Все выходные Ваня ломал голову, что же на него нашло в квартире капитана. Самым странным было не то, что он решил прибухнуть с чуваком, которого видел третий раз в жизни, он и раньше, бывало, тусил в незнакомых компаниях; не то, что остался ночевать — ну вписал его капитан у себя на несколько часов, всякое бывает. Ване не давали покоя его эмоции, его желание погладить и потрогать другого мужика. Когда они сидели слишком близко, ему было комфортно, не хотелось отодвигаться, потом прикосновение это, да еще и утром слишком долго он пялился. Хорошо, что капитан оказался нормальным чуваком, и ему не понравилось, что Ваня его случайно потрогал там, где не следовало бы, а то хер знает, что бы вышло дальше. Оба подпившие, вдруг засосали бы друг друга, и полка зашкваров пополнилась бы новым экземпляром. Хотя, конечно, Ваня не стал бы считать это совсем уж зашкваром, потому что капитан, как ни крути, был хорош. Объективно.

Под вечер воскресенья, промучившись неизвестностью, он решил прибегнуть к помощи друга. Как раз за вечерним чаем.

— Слав, тебе всегда мужики нравились?

— Ну, так-то, в принципе да. Классе в восьмом окончательно сообразил, когда на математика встал. Помнишь, студента нам прислали на практику, а он взял и остался на постоянку в школе. Я потом втрескался в него еще. До сих пор вспоминаю. А что?

— Да... Мне кажется, я тоже гей.

— Когда кажется, креститься надо. Основания должны быть для таких выводов.

— Мне нравится один чувак. Ну то есть, я видел-то его раза три всего. И подумал, что он красивый.

— Аааа, — разочарованно протянул Слава, — красивый это херня. Я тоже постоянно замечаю красивых людей, хоть девчонок, хоть парней. Это эстетическая фигня да и все. Ну там, знаешь, гармония, идеалы, стандарты. Сложно и долго объяснять. Вот есть античные статуи, портреты Возрождения, в этом духе. Они все красивые. И люди на улице красивые попадаются, с правильными чертами лица, пропорциями там идеальными, хоть в музей тащи и там в витрине выставляй. Я их просто на автомате замечаю. Может, и ты так же.

— А как... как ты в математика влюбился? Он же метр с кепкой, и лысый, и носяра у него пиздец просто. Он от идеала далек, как мы от Австралии.

— Ну не метр, ты загнул. У него средний рост, это просто мы с тобой вымахали. И не лысый, он просто брился наголо. Ему шло. А нос... Знаешь, есть байка такая: если у мужика длинный нос, то и хер тоже. Так что... Ваня, есть место для раздумий.

— Еще про размер ноги такая же есть, — задумчиво протянул Ваня и вспомнил, что у красавчика-капитана тоже нос ничего так, но не как у математика. У Евстигнеева красивый. И лыжи тоже, блять, размера сорок третьего, не меньше. Работает дурацкая примета или нет?

— Я знаешь, когда понял, что влюбился? — Слава, казалось, совсем не обратил внимания на то, что друг грузанулся, и сам пустился в воспоминания. — Не в восьмом классе. Тогда у меня просто стояк был и все. Ну, как у всех.

— Ага, — слабо улыбнулся Ваня, — у меня стоял, наверное, даже, блять, на футбольные ворота.

— Странный у тебя вкус, но я не осуждаю, — хмыкнул Славка, — классе в десятом где-то это было. Я у доски стою, как придурок, с этими натуральными логарифмами ебусь, а он вокруг меня вертится. Комментирует так ехидненько, но в тему, еще и трогает. Так-то вроде прилично трогает, за плечи, за руки. Русичка, помнишь, вообще обнимала вон всех, как собственных детей, и в лоб целовала на выпускном. А этот почти в рамках держался. Ну я тогда и понял. А потом на выпускной он к нам пришел.

— Это когда вы с ним водку дули? — хохотнул Ваня, вспоминая.

