С самого утра Антон увязает в телефонных звонках.

Сначала он долго успокаивает свою маму. Мама Антона больше охает и ахает, чем говорит; а что она говорит, Арсений не слышит, но может предположить по интонациям. Антон храбрится, смеется даже, хотя и пусто, пластиково — по телефону, наверное, не поймешь, но Арсений-то рядом. Антон твердит маме, что ей не нужно переживать, а сам сковыривает заусенцы, грызет губы и стучит ногой по полу. Мама Антона вряд ли верит, но наверное понимает, что Антону так будет легче, и делает вид.

После мамы Антон отзванивается паре человек по работе; в том числе Масло, который ахает пуще Антоновой мамы и обещает, что не даст отсутствию Антона помешать рабочему процессу. Это Арсений слышит, потому что средняя Димина громкость все еще эквивалентна громкости прибывающего поезда; зато у Димы получается чуть-чуть Антона развеселить.

Разобравшись с коллегами, Антон говорит с еще одним Димой, который не Масло и не Журавль, а третий, Арсений никак не запомнит его фамилию. Тот, который друг не по работе и который в Воронеже. Как общается этот, Арсений не слышит совсем — делает вывод, что тихо, — только видит Антона после, уже не такого мандражного, но загруженного.

А потом звонит Елизавета Евгеньевна. И Арсений уже почти просит поставить на громкую связь, но внезапно экран его собственного телефона загорается именем Зохана.

В итоге Арсений сбегает из спальни, только нервно улыбнувшись в ответ на озадаченный Антонов взгляд.

— Сука, — Зохан не разменивается на приветствия, — ты мне всучил «глухаря». Показания Шастуна бесполезные: ни «бе», ни «ме», сам не знает, где был и что делал. Он в курсе, что такое поведение не в его пользу вообще?

Арсений вздыхает, прикрывает глаза на секунду, собирая мысли в кучу.

— А соседка? Соседка кого-то видела.

— Ей девяносто один год, она по ночам шатается по подъезду и утверждает, что видела не кого-то, а своего муженька, двенадцать лет как покойного. Если там кто-то и был, на камеры у дома он не попал.

— Значит смотрите камеры в соседних дворах, — шипит Арсений. — Я тебя всему учить должен?

— Ты если хочешь, чтоб что-то вышло, либо тащи своего мужика в участок, либо оказывай посильное сотрудничество, — на фоне слышутся голоса, и Зохан переходит на злобный шепот. — А то что ты, что адвокат эта ебучая, только мозги умеете… Пал Саныч, какие люди! Марусь, — интонация моментально меняется на приторно-сладкую, — все, дружочек, целую. Я побежал.

Арсения передергивает. Сотрудничество с Зоханом такими моментами слишком уж напоминает то время, когда они были в отношениях.

Надо отвлечься и придумать, что делать дальше. У Антона наверняка есть версии или хотя бы догадки, куда копать; в полицию он не пойдет и не даст никаких показаний, но Арсению ведь расскажет? Надо просто спросить. А там уже отдать наводку Зохану, правда… доверять ли Зохану — вопрос до сих пор открытый; может, будет лучше проверить все самому. Это считается вмешательством в расследование? Оно наказуемо?

Как же похуй.

За шумом крови в ушах он не замечает, как со спины подходит Антон, и вздрагивает, когда на плечо ложится его подбородок.

— Елизавета звонила, — Антон говорит, сжимая ладонями Арсовы бока.

Арсений привычно подается назад.

— Я видел. Какие новости?

— Делом занялся другой следователь, — Антон хмыкает. — Елизавета говорит, он мутный какой-то, надо быть осторожнее. Я тоже не понял, с чего вдруг все перетасовали, но этот, кажется, не убежден в моей виновности как предыдущий. Уже хорошо.

— Елизавета все правильно говорит, — Арсений поворачивается, щекой трется об Антонов висок. — Осторожность не помешает. Но насчет следователя… — он сомневается пару секунд, но решается: — в общем, можно не переживать.

