Арсений просыпается не от хлопка тяжелой входной двери, потому что Антон так и не возвращается.

Арсений просыпается не от телефонного звонка, потому что Антон ему не звонит.

Арсений просыпается не от уведомления о сообщении, потому что никто ему ничего не пишет.

Арсений просыпается от того, что солнце чуть ли не впервые с начала месяца ярко вспыхивает на по-настоящему чистом небе и лучи безжалостно светят прямо ему в лицо. Он ничего не видит первые пару секунд. Тянется к пустой половине кровати, но не расстраивается: следа, запаха и слова Антона ему достаточно, чтобы не сомневаться.

Арсений просыпается с улыбкой, встает и идет в душ, даже не проверяя телефон.

Он смывает с себя осадок прошедшей ночи, жмурясь от того, как тянет мышцы память о прикосновениях. Выходит из ванной, на ходу завязывая халат; от одного взгляда на остатки торта в холодильнике, пустые бокалы на столе и даже посуду в раковине в груди поднимается трепет. Арсений делает себе кофе и думает, что Антона, видимо, задержали все-таки на работе, но это и к лучшему. Он теперь точно знает, что чувства в нем столько, сколько чувствовать молча просто небезопасно; а чтобы его озвучить, надо бы сформулироваться. Будь Антон рядом, Арсений бы точно не смог.

Арсений идет в комнату за телефоном, чтобы прочитать новости, пока пьет свой утренний кофе, и в истории уведомлений — ни одного пропущенного, ни одного сообщения, но стоит сесть за кухонный стол и открыть ленту, как алгоритмы услужливо подсовывают заголовок. Арсений бездумно его проматывает, делая первый глоток. Замирает пальцем над экраном спустя пару секунд. Не догадывается вернуть чашку на блюдце. Листает назад.

«Жена известного телепродюсера обнаружена мертвой в своей квартире».

Стоило все же поставить чашку.

``

«…задержан для проведения допроса».

Арсений роняет телефон, когда палец прошивает резкой болью. Он шипит, тут же сжимая руку в кулак. Порез небольшой, но неприятный, и кровь тонкой струйкой бежит по ладони. Арсений по очереди смотрит на упавший телефон и на мозаику крупных осколков, рассыпанную по полу; прикрывает глаза, медленно выдыхает. Встает.

Надо успокоиться, — думает он, сунув руку под холодную воду.

Успокоиться, — думает, пока роется в аптечке, пытаясь найти хоть один завалявшийся пластырь.

Успокоиться, — думает, отложив телефон на стол, чтобы закончить с осколками. Думает: от мониторинга новостей ничего не изменится. Его нервный срыв никому не поможет. Надо привести себя во вменяемое состояние и сосредоточиться на том, что от него зависит.

Подрагивающими руками вытерев лужу, сменив футболку на чистую и усевшись обратно, Арсений с ужасом осознает, что от него не зависит вообще ничего.

Паника поднимается в груди ревущей волной; мысли несутся, из разборчивых слов превращаясь в сплошные линии; сбивается дыхание. Арсений в своей квартире внезапно чувствует себя маленьким и потерянным, при этом стены кухни будто сжимаются, и воздух давит на плечи, точно потяжелев. Кажется, что комната сейчас лопнет как стиснутый со всей силы воздушный шар. Кажется, Арсений и сам сейчас пойдет трещинами. Кажется, становится хуже. Куда еще хуже?

«По предварительным данным… погибла в ночь… супруги праздновали годовщину».

Почему Антон до сих пор не позвонил?

Иру убили? Антон подозреваемый? Но его не было дома, Арсений может это подтвердить. У Антона нет возможности с ним связаться? Тогда почему не связался кто-то еще, почему Арсения не вызвали на допрос? Ему надо бежать в участок? Или еще подождать? Или звонить Антону? Вряд ли получится. Может, его адвокату? У Антона ведь должен быть адвокат?

Арсений то вскакивает и идет в прихожую, то возвращается; то хватает телефон, раз за разом обновляя страницу, то кладет так резко, будто он обжигает ему ладонь; то решает идти и делать что-то — хоть что-нибудь — прямо сейчас, то передумывает, садится, убеждает себя, что надо дождаться каких-то — каких-нибудь — новостей.

Новости не спасают.

«…около часа ночи… удара тупым предметом… задержан по подозрению…»

Может, все же пойти в полицию?

У Арсения болит голова.

