— Пиздец. Пиздец! До сих пор не верится, — Макс улыбается почти безумно, глаза у него горят. — Ну, мужики, за нас! За будущее импровизационной комедии!

— Погоди ты с тостами, — осаживает Антон. — Еще даже сезон не отсняли.

— Тох, при всем уважении, — Масло опускает руку ему на плечо, говорит беззлобно: — не еби мозги.

Антон нахохливается и обиженно поджимает губы.

— Да я просто говорю, что рано для громких заявлений. Как пустили в эфир, так и выгонят, если рейтинги будут провальные.

— Если выгонят, устроим поминки проекта.

— Лишь бы побухать.

— Именно так, — румяный и пьяно улыбающийся в их разговор — и в кучку, столпившуюся у стойки — буквально вваливается Горох. — Не сер-рчайте, Антон Андр-реич, но мы затр-рахались.

Антон закатывает глаза, а Макс, закинув Гороху руку на плечо, подхватывает:

— Так точно! Затрахались, мочи нет!

— Полгода техничек, — вклинивается до этого скромно отмалчивавшийся Шевелев.

— И ты сам, — Масло радостно присоединяется, — сколько лет этого хотел?

— Во-во, Антон Андреич, — басовито поддакивает Гаус.

— Да все блять, все! Я молчу! — Антон поднимает вверх обе руки, с трудом сдерживает улыбку, когда окружившая его небольшая толпа начинает торжествующе улюлюкать. Бубнит так, что слышит уже только стоящий рядом Арсений: — Пиздец, блять, бунт на корабле. Вообще, какой я нахуй «Антон Андреич».

Арсений смеется, притираясь к нему плечом и тянет игривым полушепотом:

— Ну Антон Андреевич. Не серчайте.

Антон щурится, скосив на него потемневший взгляд. Арсений невинно улыбается.

— Так, а Усачев где проебался? — Масло их прерывает, окинув взглядом небольшое помещение бара.

Совсем небольшое: тут человек двадцать всего, а еще немного — и яблоку будет негде упасть.

— В пробке стоит, — услужливо подсказывает Шевелев. — Скоро будет.

— Скажи, что щас все без него выпьем.

— Это вряд ли, — Арсений оборачивается на полный бар алкоголя, включая массивные бочонки с разливным пивом.

— Зря ты в них сомневаешься, — Антон фыркает.

Масло, как раз потянувшийся за двумя пивными бокалами, усмехается:

— А ты чего это от нас открещиваешься?

— Я за рулем.

Масло ворчит еще себе под нос, что Антон «кайфолом», «заебал, найми наконец водителя» и «серьезно, тосты будешь с яблочным соком произносить?», но затыкается после Антонова категоричного «у меня ценный груз». Правда, Масло при этом бросает многозначительный взгляд на Ирину, до которой уже успел доебаться Макс, и Арсений едва сдерживается, чтобы не закатить глаза. Зато он наливает себе один стакан, второй ставит обратно и широко улыбается.

— Ладно, еще раз приятно познакомиться, — протягивает Арсению руку. — Ты извини, что мы такие, — он крутит пальцем у виска. — Ну. Немного ебнутые сегодня. Сам понимаешь.

— Конечно, — Арсений с готовностью отвечает на рукопожатие. — Ничего страшного. Абсолютно взаимно.

— Я пойду тогда спасать этот «ценный груз», а то Заяц же не отстанет.

Махнув рукой, Масло уходит. Арсений думает: поразительно. Такой громкий, пышущий дружелюбием человек — он еще с той загородной тусовки помнит, как ему чуть позвоночник не сломали объятиями, — а моментально цепенеет, оказавшись на сцене.

— Живой пока? — Антон задевает его локтем, привлекая внимание.

Арсений открывает было рот, чтобы сказать, что над ним не обязательно квохтать как курица-наседка, но тут же закрывает. Потому что, может, и не обязательно, но крайне желательно; и вообще, у него острый антонодефицит, терминальная стадия, ему курс квохтания Антона, пожалуйста, внутривенно.

— Сойдет, — отвечает, бочком подбираясь к Антону еще на полшага ближе.

