Школа подходила к концу. Близился Последний звонок, и настроение поэтому стремилось вверх: скоро он будет принадлежать сам себе. Может, даже квартиру разменяет. Или дачу продаст — она на него записана. Займет у кого, на комнатку в коммуналке, может быть, наскребет. Лишь бы жить одному.

Мать дома появлялась все реже. В последний раз он видел ее пару месяцев назад — тогда ее забрали в больницу, из которой она вернулась навеселе, а затем сразу ушла в очередной загул.

Сегодня она явилась совершенно трезвая, с трясущимися руками и подарком к окончанию школы — анатомическим атласом. Однажды мать услышала, как он с другом обсуждал его по телефону, и запомнила. Видимо, в тот момент она тоже была трезвой, а теперь воспылала какой-то особенной любовью к сыну и решила его хоть раз в жизни порадовать.

— Это что? — бросил он, скосив глаза на книжку, которую она подсунула ему на стол.

— Подарок. К окончанию школы. Ты же врачом хочешь стать, — она вздохнула, — меня бы вылечил. Там в наркологии такие врачи добрые. И капельницы мне ставили. Что ж ты не пришел?

— В январе меня с приступом астмы увезли на скорой. Что ж ты не приходила ко мне? Или из теплотрассы вылезать не захотелось?

Мать молчала и теребила уголок книги.

— Ты возьми, подарок все же.

— Разберусь.

***

Он сам заработал первые деньги и купил себе костюм на выпускной.

Оглядывая себя в зеркало, он впервые позволил себе вольность подумать о собственной внешности. Красавцем он не был, но костюм сглаживал недостатки. Может быть, с ним придет и шанс на личную жизнь? Пока все было глухо в этом смысле.

Пока крутился перед зеркалом, не заметил, как хлопнула входная дверь.

— Какой ты у меня, сынок, — пьяно всхлипнула мать и страдальчески поджала губы. — Был бы жив отец...

Он дернулся, как от удара. Был бы жив?

— Был бы? — переспросил он, резко оборачиваясь. — Ты откуда знаешь, что он умер?

Мать затрясла головой.

— Ну, а где он еще-то? За столько лет не объявился ни разу. Помер, значит, ирод, — надрывно ответила она, словно испугавшись чего-то.

Было похоже на вранье. Он так ей и сказал.

— Говори, что знаешь, — он больно схватил ее за руку и усадил на диван.

Мать еще сильнее затрясла головой, на красных отекших веках показались слезы. От нее противно пахло перегаром. Рот уродливо искривился, обнажая зубы, кое-где они выпали, и в тех местах зияла жуткая чернота.

— Не знаю я. Ушел куда-то и не вернулся. Умер значит. Время-то какое было, а? На каждом углу бандиты, проститутки, наркоманы. Может, и прирезали, — мать обвела пьяным мутным взглядом комнату, размазала по щекам слезы.

— Ты говорила — в командировку уехал. Лекции читать, — он нехорошо прищурился, чуя, что за материными словами кроется какая-то гадкая тайна.

— Уехал, точно, уехал, — она мелко закивала. — А потом пропал. Должен был через месяц вернуться.

— И снова ты врешь. Тогда ты говорила — к новому году. Говори давай, падла! — он схватил мать за руку и больно вывернул ее.

— Не помню, клянусь тебе! Отпусти! Руку-то отпусти!

Она закашляла, выплевывая кровь. Часть ее попала на костюм и расплылась мерзким бурым пятном.

— Отпущу, когда скажешь, — тихо сказал он и заломил руку еще сильнее.

Начало закрадываться нехорошее подозрение, которое он старательно гнал от себя столько лет, сначала по-детски надеясь, что показалось и друзья врут, потом — просто не веря, что такое вообще возможно в наш век.

— Не помню, честно, сынок. Сыночка! — заголосила она истерически.

— Хорошо, — тихо ответил он и отпустил ее, встал, затем открыл в полированной старой стенке дверцу, за которой когда-то прятался бар, а теперь просто хранились разные документы и ценности.

Там лежали ключи от отцовской машины. Некоторое время назад он сам по древнему, советскому еще самоучителю научился водить, бегал на заправку и покупал там бензин в канистрах, а потом, ночью, когда риск попасться гаишникам был мал, ездил по дворам — тренировался.