Дать интервью?

Он делает себе еще кофе. Трясутся руки.

Нет, лучше не рисковать. У Антона совершенно точно есть адвокат, они разберутся. Надо отвлечься. Может, устроить уборку? Пойти на пробежку? Сесть за работу? Сколько там до дедлайна, неделя? Проект небольшой, Арсений почти закончил, если сейчас сосредоточиться и сделать последний рывок…

Да какого черта Антон не звонит?!

Арсений останавливается посреди коридора. Его настигает такая слабость, что хочется сесть прямо на пол и просто сидеть, пока все само не придет в норму; желательно, чтобы произошло это в течение ближайших пяти минут. Чтобы как-то так оказалось, что это и не Ира была — только сейчас Арсения, ослепленного беспокойством за Антона, догоняет осознанием, что она мертва.

Арсений видел ее… позавчера? Точно, позавчера она командовала, как ему лечь, что надеть и как посмотреть в камеру. О чем они говорили? Она сказала, что уже спланировала зимнюю коллекцию, собиралась бросать курить… нет, то было раньше. Что-то еще? Кажется, выглядела загруженной. Или Арсений надумывает? Он не спросил, посчитав, что они не в тех отношениях. Может, стоило? Наверное. Наверняка.

Сейчас-то какая разница.

Арсений совсем один, так что какая разница, если он усядется прямо на пол.

Антон уехал… часов в шесть, вроде бы? А когда вернется? Арсений готов подождать. Честно, в этот момент кажется, что он и не сможет встать, пока Антон не появится на пороге. Нет, ладно, ладно! Пока Антон хотя бы не позвонит и не скажет, что все хорошо.

Он же вернется?

Копчик больно упирается в плинтус. Все-таки стоит дойти до спальни.

Арсений ложится, долго смотрит на выключенный телефон в своей руке. Тело тянет к земле. Мысли носятся по кругу. Он чувствует, что его вот-вот опрокинет обратно в панику. Сколько раз придется пройти через этот цикл? Хотя это ладно, это еще ничего. Надо просто дождаться, Арсений потерпит. Час? Два? Ничего страшного. Антон не может быть подозреваемым. Ничего не случится. Антон вот-вот ему позвонит. Дверь открыта? Конечно, Антон не смог бы ее запереть. Значит, он скоро придет. Значит, можно выдохнуть. Надо просто чуть-чуть подождать.

``

Шесть утра.

Телефон звонит в шесть утра, и Арсения выдергивает из пустого беспокойного сна, куда он свалился пару часов назад. Сознание истощилось, наворачивая круги по одним и тем же вопросам, и просто отключилось, когда Арсений присел на один из кривоногих стульев и улегся головой себе на руки.

Около шести утра предыдущего дня Антон уехал из этой квартиры. Арсений уверен, что за эти сутки обзавелся парой десятков седых волос; он под конец был не в состоянии ни отговаривать себя от мыслей о плохом, ни даже думать это плохое — просто сидел и чувствовал себя плохо, медленно теряя надежду и, по ощущениям, здравый ум. Невозможность что-либо сделать давила на плечи, необходимость сделать хоть что-нибудь дрожала в руках.

Но он просыпается от звонка и видит: звонит Антон. Берет трубку раньше, чем успевает сориентироваться в пространстве, так что чуть не падает с этого сраного шатающегося стула.

— Арс?

— Слава богу, — резко выдыхает.

Антон. Это голос Антона. Антон звонит со своего номера. Все хорошо.

— Прости.

— Ты в порядке? Что произошло?

— Не по телефону, ладно? — он звучит так замученно, что Арсений заранее согласен на что угодно: хоть сорваться в участок прямо сейчас, хоть на заброшенный склад за городом. — Я… я приеду?

— Конечно, — Арсений вскакивает и осматривает кухню так, будто Антон уже здесь, вот-вот вывалится из шкафчика или схватит за ногу из-под стола. — Конечно. Когда?

— Сколько ехать? — Антон спрашивает явно не у него. А уже Арсению отвечает: — Двадцать минут.

— Конечно, — повторяет Арсений.

— Спасибо. Я все объясню.

Арсений мотает головой, позабыв, что его не видят. Прикрывает глаза и говорит, стараясь звучать уверенно:

— Просто приезжай. Просто… главное, что ты в порядке.

— Ну так, — Антон устало усмехается. — Относительно.