— Твой знакомый?

— Ага.

Антон ощутимо напрягается.

— Что он знает?

— Что ты невиновен, — Арсений сжимает его ладонь в своей. — И постарается это доказать.

Молчание затягивается. Арсений начинает нервничать. Говорить больше не хочется, не сейчас, но что если Антон попросит? Все это внезапно, без объяснений, ему наверняка неспокойно — Арсению всегда неспокойно, когда он чего-то не знает, и кажется лицемерным хотеть попросить Антона отпустить ситуацию, когда для самого Арсения это не вариант. Антон ему доверяет? Наверное. Он же приехал. Вопрос, насколько.

— Спасибо, — наконец говорит Антон.

С шеи будто удавку снимают.

— Пока что не за что. Ему не с чем работать, — Арсений поворачивается в объятиях. — Тебе Елизавета про соседку сказала?

— Тупик, — кивает Антон.

— Ничего страшного, — Арсений ловит его лицо ладонями. — Найдем другие пути. У нас теперь есть кому нести версии, он проверит.

Антон смотрит ему в глаза не мигая, а потом улыбается — чуть ли не впервые за эти дни Арсений видит, как он по-настоящему улыбается: слабо, но знакомо и тепло.

— Давай сначала позавтракаем.

После чашки кофе и двух бутербродов он заметно оживает. Сидит, подтянув колено к груди, играет дудкой в пальцах, морщится солнечным лучам, ужасно бледный, но даже как будто выспавшийся: взгляд не подернут расфокусированной дымкой, голос не хрипит, почти не дрожат руки. Арсений пристально следит на случай, если Антона переклинит и швырнет обратно в апатию, но пока все спокойно — даже обсудить возможных подозреваемых Антон предлагает сам.

— Не знаю. Мы не в кино же. Понятно, что у Ирки были недоброжелатели, у кого их нет? Но чтобы кто-то хотел ее убить? Такого я себе даже представить не могу.

Только толку от этого обсуждения пока немного.

— Совсем ничего в голову не приходит?

— Мы не так много общались в последнее время, — во взгляд Антона опять ложится тяжелая тень. — С работой, отношениями, ее проектом иногда по нескольку недель подряд только здоровались, жили, считай, как соседи. Но… блин, ну она бы сказала, если бы что-то случилось.

— Может, она собиралась, но… — Арсений затыкается, не решаясь произнести «не успела».

Антон и так понимает и едва заметно, но на секунду мрачнеет еще сильнее. Тут же трясет головой, жмурится, будто заставляя себя сосредоточиться.

— Она о чем-то хотела поговорить вечером, когда… когда я уехал, — резко выпрямляется. — Бля, у нее же должна была быть свиданка.

У Арсения загораются глаза.

— Ты знаешь с кем?

Антон взъерошивает себе волосы.

— Они, что ли, полгода вместе, я все это время был с Димкой и пацанами занят, мы так и не познакомились.

Арсений с обреченным видом откидывается назад и глухо стукается затылком о стену. Ай. Шипит досадливо, хмурится; задумавшись, не замечает, как прикусывает костяшку собственного пальца. Замечает Антон: недовольно цокает, берет Арсову руку за запястье и забирает ее себе, крепко сжимая ладонь.

— Вообще, — говорит внезапно, — я догадываюсь, кто может знать.

``

«А и кстати».

Сообщение от Зохана одиноко висит на экране блокировки почти весь путь от квартиры Арсения до адреса, на который вызвал такси Антон. Машина уже заворачивает во двор, а продолжения все не следует. У Арсения начинает дергаться глаз.

«…я передумал, пошел ты нахуй, я Шастуна и аутну, и посажу. И тебя за компанию», — чего-то такого Арсений ждет, когда наконец приходит новое уведомление.

«Юля отвлекся».

«Бля».

«У нее список телефон короче второй раз квартиру в верх дном подняли нигде нет».