На него смотрят с безграничным теплом, что приятно, но и абсолютно невыносимо: Антона, когда у него такой взгляд, хочется утащить в самый дальний и темный угол, а делать этого вообще, совсем нельзя. Арсений пытается себя отвлечь, переключившись на наблюдение за окружающими. Горох и Гаус о чем-то разгоряченно спорят; Шевелев развлекает с десяток человек пародиями, нарастающими по громкости; Масло успешно отвадил от Ирины Зайца, и тот теперь милуется с девушкой за дальним столиком. Ирина, правда, как будто не слишком довольна: стоит совсем одна, нервно вертит бокал в руках, хмурится и кусает губы. Сам Дима общается со всеми одновременно. Арсений кивает Антону в сторону этой разношерстной толпы:

— Что, и тут тоже никто не в курсе? — намекая на то, что им, хоть и игнорировать друг друга больше не нужно, стоит продолжать за собой следить.

Антон качает головой.

— Они, вроде, хорошие ребята, но лучше не рисковать. То, что знает пять человек, рано или поздно узнает пятнадцать, пятьдесят и так далее.

— А Дима?

— Дима, э-э… у Димы неполная информация, — Антон гнет брови, будто напряженно подыскивая формулировку. — Ну, в общем, они с Иркой встречались раньше. И он знает, что я знаю. Я так понял, думает, у нас что-то типа открытого брака, но без подробностей.

— Я… — Арсений прикусывает губу. — Я ничего не хочу такого, ты не подумай. Просто, ну. Вы же не чужие люди.

— Но и не прям друзья. Я разделяю работу и личную жизнь все-таки, потому что… Хер знает, хочется, чтобы эта личная жизнь у меня хоть немного была. А когда одни и те же рожи везде… Мне кажется, я бы свихнулся.

Приходится буквально укусить себя за язык, чтобы заткнуться: уже заметно, насколько Антону не нравится этот разговор. А в голове все-таки вертится: Арсений как раз не уверен, что у Антона есть личная жизнь помимо него. Не знает почти ничего о его нерабочих друзьях — там, кажется, мелькал еще один Дима, и тот в другом городе, и пара человек, с которыми Антон в совсем еще бородатые годы не слишком успешно пытался в стэндап, — и знает наверняка, что контакт с ними Антон поддерживает постольку-поскольку. Да и когда бы? Он носу не показывает из работы; блять, да он даже в браке состоит исключительно из-за нее.

Очевидно, сейчас не лучшее время высказывать все эти беспокойства. Поэтому Арсений просто двигается еще ближе, встает чуть спереди от Антона, прижимаясь к его груди плечом, заводит руку назад и незаметно переплетает их пальцы. Антон ощутимо расслабляется, сжимает Арсову ладонь в ответ. Этого катастрофически мало, настолько, что ощущается как издевка; как швырнуть изголодавшейся собаке ошметок куриной кожи с крыла: невозможно насытиться, а от вкуса желудок сводит еще мучительнее. Но это хоть что-то. Антон рядом, держит за руку, дышит над ухом; Арсения это не утоляет, но успокаивает.

Второй рукой он тянется к стойке, берет стакан со своей приторной слабоалкогольной байдой — снять бар они сняли, а бармена нанять не догадались, коктейль ему мешал Шевелев, — отпивает и выдыхает, на секунду прикрывает глаза.

— Трахаться хочется, просто пиздец.

Антон издает такой звук, будто чем-то давится, хотя ему нечем.

— Что, прости?

— Мы почти неделю не виделись, — невозмутимо продолжает Арсений, на Антона не глядя. — Я, знаешь ли, тоже живой человек. Как ты там говорил? Молод и полон сил.

— Ага. Ага. Да.

— Если ты сейчас пытаешься высмотреть, где тут туалет, то прекрати немедленно. Ни в каком туалете у нас ничего не будет.

Это наглая ложь: Арсения сейчас можно утащить в туалет, в чулан, можно попытаться запихнуть в вентиляцию, и он даже не пикнет, если это будет означать, что Антон окажется в его безраздельном пользовании.

— Угу, — Антон сжимает его руку чуть крепче. — А нахера тогда?

— Просто захотел сообщить, — Арсений растягивает губы в довольной улыбке, и слыша, и кожей чувствуя, как тяжелеет чужое дыхание.