— Не дули. Мы поспорили. Если я профиль сдам на семьдесят или выше, он со мной стопарь выпьет. А мне тогда уже восемнадцать же было. Да и он немногим старше, пять лет не срок. Я тогда просек, что тоже ему нравлюсь.

— Как просек?

— Ну, знаешь, такая тема...Гей-радар типа. Надо же всегда скрытным быть, чтоб случайно не спалиться, и привыкаешь как-то вычислять своих по взгляду, жесту, словам. Чтобы не прилетело в табло ненароком. Так вот, он так улыбался, что я понял — взаимно. Но не сложилось. Блять, учитель-ученик, все дела. Он же профессионал, ебать. А я уже и не ученик тогда был — аттестат-то на руках.

Слава помолчал и резюмировал:

— Найти бы его сейчас.

— Он же старый. И рост у него не поменялся, — поморщился Ваня и добавил последний, убойный, на его взгляд, аргумент, — и нос тоже.

— Все равно. И тридцать это не старость.

— Извини. И все же, как мне проверить? Я вроде его погладил, он на меня наехал.

— Погладил? — заржал Слава. — Этот твой чувак кот, что ли?

— Он рубашку снял, а там татухи. И мне так захотелось потрогать. Я спросил разрешения, он че-то буркнул мне, разрешил, типа. Ну я пальцем сначала, потом ладонью. А потом он распсиховался и отсел подальше.

— Хуясе. Это кого ты так на стриптиз раскрутил быстро? И когда, главное?

— Так это, я с пятницы на субботу дома не ночевал, когда второй труп на Белянке нашли. Я у него был.

— У трупа? — подъебнул Славка.

— Да у мента у этого, приезжал который.

— Ебаааать! Реально? Ты подкатил к оперу? К Ване к этому, длинному белобрысому? И он тебе не въебал за это?

— Он че, тоже Ваня? Откуда знаешь? — остальные вопросы Ваня проигнорировал.

— Ну, его Ваней называли мужики, другие менты, — отмахнулся Славка и тут же вытаращил глаза в удивлении. — Блять, ты у него ночевал, лапал его и даже имени не спросил? Ну ты даешь стране угля! И давай, выкладывай уже подробности.

— Да все уже и выложил в принципе. А как ты понял, что я про него говорю?

— Он там один из всей опергруппы красивый был, — Слава пожал плечами и заметив подозрительный Ванин взгляд замахал руками на него. — Эй-эй! Эстетика, Ванька, помнишь? Просто эстетика. Гармония, Золотое сечение и все такое. Я бы с ним не стал, у меня другое. Но вообще, ты не гей. Ни капельки.

Ваня молча поднял брови, ожидая пояснений.

— Понимаешь, геи на других мужиков смотрят оценивающе. Вот как ты на девок.

— Я тоже могу так смотреть на мужиков, — возразил Ваня: ему казалось, что это проще простого.

— Ну давай, покажи, — согласился Славка и тут же заржал так оглушительно, что им застучали в стену соседи. — Вань, это не оценивающе! Это, ой не могу, блять, это как будто ты мне хочешь впарить гербалайф или в секту зазвать. Смотри и учись.

В следующие несколько секунд Ваня четко понял, что значит оценивающе. Ему на секунду показалось, что Славка, его одноклассник, лучший друг, почти брат, хочет выебать его прямо сейчас. Но выебать очень нежно и ласково, с любовью, так сказать. Ваня поежился.

— Блять, куском мяса себя чувствую.

— Вот и девчонки так же, когда ты их разглядываешь, — заметил Славка.

— Я не разглядываю уже никого, — возразил Ваня. И на Евстигнеева он тоже так не пялился. По-другому это было. Ваня точно помнил. Просто приятно было на него смотреть, разглядеть, запомнить, чтобы потом такое красивое в памяти осталось.

— Ну да, кроме капитана своего, — поддел его Славка. — Я к тебе с советами лезть не буду, но если что-то надо, ты сам спрашивай. Чем смогу, как говорится.

— Слав, я ему свой номер оставил, — вдруг потерянно сообщил Ваня. — А он не перезвонил.