Мать не знала об этом. Да и откуда бы?

— Пошли, — коротко бросил он ей, а когда она непонимающе взглянула, то подошел и, рванув за плечо вверх, поднял и потащил за собой.

— Прав нет, — заикнулась было она.

— У тебя — да, — отрезал он и вытолкнул ее на площадку.

Он завел ее в гараж и, связав руки, усадил на заднее сиденье.

— Куда мы? — испуганно спросила мать.

— На дачу, — хмуро бросил он, не оборачиваясь, — картошку садить надо. Ты же пробухала весь май.

До самой дачи больше они не обмолвились ни словом.

В будний день в дачном обществе народу почти не было. Сторожа на въезде тоже не оказалось, так что до самого домика он доехал, никем не замеченный.

Открыл ворота и загнал машину в тесный двор. Потом вытащил мать. Она уже немного успокоилась, притихла: поняла, что криками от сына ничего не добьется.

В домике было грязно и неприбрано. Зимой сюда залезли бомжи и, не найдя, чем поживиться, всласть намусорили и изгадили все, до чего могли добраться. Затхлый запах сырости смешался с запахом человеческих и мышиных испражнений и ударил в нос. Мать просила открыть окно, но он отказал. Вместо этого он посадил ее на стул, развязал руки, а потом снова связал уже за спиной. Потом и саму ее привязал к стулу для надежности.

Вытаращив глаза, она испуганно смотрела на него и шептала что-то. Может быть, молитву? Когда-то она всерьез ударилась в религию, но потом водка все равно отвоевала ее у церковников.

Он отошел на пару шагов назад, прищурился, словно художник, оценивающий картину, цокнул языком.

— Не пойдет, — громко сообщил он непонятно кому и покачал головой.

Потом, разворошив комод с тряпьем, заткнул ей рот самодельным кляпом, завязал еще чем-то, связал ноги бельевой веревкой, нашедшейся в комоде.

Снова отошел и оценил результат.

— Порядок, — и усмехнулся.

Мать глядела на него, почти не моргая, в ее глазах плескался ужас. Казалось, она даже протрезвела от всей этой ситуации.

— В общем ты посиди здесь. Может, вспомнишь, куда отец делся, — голубые глаза недобро сверкнули, в голосе появились металлические нотки. Садистские, — Я на улице буду, землицу вскопаю. Если что, зови.

Он снова гадко усмехнулся и вышел.

Не надо было ему материных воспоминаний. Он уже все прекрасно понял: отца действительно нет в живых, и виновата в этом она. Только она и никто другой. Теперь хотелось только услышать подробности: что она с ним сделала.

Часа через два он разогнул спину. Вскопана пара соток, не меньше. Земля мягкая, жирная. Про такую народ говорит — пушистая. Картошку в такую кидать хорошо. А еще хорошо в такую землицу закапывать.

Войдя в комнату, он машинально взглянул на мать. Она следила за ним по-звериному, не отрывая напряженного взгляда, ждала.

Встретившись с ней глазами, он вдруг неожиданно осознал, что не в состоянии называть эту женщину матерью. Уже много лет он в разговорах с кем-то говорил просто «она», а в своих мыслях — «эта». Мама пропала. Наверное, это произошло тем же осенним вечером, когда исчез отец. Исчез из-за нее.

Он подошел, развязал рот и вынул кляп.

— Вспомнила?

— Я... Это я его..., — сбивчиво прошептала она и зашлась в рыданиях.

— А тело? — он с трудом сдерживал себя, чтобы не ударить ее. Женщину, лишившую его самых дорогих людей, лишившую его семьи.

— Иииии, — сквозь слезы завизжала она, — мясо.

И дико завыла, давясь слезами.

Казалось, смысл доходил до него целую вечность. Но уже через несколько минут он осознал, что его руки сомкнуты вокруг ее шеи, а она больше не дергается, и вокруг стоит страшная звенящая тишина.

— Мам? — дрожащим голосом позвал он, как когда-то в детстве. — Ма?

Никто не ответил.

Он встал и медленно обошел вокруг стула. Попинал его ногами зачем-то. Потом вышел во двор и закурил, стараясь унять дрожь в пальцах. Прикончил сразу почти половину пачки. Мысли скакали в невероятном галопе и не желали останавливаться. Что делать? Спрятать тело. Куда? Зарыть? А где? А если найдут? Или сделать так же, как сделал когда-то она?

