— Ойнон весь пропах Старшиной.

— Значит тавро поставил, хи-хи.

— Ритуал со дня на день произойдёт.

      Два женских голоса разбудили меня. Глаза еле открылись, попытавшись встать, я плюхнулся обратно. Голова немного закружилась, и эти две девушки тут же подбежали ко мне. Твириновые невесты. Они тоже пахли травами, по-другому. Запах не вызвал тошноты и не отозвался звонкой болью в голове, даже жара не было. Я никак не реагировал, тело молчало.

— Тише, тише, эмшэн. Не надо так резко! — голос одной из Невест звучал встревоженно. Я повернул голову, посмотрел сначала на неё, потом на вторую: обе красивые и взволнованные. Сонливость понемногу спадала. Меньше минуты, и ясность ума вернулась. Медленно поднявшись на локтях, я сел в кровати.

— Вы чего тут делаете? — прозвучало грубовато, во рту было сухо, отчего голос был хриплым и грубым. Я откашлялся и спросил ещё раз, звучало уже лучше.

— Старшина попросил присмотреть за тобой, пока он не вернется, — весело ответила невеста, вторая вышла из комнатки и вернулась со стаканом прохладной воды. Поблагодарив Невесту, я тут же осушил его. Чувство, будто воду неделю не пил.

— Старшина? Это вы про Артемия Бураха, что ли? — стакан отправился на ближайший ящик.

— Про него самого. А вы не знали, эмшэн? Он стал главой Уклада.

      Ясно, Бурах теперь командует над степняками. Оставил присматривать за мной двух девушек. Специально, наверное, на случай если сбежать рискну. Мясника или одонга ударить проще, чем беззащитную девушку — совесть не позволит. Бурах — хитрый бык! Нет, лис! Точно, никакой он не бык — лис. Прекрасно знает, что далеко не уйду, а всё равно бережёт от чего-то. Видимо, на моем лице отразилось, помимо удивления, что-то похожее на гнев, потому что Невесты тут же защебетали:

— Не злитесь на него, ойнон.

— Старшина, бережёт вас! Потому и попросил нас. Не злитесь на него.

      Признаться, я растерян. Расстроить сразу двух девушек?! Данковский, ты дурак. Я скорее обескуражен, что Бурах не доверяет мне, допустил, что я могу уйти. В Собор например, или ещё куда. Может, прокрасться в вагоны военных и покинуть Город-на-Горхоне.

— Я не из-за этого злюсь, девушки, — в очередной раз взглянув на них, я заметил из почти нагие тела: то, что раньше было платьем, стало порванным тряпьём. Это немного смутило и я отвернулся. — Вы бы прикрылись, — пробубнил я.

— Нам нечего стыдиться, эмшэн — одна из них захихикала. — Таков Уклад. Мы танцуем, чтобы звать твирь из земли, эта одежда часть танца.

      Буквально в эту же секунду раздался щелчок и тяжёлые шаги. Бурах. Он не спеша спустился по лестнице. Невесты тоже зашевелились:

— Вот Старшина и вернулся. Нам пора идти, но мы ещё увидимся, ойнон.

      Топая босыми ногами, они ушли, по дороге поприветствовали степняка и скрипнули дверью. Стало напряженно и тихо. Он не торопился заходить в эту узкую комнату, а я не мог заставить себя встать и пойти к нему. Я чувствую себя лучше, это бесспорно, но разговаривать о Песчанке сейчас — откровенно боязно. Услышать слова о том, что Многогранник разрушен или, что все умерли от болезни, или умер кто-то из моих приближенных, которых я вылечил на 11 день. Я ждал только плохих вестей и ничего хорошего. Ну, по крайней мере, я не проснулся от выстрела той огромной пушки, может, мои худшие опасения беспочвенны. Если только я не спал мертвецким сном. Надо было расспросить Невест. Узнать хотя бы, сколько я спал. Глупо оттягивать такой важный момент. Мне необходимо знать, как всё решилось. Не зря же я столько сил вкладывал в спасение этого город. Я встал и вышел из комнатёнки. Артемий подпирал стену возле углового столика, прямо под плакатом с травами. Руки, сложенные на груди, были в крови, одежда вся грязная. Ясно, почему он не зашёл ко мне сразу, но почему тогда он стоит и ничего не делает? Кровь отмыл, переоделся бы, на худой конец. Его глаза смотрели пронизывающе, как и всегда.

