Аня думает, что это дурно закончится. Что нужно прерывать порочную практику. Ей очевидно, что идея "помочь друг другу сбросить напряжение" в какой-то момент вырождается, перерастает в нечто совсем иное. Во что-то, к чему Аня совсем не готова и на что она вообще-то не соглашалась, когда договаривалась с Петей об этом "одолжении".

Возможно, она просто напрасно подозревает, но ей кажется, что Петя начинает смотреть на неё как-то не так. Нежнее.

Это в целом проявляется и на льду тоже – Петя становится словно бы мягче по отношению к Ане. Он всё меньше огрызается в ответ на её замечания, порой не самые сдержанные, всё чаще прислушивается, пару раз даже пристаёт к хореографу, чтобы добиться от него, что можно изменить в этой небольшой парной заготовке, чтобы партнёрше стало удобнее. Ане категорически неловко. Она старается списать всё на то, что их сомнительная практика сработала, что просто нужен был накопительный эффект, – но, откровенно говоря, не думает, что дело только в этом. Она боится, что Петя нарушит их договорённость, выйдет за её пределы, и тогда... Аня не знает, что она будет делать в этом случае, она предпочитает об этом просто не думать. Ей совсем не хочется оказаться в этой ситуации, так что она просто надеется, что ей кажется и ничего такого не случится.

Где-то полтора дня действительно всё ровно, без каких-то неожиданных всплесков. Потом Петя всё-таки делает то, что кажется Ане заступанием за границы: он вдруг зовёт её прогуляться по городу в свободный вечер.

– Я посмотрел, какие места рекомендуют посетить туристам. Можем составить из них небольшой маршрут, пройтись вечером, посмотреть на самые интересные, – предлагает он. И вопросительно приподнимает брови, когда Аня смотрит на него в тревоге: – Что? Откуда такие глаза, будто я говорю что-то ужасно аморальное? Что не так?

Аня качает головой. Она не думает, что это хорошая идея – делать их с Петей отношения сложнее и добавлять лишнего. Они и без того уже усложнили, впутали секс в рабоче-приятельские отношения. Это сразу было шаткой, сомнительной идеей, способной при паре ошибок вообще всё пустить под откос. Усложнять её дальше, накручивать сверху третий слой отношений – звучит ещё хуже. Ещё выше вероятность того, что всё развалится, и от отношений не останется камня на камне. Аня не хочет с этой вероятностью заигрывать.

– Извини. Я не пойду, – прямо говорит она.

Петя склоняет голову и внимательно смотрит на неё.

– Уже договорилась с кем-то другим? Или просто не хочешь идти именно со мной? – неожиданно чутко уточняет он. Ане неловко от того, что её оказывается так легко прочитать. Хуже того: глядя в Петины красивые глаза, чуть потемневшие от разочарования, она оказывается неспособна сказать правду ему в лицо.

– Да, уже договорилась с Алиной. Сам понимаешь: девчачья компания и никого лишнего, – лживо объясняет она. Удивительно, что эта беспомощная ложь сходит ей с рук: Петя чуть расслабляется и кивает.

– Понимаю. Что ж, тогда, может, как-нибудь в другой раз? – говорит он. Презирая саму себя за нерешительность и слабость, Аня обещает ему этот "другой раз" и убегает.

Ни с кем она не договорилась. Никуда она не идёт, просто боится давать зелёный свет тому, что полагает потенциальным свиданием. Ей этого не нужно, она этого не хочет! Так их с Петей отношения совсем выйдут из-под контроля – они и так уже почти, но это не повод усугублять. Задним числом Аня пытается всё-таки договориться с Алиной, чтобы её слова оказались хотя бы чуть менее вопиющей ложью, – но у Алины оказываются глубоко свои планы, она отказывается, говорит, что экскурсий в этом туре уже было предостаточно и ещё одна ей неинтересна. Одной ходить по незнакомому городу Ане тревожно – и она вдруг обнаруживает себя перед перспективой весь свободный вечер просто просидеть в номере отеля. Это... грустно как-то. И не хочется просто приехать в новый, незнакомый, интересный город и так его в итоге и не посмотреть. Довольно долго Аня колеблется, раздумывает, взвешивает все "за" и "против", – а потом всё-таки собирается и идёт к Пете.

