— Я тебя поздравляю, — связь херовая: голос Зохана то ныряет куда-то, то двоится, то пропадает совсем.

Еще и утро выдалось шумное: дети галдят на площадке под окном, невдалеке друг за другом проносятся несколько мотоциклистов, в кроне ближайшего дерева щебечет какая-то птица.

— Что? — переспрашивает Арсений, закрывая окно.

— Бл… ть… Д… ас… С-сука!

Он приваливается боком к кухонной столешнице, сжимает телефон в пальцах так, что металлический корпус сейчас пойдет трещинами. Хотя, из чего там сейчас телефоны делают? Из титана? Тогда, скорее, кости в его руке — раскрошатся.

— …ифты ебучие, — ругается Зохан, наконец, четко. — Ты на месте?

Арсений замирает, все бесполезные мысли выветриваются из головы.

— Да.

— На чем я остановился?

Он сглатывает.

— Ты с чем-то меня поздравлял.

— А-а-а, точняк.

От нервов его начинает мутить. А Зохан выдерживает паузу: издевается.

— Поздравляю, — повторяет он наконец, — у Журавлева алиби. Зато! У Шастуна теперь есть мотив.

Из Арсения вышибает дух.

— Что ты несешь, — вопросительной интонации не выходит.

Ничего не выходит. Силы его оставляют, перед глазами на секунду темнеет, и он, кренясь, съезжает по кухонному шкафчику вниз.

— Ну смотри, — теперь уже точно: злорадствует. — Ревнивый муж узнает, что супруга была ему не верна. Разгорается ссора. В порыве ярости, не ведая, что творит, он применяет силу, и…

— Мразь, — удается выдавить хриплое сквозь стиснутые зубы. — Какая же ты мразь.

— Радость моя, я просто делаю свою работу. Такой же был договор?

«Порыв ярости» и «не ведая, что творит» — это сейчас было бы про Арсения, если бы они с Зоханом встретились лично. Или нет. Слабость такая, что даже руку у уха держать становится тяжело — Арсений роняет телефон себе на колени, уставившись невидящим взглядом вперед.

Ему кажется, мир вокруг разом сжимается и лопается, превратившись в тяжелый голодный вакуум. Исчезают и дети, и мотоциклисты, и птица с ветки шуршащего ветром дерева. Остаются только оглушительный рокот полной тишины в голове и слепое пятно холодного белого кафеля перед глазами. Крик из груди рвется такой силы, что не удается издать ни звука. Арсений не знает, что чувствует; Арсений не знает, что должен чувствовать; Арсений не знает, как чувствовать; Арсению будто землю выдернули из-под ног, и все вдруг стало падением.

— Арс?

Этот голос ему знаком.

— Арс!

Ладонь на щеке. Голову чужой рукой поворачивают куда-то в бок, и — тепло. Знакомые глаза смотрят тепло, но понимающе-горько.

— Я позвоню Елизавете, — шепотом Арсению в губы.

``

Интересно, думается Арсению, Елизавета за то время, что они не виделись, хоть пару часов спала?

Вид у нее убитый.

Опрятный и строгий — но это иллюзия, которая вот-вот затрещит по швам. Волосы собраны туго, но сам пучок держится на честном слове; одежда, если присмотреться, выглажена как следует только в стратегически важных — заметных — местах; легкий макияж не столько придает лицу свежести, сколько маскирует синяки двухнедельной давности под синяки двухдневные. Голос у Елизаветы тем не менее ровный, хоть и слегка охрипший.

— Дмитрий подтвердил, что состоял в отношениях с жертвой и что в день убийства у них была назначена встреча. Но около половины первого ночи Ирина написала ему, что все отменяется. Он тогда был в пути.

— А меня уже не было, — кивает Антон, слишком спокойный в сложившейся ситуации.

Арсений вцепляется пальцами в свои колени. Спрашивает:

— Есть доказательства, что он к ней все равно не приехал?

— Пока нет, — Елизавета легонько качает головой, и следом угрожающе покачивается пучок на ее затылке. — Но это вопрос времени, как я понимаю. К тому же, под описание соседки он не подходит.

— Да кто под него подойдет вообще?!

— Арс, — Антон осаживает, накрывая его руку своей.

Арсений виновато поджимает губы.

— Извините.

— Орудие убийства до сих пор не нашли, — Елизавета продолжает, проигнорировав, — телефон и ноутбук жертвы…

— Иры, — перебивает уже Антон. — Пожалуйста.