— Просто сволочь ты, — совсем близко и совсем хрипло говорит Антон.

Арсений выворачивается, чтобы поймать его взгляд — голодный и помутневший, очень хорошо, а то несправедливо, что его одного тут кроет, — лыбится еще паскуднее.

— Ну не ругайтесь, Антон Андреич.

Антон кивает, цокает, уверенно повторяет:

— Сволочь.

— Ну наконец-то!

Они синхронно поворачиваются к центру помещения на звук Диминого голоса. Дима стоит, уперев руки в боки, и широченно улыбается входной двери.

— Я уж думал, тебя украли!

— Кому я нужен, — со смешком отвечает входная дверь; а точнее, человек, только что зашедший и прикрывший ее за собой.

Масло подходит к нему широким шагом, сгребает в объятья, но Арсений успевает несчастного разглядеть и к своему удивлению — узнает.

— Это же… — бормочет, выскальзывая ладонью из Антоновой и полуоборачиваясь к нему.

— Усачев, — Антон отвечает, едва заметно напрягшись. — Канал у него, позвали ведущим. А ты подписан?

— А… да, типа того, — Арсений растерянно пожимает плечами.

Точно. Вот где Арсений его видел, вот когда подумал, что Руслан — первый человек на его памяти, которому идет дурацкий «бобер», — какое-то его видео, видимо, попалось в рекомендациях. Только почему-то никак «Усачев», у которого, оказывается, канал, и который, оказывается, будет на Антоновом проекте ведущим, не состыковывается с «Русланом»: ни вышедшим подышать из уродливого коттеджа, ни спасшим Арсения тогда в первый раз, ни во второй, ранее сегодняшним вечером.

И пока Арсений об этом думает, Руслан успевает высвободиться из Диминых рук и решительно направляется к ним. Нет, на Арсения он не смотрит, кажется, что даже не видит — справедливости ради, Арсений стоит вполоборота, больше повернутый к Антону, и его толком, наверное, не рассмотреть. Значит, и Руслан идет к Антону. Значит, идет, наверное, все же Усачев, а не Руслан.

— Мне успели нажаловаться, что ты портишь праздник занудством и трезвенничеством. Сказали тебя пожурить. Ай-ай-ай, Шаст.

— Почему тебя? — Антон хмыкает и делает шаг вперед, пряча Арсения за спиной.

— Понятия не имею. Вроде как, у меня на тебя свои рычаги влияния.

— Ну, раз такое дело, срочно налейте мне коньяка.

— Ты за рулем, — невпопад вставляет Арсений, и Антон поворачивается, лишая его маскировки.

За Антоном к Арсению поворачивается и Руслан. С его лица стираются саркастичный прищур с кривой ухмылкой, появляется удивление. Он переводит взгляд на Антона, опять на Арсения, приоткрывает рот, мрачнеет и цокает языком.

— Я так понимаю, управление рычагами перехватили.

Антон хмуро на него зыркает. Показавшееся Арсению легкое напряжение становится явным: Антон натягивается весь, будто увеличивается в размерах, превращаясь в смурную тучу, предостерегающе нависшую над Русланом. Арсению внезапно хочется оправдаться, потому что он не понимает ни его реакцию, ни Руслана, ни как сам оказался под перекрестным огнем. Но Руслан его опережает:

— Рад видеть. Вам лучше?

— Весьма, — Арсений неуверенно улыбается.

Очередь недоуменно на них смотреть переходит к Антону.

— Вы знакомы?

— Виделись пару раз, — Руслан окончательно прячет живые реакции, спокойно кивает. А от укола все-таки не удерживается: — То, что знакомы вы, многое объясняет, конечно.

Арсений совсем теряется. Ему сейчас надо защищаться? Отрицать? Как-то ответить? Очевидная непосвященность в контекст происходящего сковывает беспомощностью.

— Подходите, если он вас опять доведет, — не дождавшись реакции, Руслан идет за стойку, хватает бокал и бутылку вина. — Пообщаемся.

И уходит.

Арсений с Антоном какое-то время стоят в неловком молчании.

— Кажется, — начинает Арсений, — мне надо о чем-то знать.

Антон обреченно вздыхает, трясет головой. Смешно вздрагивают уложенные кудряшки.