Она опасается прийти слишком поздно, не застать Петю, упустить вообще все возможности и в итоге остаться на вечер одной. Но, когда Аня стучит в дверь, Петя откликается – сейчас, секунду! – а вскоре и открывает дверь.

– Ого, – говорит он и смотрит удивлённо. – Я думал, ты уже ушла.

– Представляешь, Алина передумала. Отказалась. Решила, что ей неинтересно, – неловко говорит ему Аня – технически, Алина и не соглашалась, а значит, здесь опять есть враньё. – Так что, если ты всё ещё хочешь, мы могли бы действительно сегодня вечером пройтись по городу вместе.

– Я хочу, – мгновенно соглашается Петя. Он делает это так быстро, что Ане становится совсем уж стыдно. Вот чёрт. Получается, он до последнего ждал? Надеялся? Не отказывался от этой идеи, какой бы призрачной она ни становилась после того, как Аня заявила, что никуда не пойдёт? Черт, да он сам как будто не собирался никуда без неё идти! Петя тем временем просит: – Дай мне пять минут, пожалуйста. Нет, к чёрту, даже не пять минут. Уложусь за две, мне по-быстрому собраться, да и всё. Ты заходи пока, не стой в коридоре. В конце концов, чего ты здесь не видела, – добавляет он без тени смущения. Аня краснеет в ответ: наоборот, она видела даже слишком много, включая то, о чём сейчас не хотелось бы вспоминать, потому что это будет совсем неуместно и заставит думать не о том. Но и стоять в коридоре тоже глупо. Аня всё-таки заходит – и смущённо стоит в прихожей, пока Петя переодевается.

– Так ты что, получается, вообще никуда сегодня вечером не собирался? – спрашивает она и рассматривает носки своих туфель.

– Ну почему. Собирался попозже на небольшую вылазку с парнями вместе, – возражает Петя. – Но не думаю, что они обидятся, если я напишу, что у меня изменились планы. Честно говоря, даже не думаю, что они почувствуют моё отсутствие. Там и без меня очень внушительная компания. – Ещё недолго слышно, как он шуршит одеждой; потом шорох прекращается, и Петя подходит к Ане, уже полностью готовый. Он смотрит с теплотой и точно так же тепло спрашивает: – Ну что, пойдём?

Аня кивает.

Она, если честно, всё-таки опасается этой прогулки по городу – но полагает, что если она будет аккуратно себя вести и не позволять ничего лишнего, то и плохого ничего не случится. И первое время, действительно, так и происходит. Аня осторожно держит дистанцию, и Петя как будто с ней в этом полностью синхронизируется: он не давит, не пытается прорваться через границы, которые Аня старается обозначить как можно чётче, не пытается сокращать расстояние между ними – это расстояние как хрупкий бастион спокойствия, оно позволяет Ане чувствовать себя увереннее и твёрже повторять самой себе, что ничего плохого не случится, всё пройдёт гладко и останется как прежде.

Но в какой-то момент вмешивается погода, и на прогулку врывается дождь, больше похожий на тропический ливень – от которого приходится спасаться бегством, потому что прогноз погоды ничего подобного не обещал и зонтов с собой ни у кого нет. Аня успевает вымокнуть до нитки прежде, чем им с Петей удаётся спрятаться под козырьком ближайшего кафе, и из-за этого границы, которые она старательно удерживала всю прогулку, осыпаются сами собой, словно растаявшие от воды. Петя укутывает Аню своей курткой – но она тоже промокла, поэтому толку от этого немного, – и обнимает её, стараясь согреть собственным теплом – и вот это уже, как назло, помогает гораздо лучше. Аня льнёт к нему, дрожа от холода, цепляется пальцами за горячие бока – Господи, да как же он такой горячий, неужели ему совсем не холодно, – и понемногу отогревается, растворяясь в крепких объятиях.

Это как специально, как будто ей назло, думает она, но продолжает дрожать и жаться к Петиной крепкой груди. Весь вечер она старалась не подходить близко – и вот, обстоятельства сами загоняют её Пете в руки. Ане ужасно некомфортно, она сильнее прежнего боится, что это может кончиться плохо – но и сил оторваться от Пети, продолжить отстаивать свои границы она в себе не чувствует.