Арсений это читает, вылезая из машины, и так подвисает, что чуть не клюет асфальт, зацепившись носком о бордюр. Падения удается избежать, схватившись за Антона в последний момент.

«*спиздили», — приходит тогда же.

Антон ставит Арсения на ноги, взяв подмышками.

— Жив?

— Цел, орел, — бормочет Арсений, еще раз перечитывая все целиком, прежде чем поднять на Антона взгляд. — Ты Ириного телефона в квартире нигде не видел?

— Я не особо смотрел, — признается Антон, на секунду отворачиваясь. — А этому следаку норм сливать детали расследования главному подозреваемому?

— Никакой ты не подозреваемый, — Арсений огрызается преувеличенно — не в последнюю очередь чтобы съехать с вопроса. — Так, и куда мы приехали?

Вокруг — неуютный московский двор.

Высотный, пластиковый, лишенный текстур, точно на промофотках переборщили с ретушью. Пустой — неестественно: ни детей на детской площадке, больше напоминающей абстрактную инсталляцию, ни собачников, ни даже голубей у мусорных баков. Тут как будто вообще никому не хочется находиться. Таксист, только что их с Антоном высадивший, и тот, кажется, выруливает с особенной спешкой.

Антон широким шагом идет к ближайшему подъезду, то ли не услышав вопроса, то ли не захотев на него отвечать. Арсению остается только за ним последовать.

Они молча заходят внутрь, молча пересекают фойе к лифтам, молча ждут, пока какой-то из них доберется до первого этажа. Арсений все это время косится на Антона: он несомненно рад, что тот вынырнул из оцепенения и так легко согласился на игру в детективов, но не может не ждать подвоха.

Когда металлические двери одного из лифтов наконец разъезжаются, Антон ловит Арсов взгляд в зеркале. Понимающе хмыкает, но не комментирует — только притягивает Арсения поближе к себе за край рукава рубашки. До самого двенадцатого этажа Арсений так и стоит, неловко замерев полусогнутой рукой в воздухе, чтобы случайно не выдернуть ткань из Антоновых пальцев.

В итоге отпускает его Антон уже у двери в квартиру.

— Без понятия, что говорить вообще, — он признается, замерев.

Но времени на ответ Арсению не оставляет — тут же жмет на кнопку звонка.

Арсений успевает подумать, что внутри этот пластиковый дом еще меньше похож на обитаемую среду. Кажется, за стенкой узкого коридора ничего нет, и если на дверь перед ними подуть, она упадет и полетит с высоты двенадцатого этажа плавными зигзагами, как кусок тонкой фольги, а за ней рассыпется на яркие фантики и вся остальная конструкция. Ну не может быть это здание сделано не из папье-маше, — Арсений буквально слышит, как изнутри квартиры к ним шаркают домашние тапочки. О том, как быть, если многоэтажка сейчас и правда решит обрушиться, он подумать не успевает; но машинально хватает Антона за край футболки.

Дверь отворяется с тяжелым металлическим скрежетом. С порога на них тяжелым взглядом смотрит уставшая женщина и издает такой же скрежещущий вздох.

— Я уж думала, ты не явишься, — она скрипит прокуренно. — О-от бессовестный.

Антон виновато улыбается.

— Пустишь?

Женщина не отвечает, отталкивается плечом от дверного косяка и ушаркивает от них по коридору траурной тенью: черное домашнее платье, черные волосы, черные глаза. Арсений ведет плечами, ощущая внезапный озноб. Футболку Антона, уже шагнувшего за порог, приходится отпустить.

— Закройте дверь! Дует!

И правда дует, Арсений понимает, дойдя до кухни. Оно и неудивительно: окно распахнуто настежь. Женщина в черном сидит за столом; когда Антон садится напротив, она двигает ближе к нему переполненную пепельницу. При свете оказывается, что платье у нее синее, волосы — темные, но не черные, скорее как у Арсения, да и глаза карие. Трагедии ее образа это, впрочем, не умаляет.