— Хренасе, братан, ты сегодня в ударе! — Славка вытаращил глаза. — Как оставил?

— На купюре написал, я за него в баре косарь заплатил, потом он мне его отдал, ну а я на нем написал и оставил снова ему.

— Блять, как будто проститутке, — Славка поморщился. — Потому и не перезвонил. Забей на него. Район маленький, пересечетесь еще, тем более по второму жмуру он тебя вызовет.

— Не-а, — Ваня печально покачал головой. — Его поперли из органов. Он кому-то там зуб выбил. А тот хрен видос снял и к начальству его пошел. Да еще за проеб с первым моим пояснением. Ну и уволили задним числом. Он мне сам рассказал, когда в баре бухали. Я потом хотел подробнее спросить, но мы забухали, дальше эта хуйня с его портаками, и не до расспросов стало.

Славка встал, открыл на кухне окно, высунулся туда по пояс, подышал шумно и вернулся обратно за стол.

— Вань, у тебя, конечно, очень бурная жизнь, и ты взрослый мальчик, но давай осторожнее, ладно? Жопой чую — встряли мы куда-то.

— Мы? — удивился Ваня.

— Ну мы же вдвоем нашли второй труп, — Славка как будто удивился, что Ваня не понимает такой элементарной вещи. — Получается, и встряли вдвоем.

Пока Ваня осмысливал дальнейшую жизнь и свои неожиданные открытия, Слава отвлекся на телефонный звонок.

— Это из отделения, — сказал он, блокируя телефон. — Надо завтра к десяти прийти. Нам двоим. По очереди вызовут. Второй этаж, восьмой кабинет. Они, прикинь, уже дело возбудили.

Ваня рассеянно кивнул, сейчас ему дела не было до трупов, возбужденных дел, допросов и всего остального. Пока все мысли занимала странная ночевка, переосмысление собственных предпочтений и капитан Евстигнеев.

Ваня попробовал произнести про себя «Ваня Евстигнеев», получилось красиво, захотелось так же вслух, но выглядело бы странно. Жаль, что он не перезвонил: так ведь хорошо порубились в приставку.

***

В коридоре снова было пусто и душно. Под кондиционером кто-то приклеил от руки написанное объявление о том, что кондей сломан и включать его запрещено. Собственно говоря, и включать-то было нечем: пульта нигде не наблюдалось, а дотянуться было сложно даже высокому Славке.

За дверью восьмого кабинета слышались громкие голоса, но разобрать слова было трудно. Понятно было одно: кто-то на кого-то орет. Обычное дело для любой конторы. Ваня побоялся, что они застрянут здесь надолго: на часах было почти десять, и разборки в кабинете могли затянуться. Не то чтобы он куда-то спешил, но раз вызвали к десяти, надо быть пунктуальными.

Без одной минуты десять дверь распахнулась, и из кабинета почти вылетел бывший капитан. Его, видимо, уже успели уволить, поэтому сейчас Евстигнеев был одет не по форме, а в майке, спортивках и кроссах. Ваня подумал, что ему так даже больше идет.

Евстигнеев кинул на них быстрый взгляд и бросил Славе:

— Карелин, заходи.

Слава красноречиво посмотрел на Ваню и вошел в кабинет. Дверь мягко захлопнулась.

— Ты не перезвонил, — Ваня смотрел на Евстигнеева безо всякого, конечно, осуждения. Просто констатировал факт.

— А я должен был? — удивился тот.

— Я думал, мы еще пересечемся. Ну, порубимся там во что-нибудь, знаешь, пива выпьем, — Ваня почувствовал, что это звучит жалко и глупо.

— Я потерял твой номер, — криво улыбнулся Евстигнеев. — Стер его и деньги потратил. Извини.

— Вань, я что-то не так сделал?

Евстигнеев вздрогнул и странно посмотрел на него.

— А ты откуда знаешь, как меня... — потом, видимо, что-то вспомнил. — А, неважно. Нет, ничего ты такого не сделал. Не парься. Но если хочешь, можем как-нибудь еще пересечься, зарубимся в «Батлу», я не против.