– Давай зайдём куда-нибудь. Да вот в это кафе хотя бы. Просохнем, погреемся, – предлагает она, не оставляя надежды всё-таки как-нибудь найти выход из этой ситуации, такой, чтобы всех более-менее всё устроило. Петя медлит с ответом. На несколько мгновений Аня пугается, что он вообще её не услышал; потом его объятия слабеют, и Петя наконец кивает.

– Да, конечно. Пойдём, посмотрим, чем там можно тебя согреть, – соглашается он. Его руки продолжают касаться Аниных плеч, пока он вместе с ней заходит в кафе – это нескончаемое прикосновение, всё длящееся и длящееся, обжигает и смущает, и на дружеское оно совсем не похоже. Но деться ей некуда – что, дёргаться, сбрасывать его руки? это некрасиво, это уже истерика какая-то, да и потом, возможно, Петя ничего такого не имеет в виду, а просто внимателен. Усилием воли Аня заставляет себя успокоиться и не выдумывать лишнего. Она и так этого "лишнего" навыдумывала уже столько, что девать некуда. Пора хоть ненадолго остановиться.

В кафе им удаётся не иначе как чудом занять последний свободный столик. Там есть пледы, один из которых Пете удаётся урвать для Ани – похоже, опять же последний, – и в достатке горячего чая, которым можно спасаться от подкрадывающейся простуды. Аня греет ладони о чашку, а Петя смотрит на неё с такой нежностью, что даже неловко становится, и опять тянет думать о худшем.

– Ты очень милая, – замечает вдруг Петя. От неожиданности Аня едва не давится горячим чаем.

– Ты имеешь в виду, очень милая для мокрой крысы? – спрашивает она, пытаясь перевести всё в шутку. И осторожно уточняет: – Ты же это не всерьёз, правда? По-дружески, да?

Петя с замедлением моргает. Его глаза чуть темнеют, а лицо, на котором в уголках губ уже расцветала улыбка, мгновенно становится непроницаемым.

– Ну да. Само собой. Просто по-дружески, – соглашается он. И отводит взгляд, и дальше смотрит в свою чашку, делает вид, что следит за тем, как в ней кружатся чаинки. Но Аню всё равно пробирает неприятным холодком: ох, чёрт, похоже, всё-таки она не ошибается, похоже, место для подозрений здесь действительно есть.

– Я не приду сегодня, – говорит она, чувствуя необходимость как можно скорее разредить воздух между ними – он, очевидно, из-за этих интимных встреч стал слишком густым и наэлектризованным. – Я знаю, мы пока сегодня об этом не говорили, но... сам понимаешь, после такого погодного душа хочется таблетку аспирина и горячую ванну. Чтобы никакой простуды к утру в себе не вырастить.

– Понимаю, – соглашается Петя. Его тон слегка царапает Ане слух показным равнодушием. – У меня признаться, примерно такие же планы. Если бы не дождь, ещё можно было бы о чём-то таком подумать, но... погодные коррективы беспощадны, здесь ты права. Лечись, конечно – в смысле, проводи профилактику. Никаких заболеваний, тьфу-тьфу-тьфу, – он забавно стучит по деревянной столешнице, и Аня хихикнула бы, не будь обстановка к этому моменту за столом такой неуютно тяжёлой.

– Ты хороший, – говорит Аня, стараясь разогнать нависшую над столом тучу. Но её попытки не приносят никакого успеха: Петя нисколько не тает от этого бесхитростного, беспомощного комплимента.

– Это ты тоже говоришь просто по-дружески? – уточняет он.

Аня смущённо отводит глаза. Вопрос совсем простой, надо всего лишь сказать "да" и двинуться дальше, но почему-то у неё не получается этого сделать. Ей кажется, что это прозвучит как-то... она затрудняется подобрать слова, чтобы самой себе объяснить всколыхнувшееся в душе неприятное чувство. Вроде ведь ничего неприятного не должно быть в том, что она относится к Пете по-дружески, наоборот, это же хорошо. Но почему-то Аня упорно ощущает, что хорошо не получится. Поэтому она только неопределённо поводит плечом и так ничего и не произносит.

Возможно, это зря. Но в моменте Ане кажется, что так всё-таки будет лучше.