Они с Антоном одновременно закуривают. Арсений, потоптавшись в проеме, опускается на свободный стул. Чувствует себя лишним.

— Ты как? — осторожно спрашивает Антон спустя полсигареты.

— Получше тебя буду, — отрезает женщина и, крепко затянувшись, кладет окурок поверх остальных. — Не начинай. И так Стас вот тут уже, — она берет себя за горло. — Носится со мной как с писаной торбой, еле-еле сегодня на работу выгнала.

Арсений осматривается, мысленно подмечая: женщина еще бледнее Антона, глаза у нее красные, руки подрагивают, а в завязанном мусорном пакете под подоконником видно бутылок пять.

— Волнуется, — понимающе кивает Антон. — Хорошо же.

— Да ну хорошо конечно. Я бы спилась, если бы даже рявкнуть было бы не на кого, — она маскирует смешком рвущийся всхлип. Шмыгает носом, прочищает горло и вдруг переводит взгляд на Арсения. — За тобой, вижу, тоже присмотр?

Взгляд у нее неожиданно прямой и пристальный, учитывая, что Арсений, прислушавшись, совершенно точно слышит от нее алкоголь. Поэтому он теряется; и только ладонь Антона, теплом опустившаяся на бедро, приводит его в себя.

— Арсений, — нервно улыбнувшись, Арсений протягивает руку.

Женщина смотрит на нее недолго, хмыкает и пожимает.

— Дарина.

Рукопожатие у Дарины крепкое.

Она встает и, не спрашивая, достает три хрустальные рюмки и тяжелый полупустой графин. Золотистая жидкость, едва выплеснувшись, одними парами сносит, как нашатырный спирт.

— Кума, вот, месяц назад привезла гостинцы. У нее, говорит, уже погреб ломится, я Ире все предлагала хоть пару бутылок взять, а она и согласна, и не до того.

— А Демид где? — Антон спрашивает, взявшись за тонкую ножку.

— На даче у одноклассника, — Дарина берет было еще сигарету, но, спохватившись, быстрым шагом выходит в коридор. Возвращается с баночкой каких-то соленьев и только тогда закуривает. — Послезавтра заберем, ему этого… не надо ему пока этого видеть, — неприязненным взглядом окидывает кухню, а затем и себя.

Антон хочет что-то сказать, но Дарина опережает его, подняв свою рюмку в воздух. Молчаливый тост длится недолго — Арсению даже жаль, желания опрокидывать содержимое рюмки в себя у него ни малейшего.

На пробу оказывается не так плохо: настойка скатывается по горлу жидким огнем, но послевкусие оседает приятное, пряно-цветочное. Оставить бы только его, было бы супер. И грибы в масле ничего.

— Звонил родителям? — Дарина невозмутимо затягивается сразу после глотка, даже не закусив, только голос у нее проседает.

Антону требуется проморгаться.

— Своим?

— Теще с тестем, естественно.

— А. Нет.

— И не звони пока. На всю жизнь наслушаешься, — она закашливается, все-таки тянется вилкой в банку.

Дарина что-то еще говорит, хрипло и монотонно. Антон невпопад угукает, убирает ладонь с Арсова бедра, чтоб закурить, и тут же кладет обратно. Арсению кажется: грубый Даринин голос и резко ударивший в голову алкоголь, наложившись на общую усталость, его вводят почти что в транс. И вот — будто это Арсений в том возрасте, когда ему лучше не видеть, какой бывает взрослая скорбь; только, наверное, у него не нашлось одноклассника с дачей.

Арсений думает, что запах Дарининых сигарет нравится ему меньше Антоновых: резче, горче. И как алкогольный жар все не отпускает горло. И как тут шумно с этим распахнутым настежь окном, будто здесь, на высоте двенадцатого этажа пластмассовой многоэтажки, у московских ветров транспортно-пересадочный узел.

И о руке Антона на его бедре. Дарина знает?