Он вернулся в дом, пошарил по шкафам в поисках ножа. Нашел только столовый, изрядно заржавевший и затупленный. Но на всякий случай испробовал его. Без толку.

Дома был топорик для мяса. Он сейчас поедет домой, возьмет все необходимое и вернется.

Куда деть ее, пока он ездит? До дома далеко, почти час.

Холодный подпол! Пока спрятать можно там. Он аккуратно отвязал тело. Оно еще поддавалось, но уже начало коченеть.

Подпол был неглубокий, но вместительный и достаточно холодный, чтобы сохранить тело на несколько часов. А потом он придумает, куда ее деть.

***

Ему страшно повезло доехать до дома и вернуться на дачу незамеченным. Ни соседи внимания не обратили, ни одного поста по пути не встретилось. Ни в магазине неподалеку от дачного общества его не спросили насчет двух бутылок водки, которые он купил. Или он, благодаря высокому росту и широким плечам уже выглядел совершеннолетним? Скорее всего так.

Уже дома, методично напиваясь в одиночку, он думал о своей семье. О своей новой, идеальной семье.

Он был лишен ее в детстве. И он создаст ее сам. Нового отца. Новую мать.

Вспомнились походы с отцом по музеям, разговоры о красоте и гармонии. Его новые родители будут такими же: красивыми, гармоничными. Идеальными внешне. Совсем как те рисунки, что он создавал в детстве. Мать не все выбросила. Кое-что он спрятал и сохранил.

На альбомных листах жили своей нарисованной жизнью идеальные люди. Много людей в ряд. Жили со своими идеальными головами, руками и ногами. Они глядели на него идеальными глазами и держались друг за друга идеальными ладошками. Теперь он знает, что можно создать идеального человека.

Он возьмет ото всех понемногу: от одного руки, кисти от другого, ступни от третьего, уши от четвертого. И все остальное.

По вечерам он будет пить чай в кругу своей семьи. Это будут идеальные, красивые и гармоничные вечера. Он будет рассказывать родителям, как прошел его день, а они будут слушать. Молчать и слушать. Это тоже будет красиво. Красивые молчащие люди. Люди-куклы. Люди-манекены. А он рядом с ними — творец. Создатель. Демиург.

Засыпая и погружаясь в пьяную муть из кружащихся в бешеном танце картинок, он думал, что еще многое надо узнать для того, чтобы создать идеально красивых людей. Он это сделает, начнет прямо с завтрашнего дня.

Во сне ему не было страшно. Красивые части тел окружали его, сами собой соединяясь в причудливых сочетаниях. И ему это нравилось.

***

Ваня Светло вздрогнул и проснулся, оглядывая незнакомое место.

Словно какая-то неведомая сила почти мгновенно выдернула его из тошного удушливого морока. Виновата была жара, мучившая город днем и почти не спадавшая к вечеру. Виновата была бутылка ледяной минералки, которую он выпил вчера, сидя под кондиционером. Виноват был его неудачный визит в бар и беседа с охранником Димой, некогда фотографом, блогером и еще хер пойми кем. Виноват был Евстигнеев - тот, наверное, больше всех. Вчерашние события пошли совсем не по плану, и день закончился так, как Ваня утром и представить себе не мог.

В бар он пошел наугад, потому что графика работы охранников не знал. И, конечно, не угадал. На стуле возле гардероба его встретил скучающий Серега.

— Чего-то ты зачастил, — хмыкнул он. — Рановато еще вроде для пьянок, десять утра, мы открылись только. Кстати, помнишь, мент там бухал в баре в одиночку? Его же бармен наш обсчитал. На косарь где-то нагрел. Мы думали, он прибежит с разборками, а он не идет че-то. Обычно народ, как протрезвеет, соображает, что лишку заплатили, так сюда прет, а этот решил нам простить косарь и даже корочкой не помахать перед носом.

— Он уволился, — пожал плечами Ваня. — Да и похер на него. Думал, Дима здесь, новый охранник ваш.

— А, — протянул Серега, — у нас вечером пересмена, в восемь. А нафига он тебе?