— Я говорил, что свихнуться можно, если повсюду одни и те же рожи. Вот. Мы встречались какое-то время, а потом начали работать вместе. И я чуть не свихнулся.

— Плохо расстались?

— Да расстались как раз нормально. Вроде бы.

— Мне показалось, он терпеть тебя не может.

— Там… и до расставания хватало причин.

Арсений тянется, чтобы снова переплести их пальцы, но, опомнившись, в последний момент отдергивает руку.

— Тоха! — в который раз голос Масло оглушительно раздается на весь бар. — Нужен тост!

— Тост, пожалуйста, Антон Андреич! — весело подхватывает Макс.

Антон смотрит на Арсения, поджимает губы, будто бы извиняясь. И прежде, чем отойти от бара, действительно наливает в стакан яблочный сок.

``

Вечер развивается в заданном направлении.

Антона постоянно крадут. То подкрадется звукарь и прошипит, что ему срочно необходимо показать что-то «ваще разрывное, бля буду, ты упадешь»; то Макс на буксире оттащит Антона к дартсу; то Масло, расчувствовавшийся от алкоголя, на Антоне повиснет, причитая, как его любит и уважает, и ценит, и «серьезно, Тох, можно я твоей матери позвоню, поблагодарю за сына?» («Дим, ты ебнутый? Двенадцать ночи, блять, нет, нельзя»).

Антон кидает на Арсения виноватые взгляды, и Арсений может только с улыбкой качать ему головой. Душой, конечно, хочется рычать на каждого посягателя, но мозгами он понимает, что не надо Антону лишнего стресса. К тому же, смирившись, что Антона тут все хотят, и немного расслабившись, Арсений начинает понемногу вливаться в тусовку и даже получать от нее удовольствие.

Знакомится со световиком, про которого успел от Антона наслушаться. Этот тоже Дима — понятно теперь, почему другого все кличут Маслом, — только Журавль. Грубоватый приколист, на поверку — вполне добродушный малый; предлагает Арсению шоты, даже не узнав его имени, подвывает попсе из динамиков, сам на Антона поглядывает с заметным холодком — ну, наверное, хорошо, что у них все взаимно.

Стремительно пьянеющий коллектив непосредственных комиков Арсения в какой-то момент тоже сцапывает, но не для дартса, а для партии в бильярд. Нормальной игры, естественно, не выходит: Арсений беспокоится больше о том, чтобы покрасоваться, при этом не зарядить кому-нибудь кием и не растерять шары, раз за разом вылетающие за борт, — но дело все равно заканчивается тостом и тесными групповыми объятиями, в процессе которых все по очереди успевают крепко расцеловать Арсения в обе щеки.

Совсем развеселившись, Арсений сам приглашает потанцевать Олесю, девушку, всю игру шумно болевшую за Макса. Она тут же выпархивает в центр помещения, смотрит с вызовом из-под густо накрашенных ресниц, бодро кружится в его руках, едва ли позволяя себя вести. В конце оставляет ему след от помады на подбородке, только чтобы тут же упасть на колени к Максу, собственнически обернув руку вокруг его шеи. Арсений шутливо раскланивается — Олеся звонко смеется, а Макс глядит на нее с такой дурной улыбкой, что становится ясно: он уже и о танце забыл, и об Арсении, и о поводе всей этой пьянки, скорее всего.

Арсений садится от них поодаль, чтоб отдышаться. Заодно находит взглядом Антона — тот опять стоит со звукарем, склонившись над открытым ноутом, у столика в самом углу. Мелькает мысль: хочется, чтобы Антон почувствовал взгляд, поднял голову, хочется, чтобы тоже увидел Арсения. Но Антон увлечен обсуждением, так что Арсений отворачивается спустя пару минут.

А окинув взглядом толпу, почти сразу замечает Ирину.

Она сидит у окна, по-прежнему в одиночестве. Может, конечно, просто так получилось, и до этого она отрывалась со всеми; но Арсению так почему-то не кажется. Кажется, что даже бокал в ее руке — тот же, что был в самом начале вечера. И может, Арсению становится ее жаль, может, ему просто нечем больше заняться, может, еще что-то — он и сам не успевает решить до того, как уже движется в ее сторону.

— Не занято? — встает рядом, с улыбкой берется за спинку свободного стула.