— Телефон и ноутбук Ирины также утеряны, — она исправляется, не меняясь в лице. — Это дает нам фору, но… я буду честна, положение не радужное.

— Но это же зацепка, — встревает Арсений. — Они должны были встретиться, но что-то ей помешало. Она не уточнила что?

Елизавета смотрит… устало. Слишком, чтобы в ее взгляде можно было распознать раздражение, но Арсению оно чудится все равно.

— Сообщение без подробностей. И супружеская ссора отлично вписывается в таймлайн, — она обращается уже к Антону: — Вы за новостями следите?

— Боже упаси, — Антон морщится.

— Правильно делаете. Шумиха не утихает, как я поняла, руководство СК это начинает раздражать. Вряд ли они позволят и дальше затягивать расследование, когда у них готовая версия на руках. Иными словами…

— Когда будут предъявлены обвинения? — Антон спокоен.

Не безнадежно опустил руки, не отворачивается от происходящего в отрицании своей причастности, не скован скорбью и ужасом слишком, чтобы думать о чем-нибудь, кроме них, — просто спокоен. Он спрашивает Елизавету о том, сколько времени у него осталось, так же, как спрашивал бы о самочувствии ее домашнего животного: с искренним вниманием, но без погружения. Арсению хочется закричать.

— Антон Сергеевич не посвящает меня в свои планы, но… скоро. Насколько это возможно, я думаю.

Антон кивает.

— Тактика остается та же?

Арсений хмурится, переводя взгляд с Антона на Елизавету и обратно. Тактика?

— Мотив нам не на руку, но мотив еще не означает намерение. Как и обсуждали, будем настаивать на причинении смерти по неосторожности.

— До четырех лет?

— До двух.

— Не смертельно.

— Меня несомненно радует ваш настрой.

— А меня не очень, — хмыкает Арсений. — Еще ничего не кончено.

Упрямство и возмущение в нем разгораются детские, от которых хочется топнуть ногой и зажать ладонями уши — и кто тут еще в отрицании.

— Шансы есть, — под настойчивым Антоновым взглядом говорит Елизавета, — но нам нужна стратегия на случай, если худшего не избежать.

Он понимает. Арсений все понимает, но принимать отказывается. Ну так же просто… так же нельзя?

— И это — лучшее, что у вас есть?

— Задача состоит в том, чтобы обойтись малой кровью.

— А должна быть в том, чтобы обойтись без крови вообще.

— Арсений… — чуть повысив голос, Елизавета тут же прерывается, делает глубокий вдох и глубокий выдох. Продолжает, успокоившись: — Завидую, что вам в вашем возрасте удалось сохранить такой идеализм.

Он мотает головой: не в идеализме дело. Пока этой ночью не мог уснуть и лежал, прижав Антона к своей груди, Арсений задумался, стал бы защищать его с тем же рвением, если бы не был уверен в его невиновности. Пришел к выводу, что однозначно да. На умышленное убийство Антон не способен, такое Арсений даже представить себе не может, но если бы это и правда была роковая случайность, единственное, что изменилось бы, это то, насколько далеко потребовалось бы зайти. А Арсений никогда не отличался высокими моральными принципами — Арсений бы, не сомневаясь, пошел на все.

— Разберем подробнее? — Елизавета снова обращается к Антону.

Его рука, неизвестно как долго пролежавшая у Арсения на спине незамеченной, соскальзывает. Арсений пошатывается, вдруг потеряв баланс.

— Сейчас?

— В ближайшее время.

— Давайте вечером. Хочу в офис съездить, вещи забрать, пока я еще не под стражей.

Арсений вздрагивает, глядит на Антона, ищет поддержки — и Антон мягко ему улыбается, но тут же снова становится невозмутим.

— Антон… — Арсений зовет ослабевшим голосом.

Тот оборачивается, обеспокоенный, но, убедившись, что снова валиться с ног Арсений не собирается, поднимается своего места. В ответ на умоляющий Арсов взгляд — тянет к нему ладонь, почти невесомо проводит кончиком пальца по спинке носа.

— Все будет хорошо.

Не верится ни на грамм, но сил спорить не остается, как и пытаться его остановить. Антон покидает кухню, а Арсений оседает на стуле.

Наверное, дело в том, что только сейчас, с обсуждением, по какой статье будет лучше получить несправедливое обвинение, угроза становится осязаемой и неотвратимой; и на Арсения, не способного больше бегать, она наваливается тяжелой могильной плитой. Впервые с начала расследования он чувствует, как его тащит под воду в безнадежную темноту, пока он не в состоянии даже барахтаться. Если так было Антону все это время, Арсений все предъявленные и не предъявленные ему претензии забирает назад.