Он кладет трубку — Арсений не успевает придумать, что на это сказать.

Двадцати минут хватает, чтобы умыться и еще несколько раз обойти всю квартиру вдоль и поперек. Новости Арсений не открывает. Вообще не трогает телефон, только гипнотизирует входную дверь и в конце концов просто усаживается на невысокую обувницу, потеснив пять пар солнцезащитных очков: одну свою и четыре Антоновы. Невольно вспоминается, как в детстве мама уходила в магазин, оставляя его на детской площадке, и если она задерживалась, Арсений успокаивался, только отыскав на лавочке ее сумку, перчатки или платок. Страх слабел, ведь за вещами она вернется.

Почему-то не возникало мысли, что мама обязательно вернется за ним.

Звонок в дверь.

— Открыто!

Какие-то из очков падают, когда Арсений слезает, но это неважно, потому что на пороге стоит Антон. И Арсений только тогда понимает, что все страшные мысли никуда не исчезли, просто стояли в голове сплошным белым шумом, на котором уже не хватало сил фокусироваться; потому что он видит Антоновы растрепанные кудри, помятую футболку, темные круги под глазами и абсолютно безжизненный взгляд — и становится тихо.

Все хорошо.

— Слава богу, — повторяет Арсений, делая к Антону нетвердый шаг.

Антон валится на него как подстреленный.

Ветер шелестит деревьями за распахнутым в кухне окном.

На лестничной площадке трещит старая лампочка.

В ванной шумит вода — кран не закрыл и не заметил, надо же.

Тихо.

Антон дышит глубоко и рвано. Поднимает руки — деревянно, заторможенно, как чужие, — вцепляется Арсению в плечи. Его начинает трясти, и Арсений не знает, как ему можно помочь, но главное, что он здесь. Главное, все обошлось.

— Извините, — из-за спины Антона раздаются неловкий кашель и женский голос. — Можно войти?

Антон тут же выпрямляется, пошатнувшись, отходит чуть в сторону. В дверном проеме Арсений видит девушку в брючном костюме со светлыми волосами, завязанными в пучок. Она выглядит не менее уставшей, но вежливо кивает, даже чуть улыбается.

— Да, да. Арс, — Антон смотрит будто бы сквозь него, — это Елизавета… простите, — он поджимает губы, жмурится трясет головой.

— Евгеньевна, — подсказывает девушка. — Я адвокат Антона Андреевича.

Арсений представляется, протянув ладонь для рукопожатия, а краем глаза следит за Антоном. Тот сжимает пальцами переносицу.

— Чай?

— Я ненадолго. Просто введу вас в курс дела.

Дойдя до кухни, воду Арсений все равно ставит — занять руки. Антон сразу закуривает, оперевшись о подоконник, часто-часто стучит пальцем по сигарете, и пепел пылью летит ему под ноги. Елизавета присаживается за стол. Спина у нее прямая, взгляд твердый, голос ровный; Арсений завидует ее собранности.

— Следили за новостями?

— Пристально.

— Значит, можно не…

— Я заехал домой переодеться, — перебивает Антон. — В гостиную даже не планировал заходить, но потом вспомнил, что у меня сигареты заканчиваются, а там пачка лежала… и зашел. И, — запинается; глаза у него стекленеют.

— Необязательно, — Арсений говорит мягко, подходит к нему поближе.

Антон мотает головой.

— Крови… почти не было. Я не заметил. Испугался, конечно, но подумал… Не знаю, о чем я думал. Просто попытался ее растолкать. А у нее глаза открыты, — его передергивает.

Арсений сжимает его плечо.

— Точное время смерти пока не установлено, но она точно лежала там несколько часов, — за Антона продолжает Елизавета.

Антоново лицо в этот момент кривится; и неизвестно, что хуже: слушать, как он своим замогильным голосом рассказывает о произошедшем, или видеть, как его кроет.

— Об этом же написали еще утром, — Арсений отворачивается, только хватается за Антона сильней. — Почему вас не отпускали? И меня почему не вызвали?

— Видите ли, какой момент, — она вдруг мрачнеет. — Антон Андреевич отказался предоставлять следователям свое алиби.

Арсений каменеет. Медленно поворачивается к Антону.

— Не смотри так.

Антон сидит с закрытыми глазами.

— Откуда ты знаешь, как я смотрю?

— Предположил, — он со вздохом поднимает на Арсения отстраненный взгляд. — И угадал.