Она поднимает рассеянный взгляд.

— Нет, — тут же берет себя в руки, выпрямляет спину, улыбается ему в ответ. — Нет, конечно, садитесь.

— Давайте, может, уже на «ты»?

— Ага, — Ирина неуверенно кивает. — Давайте. Давай.

Снова улыбается — дружелюбно, но сдержанно.

— Все хорошо?

Ирина — Ира? — кивает, делая небольшой глоток.

— Я никогда особо не сходилась с его друзьями. Даже когда мы, ну.

— Правда встречались?

— Угу.

Она недолго молчит, невидяще глядя перед собой. Похоже, Арсений ошибся насчет количества выпитого ей алкоголя: глаза блестят, на щеках из-под тоналки едва заметно виднеется легкий румянец.

— А вы… ты, — Ирина смущенно фыркает, — как? Развлекаетесь?

— Вроде того.

Неловкость заразна — Арсению хочется повторять Ирино нервозное дерганье собственных рукавов, бегающий взгляд, покусывание губы и наматывание на палец выбившейся прядки. Еще, так и не разобравшись, зачем вообще подошел, он уже хочет уйти; но Ирина его опережает:

— Ты извини. Я просто… не совсем понимаю, как нам с тобой общаться. В смысле, это же правда абсурд: жена и любовник. О чем говорить?

— Единственный раз, когда я до этого был в продолжительных отношениях с несвободным мужчиной, меня от благоверной прятали, — откровенность вырывается, миновав все фильтры, и Арсений делает себе мысленную пометку притормозить с коктейлями. — По идее, у тебя больше опыта.

— В том-то и дело, что нет, — Ирина вздыхает, качает головой. — Мы как-то… не то чтобы договорились, но оба пришли к решению в личную жизнь друг друга не лезть. То есть, знаем, конечно, в общих чертах, все-таки живем вместе, общаемся, но… Вроде как, держим дистанцию. Нет такого, чтобы мы друг к другу приходили за благословением. Такого, чтобы знакомить целенаправленно, тоже нет. Раньше не было, — она вдруг поднимает на него внимательный взгляд. Говорит задумчиво: — Это что-то значит, наверное.

Арсений не находится с ответом, только моргает часто, застигнутый врасплох.

— Это здорово, — Ирина продолжает, и все же она пьяна: съезжает взглядом Арсению куда-то на ворот рубашки и говорит уже будто с ним — с воротом, а не с самим Арсением. — Я за вас рада. И хорошо, что не из тусовки, а то закрутится, и потом никуда друг от друга не деться. Я удивилась, но это здорово, правда, здорово.

Кажется, она просто выкладывает Арсению все, что крутилось у нее в голове, пока она пила в одиночестве; и Арсений как настоящий джентльмен решает, что в его ответственности не дать ей сболтнуть лишнего. Встает из-за стола и перебивает:

— Не хочешь потанцевать?

Ирина секунду смотрит на протянутую руку с недоумением, в итоге кивает и поднимается. Шаг у нее ровный, изящная ладонь в Арсову ложится, как кукольная, а когда они теснее встают в центре помещения, Арсений слышит почти рассеявшийся приторно-цветочный шлейф от ее волос. Думает, что они, наверное, крайне нелепо выглядят, встав в стойку, будто собрались танцевать вальс, посреди шумного бара, где из чего-то, похожего на медляк, одна Максим; но включается что-то и правда плавное, и Арсений увереннее устраивает руку на узкой спине.

Ира танцует совсем не так как Олеся: она послушно следует, подстраивается, реагирует. Ее ладонь на Арсовом плече лежит почти невесомо, и так же, кажется, Ира скользит по полу — едва касаясь потемневшего линолеума черными босоножками на невысоком каблуке. С каждым тактом в нее будто возвращается жизнь: взгляд становится четче, на губы ложится улыбка, в движениях появляется чувство, — и под конец трека она уже подмурлыкивает песне, но инициативы у Арсения все еще не забирает.

Арсений думает, что Ира, наверное, многим мужчинам нравится. Таким девушкам нравиться удается легко: очевидно, но не броско красивым, ведомым, умело прикидывающимся глупее и поверхностнее, чем они есть. Арсений думает, что даже если бы ему нравились женщины, Ира бы ему не понравилась. Точно не с первого взгляда. Арсений думает: неудивительно, что Ира когда-то нравилась Антону.