— Это не твоя кровь. — констатировал я. Один шаг к нему. Запах степняка и крови донесся до рецепторов.

— Не моя, — тихо с хрипотцой ответил он.

— Я хочу знать твоё решение. Я помню, что ты вчера сказал, — ещё шаг.

— Вчера? Это было не вчера, ойнон, — хирург выглядел напряженным и вместе с этим уставшим, словно не спал сутки.

      Не вчера? Я весь замер. Дыхание прекратилось, сердце забилось так, что казалось будто его слышит и он. Я проспал больше суток? Это почти невозможно! Я не мог проспать столько, выпив лишь одну бутылку Твирина. Если только Бурох не вколол мне морфина или не напоил тем же Твирином или Мерадормом, когда я проснулся. Узнать — поил он меня или нет, я не могу, но вот след от укола найти можно. Быстро закатав рукав правой руки, я обнаружил небольшой синяк в локтевом сгибе. Морфин.

— Не зря ты бакалавр, — усмехнулся степняк. — Прости за это. Мне понадобилось чуть больше времени, чем я рассчитывал.

      Злости не возникло, только интерес и понимание. Мы связаны, и он бы не стал делать того, что могло навредить мне. Степняки хорошо следуют своим традициям. Вот уж действительно уберёг от чего-то.

— Ты хочешь знать, да? Хөөрхэн, Бакалавр, — он сам начал идти на меня. Я почувствовал, что он не желает плохого, но я все равно отступил назад. Все же его руки в чужой крови. Не хотелось бы потом отстирывать дорогую ткань от неё и грязи, к тому же не гигиенично. Бурах на мгновение удивился, а потом понимающе кивнул, словно понял ход моих мыслей.

— Пойдем на улицу, я отмою кровь у колонки, хотя мне бы и умыться не помешало. Весь грязный, наверное, — улыбка мелькнула на лице хирурга, улыбнулся и я.

      На улице был день. Солнечный и по-приятному теплый, со степи обдувал мягкий ветер: встрепал мои волосы и светлые волосы Бураха. Рядом со складом стоял бык, его гладили Мишка со Спичкой, разговаривая между собой. Они словно нас не замечали, так увлеклись детишки. Артемий меж тем стянул верх и бросил рядом. Я впервые вижу его тело без одежды: в меру жилистое и подтянутое. Я покраснел.

— Ты так не смущался, даже когда я тебя трогал внизу, басаган, — смешок Буроха, смутил ещё больше. Не хотелось признавать, что этот бык прав. Комментировать его слова я не стал, и просто начал качать воду из колонки, смотреть как степняк отмывает руки и ополаскивает тело холодной водой. Надеюсь, он не заболеет, хотя куда ему! Он будет последний, кто вообще сможет заболеть после такого.

— Ну, теперь я чистый. Позволишь обнять себя? — ласково спросил степняк.

      Позволю. Хочу. Я бы и сам обнял его, ещё в подвале Убежища, но разумная часть, уже принявшая судьбу, врача остановила от опрометчивого поступка. Я почти сказал «да», как слышал смех детишек возле быка, они бегали вокруг него друг за другом. Артемий проследовал за моим взглядом.

— А, ты их стесняешься? Они мне как родные. Впервые слышу, чтобы Мишка засмеялась, даже ушам не верю. Спичка вообще учеником моим стать хочет, — игнорируя моё беспокойство и стеснение, он все равно загреб к себе.

— Бурах! — тихо прикрикнув, я пытался выбраться. — Нельзя так! Они же дети! Что подумают? Они же не из Уклада! — я смог почти вырваться, но степняк ловко перехватил и прижал спиной к себе. Его влажное тело охладило кожу сквозь одежду, заставив мелко вздрогнуть и пробежать стаю мурашек.