Ваня замялся, ему не хотелось откровенничать с малознакомым чуваком, но, может быть, он тоже может быть ему полезен. Может, что-то расскажет интересное. Охранники обычно любители почесать языком.

— Да он фотал трупы, помнишь, я рассказывал. А менты им заинтересовались. Ну типа тоже свидетель, вот хотел его предупредить, чтоб не совался к ним, — на ходу придумывал он версию и с каждым словом понимал, насколько она неубедительна.

Серега хмыкнул:

— Да я сам ему скажу, не парься, — потом он сообразил что-то и выдал, — Так ведь Дима-то тоже из них. Че он, со своими не договорится? А ты, типа, следствию помогаешь? Или тебя самого загрести могут?

Ваня пожал плечами. Выходит, он зря спалился: до Димы сразу дойдет, что к чему и он в лучшем случае Ванины попытки поговорить проигнорирует. В худшем — он подставит Мирона, Ваньку, вообще вся эта затея пойдет коту под хвост.

Ваня попрощался и ушел, но все же решил на всякий случай наведаться еще и после восьми.

Славка был на сутках, Ваня в ожидании вечера доделывал старые, давно висящие проекты. Некоторые из них были просрочены, и Ване звонили, писали, в общем, обрывали телефоны заказчики, так что время он провел живенько и с огоньком, лихорадочно ликвидируя хвосты. Настолько живенько, что пропустил пару звонков от Евстигнеева. Зато сообщение поймал в тот самый момент, когда Ванька был в сети. Возле Ваниного ответа сразу же загорелись две галочки. Это было хорошей новостью, тем более, что под контактом появилась надпись «...печатает».

В восемь Ваня собрался и отправился пытать удачу второй раз. Ему повезло.

Судя по всему, второй охранник Ваню не заложил, и для Димы его появление было неожиданностью. Что ж, и на том спасибо.

— А, юный следопыт, — неприязненно поприветствовал он Ваню. — Бухнуть среди недели пришел, вольный каменщик?

— Нет, я к тебе, — как можно спокойнее сказал Ваня, хотя в первую секунду ужасно захотелось втащить этому уебку. Хотя бы за Ваньку.

— Мирон отправил? Из-за фоток? — прищурился Дима.

— Я сам по себе пришел. Мирон не знает. Но вообще-то да, из-за фоток. Покурим? — Ваня кивнул на дверь.

Дима тяжело встал и вышел на улицу. Ваня пошел следом.

— Я знаю, что он меня подозревает в сливе инфы, — Дима закурил и в упор посмотрел на Ваню. — Только это не его собачье дело. Я уже не работаю там, я блогер, так что это мое дело, что и когда фотать.

— А здесь зачем тогда торчишь? — усмехнулся Ваня.

— Подработка, чтобы стаж шел. Что еще интересует, товарищ следователь? — Дима издевательски улыбнулся.

— Что у вас с Ваней за конфликт?

— А это уже не твое собачье дело, — Дима сплюнул. — У него спроси. А я, честно, рад, что его выгнали. Не хер ему там делать, в полиции. Там нормальные нужны.

— А он что, ненормальный? — Ваня начал закипать.

— А что, по нему не видно? — раздраженно ответил Дима. — Короче, зря ты сюда влез. Пусть менты работают, а ты занимайся своими делами. Все равно у тебя тяму не хватит распутать.

— Так точно, — усмехнулся Ваня, затушил сигарету и ушел, не прощаясь.

Через пару кварталов от бара его ждал Евстигнеев на машине. Они договорились пересечься, но Ваня не знал, что у него есть тачка, поэтому сначала испугался, услышав сигнал, а потом, когда сообразил, что сигналят ему, очень удивился.

— Давай, извиняйся, — сказал он, сев в машину и пожимая Ваньке руку.

— Извиняюсь, — усмехнулся тот. — Покатаемся?

— При одном условии. Если ты расскажешь, на хера соврал мне про дачу, а в травме про драку.

Евстигнеев мигом стал серьезным.

— Ты же все равно не поверишь, — отмахнулся он.

— Смотря как расскажешь. Если ты и девчонку эту так же очаровывал, то...

— Завали, — в шутку пихнул его Ванька, — про девчонку тоже расскажу.

— Тогда поехали, покатаемся.