— Номер мой запиши, — Ваня достал телефон. — И свой скажи.

— Да зачем, давай просто договоримся, ну, типа, на пятницу. Так же в восемь, в баре, где боулинг.

— Дядь, ты из каменного века? Давай, говори уже.

Евстигнеев нехотя продиктовал номер. В кармане у него заверещал мобильник, но он не торопился его доставать. Ваня выразительно на него посмотрел один раз, потом другой. Потом не выдержал.

— Чего сиськи мнешь? Телефон достань.

— Да потом запишу пропущенный.

— Слушай, я же не обломаюсь и сам достану, — пригрозил Ваня.

Это был серьезный аргумент, и Евстигнеев достал трубку. Ваня наклонился к нему и посмотрел на экран, на всякий пожарный случай, чтобы сверить цифры и проконтролировать процесс.

На экране светилось «Ванечка».

У Вани на языке крутилось много чего, но он сам сбросил звонок, выждал театральную паузу, сполна насладился эмоциями на лице Евстигнеева, а потом, стараясь сохранять спокойствие, спросил:

— Ты, наверное, записал и забыл, да? Ну, спросонья. Так бывает. Видишь, главное, разобрались. И у меня теперь твой номер тоже есть. Как тебя записать?

— Похуй ваще, — насупился Евстигнеев.

— Кому как, — возразил Ваня. — Ты же меня Ванечкой записал. Не по фамилии, не просто по имени, не «свидетель по ногам Светло». Значит не похуй. Но это мы в пятницу обсудим, в баре, правда? Я тебя запишу «Ваня», просто и понятно. Ты у меня один такой в телефонной книге будешь.

Евстигнеев молча пожал плечами.

— Подождешь Славку со мной? Все веселее, — Ваня присел на металлический стул и похлопал по свободному рядом.

Евстигнеев уселся с другого краю, и теперь между ними было одно свободное место. Ваня мысленно отметил этот факт и учел на будущее.

— А че на тебя орали там? Начальник бывший? — полюбопытствовал Ваня.

— Сильно слышно было?

— Ну так, конкретных слов не слышно, просто орут и все.

— Ну да, начальник. Из-за жмуров этих и блогера. Да, в пизду все, — Евстигнеев махнул рукой. — Но знаешь, есть такое желание найти этого уебка и пообщаться с ним. А лучше — найти маньяка, который людей режет. Жалко, что не я искать буду.

— А давай, — у Вани загорелись глаза, он даже схватил Евстигнеева за руку, — давай, в натуре, найдем его, а? Ну, город-то маленький, по-любому найдем. Не из Питера же он приезжает. У меня и версия есть. Пусть полиция ищет, и мы тоже, а? Вдруг раньше них найдем?

Евстигнеев окинул его странным взглядом, высвободил руку и покачал головой:

— Ты детективов перечитал, что ли? Вань, это только в книжках все легко и просто. В жизни геморроя дохуя и больше.

— Мне нравится, — улыбнулся Ваня.

— Нравится геморрой?

— Нет, что ты меня по имени назвал. И нравится — как.

— Блять, это какая-то кринжовая ситуация. Давай просто ждать твоего кореша, а? — предложил Евстигнеев и уставился в пол, для надежности подперев кулаком подбородок.

— Но маньяка мы все равно будем искать, да, Ваня?

Ответом был тяжелый вздох.

***

Слава был рад, что его вызвали первым. Он вообще, надеялся быстро отстреляться и свалить. До вечера, до ухода на смену, надо было переделать еще кучу дел, и торчать в отделении ну совсем не улыбалось.

Поэтому, когда ему велели заходить, он чуть не прыжком очутился в кабинете.

В полиции Слава был первый раз, до этого как—то не складывалось у него с визитами в сие заведение. И, наверное, как всякий впервые попавший куда-то человек, он должен был осмотреться в кабинете, составить для себя мнение о нем и его хозяине. Наверное. Потому что взгляд Славы сразу уперся в хозяина этого кабинета. Капитана полиции, от имени и по поручению которого и вызвали Славу с Ваней.