— Ясно, будь там хатангэр или Твириновые невесты ты бы не смутился? — игривый тон хирурга было невероятно приятно слушать. — Это хорошо, если так, — задумчиво протянул Артемий. — Значит, можно проводить Ритуал, — его дыхание было в опасной близости от тавро. Не надо, не трогай! Я чаще задышал, не знал, куда смотреть, продолжал вырываться, потому что не представлял, что будет, если он его коснется. Зубами, губами, языком. Одно дыхание уже вызвало предвкушение, которое я старательно пытаюсь задвинуть. Он слабо прикусил знак тавро. Воздух выбило из легких с тихим стоном. Стыдно! Руки тут же прикрыли рот, а Бурах лишь сильнее сомкнул зубы. Силы на сопротивление пропали. Я застонал ещё сильнее, ноги знакомо начали дрожать, жар погружал тело в возбуждение. Пройдя языком по метке, хирург уткнулся в мои волосы и глубоко вдохнул.

— Эпидемия кончилась, басаган. Город в безопасности, — близость к оголенному телу степняка только усугубила ситуацию, но он делал вид, что не замечает моего состояния и продолжает говорить. — Тебе больше не за чем думать о главенствующих семьях, Инквизиторе и военных.

— Как ты всё решил? — стараясь скрыть дрожь в голосе, я положил свои руки на руки Артемия. Горячие.

      Бурах неожиданно смолк и напрягся. Он отпустил меня. Я непонимающе на него уставился. Взгляд виновного человека. Прежнее напряжение вернулось. Что он такого сделал? Какую цену заплатил? Я спрашивал, как он добыл панацею, тогда он тоже желанием не горел отвечать, мне это знать не нужно, я не пойму. Сейчас видимо тоже. Смею положить, что опять замешано что-то из сказок этого места. Острая тема. Время начало душить.

— Шагнал. Мать Бодхо наградила нас друг другом. Я могу тебе рассказать, но ты пока не поймешь, басаган.

— Почему ты зовешь его басаган? — тихий голос Мишки разбавил атмосферу. Она со Спичкой уже стояли возле степняка.

      Внимание тут же переключилось. А ведь и правда почему? Кажется, это слово используют для женского пола, причем тут я? Бурах встал на одно колено и потрепал девчонку по волосам, и мальчишку тоже, да так ласково, что я позавидовал. Желание близости со степняком возросло с появлением тавро. Всё связанно. Начинаю осознавать это в полной мере.

— Это слово обозначает ещё и невесту, — отпечаток не завершенного разговора ещё заметен в его взгляде. — Потому и зову так.

      Оба ребенка на меня уставились. Неловко перед ними, они не понимают. Мальчишка может и знает что-то об Укладе, но не Мишка. Однако меня удивили их оценивающие взгляды. Они что-то для себя решали, словно выбор Бураха и для них играл роль.

— А я знала, я всё знала! Я уже видела это! — вдруг заговорила Мишка.

— Да ты же сама спросила! Ничегошеньки ты не знала! — передразнил её Спичка.

— А вот и да!

— А вот и нет!

— Ну-ну, хватит спорить, хорошие. Голодные, небось? Или ты смог чего наковырять, Спичка? — разнял их словесный спор хирург.

— А когда свадьба? Можно посмотреть? — ловко перевела тему девочка.

      У меня аж глаза округлились. Давно я столько не нервничал, скоро седина пойдет. Бурах не упоминал о свадьбе, только о Ритуале. Примерно представляю, что меня ждёт, это же вольный народ, в своем роде. У них свои понятия, правила, иерархия. Уклад — он и есть Уклад. Детям наверняка нельзя смотреть на такое. Вероятно, я буду заниматься ЭТИМ с Артемием на глазах Уклада. Ох, я даже мысленно не могу произнести это слово в отношении Медведя. Смущает и пугает. К покрасневшим щекам добавились уши.