Они допивают чай и пережидают дождь, а потом Петя, невзирая на Анины протесты, вызывает такси в приложении. Аня полагает, что они смогли бы и так добраться до отеля, не тратя лишних денег, – Петя же, напротив, стоит на том, что это только верный способ всё-таки поймать простуду, и упирается насмерть, и переубедить себя не позволяет.

– Скажи, сколько получилось. Я переведу тебе половину, – просит Аня, всё-таки уступая, потому что кто-то же должен это сделать, невозможно ведь бодаться вечно. Но Петя и здесь качает головой и упирается.

– Брось. Это же я тебя вытащил из отеля и в итоге выволок под дождь. Мне и компенсировать, – заявляет он. Ане так и не удаётся переубедить его в этом.

Она... не знает, как ей оценить в итоге эту встречу. Наверное, все прошло скорее плохо, потому что Петя как будто расстроился? Но с другой стороны, если Ане в итоге всё-таки удалось удержать свои границы, не растерять их напрочь – это скорее хорошо?

Почему всё так сложно? Зачем она только вообще на всё это согласилась? Ей пора с этим заканчивать. Им обоим – пора заканчивать.

Аня уже не в первый раз приходит к этой мысли. Но как привести её в исполнение? Это не так просто, как хотелось бы. Нельзя же вот так запросто подойти к Пете и сказать "я бросаю тебя". Во-первых, это даже технически неправда. Они не встречаются, чтобы друг друга бросать. И во-вторых, это даже звучит грубо. Петя же, в Анином понимании, грубости совершенно ничем не заслужил, наоборот, он же старался сделать всё как лучше, так, чтобы обоим было приятно. Ну и зачем ему тогда грубить? Нет, надо сделать всё как-то мягче. Но Аня понятия не имеет, как именно. Конечно, у неё совсем мало опыта, она не знает, как аккуратно заканчивать подобные отношения, она и не была в них раньше-то никогда. Нужно придумывать с нуля, потому что готового решения здесь у неё нет.

И пока Аня придумывает, она понемногу запутывается ещё сильнее.

Она даёт самой себе слово, что больше не пойдёт к Пете, не окажется снова с ним наедине в совершенно неприличном виде. Ей кажется, это сейчас самое правильное, что можно сделать. Если просто удерживать себя на расстоянии, то, наверное, начавшая формироваться между ними странная связь просто лопнет сама собой, да и всё. Легко принять такое решение, пока Аня вечером, как и планировала, отмокает в горячей ванне и неторопливо размышляет о том, как прошла встреча и что её тревожит. И в эти мгновения, когда Аня расслаблена и спокойна, кажется, что и следовать этому решению будет так же легко, как и остановиться на нём.

На деле, конечно, всё сложнее.

Конечно же, Петя замечает Анины попытки отстраниться очень быстро – невозможно просто взять и скрыть это, им же по-прежнему надо проводить часть тренировок в паре. Поэтому то, как Аня старается удерживаться поодаль, в таких условиях вылезает наружу немедленно. И Петя так же немедленно принимает это на свой счёт – очевидно, в плохом смысле.

– Что не так? – спрашивает он, подловив Аню во время небольшого перерыва. И крепко держит её за локоть, и смотрит вопросительно, хмуря брови: – В чём проблема? Объясни, пожалуйста. Я только понимаю, что делаю что-то не так, но понятия не имею, что именно. И это, если честно, очень неприятное ощущение. Я бы даже сказал, выматывающее. Поэтому не могла бы ты, пожалуйста, рассказать мне, в чём дело? Чтобы я мог исправиться, или подстроиться, или... в общем, что понадобится.

Аня смотрит на него с лёгкой растерянностью.

– Да нет, что ты! Наоборот! Ты всё делаешь замечательно! Ты чудесный, мне очень приятно с тобой работать, – взахлёб перечисляет она. И этим сама загоняет себя в ловушку: после такого нахваливания Пети её поведение начинает выглядеть ещё более странным. И никакого внятного объяснения этому уже не придумать. Говорить же прямое "я боюсь тобой увлечься" Аня не готова. Она почему-то уверена, что Петя не поймёт, не согласится, не примет в качестве аргумента её принципиальное "на льду нельзя". Потому что полно же контрпримеров: и встречаются на льду, и даже женятся. Взять хотя бы ту же Алёну – она катается с мужем в паре, и как будто всё у неё прекрасно. И ещё, что как будто самое тяжёлое в этой ситуации – Аня убеждена, что Петя тоже начинает увлекаться. Что такими темпами их совсем притянет друг к другу, а потом это обязательно плохо кончится. У парников, может, лёд и укрепляет отношения – но они-то не парники, их отношениям лёд, по Аниной твёрдой уверенности, только навредит. Но как заставить и Петю тоже в это поверить?