Ваня ожидал, что они поедут куда-нибудь в центр или просто поколесят по окрестным улочкам, но вышло все совсем не так. Евстигнеев вез его куда-то за город. Во всяком случае, ехали они по направлению к дачным обществам. К тем, недалеко от которых Ваня нашел ноги. Его начало мутить от подозрений. Но они проехали мимо той самой заправки, гаражей, промзоны, выехали на трассу, а Евстигнеев все еще никуда не сворачивал.

— Убивать меня везешь? Что отрежешь? — нервно посмеиваясь, спросил Ваня, вертя в руках зажигалку.

Наверное, это было лишним, потому что Ванька от неожиданности бросил руль и они чуть не слетели с трассы.

— Ебанутый? — кое-как выровняв машину, спросил Евстигнеев. — На дачу ко мне едем. Чтоб ты убедился, что дача есть.

— Извини, — сдавленно ответил Ваня. Ему стало стыдно за такой тупой прикол.

Минут через пять показались дачные домики, и Ванька свернул на грунтовку. Теперь они ехали медленнее, и Ваня на всякий случай запоминал дорогу обратно. Мало ли, как жизнь сложится.

Вскоре машина остановилась перед невысоким, но глухим забором из профлиста. Евстигнеев вышел из машины, отпер калитку, потом открыл ворота и заехал на территорию участка.

Ваня огляделся, не выходя из машины: дача как дача, ничего особенного. Старый деревянный домик с чердаком-мансардой. В дальнем углу участка туалет, наверное, должна быть и баня. На улице стояла приятная вечерняя тишина, как будто все уже улеглись спать, даже собак слышно не было. Ни птиц, ни стрекота насекомых, ни шума ветра в деревьях, потому что и деревьев поблизости не было — одни ровно подстриженные кустарники, как в голливудских фильмах.

— От родителей дача, — сообщил Евстигнеев и вылез из машины.

Ваня тоже потянулся к двери, но как назло зажигалка выпала из рук и свалилась под сиденье. На ощупь найти не получалось, и Ваня решил подсветить себе телефоном, но сидя искать тоже было неудобно.

Пришлось выйти из машины и, согнувшись, искать ее. Свет фонарика выхватил из подкресельного сумрака коврик с темными пятнами. Ваня попытался мысленно прикинуть их природу и возраст, но уткнулся взглядом в зажигалку, а сзади раздался удивленный вопрос.

— Ты чего в такой страной позе, Вань? Что потерял?

— Зажигалку, — ответил Ваня, выныривая из машины. — А ты чего так подкрадываешься?

Евстигнеев скользнул взглядом по нему, потом заглянул внутрь машины, чуть оттеснив Ваню плечом.

— Нашел? Пойдем в дом, чего тут комаров кормить.

Ваня закрыл дверь машины, решив, про пятна эти пока не расспрашивать. Все равно все вскроется.

Ванька уже поставил на плитку чайник, вымыл на улице под летним краном чашки и вообще потихоньку хозяйничал, пока Ваня осматривался. Домик был небольшой: на первом этаже кухонька и две комнаты, одну из которых и комнатой-то было сложно назвать, скорее проходной коридорчик. Из него на чердак вела лестница, прибитая к стене. Потолок был не очень большой — Ваня мог достать его вытянутой рукой. В потолке над лестницей был квадратный люк с кольцом.

— Там типа спальни, — объяснил Евстигнеев, выглядывая из кухни, — а здесь что-то вроде гостиной, если на даче это уместно.

Ваня заглянул в эту гостиную. Тоже ничего примечательного: допотопный диван, комод в углу, на стене календарь десятилетней давности, на полу коврики и еще один люк.

— А там что, внизу? — спросил он.

— Подпол, типа холодильника. Если электричество отключают, там примерно сутки можно молоко хранить, мясо. Иди чай лучше пить, потом я тебе экскурсию по участку проведу, если захочешь.

Ваня зашел в кухню, сел за стол, подвинул кружку к себе.

— Рассказывай, — потребовал он, — про все сразу. Про дачу, про девочку, про драку.

Евстигнеев кивнул.

— Дача от родителей, продавать не хочу. Во-первых, какая-никакая связь с ними, во-вторых, никто и не купит. Она копейки стоит. Так что пусть будет пока, хотя бы для шашлыков летом.