— Спасибо, — говорит Ира, когда трек заканчивается, и им даже кто-то хлопает, так что она делает небольшой реверанс. — Стало гораздо легче. Вы курите?

— За компанию. И кажется, мы перешли на «ты».

— Точно, — она улыбается уже совсем ярко, легко разворачивается на каблуках и идет к двери.

Арсений следует за ней, только у самого выхода обернувшись, чтобы поймать с другого конца помещения теплый Антонов взгляд.

Снаружи накрапывает ласковый июньский дождик, из людей — никого, фонари окрашивают низенькие дома в выцветший рыжий. На Ирины плечи накинут незнакомый Арсению мужской бомбер, из кармана которого она вытаскивает пачку и без малейшего сожаления забирает две последние сигареты. Арсений не задает вопросов; принимает зажигалку из ее рук, прикуривает сначала ей, а потом и себе. Затянувшись, она с наслаждением выдыхает дым и откидывается спиной на стену.

— Меня парень отучает от курения, представляешь? Говорит, первый шаг в борьбе с вредной привычкой — это убрать раздражитель. Я ему говорю: у меня муж курящий, на каждом подоконнике по раздражителю. Нет, все равно. Вот, больше пачку с собой не ношу, только стреляю, а курю столько же.

— Бессмысленно как-то.

— Да, — Ира усмехается, вертит сигарету в пальцах. — Ну, он волнуется. Заботится обо мне. Грех жаловаться. Мне проще не носить, раз его это так беспокоит, чем долго и муторно объяснять, что первый шаг к избавлению от вредной привычки — захотеть от нее избавиться.

— А ты не хочешь?

— Да как тут бросишь с этим, — она машет рукой куда-то в сторону входа в бар, — со всем.

Арсений понимающе кивает, затягиваясь. Сигареты крепкие, горечью тянут язык.

— Мне кажется, — говорит спустя недолгую паузу, уютно шелестящую дождем и недалеко расположенной широкой трассой, — надо не убирать резко, а постепенно заменять. Занять руки.

— Был бы тут Антон, он бы пошутил.

— Как хорошо, что Антона тут нет.

Ира смеется.

— Да нет, я думаю, правда надо. Может… я тут готовлю что-то, уже вот-вот, может, как на ноги встану, будет полегче, и тогда уже за это возьмусь. Нам кстати, — она резко поднимает на него взгляд, — нужны модели. Пойдешь моделью?

— Если это маникюрный салон, не пойду, — Арсений с улыбкой качает головой.

— Да какой маникюрный салон, — Ира на него машет. — Бренд одежды. Я же дизайнерский заканчивала, а все как-то руки не дойдут. А надо делать что-то. Хочу что-то делать. И чего скрывать, удобно, когда есть финансовая стабильность, стартовый капитал, возможность раскрутиться. На самом деле, дизайн интерьеров хочу, но это потом.

— Со свечками пофоткаться я могу.

— Воском на тебя покапаем.

— Нет, спасибо, не мое. Венок на голову можно надеть. Или в штору замотать.

— Учту твои предпочтения.

Смеется уже Арсений. Сигарета в его пальцах догорела почти до фильтра, но назад он не торопится.

— Нет, я понимаю, — опускает задумчивый взгляд. — Важно делать что-то свое. Не для денег, а для души.

— Там, где душа, денег обычно немного, — Ира хмыкает.

— Точно, — Арсений невесело улыбается. — Я и сам хотел, да и хочу, вот, с самого детства.

— А ты… копирайтер, вроде?

— Гострайтер, — поправляет он и тут же сам с себя фыркает. — Суть одна. Пишу на заказ, пишу хорошо, да, а свое… Так страшно, что не получится, что и пытаться не хочется, чтобы не разочаровываться. Вот так сижу и лелею голубую мечту, и она, пока только мечта, вроде, в безопасности, никуда не денется.

— Так всю жизнь можно, — без упрека, скорее с печалью.

— Да.

— Ну, значит, надо пари, — внезапно живо говорит Ира, отталкивается от стены и встает напротив Арсения. — Я бросаю, — она едва заметно запинается, — курить, а ты пишешь роман?