— Вам нельзя, детишки. Вы не из Уклада, — лапищи степняка легли на головы детей. –Бегите ко мне, в шкафу есть молоко и хлеб, — они ушли.

      Бурах поднял с земли брошенную одежду, бросил на дно колонки и начал качать воду. Я почувствовал себя отчужденным и брошенным. Знать мне не положено, уходить от него не следует, а пройти через некий ритуал обязан. В груди кольнуло.

— Как тебе воздух? — немного запыхавшийся хирург выжимал одежду от воды.

— Н-нормально, — вопрос ввел в небольшой ступор. Разве это то, о чем следует спрашивать? Я не могу понять, что чувствует этот бык, может быть, он понимает меня, но я его — нет. Очередная несправедливость.

— Всё дело в том, Даня, — я бросил на него недовольный взгляд. — Что ты пока не весь принадлежишь Укладу, — серьезный тон заставил прислушаться и заглотить обиды. — Мне ты принадлежишь, да, какая-то часть тебя принадлежит и Укладу, но она столь мала, — я не дал ему закончить.

— Артемий, я спрашивал прямо, а ты только и делаешь, что увиливаешь. Ты понимаешь, какого мне быть в неведении? Особенно после случившегося! — я решил высказать всё, о чем думаю. — Неужели я не заслушиваю простого, мать его, доверия? Ты запер меня в том месте, — я указал на Убежище. — Приказал присматривать за мной Твириновым невестам! Т-ты думаешь, я бы сбежал?! Оставил тебя? Я уже начинаю жалеть, что не могу этого сделать! А почему?! Да потому что дурацкие сказки этого места — ни черта не сказки! Я не понимал ничего, когда меня травила Степь, я не понимаю, почему чувствую к тебе ничего, кроме сексуального влечения! Чувство, будто связь диктует мне, что делать и как относиться к тебе, — Бурах напряженно слушал, его грозный вид никак на не повлиял на мой пыл. — Не думал спросить меня, хочу ли я быть частью Уклада? Эта дурацкая связь, — слова наполнились ядом. — Не дает отдачи от тебя, — высказав всё это, я эмоционально вымотался. — И чувств от сердца к тебе, тоже не дает, — полу-шепотом я закончил речь, по телу разлилось облегчение, а потом я увидел Медведя: со сжатыми кулаками, болью в глазах, и ещё более уставшего, чем минуту назад. Артемий прошел мимо, остановился лишь за спиной и сказал:

— Я… У меня есть к тебе чувства, тэнэг.

      Ушёл, даже не взглянул на меня. Тавро начало жечь и болеть, словно наказывая за каждое сказанное слово. Внутри что-то заболело. Связь. Я думал, что это что-то эфемерное, невидимое, а она буквально внутри, пронизывает нитями по телу, как линии. Степняк видел линии, видел связь, я открытая книга для него. Может, поэтому я не чувствую его состояния? Я не гаруспик, не менху, не часть Уклада. А если бы? Да какое тут если бы! Эти линии задурили голову. Связь, запахи? Бред. С каждым шагом, отдаляясь от Складов, внутри всё скручивало. Ныло так, что хотелось кричать. Я упрямо молчал, покусывая губы пересек склады. На подходе к лестнице в город я увидел женский силуэт, очень знакомый. Мария Каина статно стояла на самой верхней ступеньке. Видеть её хотелось меньше всего.

— Бакалавр? — саркастично бросила девушка.

— Мария? Не зная вас подумал бы, что вы тут прогуливаетесь. Искали меня?

— Мне ни к чему, и так знаю, где вас найти, — тон дама не изменила.

— Ну, раз так, позвольте я пройду, — я было занес ногу на ступеньку, как девушка ахнула. Я посмотрел на неё. Разговор С Марией ни к чему не приведет. Мне нужно зайти к Виктору или Александру. Найти Аглаю, в конце концов.

— Где ваш змеиный плащ, Бакалавр? Неужели линька?

