О том, что отключили горячую воду, Антон узнает уже после того, как встает под душ. Кто бы сомневался, — думает. Недолго стоит под холодной, стирая с себя запахи полицейского участка. Того, как замерзает, почти не чувствует, только закрыв кран, замечает, что почему-то дрожит.

Заматывается в пушистый Арсов халат. Халат не греет.

Хочется вернуться в постель, но нет ни малейшей надежды на то, что удастся-таки нормально поспать, поэтому — кухня. Пропажу электронки Антон вчера обнаружил уже в машине Елизаветы Евгеньевны; и перед Арсением стыдно, но на кону по ощущениям все, что осталось от Антоновой нервной системы, так что он закуривает сигарету, прислонившись к подоконнику.

Перед Арсением стыдно. Но Арсения нет.

Не было, когда Антон подскочил в очередной раз. Разумно предположить, что Арсений ушел в магазин и вот-вот вернется, но Антону это не помогло не провалиться в панику, когда никого не оказалось на соседней половине кровати и никто из глубины квартиры не отозвался на зов. Это сейчас Антон понимает, что достаточно чуть-чуть подождать, в крайнем случае можно Арсению позвонить; а едва проснувшись от похожего сна, он чуть не задохнулся от ужаса.

Сигарета в пальцах подрагивает, приходится взять себя за локоть, чтобы поднести ее к губам.

Жаркое июльское солнце облизывает затылок и голую шею. Антона пробирает озноб. Голова гудит. Тошнота стоит комом в горле. Кажется, Антон ничего не ел с позавчерашнего вечера; от этих мыслей желудок сводит болезненным спазмом.

Из коридора слышится щелчок дверного замка.

— Проснулся? — Арсений замирает в дверном проеме, смотрит внимательно и встревоженно.

Он с самого Антонова приезда так смотрит. Это забота — Антон понимает, он благодарен, но еще ему неуютно. У Арсения вообще взгляд такой — прям насквозь, как у следователя, который уже все знает и ждет чистосердечного. Общения со следователями Антону хватило.

— Почти не спал, — вздыхает Антон, поджимая губы.

— Как самочувствие?

— Все болит.

— А, ну. Эмоционально?

Антон мотает головой и жмурится. Вот о чем не хочется даже думать. Арсений вздыхает.

— Я в табачку ходил. Не помню точно, какие там у тебя дуделки, визуально попытался подобрать. И продуктов немного взял.

Его голос одновременно успокаивает, заземляя, и раздражает воспаленный от стресса и недосыпа слух. Антон не отвечает, не открывает глаз, только протягивает к Арсению руки; Арсений бесшумно приближается, ловит его запястья и скрещивает у себя за спиной. Уткнувшись лицом ему в грудь, можно не думать о том, как Арсений смотрит. Вдохнув его запах, можно почувствовать себя хоть капельку в безопасности. Под его теплыми ладонями, водящими по Антоновым спине и плечам, Антона почти отпускает дрожь.

— Порядок, — хрипло говорит Антон, посидев так минуту.

— Уверен?

Антон поднимает голову, встречается с Арсением взглядами. От взгляда Арсения больше не хочется завернуться в халат как в кокон, так что Антон кивает. Арсений кладет ладонь ему на щеку, большим пальцем будто пытается стереть из-под глаза синяк; все смотрит, хмурится и кусает губы, точно не решается что-то сказать.

Антон может примерно себе представить, что именно, и предпочел бы, чтобы Арсений молчал.

— Надо поесть, — говорит Арсений.

— Спасибо.

Арсений отходит, Антон отталкивается от подоконника.

Состояние странное. Будто тонкая пленка заволокла снаружи, притупляя реальность, а внутри — запаянный сосуд; и Антон плавает где-то между, как в белке между скорлупой и желтком, и ему ни вылезти, ни забраться глубже. Хотя, по правде говоря, ни того, ни другого не хочется.

— Чай будешь?