Арсений неловко обнимает себя руками.

— Да мне бы хоть пару абзацев.

— Надо что-то законченное.

— Выйдет ужасно.

— Да, — она твердо кивает. — Первый блин всегда комом, но без него никак. Второй будет лучше. Либо ты узнаешь наверняка, что ты бездарность, и сможешь двигаться дальше.

— Жестоко, — вздыхает Арсений, но пожимает протянутую руку. Рукопожатие у Иры неожиданно крепкое, в глазах горит пьяный огонь, взгляд прямой и уверенный. — А если не справлюсь?

— Залью тебя воском, — она широко улыбается, отнимает свою ладонь и, повеселевшая, румяная, тянет на себя дверь. Прежде чем зайти, добавляет с теплом: — Спасибо еще раз. Я думаю, я теперь понимаю, почему Антон захотел нас познакомить.

— Все-таки уводишь меня?

Ира весело щурится.

— Может быть, — тут же трясет головой. — Да нет. Я думаю… я думаю, у вас все будет хорошо.

Она заходит внутрь, на ходу стаскивая с плеч бомбер, Арсения оставляя наедине с усиливающимся дождем и светлым-светлым чувством, расцветающим в животе.

``

— Поедем? — Антон шепчет, склонившись над ухом, когда Арсений подходит к бару, чтобы вернуть очередной стакан.

Арсений давит в себе желание податься назад, спиной к чужой груди, выгнуться, поймать Антоновы руки и положить себе на талию. Давит с трудом — алкоголь нашептывает в другое ухо, как демон на плече, что это ничего страшного, никто не увидит. Может, и не увидит, а рисковать все же не надо, так что Арсений наоборот отходит, прежде чем развернуться к Антону лицом.

— Поедем, — кивает и все-таки не удерживается от того, чтобы протянуть руку и потрепать Антона по волосам.

Антон мотает головой, как собака, улыбается и отходит, чтобы позвать Иру. Арсений с тех пор, как вернулся с перекура, почти только с ней и сидел, вот только недавно его утащил Журавль, заявив, что тоже хочет потанцевать, а то нечестно, что такая красота достается одним девушкам. Пришлось прикусить себе язык, чтобы не ответить, что девушкам она как раз-таки не достается, девушки — это разве что потанцевать.

Руслан подкрадывается незаметно. Трогает за плечо, привлекая к себе внимание, а Арсений все равно дергается. Вид у него напряженный.

— Уезжаете? — спрашивает.

— Уезжаем.

— М, — он отзывается эхом. — Вы ко мне так и не подошли.

— Меня не доводили, — Арсений пожимает плечами.

— Это хорошо, — Руслан усмехается, но тут же опять серьезнеет. — Вы извините, я сейчас полезу не в свое дело, — даже не пытается сделать вид, что это вопрос. Кивает в сторону Антона, стоящего у Ириного столика и с постным лицом глядящего на Масло, что-то увлеченно ему рассказывающего. — Вам это надо?

Арсений не видит ни Масло, ни Иру, ни остальных, ни даже помещение бара. Он видит Антона.

У Антона волосы окончательно растрепались, костюм местами помялся, глаза уставшие, слабая улыбка. У Антона, Арсений знает, дыхание пахнет табаком, знает, какое оно на вкус, знает, что Антон теплый по ночам, как печка, как он в себя вжимает и щекочет кудрями за ухом. Арсений знает, что Антон непривередлив в еде и частенько забивает на личную гигиену. Много матерится, дай ему волю, проспит часов двадцать, а потом еще проваляется просто так несколько дней. Совершенно не умеет говорить о чувствах. Готовить тоже не умеет. Накручивает себя постоянно, с трудом принимает решения, даже самые несерьезные. Не разбирается в высоком искусстве, совсем не читает книг.

Арсений думает: да, ему надо.

Наверное, Руслан что-то такое читает в его глазах, потому что обреченно хмыкает и говорит:

— Вы бы бежали, пока еще можете. Не стоит оно того.

Арсений не знает, что ему ответить, только пожимает плечами опять; а потом Антон выпрямляется и машет ему рукой, зазывая к выходу. Повинуясь жесту, к Руслану Арсений не оборачивается.