь о малодушии и не печальтесь о предательстве – ведь не зря поем мы славу нашему богу изо дня в день, не зря и колокола меди звенят о каждом рассвете. Уведем мы народ наш отсюда, отдадим золото и медь города – да только много ли того золота будет там, где нет благости солнца? Пусть получат дети ивы то, чего так страстно желают, пусть и потеряют то, чьей святости не ведают. Не видать им будет боле солнца, и то будет наказанием им за гордыню и жадность. А когда наконец настанет время прощения, народ наш снова войдет в великий град в блеске своем и славе, и не будет боле дня, когда кровь светлоглазых детей наших прольется в песок этих земель".

Задумались над этим цари – но раздумья их были мимолетны, – и решили, что так тому и быть. Недолги были прощания, коротки были поцелуи, и велики были богатства, оставленные позади. Осталось в городе все золото – и драгоценные стены, отлитые из благословенного золота, и причудливые залы, украшенные лучшими мастерами, и бесценные сокровища, дороже да занятнее которых не мог отыскать ни один торговец.

Остались там и мы – полсотни, да без одной.

Лишь склонилась надо мной на прощание младшая из царских дочерей – а я была ее любимицей, – и поцеловала меня в лоб.

"Болит у меня сердце от расставания с тобой, - сказала она тогда. – Так послушай меня, любимая моя гончая: когда настанет время прощания, приди к нам первой и принеси весть о нем. Потому как только того и желаю я, чтобы встретить эту весть от тебя".

И так покинул народ золота свой город – и так померкло золото, и умолкли колокола меди.

А стоило последнему из светлоглазых ступить на железную тропу – замерли и все до последней золотые гончие, потому как вместе с благословенными детьми солнца, покинуло те земли и только им известное колдовство.