— Давай.

Арсений суетится, переставляя местами чашки, разбирая продукты, то и дело вытирая невидимые разводы на столешнице. Наверное, ему так спокойнее.

— Я из еды не взял ничего особенного. Могу бутерброды сделать.

— Меня че-т подташнивает. Не думаю, что смогу жевать.

— Йогурт есть.

— Хорошо.

— С клубникой.

— Отлично.

— Суп заказать можно.

— Попозже.

— Ты правда не собираешься давать следователям свое алиби?

Антон вздыхает. Надолго Арсения не хватило.

— Правда.

Чашка опускается на столешницу с полым стуком.

— Я не хочу давить…

— Да давай уже.

Арсений оборачивается, но все еще прячет взгляд.

— Мне кажется, ты не осознаешь последствия.

Антон пожимает плечами.

— Как раз таки осознаю.

Он боялся этого разговора, а сейчас чувствует удивительное спокойствие. Наверное, потому что Арсений — за скорлупой, а весь страх где-то внутри запаянного сосуда.

— Можно же что-то сделать, чтобы подробности не просочились в прессу? Чтобы для широкой общественности тебя… просто не было дома в ту ночь. Это же правда.

— Даже если удастся добиться закрытого заседания, все равно будут копать, — Антон прикрывает глаза, говорит как читает заученный текст. — И раскопают.

— Хорошо. Ладно. Ты прав. И прав, что жизнь после каминг-аута будет тяжелой…

— Не будет после каминг-аута жизни. Мне не то что на телек не будет дороги, а даже в самый паршивый ДК.

У Арсения проскальзывают первые ядовитые нотки:

— А как ты из-за решетки на телике работать собрался?

Он тут же виновато прикусывает губу — Антон качает головой, не злится.

— Дело же не только во мне. В проекте. Димка, Серега, Горох, Заяц, Артем, — Антон загибает пальцы, — пострадают вместе со мной. И ты тоже. Особенно ты.

— Я в состоянии сам решить… — напряженно говорит Арсений.

— И я тоже, — перебивает Антон, чуть повышая голос.

Арсений дергается, складывает руки на груди, закрываясь. Теперь стыдно уже Антону, но его успокаивать не торопятся.

— А то, — помолчав немного, Арсений начинает тихо, зажато, смотрит куда-то Антону в ноги, — что настоящий преступник останется безнаказанным, тебя не волнует?

Антон отводит взгляд. Волнует конечно. Это — волнует; так, что ладони неосознанно сжимаются в кулаки.

— Соседка кого-то видела. Может, его найдут.

— Да они даже пытаться не будут, когда у них идеальный подозреваемый на руках! — Арсений срывается, почти кричит, сгибается и обхватывает плечи руками. — Я не понимаю, — тараторит истерическим полушепотом, — просто, блять, не понимаю, почему вообще мы из-за этого спорим. О чем тут спорить. Как ты можешь, как, сука, можно… — он вдруг прерывается, выпрямляется, смотрит на Антона прямо и холодно. — Я и сам могу пойти в участок и дать показания.

— Нет!

Антон делает к Арсению резкий широкий шаг, оказывается лицом к лицу, хватает его за плечи.

— Арсений, нет. Я серьезно.

Арсений открывает было рот, но тут же закрывает. Зажмуривается и бессильно падает лицом Антону на грудь.

— Да не пойду я. Просто… блять. Блять!

— Блять, — согласно отзывается Антон, осторожно перетекая ладонями с Арсовых плеч ему на спину.

— Ты серьезно предлагаешь мне просто сидеть и смотреть, — совсем тихо.

— Прости.

Арсений наконец-то обнимает его в ответ.

Они стоят молча достаточно долго, чтобы Антон задумался: а который час? В жаркий московский июль солнце отлучается из положения зенита, по ощущениям, часа на полтора — не угадаешь.