Всё это проносится у неё в голове сумбурным потоком, а Петя тем временем смотрит на неё, озадаченно нахмурив брови.

– Я не понимаю, – признаётся он откровеннее прежнего. – Если ты говоришь, что всё хорошо – то почему тогда ведёшь себя так, словно я делаю что-то в корне неверно? У меня такое ощущение, что ты от меня вот-вот убежишь. Возможно, сверкая пятками.

Ох, чёрт. Ладно, похоже, принятое Аней решение на поверку оказывается не таким уж замечательным. И нужно срочно придумать что-нибудь другое.

– Никуда я не убегу, ты что! Не выдумывай ерунды, – нежно заверяет Аня, а сама торопливо думает. Так, какие у неё вообще варианты? Ну... дождаться конца тура, например? Вроде осталось уже недолго. Да, наверное, так будет лучше всего. Позволить себе всё же немного ласковости – только не увлекаясь слишком, не разрешая себе чрезмерного, – а потом они с Петей разъедутся по разным городам, и всё оборвётся само собой. И Ане снова станет легко и спокойно. Сейчас же ей определённо неспокойно под Петиным хмурым взглядом. Надо срочно что-то придумать, как-то оправдаться – и Аня торопливо сочиняет: – Я просто побоялась, что будет слишком видно, как у нас наладились отношения, и окружающие могут подумать лишнее. Алина может подумать лишнее. Ты же понимаешь, она не будет выяснять, правда ли это, она сразу разболтает. Может получиться очень некрасиво и неловко. Вот я и... Обидела тебя? Прости, я не хотела. Я совсем ничего такого не имела в виду! – Враньё. Враньё, враньё, враньё. Но это срабатывает. Лоб Пети разглаживается, и холодная тень в его глазах растворяется почти без следа.

– О. Я понял, – соглашается он, явно успокоенный. – Конечно, ты права. Лишняя болтовня нам ни к чему. Тем более, если она будет состоять из чьих-то горячечных домыслов. Ты тоже прости, что я задёргался.

Аня с облегчением улыбается ему.

– Ничего, – говорит она. – Не извиняйся, это ничего совсем, ты же мысли не читаешь, откуда ты мог знать, что я из-за этого. Ниоткуда ведь. Так что... ничего, вот мы теперь поговорили и во всём разобрались. Хорошо всё.

На самом деле, не особо. Ане приходится снова погрузиться туда, откуда она только-только решилась выйти, туда, где ей все действия кажутся опасными, какие-то больше, какие-то – меньше. И приходится нарушать все обещания самой себе. Она ведь так твёрдо говорила самой себе, что никогда и ни за что больше не окажется раздетой с Петей наедине – и вот, всего через пару дней она вновь оказывается у него в комнате, и её халатик и ночнушка летят куда-то в сторону, сорванные торопливыми руками, и жар лижет всё тело, раскаляя всё сильнее до кончиков пальцев, до самых уязвимых местечек глубоко под рёбрами, которые плавятся от этого жара, истекая горячей нежностью. С Петей хорошо. Петя сильный, красивый, внимательный – и неожиданно чуткий, хотя казалось бы, их случайная связь совсем этого не предполагает, и неизменен в своей внимательной заботе, какие бы грязные слова ни срывались с его губ в горячке.

Аня изо всех сил наваливается ему на плечи, пытаясь опрокинуть Петю на кровать. Ей вдруг приходит мысль, что ей тоже ужасно хочется испытать, каково это – когда с её губ слетает неприличное, некрасивое, почти грубое, но это всего лишь элемент устраивающей обоих игры, и неприличное вдруг становится уместным, а грубое – приятным.

– Ну уж нет. Довольно я тебя слушалась. Не хочу больше. Моя очередь быть главной, – игриво требует она и всё настойчивее давит Пете на плечи. – Ложись! Слышишь?

Первые мгновения Петя смотрит вопросительно; но быстро недоумение в его глазах выцветает, сквозь него проступают яркие игривые искры, и он, кивнув, послушно опрокидывается на спину.