— Мирон?

— Для тебя — Мирон Янович. В смысле, для вас. Проходите, Карелин.

— Блять, мы не в школе. И не на вы, — возмутился Слава.

— Я вам сейчас за мат найду статью. Хотите? — строго спросил его капитан.

— Нет, Мирон, правда, как ты здесь? Ты же в школе работал?

— Теперь работаю здесь, Вячеслав, — он сделал акцент на имени. — Рекомендую соблюдать субординацию. Вы не в детском саду.

— Не буду, — отрезал Слава, помолчал и добавил, — Не буду, пока не расскажешь, почему ты тут и зачем. И еще кое-что не проясним.

— Не боишься, что для каждого твоего слова есть статья? — поднял брови капитан.

— Совершенно. Потому что ты так не сделаешь, — обезоруживающе улыбнулся Слава. — Просто пара слов и все. И я даю все показания или что там надо. Все дать могу, если что.

Капитан задумался. И пока он думал, Слава возносил хвалу Ване, который заставил его пройти через заброшку, и себе, что вызвал полицию. И вот Слава здесь. И Мирон здесь. Он может угрожать сколько угодно, может молчать, может документы заполнять, опрашивая его. Славе было не принципиально. Просто они были здесь оба.

— Короче так, Карелин, — начал капитан, но был прерван.

— Слава. Ну, можно же?

— Слава, — нехотя согласился капитан. — На все твои вопросы я отвечу после работы, я в пять часов заканчиваю. А сейчас давай к делу. Тебя же не поиграться вызвали.

— Я тебя буду ждать у входа, — просиял Славка.

Капитан вздохнул и пододвинул ему форму, которую надо было заполнить.

***

Слава вышел из кабинета номер восемь, сияя, как медный пятак. Как будто его там хвалили или награждали за что-то. Он безмятежно махнул Ване рукой в сторону двери.

— Ты следующий, там недолго.

Потом он, так же счастливо улыбаясь, повернулся к Евстигнееву и спросил, как ему живется свободным человеком.

Тот коротко сообщил, что ему «нормально вроде», попрощался и ушел. А Ваня отправился в кабинет, жалея, что он ему даже руки на прощание не подал (непонятно только, с чего он этого ждал, но все равно жалел, что Евстигнеев сам не догадался до такой простой идеи).

— Мирон Янович? — протянул удивленно Ваня, тут же догадываясь, отчего Славка вышел такой неприлично довольный.

— Проходите, Иван, — сдержанно ответил Федоров. — Ваш друг уже дал пояснения, там все, в принципе, прозрачно, но хотелось бы и с вами побеседовать. Все-таки вы, а не он, нашли подряд два трупа. Поподробнее поясните, что вы делали на заброшенной стройке рано утром и на заправке.

— Че делал, — замешкался Ваня, — на заправке в кусты поссать, ну в туалет то есть, зашел, на Белянке мы срезали просто, через дворы неохота было идти. Вы че, меня подозреваете?

— Мы пока никого не подозреваем. Это процедурные моменты, так положено, — безразлично отозвался Федоров. — Хотелось бы еще понять, зачем вы пошли в кусты, если на заправке есть бесплатный туалет. При желании это тянет на административку.

— Да, бля, это, блин, извините, не подумал просто про заправку, — Ваня растерялся — простая мысль про бесплатный туалет в магазине ему на самом деле не пришла в голову. Как-то в кусты привычнее, что ли.

— Работаете вы где, Иван? — так же бесстрастно продолжал Федоров, что-то записывая на большом листе.

— Фрилансер, так, пишу статьи для сайтов.

— Трудоустроены?

Ваня помотал головой.

— Безработный, налогов не платите, четкого графика работы не имеете, никто не может подтвердить, чем вы занимаетесь в течение дня, — сухо перечислял Федоров, обращаясь к листу бумаги.

— Ну, — Ваня замялся. — Слава подтвердит, вечерами-то я дома. Ну и Ваня вот еще, капитан ваш. Я у него ночевал с пятницы на субботу.