Антон задумывается о том, что через пару недель у него начался бы отпуск. Ирка хотела позвать своего ненаглядного, они с Антоном бы наконец познакомились; Антон — как раз планировал предложить и Арсению. Уже успел напридумывать, как они будут вместе киснуть под пальмами на белоснежном песке; и разочароваться в этих фантазиях тоже успел, потому что это же Арсений, он ускачет с пляжа на первую же попавшуюся экскурсию. И Антона потащит. Ну и пусть, — успел и смириться Антон, — тащиться за Арсением совсем не обидно.

Ирка должна была лежать под пальмами через пару недель, — задумывается Антон. Должна была познакомить Антона со своим новым парнем. Должна была открывать свой бренд. Должна была провести позапрошлый вечер с любимым человеком, на свидании ли с «любовником» или празднуя годовщину с Антоном, — неважно; главное — Ира не должна была несколько часов пролежать на полу в гостиной и не должна сейчас лежать в морге. Ира не должна быть мертва, Ира не была бы мертва сейчас, если бы Антон в тот вечер остался дома, если бы их годовщина хоть что-то значила, если бы он был нормальным мужем; Ира, если бы не Антон…

— Антон?

Антон вздрагивает. Моргает несколько раз, прежде чем различает обеспокоенное лицо Арсения.

— Дыши, — шепчет Арсений.

Антон зажмуривается. Дышит, стараясь как можно скорее затолкать все, что вылезло, обратно в протекший сосуд. Арсовы пальцы крепко сжимают его плечо.

— Йогурт, говоришь, есть, — мямлит Антон, внезапно лишившись голоса.

Арсений кивает и тянется поцеловать его в уголок губ. В глазах у него загорается подозрительная решимость.

``

Арсений не то что боится пожалеть — он уже жалеет. Жалеет, когда говорит Антону, что уйдет ненадолго; жалеет, пока ждет такси; жалеет всю дорогу до нужного адреса и пока стоит у подъезда, пытаясь сформулировать сообщение. В итоге нажимает на кнопку вызова и жалеет с первого же гудка.

Мелькает мысль, что можно попробовать еще раз; может, Антон передумает, и все разрешится само собой. Но Арсений вспоминает Антонов взгляд: сколько там было горя, страха и чувства вины, но ни капли сомнения, — и силой воли заставляет себя дождаться ответа.

— …Алло? — нервно.

Открытая книга, — усмехается Арсений про себя, — по одной только паузе ясно, что Арсов номер он так и не удалил.

— Я у твоего дома. Спустишься?

— Ты совсем… — резкий выдох. — Я на работе.

В этот момент по ту сторону линии раздается детский плач.

— Устроился воспитателем?

— Арс…

— Зохан, — Арсений прокашливается, старается звучать непринужденно. — Спускайся. Дело на пять минут, ты прогонять меня будешь дольше.

Повисает недолгое молчание, после которого Зохан сдается и бросает раздраженное «щас». Арсений отнимает телефон от уха. Выдыхает.

Не так уж и страшно.

Он еще когда в первый раз проснулся и вышел, чтобы проветриться, несколько раз открывал приложение такси и почти сразу же закрывал обратно. Прибегать к помощи Зохана не хотелось; хотя бы потому что Арсений до сих пор не уверен, что Зохан сразу его не пошлет. Он бы себя послал. Но Антона переубедить не удастся, точно пока он не отойдет, а времени у них нет.

Распахивается тяжелая дверь подъезда, и Зохан выходит, воровато оглядываясь по сторонам. Арсений натягивает дружелюбную улыбку.

— Совсем седой уже, — тянет со смешком. — Побочный эффект отцовства?

— Ты зато ни капли не изменился, — Зохан ворчит, сует руки в карманы джинсов. — Чего хотел?

Он смотрит недоверчиво, исподлобья, стоит поодаль, а все-таки — приоделся, часы нацепил, волосы причесал. Уверенности в Арсении прибавляется.