— Да что с вами в самом деле? Хотите что-то сказать — говорите. С вами мне не резон беседовать, мне нужен кто-то их старших: Каиных или Сабуров.

— Думаю, вам хватит и меня. Я знаю, зачем вы здесь, — теперь она говорила как Алая Хозяйка. — Я дам ответы на терзающие вопросы.

— Хорошо. Песчаная язва правда ушла? — всем своим видом я показал недовольство, но Мария больно настойчива в своем поведении. Придется выслушать.

— Правда. После заявления Артемия Бураха она ослабла к вечеру, а сегодня исчезла вовсе, как будто и не было.

— Какого заявления?

— Самого, что ни наесть правдивого. Как он сказал, так и случилось. Все ожидали вас и вашего решения, — на слове «вашего» она сделала акцент. — Но гаруспик сказал, что вы себя плохо чувствуете, и заявил, что к полудню следующего дня Язвы в городе не будет. Военные отбывают завтра. Видели бы вы лицо Пепла, — девушка усмехнулась.

      Вот как оно было значит. Бурах мне и этого не рассказал, даже от общей картины огородил. Значит не к одной из главенствующих семей мне не надо, тогда зайду к Аглаи. Я сделал шаг на ступень выше.

— Аглая Лилич покинет город завтра вместе с Блоком, — Мария не сдвинулась, смотрела всё так же высокомерно. — Она бы и сегодня отправилась, да Полководец настоял переждать сутки, вдруг болезнь не ушла.

— Вы не хотите пускать меня в город, — озвучил я очевидную мысль.

— Вы человек, Данковский, я не могу запретить вам вступить в город, но скоро вы станете частью Уклада. Мне бы хотелось меньше видеть вас здесь с Бурахом.

      Тавро наконец перестало раздражающе жечь, боль внутри тоже притупилась. Переварить слова девушки оказалось сложным. Я растерялся. Аглая и семьи были единственными причинами войти в город. А откуда она знает о том, что я и Бурах… Девушка спустилась на ступень ниже.

— Я стала Алой Хозяйской на время, пока детишки не подрастут. Многое мне сказали видения. Отсюда я и знаю, что вам скоро стать частью Уклада. Не беспокойтесь, кроме меня, об этом знают только будущие Хозяйки и никто больше, — девушка улыбнулась, по-доброму. — Степь распорядилась вами иначе, не захотела отдать мне. Ничего, переживу.

— А Клара? — я почти забыл об этой девочке.

— Клара пропала. Ушла после слов гаруспика, больше никто её не видел. Блока, кажется, это огорчило. Успел привязаться, видимо.

      Мы попрощались, в город я входить не стал. Чего там делать? И отсюда видно, что всё в порядке: дома не покрыты нездоровой слизью, слышен смех детей, значит спустились с Многогранника, спокойные голоса прохожих. Ниоткуда не доносится крики больных в агонии. В город возвращается жизнь. Груженный словами Марии я не заметил, как ноги принесли меня к Убежищу. Бычок лениво жевал траву возле колонки, прямо на том месте, где я кричал на Бураха. Мне не стыдно за слова, но связь внутри ноет. Я впервые по имени его назвал, и в таком тоне. Не ожидал от себя такой тирады, если быть честным.

      Военные у станции роились как пчелы, ужасно шумели. Удивлен, что не услышал этот шум, когда вышел на улицу. Они готовятся покинуть город. Аглая где-то среди них, как и Блок. Не верится, что всё позади. За столь короткий срок случилось столь многое, меня как будто резко оглушили. Я всё ещё живу в одиннадцатом дне, когда вылечил приближенных и ринулся на поиски хирурга. Что ж, извиняться перед ним я не намерен. Если у него действительно ко мне есть хоть какие-то чувства, не имеющие отношения к связи и тавро, пусть извинится сам. Захотелось потрогать тавро, ощутить под пальцами эту метку. Я почти дотянулся до неё, как ко мне подошел бык и уткнулся носом и живот. Глаза умные такие, бездонно черные.

— Би хара.