Федоров удивленно поднял брови и даже от своего листа оторвался.

— Только, Иван, труп нашли в пятницу утром. Вы нашли.

— И че? Если бы я был маньяком, стал бы я туда возвращаться, — занервничал Ваня.

— С чего вы взяли, что это маньяк? Может, обычная поножовщина, — скептически улыбнулся Федоров.

— Ну да, половину туловища отрезали — это точно поножовщина, базара нет.

Федоров ничего на это не ответил, протянул Ване лист.

— Вот тут пишите «Написано собственноручно», дальше фамилию, имя, отчество и подпись, — устало объяснил он.

— Так вы же за меня писали, — ехидно подметил Ваня. — Могу не подписывать, раз не собственноручно?

— Светло, ты со школы совсем не изменился. Как был язвой, так и остался, — вздохнул Федоров. — Вань, ну там же ничего нет такого, это формальность.

— Ага, а меня потом из-за вашей формальности за яйца подвесят, — проворчал Ваня.

— Не подвесят. Ты же не обвиняемый. Вот Ваньку из-за этой формальности, между прочим, и поперли из органов. Взял бы с тебя в первый раз не устное пояснение, а письменное, как положено, глядишь, работал бы.

— Я читал в интернете, что устное можно, — теперь, когда Федоров обратился к нему не как сотрудник органов, а по-человечески, и ему захотелось не бычить, а поговорить нормально.

— Да, конечно, можно, это же не допрос, — махнул рукой Федоров. — Только Ваня и так на честном слове здесь держался, начальство на него давно зуб имело. А тут одно к одному: пояснение устное, заявление и видеозапись от гражданина. Да еще и татуировки ему припомнили, и еще кое-что по мелочи. Ну и выдавили. А жаль, он парень неглупый, мог бы много добиться.

Ваня вздохнул и подписал бумагу.

— Извините, Мирон Янович, не хотел ругаться на самом деле.

Федоров кивнул.

— Иди, вызовут, если что. И, Вань, не шатайтесь вы с Карелиным по злачным местам, ну мало ли.

— А я еще, кстати, спросить хотел. Женщину эту опознали? И ноги те?

Федоров вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Не вздумай никуда лезть, Вань. И Славе то же самое передай. Сидите дома от греха подальше. А то Ванька вон тоже рвался геройствовать. Ну его, это дело, слишком оно плохо пахнет.

***

— Ну? — Слава повернулся к Ване, когда они вышли из отделения, и взял его за плечо. — Давай остановимся, перекурим, и ты мне все расскажешь.

Ваня вопросительно посмотрел на него.

— Да ладно, не делай тут невинность на лице. Ваня этот сидел с тобой. Зачем?

— Тебя ждал. Я попросил. Ну, чтоб не скучно, — попытался отвертеться Ваня.

— Я тебя миллион лет знаю, тебе сроду компания не нужна была, чтобы под дверью торчать. Честнее, Ванечка, — Слава пристально на него взглянул.

— Он меня тоже Ванечкой в телефоне записал, прикинь, — усмехнулся Ваня.

— И?

— Ну просто так тебе говорю. А я его — Ваней.

Слава помолчал, поскреб подбородок.

— И ты ему ничего не сказал, что он тебя так записал? Как ты узнал вообще?

— Да, там долгая история. Не сказал. А че такого? Это его дело, как записывать.

— Ну да, случайных знакомых так обычно и записывают, — скептически кивнул Слава.

— А вот лучше ты мне скажи, — перешел в наступление Ваня. — Ты-то че такой счастливый от Федорова вылетел?

— Он согласился вечером пересечься и поговорить, — просиял Славка.

— Бляяяя, ты че, до сих пор по нему тащишься? Я думал, ты прикалывался насчет найти.

— До сих пор, — кивнул Слава. — Не то чтобы прикалывался, знаешь, мечтал иногда просто, что вот мы раз и столкнемся случайно где-нибудь в магазине или в кабаке, например. Поговорим, потом к нему поедем. И все будет хорошо. Я не ожидал, что тут его встречу. Но обрадовался. А еще больше обрадовался, что он согласился встретиться. Личная жизнь, походу, налаживается.