— Соскучился? — он пожимает плечами, отводит взгляд, но успевает заметить, как Зохан на это заявление дергается.

Снова смотрит по сторонам и наконец-то подходит ближе, даже кладет руку Арсению на плечо.

— Пойдем… в машине поговорим.

Тем лучше, конечно.

Машину эту Арсений помнит: низкая, серая, без изысков, прямо-таки кричащая о том, что принадлежит примерному семьянину. Оттого вдвойне смешно было в ней ебаться. Неудобно — пиздец, но хотя бы смешно.

Забравшись на пассажирское и едва не уткнувшись коленками в собственную грудь, Арсений мысленно вздыхает по салону Антонова чудовища размером со стандартную студию в Москве. Зохан на водительском неловко прокашливается.

— Ну… сколько лет?

— Два с половиной, — на автомате отвечает Арсений.

— Точно.

Зохан мельтешит: мнет пальцы, то и дело поправляет волосы и футболку, вертит головой, не в состоянии определиться, куда смотреть. Арсений думает, что если эта суета не закончится, он и сам заработает нервный тик.

— Не хочешь поужинать?

— Ты сказал, дело на пять минут.

— Соврал, — Арсений как может маскирует нарастающее раздражение игривыми нотками.

— Неужели правда соскучился?

Арсений поворачивается и впервые встречается с Зоханом взглядами. У Зохана он горит осторожной радостью, напряженная морщинка на лбу разгладилась, губы чуть растянуты в слабой улыбке.

Подумать только. Сработало.

— Поехали, — Арсений в меру возможностей миниатюрного салона откидывается на кресле, изящным жестом убирает челку с лица. — Поболтаем.

Зохан кивает и достает ключи из кармана как загипнотизированный.

— Да, Марусь, — уже в дороге он отвечает на зазвонивший телефон. — Изви… ну да, заболтались. Слушай, мы… я помню, что обещал. Да. Я ненадолго. Ну, сама понимаешь, со второго курса не виделись, — Арсений едва удерживается от смешка. — Да. На выходных… я говорю, на выходных обязательно. Ага, не ждите. И тебе привет. Це… не знаю, потом найду. Целую, говорю. Все, пока, — он бросает телефон в подставку и обращается уже к Арсению: — Веришь, вот, неделю назад буквально тебя вспоминал. Думал… ну, написать, что ли. Только я был уверен, что ты меня закинул во все возможные черные списки, а тут…

У Арсения с языка чуть не срывается: так и было до сегодняшнего утра. Но он продолжает тянуть улыбку и молча глядеть в окно.

— …судьба, что ли? — Зохан смеется. — Куда едем-то?

— Ужинать, — повторяет Арсений.

Зохан что-то еще бормочет, но слушать его Арсений больше не в состоянии. Он просит остановиться, завидев первую же вывеску сетевой кафешки средней паршивости — есть все равно не хочется.

— Афишу увидел, в общем, помнишь? В театр с тобой ходили? Туда вот, — продолжает Зохан, когда официантка отходит от их столика, записав заказ. — И накатило что-то. Ностальгия, не знаю. И тут — ты.

Он улыбается и говорит дальше: что с того раза в театре ни разу не был, хотя Маша просится, потому что театр — «это только твое как будто, понимаешь, о чем я?» — Арсений молится, чтоб лонги несли побыстрей.

Лонги, слава богам, приносят.

— Я тогда подумал… — Зохан, кажется, и не замечает, что только он тут и говорит, — ну, что было бы, если бы мы не расстались? Как бы все это. Я ничего такого, если что, нет, просто… жаль, что мы потерялись.

Потерялись. Ага. Арсений убирает одну руку со стола себе на колено, чтобы незаметно сжать ее в кулак. Так это назовем.

— Как на работе, товарищ майор юстиции? — переводит тему, пока не поздно.

— Попрошу! — Зохан нахохливается. — Подполковник уже.

— Значит, за подполковника, — Арсений приподнимает стакан.