— Антон, — Арсений стискивает вторую ладонь в кулак в попытке успокоиться. Напоминает себе, что Антону сейчас тяжело. Надо быть мягче, — ты с ума сошел?

Антон ничего не отвечает. Снова закрывает глаза, кренится в бок и утыкается Арсению в грудь. Видеть его таким — тяжело; Антона как стерли, оставив бледные контуры и глубокие тени. Спорить с ним сейчас кажется бесчеловечным.

— Иди ляг, — Арсений выдавливает через ком в горле.

Спустя паузу Антон кивает, выкидывает окурок в окно и встает.

— Чайник вскипел, — попрощавшись с ним, замечает Елизавета.

Простое ей человеческое «спасибо» — Арсению необходимо куда-нибудь себя деть.

— Дело очень публичное, — продолжает она. — Антон Андреевич боится, что последствия раскрытия ваших с ним отношений и его… образа жизни в принципе окажутся куда разрушительнее, чем обвинение в убийстве своей жены.

— Человек спал часа три, вернулся домой и обнаружил труп, а потом почти сутки торчал в участке, — Арсений трясет головой. — Конечно он немного не в себе. Сейчас проспится, я с ним поговорю, и…

— Он прав.

Все это время Арсению казалось, что он общается с невозмутимой голосовой помощницей, но в этот момент что-то в ее интонациях неуловимо меняется.

— Что, простите?

— Я и сама не в восторге, — Елизавета хмурится, вздыхает, откинувшись на стуле. — Без алиби он автоматически становится главным подозреваемым, шансы избежать обвинительного приговора стремятся к нулю, мне и сегодня-то удалось его вытащить, только потому что соседка дала показания, что якобы столкнулась с кем-то на этаже сразу после предполагаемого убийства, но это еще предстоит доказать. Но я его понимаю. Думаю, что и вы тоже.

— И что вы предлагаете? Смириться с тем, что Антона посадят? — Арсений невольно повышает голос.

Руки вновь начинают дрожать, прошибает холодный пот. В ушах нарастает шум.

— Я предлагаю, — она опускает голову, массирует пальцами виски, — вернуться к этому разговору, когда все выспятся и придут в себя. Вы тоже подумайте, хотите ли такого внимания.

— Да вы смеетесь.

— Подумайте, — она повторяет строже. — Речь в том числе о вашей безопасности. И если останетесь при своем, у вас все равно больше шансов его переубедить.

Елизавета встает, благодарит за чай, к которому не притронулась, протягивает Арсению руку, смотрит как будто бы даже с сочувствием. Арсений молча провожает ее до двери.

``

В спальне тихо и очень светло. Июльское утро за окном теплое и безоблачное. Когда Арсений садится на кровать, Антон, свернувшийся по ее центру, натянув пододеяльник на голые ноги, за край футболки тянет его к себе.

— Ты чего не спишь?

— Не спится. Иди сюда.

Арсения привычно оплетают длиннющие Антоновы конечности, но как-то слабо, и он сам прижимает Антона крепче. На языке горчит.

— Ты как?

— Не знаю. Пока не понял, — у Антона хриплый бесцветный голос. — Устал.

Замолкает.

Тает едва наступившее облегчение. Даже касаться Антона не помогает — он будто совсем не здесь, только его тихие выдохи мажут по Арсовой шее.

— Квартиру опечатали, — Антон говорит опять, когда Арсений было решает, что он уснул. — Я останусь пока? Ненадолго.

— Конечно, — Арсений гладит его по спине.

— Прости, что не позвонил. Как-то все… ну.

— Ничего.

— И что надымил на кухне.

— Ничего страшного.

— И что тебя в это втянуло. Ты, ну, не обязан. Мы вместе всего ничего. Я понимаю, что такая хуйня тебе не упала, пойму на сто процентов, если ты щас не захочешь…

— Антон.

Антон прерывается, и дыхание у него дрожит. Арсений тянется, чтобы губами прижаться к его макушке.

— Спи, — шепчет, чувствуя, как Антона начинает трясти.

``

Арсений не просыпается от того, что Антон выбирается из его объятий.

Арсений не просыпается от того, как хлопает дверью сквозняк, когда он идет курить.

Арсений не просыпается, когда Антон возвращается и снова подтаскивает его к себе.

Арсений не просыпается.

В третий раз за пару часов Антон подскакивает на кровати в холодном поту.