— А где родители? — спросил Ваня и тут же мысленно обругал себя за такую бестактность.

— Мы не общаемся, — ответил Ванька и посмотрел куда-то в сторону. — Давно уже. Так получилось.

Ваня молчал.

— Ладно, это дело прошлое, — махнул рукой Евстигнеев, — зато ты убедился, что насчет дачи я не соврал. Теперь про драку. Не было никакой драки. Сейчас погоди, он тут где-то, на улице. Поискать надо.

Он поднялся и вышел из домика. Ваня ничего не понял и пошел за ним.

— Кис-кис, где ты, котик? — заорал Евстигнеев на всю улицу, и Ваня испугался, что сейчас сюда сбежится половина поселка. Или половина поселковых котов.

Но коты не сбегались, а Ванька продолжал ходить по участку и звать неизвестного кота.

Когда Ваня уже подумал, что ситуация становится странной, из открытой банной двери показалась рыжая кошачья морда. Вернее, сначала показались лапы: кот потягивался, наверное, пока его не разбудили Ванькины вопли, он сладко спал.

— Вот он, смотри, — Ванька подошел к коту, взял его на руки. — Это он меня исцарапал.

Ваня подошел ближе и почесал кота за ухом. В ответ раздалось мурчание.

— А у меня молча сидит, паразит, — вздохнул Евстигнеев. — Я его спас, можно сказать, а он даже муркнуть не хочет.

— От кого спасал? — Ване почему-то в этот момент стало очень уютно стоять в сумерках рядом с Ванькой, гладить кота вдвоем, хотелось поверить во всю эту историю со спасением котика и забыть о бурых пятнах на коврике в машине, обо всех своих подозрениях: кот синяков не оставляет.

— Собаки соседские на дерево загнали, он слезть не мог. Я его спасал-спасал, а он мне на спину прыгнул и расхерачил всю спину. Пока я орал, он еще дальше исцарапал. Ты же понимаешь — спасти котика первостепенно важно, а царапины можно потом залечить.

— Понимаю, — кивнул Ваня и погладил кота еще раз. Ванька в этот момент, видимо, тоже решил погладить котика, и их пальцы столкнулись. Стало неловко и волнительно, и Ваня, чтобы как-то заглушить эти чувства спросил, — Как его зовут? Чего домой не забрал?

— Не придумал имя. А забрать хочу, надо только дома все подготовить.

— А можно, я его заберу? — внезапно попросил Ваня. — Давно кота хотел, но как-то подходящего не попадалось. А этот мне нравится, я даже имя придумал.

— Забирай, — тихо ответил Евстигнеев, но кота не отпустил. — Пойдем в дом, а то комары сожрут.

В доме он налил коту молока в блюдце, поставил в углу, потом подумал и отрезал приличный шмат колбасы и положил рядом. Кот моментально налетел на угощение и довольно заворчал, вгрызаясь зубами в колбасу.

— Чай остыл, пока мы ходили, — отметил Ваня, — но теперь хотя бы про твои царапины понятно. А про девчонку все еще нет. Пришла она? Как время провели? А, ты же сначала сказал, что к ней едешь, потом — что она к тебе. Решили все-таки, кто к кому?

Он пристально посмотрел на Евстигнеева, давая ему понять, что ни в какую девочку не верит.

Тот смутился и подкурил. Ваня заметил, что когда Ванька нервничает, начинает курить чаще. Значит, он оказался прав: не было девочки.

— Ну и? Нафига врать-то? Че с тобой не так, Вань? — припер он Ваньку к стенке.

— Ты со мной не так, — зло ответил тот. — Ты мне нравишься, доволен? Но я к тебе не полезу, не парься, мы же выяснили все уже, что ты не хотел и так далее.

— Блять, мы ни хуя не выяснили, Ваня, — Светло чуть зубами не скрипнул от раздражения: на Ваньку, на его вранье у них в квартире, на себя за непрекращающиеся мысли и фантазии. — Иди сюда давай.

Он сам потянул Ваньку на себя, тот едва успел сигарету затушить. И в этот раз Евстигнеев ответил. Ваня подумал даже, что он его выебет через рот языком. Очень жарко ответил. Но руки пока не распускал в отличие от самого Вани, который решил проверить все и сразу.