— Да куда, — Зохан тут же машет ему рукой.

Он открывает рот, видно, хочет затянуть очередную речь, но Арсений не выдерживает и перебивает:

— Антох, а ты про дело Шастуна слышал?

— Это который тезка? — Зохан теряется. — Какая-то шишка с телика? Ну, слышал, да.

— Кто его ведет, знаешь? — Арсений чуть наклоняется вперед.

— Давно ль тебя звездные сплетни интересуют? — он усмехается, вскинув брови. — Не знаю. Могу спросить. Тебе-то оно зачем?

Арсений прикрывает глаза на секунду, откидывается на стуле.

— Хочу попросить тебя об услуге.

— Ну попробуй, — настороженно.

Рано начал, — ругает себя Арсений, — рано.

— Ничего… такого. Просто… Ты же можешь его взять?

У Зохана недоуменно вытягивается лицо.

— Зачем?

Арсений вздыхает. Ну, пути назад уже нет.

— Есть… веские причины предполагать, что всерьез за расследование никто не возьмется. Не по злому умыслу, может быть, просто не захотят заморачиваться. Ты единственный человек в органах, на чью совесть я могу положиться, — Арсений едва не кривится собственным словам, — а Шастун мой… хороший знакомый. И жена его тоже была. Он не убийца. Я…

— Ну-ка притормози, — Зохан выставляет ладонь вперед, хмурится. — Откуда такая уверенность?

— У него есть алиби.

— Так пусть несет и будет свободен.

Арсений прикусывает губу.

— С этим сложнее.

— А ты тогда как?.. — очередь Зохана наклоняться над столом. Он внимательно вглядывается Арсению в лицо, поджимает губы, задумавшись, и все, разумеется, понимает. Человек Зохан — говно, но следователь из него, к сожалению, правда хороший. Он шипит, ощерившись: — Ах ты лицемерная сволочь.

И ведь не поспоришь.

— Извини. Стоило сказать сразу, но…

— Да пошел ты нахуй, — Зохан отодвигается, морщится в отвращении. Непонятно, правда, к Арсению или к собственной глупости. — Приперся, блять, начал стелить, как соскучился, — Арсений делает мысленную пометку, что он такого не говорил, просто не отрицал. — И главное, я, придурок наивный, повелся. Конечно, стоило догадаться. С какой стати тебе обо мне вспоминать.

— Я не врал, когда сказал, что ты единственный добропорядочный…

— Можешь даже не пытаться больше, — Зохан делает большой глоток из стакана и резко встает из-за стола. — Нет, Арсений. Я не собираюсь вытаскивать из тюрьмы твоего нового ебыря.

Он сует по карманам телефон, бумажник и ключи от машины, не прекращая ругаться себе под нос. В самом деле собирается уходить; но Арсений по этому поводу чувствует облегчение. Теперь у него есть полное право вести этот диалог так, как хотелось с самого начала.

— Ты, между прочим, не прав, — он говорит спокойно. — Я тоже склонен к ностальгии. Ни одной нашей совместной фотки так и не удалил.

Зохан замирает, уже сделав шаг от столика.

— Из московской квартиры их, к сожалению, маловато, ну, ты же отнекивался постоянно, я, мол, не фотогеничный. Зато из Абхазии… Помнишь Абхазию? Что ты там Маше наплел? Помню-помню: «никак не пускают в отпуск, Марусь, прям завал, ну ты съезди на недельку сама куда-нибудь, я поработаю». Точно, тебе еще загорать нельзя было, мы каждый день ходили купаться после заката. А днем…

— Ты на что намекаешь? — Зохан едва дышит, злые глаза глядят не мигая.

— А ты садись, Антох, — Арсений холодно улыбается. — Куда заторопился? Голодный же наверняка. Садись.

Зохан медленно опускается обратно на стул, мрачнея с каждой секундой.

— Я бы на твоем месте не продолжал. Уголовку за шантаж за компанию захотелось?