— …собственную дочь. Конечно, они в состоянии шока чего угодно могут наговорить. Но они так не думают.

— Ну, вот…

— Да никто так не думает, Шаст. Даже Дима.

— Масло?

Арсений резко выпрямляется, услышав знакомое имя. Антон сильней сжимает пальцы на его ноге.

— Вспомнишь тоже, — Дарина, едва заметно скривившись, отмахивается. — Новый Дима.

Антон сосредоточенно прикусывает губу. Он больше не выглядит таким потерянным: взгляд у него четкий, внимательный, поза становится устойчивее и прямей.

— Новый парень?

— Ну да, — в Даринином голосе неожиданно звенит сталь. — Ты даже имени у нее не спросил?

У Арсения вмиг пересыхает горло. Антон звучит так, будто горло ему сдавили:

— Я не хотел лезть.

— Зато своего кавалера притащил в зубах прям из койки, — Дарина осушает еще рюмку — Арсений и не заметил, как она ее себе налила. — И ко мне тоже. Совсем страх потерял?

Ее тяжелый злой взгляд вдруг как гвоздями приколачивает Арсения к месту. У него стынет кровь, рот открывается, но не выходит издать ни звука.

— Дарин, ты если…

— Я знаю, что ты не убивал. Это не значит, — только тогда она снова смотрит на Антона, и Арсению удается выдохнуть, — что я считаю тебя невиновным.

Думается: от Антоновых пальцев у Арсения на ноге наверняка останутся синяки.

— Чего ты смотришь? Думал, я не догадаюсь, что ты тут не ради поминок? Спасибо, хоть не с порога начал вынюхивать, хватило совести, — она усмехается, но тут же серьезнеет. — Я только из уважения к ее памяти никому не скажу, что ты приходил. И с кем. Но лучше бы ты убрался, пока я не передумала.

Антон медленно опускает остекленевший взгляд.

— Я просто хочу разобраться в произошедшем.

Дарина резко встает. Подходит к окну, захлопывает его так, что испуганно вздрагивают на столе хрустальные рюмки; и в затихшей кухне ее голос гремит:

— Я тебе сейчас объясню на пальцах. Ты жил припеваючи кучу лет, потому что Ира всем пожертвовала ради твоего спокойствия. Ни амбиций, а то мало ли, карьера не впишется в образ идеальной жены. Ни полноценной личной жизни — а вдруг узнают? И никому ни слова. Даже семье. И только до нее начало доходить, что так продолжаться не может, только она решилась просить тебя ее отпустить, как ее… — она прерывается, стискивает кулаки. Продолжает тише: — Я не знаю, что произошло. Не знаю, кто это сделал. Но уверена, что этого можно было бы избежать, задайся ты хоть раз за эти годы вопросом: а не многого ли я, блять, прошу?!

У Дарины кончаются силы сдерживаться, и она ломается пополам, впивается пальцами в свои плечи, съезжает по стене. Не плачет, не ревет даже — воет раненным зверем. Из нее рвется такая боль, что заглатывает и Арсения, оглушает, скручивает; он не соображает, как вскакивает, хватает Антона за руку и тянет на выход. Антон сомневается, делает к Дарине неуверенный шаг, протягивает к ней руку. Она вскидывает на него лицо, перекошенное одновременно горем и яростью, орет:

— Пошел вон!

Антон отшатывается. Застывает. Из квартиры Арсений тащит его чуть ли не на себе.

``

Когда Арсений, переодевшись, выходит из спальни, Антон сидит за столом и сосредоточенно листает приложение доставки.

— Голодный? — он поднимает лицо и кивает на экран своего телефона. — Думаю, вот, пиццу или хинкали.

Арсений садится напротив.

— Аппетит вернулся?

— Типа того.

— На твое усмотрение, — он недоверчиво улыбается.

Пожав плечами, Антон возвращает взгляд к телефону.