      Я огляделся. Вокруг меня не было ни души. Военные были слишком далеко, чтобы я смог разобрать, о чем они там кричат и переговариваются, а это прозвучало как будто рядом. Я посмотрел на бычка ещё раз и погладил его. Животное прикрыло глаза. Пахнет от него, конечно, так себе, но бык милый. Почти, как и его хозяин. Усмехнувшись этой мысли, я пошел к Медведю. Детишек не было. Тишина. Запах Бураха. На улице не так заметно, но в помещении запах густой. Приятно. Бурах спал. Его верхняя сырая одежда покоилась на стуле. Не могу представить, что он сделал, чтобы остановить эпидемию. В ногах я нашел место присесть. Хм, он даже обувь не снял, настолько устал. Совесть начала чуть-чуть грызть. Однако такая близость со степняком успокоила Связь. Отлично. Я облегченно выдохнул, рассматривая тело Бураха. Беззащитный, обычный человек. Взгляд невольно пал на пах. У него стоял. Оох, у него, наверное, времени не было за всей беготней, чтобы снять напряжение, хотя он упоминал, что знает мои сны, кажется. Я не уверен. Желание прикоснуться внезапно ударило в голову, руки сами потянулись к ширинке. Осознание пришло, только когда я вытащил член. Я аж невольно сглотнул. Жилистый, с крупной головкой, сантиметров восемнадцать. И это будет во мне?! Жар внизу нарастал, горячил. Сердце забилось в каком-то предвкушении. Прикасаться к нему во снах это одно, в реальности — это совсем другое. Обхватив рукой достоинство, я медленно провел вниз. Артемий тяжело выдохнул, но не проснулся. Медленно и аккуратно я принялся водить рукой, тереть головку. Выступившая смазка соблазняла слизнуть её. Я так и сделал. Лизнул головку, ещё раз и ещё. Постепенно посасывая её, взял в рот насколько смог. Слюна потекла по стволу. Стон Артемия раззадорил. Хочу услышать его голос ещё раз. Наплевав на всё, рука нырнула к собственному возбуждению. Каждый раз, когда рот заглатывал член, я двигал свою руку. Стон Бураха, на этот раз ещё более громкий, чем предыдущий. Я и сам невольно застонал с членом во рту. Активно задвигал головой. Член степняка увеличился, уже почти, я хочу кончить вместе с ним. Неожиданно чужая рука легла на голову, я вздрогнул и выпустил член изо рта. Перепачканной смазкой и слюной он блестел.

— Ойнон? — возбуждение в голосе хирурга опаляло, я в последний раз дёрнул рукой и кончил себе в руку. Голова еле соображала из-за блажи, запаха Артемия, вкуса его члена. Двинуться я даже не думал, просто смотрел снизу вверх, глубоко дыша через рот. Хирург взял за запястье перепачканную руку и приблизил к себе, пришлось приподняться и придвинуться. Неотрывно глядя в глаза, он стал слизывать сперму. В этот момент глаза Бураха казались такими же бездонными, как у того быка.

— Чт-что ты делаешь? Перестань, — щеки просто пылали, я выдернул уже чистую руку.

— Это должен я говорить, ойнон. Закончишь?

— Только, рукой, — брать в рот показалось постыдным, когда он спал — это одно, а тут — он же смотреть будет! Смелость растаяла, рука неуверенно легла на член. Смотреть в глаза в такой момент, как он может? Я отвернулся, но мягко взяв за подбородок Бурах повернул к себе и поцеловал. Вкусы смешались. Поцелуй степняка всё такой же жесткий и беспощадный. Он кусал и посасывал, слюна уже капала куда-то на простыню. В груди разлилась сладкая нега. Стыдно признать, но мне нравится, хочется думать, что это не из-за Связи. Мне просто нравится, что сносит голову. Артемия на долго не хватило — он кончил ровно спустя минуту. В порыве возбуждения я захотел попробовать вкус его спермы, но Медведь остановил руку.

— Рано, Дань, — поцелуй в щеку и на испачканную руку легло покрывало — стереть следы.