— Какой шантаж? — Арсений округляет глаза. — Мы же общаемся, вспоминаем былое. Нет, хочешь, я перестану, ты мне расскажи, как у тебя дела. Как Машино здоровье?

— Все отлично, — он цедит сквозь зубы.

— А малыш?

— Бодр и весел.

— Да я не про Севу. Какой там у Маши срок?

Взгляд Зохана с гневного меняется на шокированный; он открывает рот, резко вдыхает, но ничего не говорит.

— Поздравляю, правда. Маше ведь чуть ли не бесплодие пророчили, а вы вон как, второго смогли зачать. Беременность, наверное, нелегко проходит? — Арсений сочувственно вздыхает. — И волноваться Маше, конечно, сейчас нельзя.

Зохан бледнеет.

Он даже не смотрит на официантку, которая приносит ему заказ; он и на Арсения, кажется, что не смотрит — у него на лице такой ужас, будто Зохан увидел перед собой Дьявола во плоти. Что, в принципе, недалеко от правды.

— Шастун невиновен, — Арсений наклоняется ближе, понижает голос. — Все, что от тебя требуется, это выполнить свою работу как следует. Найди убийцу, и нам не придется возвращаться к этому разговору, хорошо?

— Ты еще большая мразь, чем я думал, — Зохан, внезапно охрипнув, произносит почти одними губами. — Ебаный психопат.

— Мне это говорит человек, после выкидыша у жены загулявший от нее к мужику, — едва не рычит Арсений. — И не то чтобы я тогда верил твоим россказням про первую настоящую любовь и скорый развод, но можно было бы хотя бы расстаться по-человечески, а не слать меня матом, стоило увидеть положительный тест. Может, почаще бы встречались. И общались бы по-другому.

Арсений встает со своего места, натягивает обратно выражение отстраненной доброжелательности.

— Приятного аппетита, — наклоняется и добавляет тише: — Жду ответа до завтрашнего полудня.

``

Спать с женатыми в картине мира Арсения не катастрофа. Блюсти святость чужого брака он не подписывался, избегает таких отношений исключительно из собственного самолюбия: считает, что слишком хорош, чтобы быть запасным вариантом. Но иногда все же случается, обычно — без драм.

Обычно, ага. Только почему-то уже второй раз подряд выходит хуйня какая-то.

Вернувшись домой, Арсений застает Антона спящим. Садится на самый край кровати, чтобы не потревожить, и задумывается о том, что в этих историях вообще многовато параллелей; но сами Антоны при этом — чуть ли не полные противоположности.

Можно сказать, антонимы.

Ха-ха. Ха.

Ха-а…

Антон, который Шастун, во сне подползает к Арсению ближе, упираясь коленкой ему в бедро. Синяки у него под глазами расползаются по коже грязными кляксами акварели, он то и дело хмурится и вздрагивает, сжимает простыню в пальцах, часто и шумно дышит.

Разница между ним и Зоханом прямо сейчас проявляется в том, что Шастуна Арсению хочется уберечь; и оттого только сильнее бесит Антонова жертвенность. Зохана — не хотелось. Зохана, в Арсения упавшего, как он мог бы упасть в любую зависимость от шока, горя и неумения с чем-либо из этого справиться, Арсению было жаль; но жалость эта была не добрая. А приняв на себя удар чужих сожалений о содеянном вперемешку с кризисом ориентации, Арсений окончательно утратил к нему всякое уважение.

Потому перед Зоханом было не так уж и страшно повести себя как скотина; Шасту Арсений предпочел бы эту свою сторону не показывать.

Арсений осторожно ложится с Антоном рядом. Тянется, чтобы коснуться его скулы, за два дня успевшей здорово заостриться. Может, просто эффект контрастного закатного освещения, наточившего силуэты как в театре теней; Арсений в любом случае окончательно убеждается: он сделал, что должно.

Все будет хорошо.