Это первое, что он сказал, с момента, что они покинули Даринину квартиру. Сперва Антон молча сидел на лавочке у подъезда, невидящим взглядом вперившись в уродливую детскую площадку и держа медленно тлеющую сигарету, которой затянулся всего пару раз; потом — молча вызвал такси и молча просидел всю дорогу до дома. Арсений не стал ничего из него тащить против воли. Ему и самому требовалось отойти.

Полтора часа спустя отошедшим Арсений себя так и не чувствует. Скорее — наоборот; может быть, потому что впервые с возвращения Антона из участка он вынужден был остаться наедине со своими мыслями. Двое суток Арсений занимал себя делом, лишь бы этого избежать, а тут ему не оставили выбора; и сейчас не так плохо, конечно, как когда он только узнал об аресте из новостей, но близко.

Страшная мысль: Антон может сесть за убийство, которого не совершал. Арсений успел из-за нее накричать на Елизавету Евгеньевну. На самого Антона. Успел перешагнуть и свою гордость, и свои принципы; а вот осознать ее по-настоящему — не успел.

— Арс? Ты норм?

Арсений — вообще не норм. Ему страшно, и этот страх, кажется, больше его самого.

— Арс?

— Почему ты такой спокойный? — выходит надрывнее, чем Арсению бы хотелось.

Антон со вздохом откладывает телефон.

— Слушай…

— Не только сейчас, — он резко выдыхает, впивается ногтями себе в ладони. — Но сейчас особенно. После всего, что она сказала… — ему все же приходится прерваться — голос не слушается.

У Антона взгляд грустный и виноватый, но такой при этом смиренный, что гадко становится. Арсений внезапно чувствует, как его захлестывает злость.

— Почему ты даже не пытаешься?

Антон отворачивается, молчит, нахмурившись. Когда наконец отвечает, Арсений думает, что лучше бы и дальше молчал.

— Дарина права.

— Что?

Он взмахивает рукой, делает какое-то страдальческое выражение лица, но слезать с него Арсений сейчас не намерен.

— Что по-твоему изменилось бы, если бы ты… в чем ты там по ее мнению виноват?

— Не знаю, но… наверняка можно было бы что-то сделать, если бы Ира чувствовала, что может со мной поговорить? Мне казалось, все так и есть, но ты слышал? Ира хотела попросить о разводе, видимо, а я… понятия не имел.

— Да откуда такая уверенность?!

— Не знаю я! Ну, даже если бы я не смог предотвратить… убийство, последние несколько лет своей жизни она, считай, и не жила из-за…

— Своего собственного осознанного решения тебе помочь, — Арсений ненамеренно повышает голос. Выдыхает и добавляет спокойнее: — Потому что ты был ее другом.

— Точно, — Антон снова на него смотрит — уже совершенно серым взглядом. — И как друг я ее подвел.

Его руки опять начинает потряхивать — Арсению виновато. Он встает, чтобы подойти ближе, встать между Антоновых ног, взять его ладони в свои.

— Антон, — почти шепчет, — я… хорошо. Я понял. Но твое это посыпание головы пеплом вплоть до готовности сесть вместо настоящего…

— Так всем будет проще.

— А мне? — связки опять подводят, на этот раз выходит совсем уж жалобно.

— И тебе тоже, — Антон высвобождает свои руки, чтобы подтянуть Арсения ближе и оплести за пояс. — Тебе нужен аутинг на всю страну из-за отношений, которым и полугода нет?

— Мне совершенно точно не нужно, чтобы мои первые за много лет отношения, у которых могло бы быть какое-то будущее, кончились уголовным сроком.

— Ну и кто из нас после этого эгоист?

Антон шутит, но выходит у него не весело. Арсений чувствует, что никуда этот разговор их не приведет — не сегодня. Запускает пальцы Антону в волосы, бодрится, насколько возможно:

— Ты заказал уже? Я вдруг понял, что смертельно хочу шакшуку.

Антон поднимает на него благодарный взгляд.