А на кухне все так же тихо. Странно — окно Арсений открыл.

— Мне жаль, — говорит вдруг Елизавета — Арсений и не осознавал, что она еще здесь. — Я вам обоим, правда, ужасно сочувствую. Мне жаль, что ситуация сложилась настолько безвыходная, что в любом случае приходится мириться с потерями. Понимаю, как это страшно.

Грубить ей не за что: человек просто делает свою работу, в отличие от некоторых, настолько хорошо, насколько это возможно, — но в Арсении слишком много плещется злого и горького, чтобы его удержать.

— Сомневаюсь, что понимаете.

— Зря. Знаете, — посомневавшись, она невесело улыбается, — я уже три года невеста, потому что не могу позволить себе уехать, пока людям нужна моя помощь, а здесь у нас нет возможности ни расписаться, ни тем более полноценную свадьбу сыграть. Я, получается, жертвую не только своим счастьем, но и его тоже, и виню себя постоянно, и восхищаюсь, что он остается. И вами.

— Интересно, чем ЗАГС не устроили ваши с ним отношения.

— Тем, что по документам он Маргарита.

Арсений пристыженно опускает взгляд.

— Я надеюсь, вы ведете к тому, чтобы предложить вывезти нас из страны. Или судью подкупить.

— Во-первых, для нашей общей безопасности будем считать, что вы пошутили. Очень смешно, — она даже изображает невыразительный смех; с ее интонациями голосовой помощницы выходит немного жутко. — Во-вторых… думаете, Антон Андреевич согласится?

Очень смешно.

— Нет, конечно. Конечно, нет.

Последних сил еле хватает на то, чтобы не сложиться пополам прямо у нее на глазах.

``

Почему-то совсем не страшно.

На пороге квартиры взглянув Арсению в глаза, Антон узнал каждую плещущуюся там эмоцию: от острого отчаяния до парализующей обреченности. Антон в каждой из них уже побывал.

— Все будет хорошо, — повторил, целуя Арсения на прощанье, прекрасно понимая, что Арсений ему не верит. Тот, чтобы уж точно дошло, даже помотал головой. — Я скоро вернусь. Пара часов буквально.

Арсений в руках дрожал; и видя, как ему страшно, Антон вдруг осознал, что ему — нет. Может быть, отбоялся.

В конце концов, Антон чего-то такого и ждал. С самого начала обсуждал с Елизаветой, что им делать, «когда», а не «если» будут предъявлены обвинения; верил в искреннее намерение Арсения его вытащить, но едва ли надеялся на успех; а со вчера, когда узнал про отношения Иры с Димой, глубоко в душе не хотел, чтобы тот оказался виновен. Дело не в Журавле, бог с ним, а в том, что очень бы не хотелось, чтобы так оказалось, что последние полгода Ириной жизни были бок о бок с человеком, который ее убил — хотелось верить, что она была счастлива. Антону тоскливо от мысли, как многое ждало ее в том будущем, которое у нее отобрали, но лучше так, чем никак.

Может быть, у него закрылся гештальт.

Антон немало о ней узнал. Жаль, что так поздно, жаль, что не смог поддержать, когда это было нужно, жаль, что он не был таким человеком, которому она бы доверилась, но что уж теперь. Антон рад, что понимает ее капельку лучше, как бы ни было невыносимо осознавать, сколько он проебал: шансов помочь, тревожных сигналов, месяцев, если не лет.

А может быть, подъем временный. После пика ужасного состояния малейшее облегчение на контрасте кажется ярче. Может быть, завтра накроет опять, может, через неделю, а может, уже сегодняшним вечером. Честно, даже этого Антон не боится. Передышка ему необходима и главное: она очень вовремя прямо сейчас.

На входе в офис никто Антона не останавливает, не задает вопросов и даже, вроде, особо не смотрит, но Антон все равно пониже опускает козырек кепки и натягивает поверх нее капюшон. Лишнего внимания не хочется. Сейчас он заберет вещи и…

— Шаст!

Антон замирает посреди коридора и оборачивается на голос.

— Пиздец, реально ты! — Масло, поймав его взгляд, ускоряет шаг и едва не сбивает Антона с ног. — Дылда такая, от кого прячешься-то? О-ох, как я рад тебя видеть! Ты как? Все хорошо? Тебя отпустили?

— Меня не задерживали, — Антон вжимает голову в плечи, сканируя коридор. На шум ожидаемо поворачивается несколько человек. — Потише. Привет.