В штаны к Ваньке он решил пока не лезть и ограничился только руками под футболкой, но зато от души. Гладил везде, где мог, прижимал его к себе, сам прижимался, и чувствовал все.

— Где там спальня у тебя? — отрываясь и загнанно дыша, спросил Ваня.

— Че, прям так, уже в спальню? Ты сразу прямо готов? — с сомнением оглядел его Евстигнеев.

— Ну в задницу не готов еще, но ты и настаивать ведь не будешь. Я прав? — Ваня хитро прищурился.

— Пока не буду, но если ты серьезно, а не ради праздного интереса, то...

— Мне приснилось, как ты ебешь меня раком, Вань, и мне это понравилось, — намекающее оглядел его Ваня, — так что это только вопрос времени. Давай, показывай уже спальню.

— Может... — начал было Евстигнеев, — а, похер, пошли.

Он быстро откинул люк и махнул рукой наверх.

— Только там нет света и кровати как таковой нет тоже, матрасы лежат. Ниче?

— Я и так увижу все, что надо, — Ваня улыбнулся и полез наверх первым.

На чердаке оказалось не очень темно: с одной из сторон было небольшое подслеповатое оконце с мутным стеклом. Пахло сухим деревом и сеном. В общем, если не докапываться, то обстановка могла сойти за романтическую. Зато пыли было хоть отбавляй. Ваня подумал, что если они тут будут слишком активно проводить время, то могут просто задохнуться.

Он уселся по-турецки на один из матрасов. Почти сразу же к нему присоединился Евстигнеев.

— Продолжим? — Ваня искоса посмотрел на него и без предупреждения опрокинул на матрас.

— Я бы предпочел быть сверху.

— Это почему еще? — Ваня наклонился и почти невесомо поцеловал его.

— Потому что у тебя нет опыта, — Евстигнеев улыбнулся, и Ваня чуть голову не потерял от этой улыбки.

— Вот именно поэтому я и буду тренироваться на тебе. Давай, рассказывай, что и как делать.

Вместо ответа Евстигнеев притянул его к себе и снова поцеловал, но в этот раз медленно, чувственно, как будто пробуя. Опираться на руки было все тяжелее, и он просто улегся рядом, утягивая Ваньку на себя. Ему нравилось ощущать под ладонями крепкие мышцы, нравилась сила, с которой Ванька вдавливал его в матрас, нравилось, чувствовать его стояк и понимать, что все это из-за него, нравилось, что у него тоже стоит на Ваньку.

Было страшно, как-то непривычно, но он рискнул и засунул руку Евстигнееву в штаны, получив в качестве благодарности укус в плечо, а потом жаркое дыхание и сбивчивое: «посильнее можно». Сказано — сделано. Но теперь стало неудобно по-другому: слишком много было на них обоих одежды.

— Снимай, — прошептал он Евстигнееву в губы и сам же начал стягивать с него штаны вместе с трусами, чтобы быстрее было.

Когда же Ванька стягивал с него сначала футболку, потом штаны, Ваня, хоть и было темно, успел увидеть в его глазах не просто желание потрахаться, а что-то такое, пока необъяснимое, загадочное и очень приятное. Как будто Ванька влюбился в него уже за такой короткий срок.

Ощущение чужого члена в руке ему понравилось, а еще больше понравилась Ванина реакция. Захотелось проверить, как он реагирует на большую откровенность, хотя и боязно было - в первый раз все же.

— На спину ложись и говори, что делать, — скомандовал он Евстигнееву, — буду в кратчайшие сроки программу осваивать.

Тот усмехнулся, но лег и даже не сказал ничего.

— Короче, дядь, предупреждаю сразу: в рот первый раз беру, постараюсь не откусить, но ты, если что, направляй, — Ваня попытался за стебом скрыть свое смущение.

Да, первый раз, но он уже перед этим успел представить себе, как он делает Ваньке минет, ему очень хотелось повторить все это вживую, но проклятый страх опозориться никуда не делся. Конечно, его будут сравнивать, конечно, не в его пользу.

— Мне понравится, не парься, — успокоил его Евстигнеев.