Слава вернулся в шесть с копейками мрачнее тучи. Молча разулся, молча прошел в свою комнату, закрылся изнутри. Ваня решил не лезть к нему. По опыту знал, что Славка скоро отойдет и сам все выложит.

Но он не отошел. В половину восьмого так же молча вышел из комнаты и отправился на работу.

***

Как, ну как так тупо вышло! Ну он же видел еще тогда на выпускном, что взаимно. И сейчас по глазам все видел. Мирона читать можно как открытую книгу с крупными буквами. Книжку для трехлеток, где большое яблоко и буква «Я».

Мирон ведь обрадовался, выйдя с работы и увидев, что Слава ждет его. Так смешно по-детски ждет, сидя на железной трубе, которая ограничивала парковку. Как будто воробей на жердочке. И Мирон так искренне заулыбался, так посветлел лицом, что Славка чуть не слетел от радости со своего насеста.

— Привет! — Он-таки слез и подошел к Мирону, пожал руку, хотел обнять, но Мирон шикнул, что здесь не стоит.

— Здравствуй, Слава. Не ожидал при таких обстоятельствах увидеться, — суховато, в полную противоположность своей улыбке и глазам, сказал Мирон.

— Ты думал, на встрече выпускников? — заулыбался Слава. — Давай, выкладывай, как ты здесь оказался.

— Слав, на «вы» желательно. Ты же понимаешь, да? Я твой бывший учитель. Сейчас я следователь по делу, где ты проходишь свидетелем. Давай без панибратства.

— Тогда и вы ко мне на «вы», Мирон Янович, — обиделся Славка. — А вообще, это глупо. У нас разница пять лет, и ты давно не учитель, и я все помню. Все, весь выпускной.

— Слав, — Мирон вздохнул, — давай не будем. Ты хотел пообщаться, я здесь. Давай общаться.

— У тебя жена есть? Или девушка? — в лоб спросил Слава.

— Жена? При чем здесь это вообще?

— При том. Я общаюсь так, — заявил Слава.

— Твой фирменный стиль, помню. Нет, жены нет. Никого нет, если тебе так важно это знать.

— И у меня никого, — обрадовал его Слава.

Судя по выражению лица, Мирон не очень обрадовался.

— Это ничего не значит, Слав, — он покачал головой. — Ситуация такая, понимаешь.

— Какая еще ситуация? Вон, твой Евстигнеев Ваньку клеит и норм.

Мирон вытаращился на него.

— Не мой он, это раз. И даже если клеит, что с того, его уволили уже. Это два. Не ожидал, что вы со Светло до сих пор дружите. Это три.

— Да, мы даже хату снимаем вместе, так дешевле. И давай тебя тоже уволим, а?

— Не смешно. Я из школы знаешь, почему ушел? — Мирон пристально посмотрел на Славу.

— Из-за меня? — предположил тот.

— Именно. Не мог допустить, чтобы когда-нибудь еще в кого-то из учеников...

— Ага! — торжествующе выдал Славка. — Я так и знал, что ты тоже!

— Это ничего не значит, Слава. Было и прошло. Я рад, конечно, тебя увидеть, как рад был бы видеть любого ученика. Но не думаю, что мы должны ворошить прошлое.

— Я тебе не нравлюсь? — с какой-то обидой спросил Слава.

— Что за странные категории? Нравишься, не нравишься. Это не так работает, Слава. Я веду дело, ты будешь проходить свидетелем. Какие могут быть у нас отношения?

— А с какого перепуга ты вообще попал в полицию?

— Требовались люди, они всех подряд набирали, даже без профильного образования, лишь бы вышка была. Вот я и пошел. И меня пока все устраивает, не хочу потерять работу. Тем более из-за каких-то невнятных интрижек.

— Интрижек, значит? — зло переспросил Слава. — Ясно все. Не буду вам мешать, Мирон Янович, тогда. Всего доброго.