— Прости, — Масло тут же тушуется. Продолжает тише — по своим меркам, поэтому его по-прежнему слышно на всем этаже. — Ну как хорошо, что ты здесь! Все уже? Убийцу поймали?

— Не все. Я…

— Ты только скажи, если что-то надо, там, адвоката хорошего или пойти рассказать, какой ты классный, я расскажу! Ну какой из тебя убийца?

— Дим…

— Пиздец, на тебе лица нет. Замучали, да? Что спрашивали? Ну ты не волнуйся, нормально все будет, нормально…

— Дима!

— Шаст?

Они оба поворачиваются к Гороху, подкравшемуся незаметно и неизвестно как долго уже смущенно мнущемуся неподалеку. Антон выдыхает.

— Привет, Серег.

— Здаров. Я это… — он прокашливается, поджимает губы, отводит взгляд. — В общем, мои соболезнования.

Протягивает руку, и Антон жмет ее, сухую и крепкую, чуть кивнув.

— Спасибо.

— Мы все переживаем очень. Ты держись. Да?

Дождавшись еще одного кивка, он отходит, снова оставив Антона наедине с Димой; только Дима выглядит каким-то потерянным.

— Мои соболезнования, — лепечет, не глядя в глаза. — Да. Извини.

— Все нормально, — Антон отмахивается: соболезнования он принимать не привык — и не хочет. — Дим, правда, спасибо, но сам понимаешь, я, это, — Антон вспоминает продиктованную Елизаветой формулировку, — недопустимо разглашать данные предварительного расследования. Ну и я не особо… хочу это обсуждать. Я так, за вещами заехал.

Дима хмурится.

— Зачем за вещами?

— Чтоб не пылились, Дим.

— Понял, принял, обработал, — он поднимает вверх обе руки, тянет виноватую улыбку. — Перевозбудился просто. Пиздец рад тебя видеть.

— Взаимно, — Антон уже цедит сдавленно, потому что Дима стискивает его в объятьях.

— Все, я отъебался, — отодвигается со смешком. — Ты звони, пиши. Все что угодно, любая помощь. Я людей знаю. Возвращайся, главное, без тебя ну совсем не то.

Дима скрывается за поворотом; и, хотя Антон ему правда рад, он чувствует облегчение. Не та у него энергия, к которой Антон готов.

Так вот, вещи.

Мелочи тут посеяно куча: очки, кепки, браслеты, пара зонтов, — и Антону она не то чтобы смертельно необходима, но оставлять это на кого-то еще — не хочется. Тем более, обрекать коллег на то, чтобы постоянно натыкаться на его хлам, когда — «если, Антон», — сурово поправляет голос Арсения в голове, — огласят приговор. Ну и — «на всякий случай», — продолжает твердить Арсений — с офисом хочется попрощаться.

Остаток пути до нужной двери Антону кое-как удается избежать нежелательных встреч еще с кем-нибудь чересчур разговорчивым. Он выдыхает, нажимая на ручку, но, ступив внутрь, понимает, что расслабился зря.

Руслан поднимает взгляд от телефона и тут же неприязненно щурится.

— Какие люди.

Антон пару секунд прикидывает, насколько жалко будет сделать вид, что ошибся дверью. В итоге все-таки прикрывает ее за собой.

— Здравствуй.

— Странно, — Руслан цокает, откидываясь на стуле, — мигалок не слышно.

Моментально чувствуя, как растет раздражение, Антон отворачивается, судорожно ищет взглядом, за чем пришел. Хер ему, а не сентиментальное прощание.

— Не сейчас, — отвечает только.

— А когда? Дождаться, пока ты отсидишь?

В помещении тепло и тихо, солнце глядит сквозь полуопущенные жалюзи, подсвечивает яркую мебель. Антону в офисе нравится. И работать, и просто быть в атмосфере кипящего творческого потока, среди людей, разделяющих его страсть; даже с Русланом, даже после их расставания — нравилось, потому что Руслан это в первую очередь классный юмор, харизма и незаменимая для мозгового штурма соображалка, а потом уже лицо из неприятных воспоминаний.

— К тому моменту мне, знаешь ли, не будет до тебя никакого дела. Тут столько всего намечается. Пока ты сидел в своей норе, Дима предварительно утвердил проектов пятнадцать.

Но сейчас и знакомая обстановка кажется неприветливой; и Руслан, похоже, задался целью разрушить между ними остатки нормальных взаимоотношений.