Это было не как первый секс. Тогда, много лет назад, это было с девчонкой, пусть и старше его лет на пять, и вела его она. Она так же наклонялась над ним и обхватывала его член губами, она потом садилась на него сверху и, томно изгибаясь, двигалась. Теперь все было совсем иначе.

Ему надо было отключить мозги и просто наклониться и обхватить головку губами. В фантазиях это было гораздо легче, чем наяву. Может, надо было бухнуть? Было бы проще. Нет, на трезвую голову правильнее. Это просто его первый раз с мужиком. Первый раз с Ваней. Потом станет легче, если он не опозорится сейчас.

Ване казалось, что прошла целая вечность прежде, чем он решился. Наклонился так, чтобы пряди упали на глаза и Ваньке не видно было его лица (на всякий пожарный). Просто вспомнить, как это делают девчонки. Обхватить рукой у основания, открыть рот и все. Как будто в холодную воду зайти и резко окунуться. Секунда — и все приходит в норму.

Так и оказалось. Он ожидал, что будет противно или неудобно. Оправдалось второе. Челюсть затекла примерно через пару секунд, но то, как Евстигнеев охнул, когда Ваня сомкнул губы на его члене, внушало надежду и уверенность в собственных силах. Сначала на ум лезли всякие уебищные сравнения с леденцами и бананами, но они очень быстро уступили место любопытству и удовольствию. Ему самому начало нравится, а когда он добился от Евстигнеева четкой и горячей реакции, то очень захотелось довести дело до конца.

— Вань, руками тоже можно, везде, — сипло, от долгого молчания, сообщил ему Ванька.

Ну, раз можно... Ваня еще утром не думал, что день он закончит вот так — с хуем во рту и яйцами в руке, но такое окончание дня его более чем устраивало. Если бы кое-кто не заморачивался, то все это произошло бы гораздо раньше.

Как только он стал помогать себе руками, Ванька тоже стал активнее толкаться ему в рот, потом еще и руку на затылок положил, чтобы Ваня с ритма не сбивался. А дальше все скатилось в какой-то сумбур. Уже и ноющая челюсть не беспокоила, и пряди, лезущие в глаза, и собственный член. Хотелось насаживаться ртом до самого конца, насколько хватит, но неожиданно Ванька сам обхватил член рукой, вынуждая Ваню отстраниться.

— Я сам дальше, тебе не обязательно, — объяснил он.

Ваня сразу понял, что именно не обязательно, поймал Ванькин взгляд и убрал его ладонь.

— Это тебе не обязательно. Лежишь, и лежи дальше, — и снова наклонился, обхватил губами головку, крупную, упругую, гладкую, понял, что член уже с трудом умещается во рту, — скоро точно все. Ему даже рукой не нужно было помогать, только пальцами невесомо ласкать мошонку и самому глотать до упора, чтобы почувствовать не языком даже, а горлом теплые капли, сглотнуть их, услышать сдавленный стон, и продолжать глотать, не выпуская член ни на миллиметр, наслаждаясь Ванькиным оргазмом. И противно не было. Необычно, странно, но не противно. В глубине души Ваня боялся, что будет наоборот — девчонки часто сразу рот бежали полоскать, наверное, им было неприятно.

— Все, хватит, — выдохнул Евстигнеев, — охуенно было. Иди сюда.

Ваня поднял голову, столкнулся с его сумасшедшим взглядом и довольно улыбнулся: приятно, что его первый опыт оценили так. Дальше будет лучше, это сто процентов.

Он скользнул взглядом по его торсу, по бедрам и замер от неожиданности. Синяк. Или укус?

— Вань, что это? — обвел кончиками пальцев.

— Собака укусила соседская, когда кота спасал с дерева, говорю же, — нетерпеливо ответил Евстигнеев. — Иди уже сюда, твоя очередь. Вань, хочу тебя, пиздец как.

Ваня кивнул и лег рядом с ним. Сначала Ванька его долго и сладко целовал, лаская ладонью, потом осторожно спустился от шеи до паха цепочкой поцелуев, потом вернулся наверх, прикусил один сосок, немного сжал другой, проверяя, где и как Ване нравится больше. Ване нравилось все. И он честно старался сосредоточиться на ласках, но одна мысль не хотела отпускать.

На соседних участках не было собак. И деревьев тоже не было, ни у Евстигнеева, ни у соседей.