Он развернулся и пошел в обратную сторону, хотя им с Мироном было по пути. Лучше сделать большой крюк, но за это время хотя бы остыть, а то очень уж хотелось что-нибудь разъебать. Слава боялся не сдержаться и выместить зло на том же Мироне.

***

На альбомных листах рождались люди. Много людей в ряд. Они были идеальными. С его, детской точки зрения. С идеальными головами, руками, ногами, туловищами, лицами, глазами, ушами и даже пупками. Мать говорила, что нельзя создать идеального человека. Скорее всего, она тоже врала. Можно. У каждого человека есть что-то идеальное. У одного голова, у другого руки, у третьего ноги, туловище у четвертого, пятый обладает идеальным лицом, а шестой ушами, и даже кто-то седьмой обладает идеальным пупком.

Можно было создать идеал. Он его создаст. Пока еще неизвестно — как. Но он прочитает кучу книг, там есть ответы на все вопросы. Библиотека осталась от отца, и мать еще не успела снести все книги на толкучку и поменять на пшенку.

Пока идеальный человек не создан, он может начать с себя. Интересно, он вырастет красивым? Или умным? Или все сразу? А ведь еще есть это, как ее...

— Мам, а что такое нрастинасть?

— Что? — мать наклонилась и заглянула через плечо. — Что это за каракули? Рисуй нормально.

— Нрастинасть, мам, это что?

— Нравственность, — раздельно по слогам произнесла мать. — Это сложно. В словаре найди. И прекращай рисовать этих своих франкентштейнов. Совсем от ужастиков с ума сошел. Продам телевизор и видик, тогда узнаешь. Всю жизнь мне испоганили с папашей твоим.

***

В день, когда уехал отец, матери неожиданно дали зарплату. И даже не метизами, как до этого три месяца, а вполне настоящими деньгами. Она принесла с рынка мяса, штаны «адибас», шоколадное яйцо и три бутылки водки. Из мяса этим же вечером мать накрутила фарша и наделала котлет, килограмма три, про запас. Четыре штуки она пожарила, а остатки убрала в морозилку.

Он не хотел есть, его тошнило: кто-то из пацанов принес бутылку «Рояля», и они распили ее на заброшке. Сначала он долго блевал, потом пацаны отпаивали его активированным углем и настоем чайного гриба, а когда самочувствие пришло в норму, то привели домой. Матери еще не было, и он улегся спать, а потом отказался от ужина, сославшись на плохое самочувствие.

Мать принесла таблетку, сунула в руку стакан воды и ушла на кухню.

Он слышал, как она ужинала, пила водку в одиночестве, а потом ее долго тошнило в туалете.

С того дня она начала пить. Сначала по чуть-чуть, потом чаще, больше и в компании каких-то опустившихся людей.

Недели через две после этого случая вечером к нему пришел друг из соседнего двора. Они целый день бегали по заброшенной стройке и гаражам, поджигали карбид и грызли гудрон, а теперь оба были голодные. Он рассказал другу, что дома есть полная морозилка котлет, а пару штук мать поставила с утра размораживаться.

Друг, в отличие от него, оказался кулинаром достаточно способным, чтобы поджарить котлеты, и вот они вскоре уже сидели в предвкушении перед дымящейся сковородкой.

Он первым откусил кусок. Мясо было странным на вкус, немного горчило и было жестковатым, хотя это и были котлеты. Он решил, что те, пролежав целый день вне морозилки, немного протухли.

Друг прожевал свой кусок и тоже сообщил, что мясо горчит.

— Это свинина? Или старая говядина? — с видом знатока спросил друг.

— Не знаю. Мама купила. Я не разбираюсь, — ответил он, вдруг чего-то испугавшись.

Ему внезапно захотелось пойти в туалет и засунуть в глотку пальцы, чтобы стошнило, а остатки котлет выкинуть. И те, в морозилке, тоже выкинуть. В садике, а теперь и в школе говорили, что еду выбрасывать нельзя, но внутренний голос кричал о том, что именно эту еду выбросить необходимо.