— Нет, ну, место тебе, может быть, и найдется. Я так и представляю себе анонсы, когда ты выйдешь: «от создателя ваших любимых шоу и осужденного убийцы Антона Шастуна». Черный пиар тоже пиар, а?

Антон стискивает зубы, нагибается, берет с нижней полки стеллажа зажигалку, кладет в карман. Он даже не уверен, что это его.

— А Арсений, интересно, как к этому относится? Ты спросил? Думаешь, готов самодостаточный взрослый мужик переквалифицироваться в ждулю?

— Ты, блять, нарываешься?! — нарывается, разумеется, и не надо ему поддаваться, но наезда на Арсения Антон уже не выдерживает и резко выпрямляется. — Посраться хочешь? Давай посремся, — он приближается к Руслану в два шага и нависает над ним, уперевшись ладонью в спинку его стула. — Мне, вот, все интересно было, а че это под Арсения начали копать после того, как мы втроем столкнулись?

Руслан рефлекторно дергается в сторону — Антон хватает его за плечо и возвращает обратно.

— Ты хотел поговорить? — давит, пригвождая к месту. — Рассказывай. Ты еще и так вовремя там объявился потом. Давно за желтушными изданиями следишь?

— А что, ему разве есть что скрывать? — Руслан держит лицо как может, но грош цена его игре: он снова пытается вырваться из захвата, взгляд бегает.

Злость накрывает горячей волной.

— Пиздец, — Антон выдыхает. — Это реально ты?! — он стаскивает Руслана со стула за шиворот, ставит перед собой. — Ты чем думал?!

Руслан хватается за его руку, пытается ее от себя отцепить — Антон только крепче сжимает пальцы. Рванувшись в последний раз, Руслан сдается, встает ровно и смотрит в глаза.

— Я не знаю, — тише, но злее продолжает Антон, — ты мне мстишь или что, но Арсений-то в чем провинился?

— Я помочь хочу.

Дыхание у Руслана сбилось, брови сведены, голос в конце проседает до шепота.

Антон не знает, что ожидал услышать.

Ну да, вот такой Руслан человек. Антон это знал. Антон это пережил. Благие намерения, подпорченные незыблемой уверенностью в своей правоте и абсолютным отказом признать за собой теоретическую возможность ошибиться в суждениях. Он что-то решил про Иру, сразу ее невзлюбив, что-то решил про Антона и его жизнь, как ему жить эту жизнь будет лучше и правильнее, теперь вот что-то решил про его отношения с Арсением. Или он так своеобразно пытался помочь с расследованием? Черт знает, что у него в голове, но Антона уже подташнивает, и ему наплевать.

— Помог, — он не просто отпускает Руслана — отталкивает. — Молодец. Все у меня теперь охуенно, как видишь. Спасибо.

— Шаст… — Руслан делает шаг обратно к нему.

— Нахуй иди, — Антон рявкает. — Просто нахуй уйди от меня подальше. Мне статья за побои дополнительно не нужна.

Антон не всерьез, конечно, не станет он никого избивать, но то ли вид получается страшный и Руслан ему верит, то ли он сжаливается — без разницы. Никакие вещи Антон не забирает: ни кепки, ни очки, ни зонты, ни браслеты, ни зарядку, точно, тысячу лет назад тут оставил, — одну зажигалку, которая даже не факт, что его; и выходит из кабинета сам.

Херовая все-таки была идея.

Антон спускается по лестнице вместо лифта, на ходу вызывая такси. Позвонить Арсению, Елизавете, спланировать остаток дня так, чтобы и обсудить все, и Арсения успокоить, время вместе по-человечески провести — его немного осталось. Нахер все остальное. Все остальное — просто пошло оно нахер, да сколько можно уже.

Теперь кажется, что смотрит на него каждый встречный, смотрит недобро, и Антон тянет козырек чуть ли не к подбородку. Сворачивает к черному ходу: машина будет через одиннадцать минут, а ему ничего так не хочется, как покурить.

Выходит, приваливается спиной к двери. Пошли все нахер, никого он к себе не пустит, — думается, и почти сразу Антон лопатками чувствует настойчивый стук. И усталость усталостью, а мудаком быть не хочется. Разумеется, Антон отходит и открывает.

С порога на него смотрит Журавль.

Дышит так, будто бежал. Смотрит, будто прям за Антоном гнался.

Нет у Антона на это сил.

— Поговорим? — спрашивает Журавль.

Антон глубоко вздыхает. Сентиментальное прощание с офисом, как же.

— Конечно.