– Надо же. Как ты осмелела. И давно? – шепчет он с усмешкой. Аня дёргает с его бёдер спортивные штаны и без тени стеснения наклоняется, чтобы куснуть за уязвимо-нежную кожу над подвздошной косточкой.

– Ты что, споришь со мной? – интересуется она. И с лёгким трепетом, опасаясь в любой момент услышать протест, касается Пети ладонью там, где он пылающий и возбуждённый, сжимает мягко, бережно, чтобы ни в коем случае не причинить боль. И вместо возражений слышит короткий вздох, похожий на судорожную попытку глотнуть воздуха, от которого ей и самой немного хочется сладко задохнуться.

– Нет, нет. Я совсем не спорю, – выдыхает Петя. Аня вся мурашками покрывается от того, как он вдруг уступает. Как легко он готов поменяться ролями, довериться, совсем отдать инициативу там, где раньше всегда её забирал, стать ведомым там, где никогда раньше и намёком себе этого не позволял. Немыслимо. Аня горит, раскаляясь всё сильнее, и впивается в Петю поцелуями, сама толком не понимая, куда тянется, где задевает его, только чувствует жаркую-жаркую, чуть солоноватую кожу под губами, всюду, куда дотягивается.

– Молодец. Будь таким же послушным и дальше, – пытается приказать она. Впрочем, приказ выходит смазанным, почти беспомощным, потому что Аню саму трясёт от собственной смелости, и она не уверена, что Петя не опрокинет её на спину в любой момент, не прервёт её беспомощную попытку быть главной. Пока, впрочем, он не пытается – только гладит Анины бёдра, терпеливо и заинтересованно глядит из-под ресниц. Подавшись чуть назад, Аня снова касается его возбуждения, обхватывает пальцами твёрдый член, направляет в себя и опускается.

Ох.

Это всё так же ощущается выжигающе, до возмутительного хорошо, так, что хочется сразу же потеряться в нахлынувших ощущениях и ничего больше не соображать. И совсем не помогает то, как Петя немедленно обхватывает Аню за бёдра, с глухим стоном тянет на себя, заставляя опуститься сильнее, проскальзывая внутрь глубже. Этот короткий толчок обжигает ещё жарче, ощущается пронзительно невыносимым, и Аня срывается на короткий вскрик.

– Я тебе не разрешала, – с трудом выдавливает она из себя и царапает Петины ладони, пытаясь оторвать от себя его жадные руки. – Разве я тебе разрешала?

Сейчас у неё, стремительно хмелеющей от жара, в жизни бы не вышло ничего сделать по-своему, если бы не Петя, который уступает ей ещё раз.

– Нет. Нет, это я... своевольничаю, – тяжело соглашается он, и его пальцы всё-таки разжимаются. Аня тяжело наваливается на него, перегибается вперёд, пытается своим весом прижать его запястья к простыне – это, наверное, смешная игра, но Петя позволяет ей и здесь, следует за её попытками навязать свои правила. Аня движется на нём всё торопливее, и всё меньше способна сознавать что-нибудь, кроме важности этих пронзительных движений.

Господи. Как у Пети получалось в такие мгновения что-то говорить? У него и сейчас получается, он отрывисто выдыхает ласковые, поддерживающие слова, называет Аню чудесной и горячей. Аня же совсем не способна сейчас вести и сама придумывать провокационные фразы, её хватает лишь на то, чтобы стонать и бездумно поддакивать. Именно так она в прошлые вечера послушно говорила Пете всё, что он только желал услышать, соглашалась со всем, что он произносил, послушная и расплавленная. А сейчас... нет, у неё совсем голова не работает, мысли все немедленно рассыпаются осколками.

– Не своевольничай, – только и может кое-как потребовать она, зацепившись за оброненное Петей слово, и снова сбивается на стоны. Её бёдра ходят вверх-вниз всё быстрее, она уже практически скачет на Пете, пытаясь то ли захлестнуть его удовольствием, то ли утонуть самой – второе у неё уж точно получается лучше. Аня вся крупно содрогается, уже с трудом владея своим телом, и из последних сил пытается опуститься сильнее, принят Петю в себя глубже, и эти последние попытки прожигают так, что перед глазами всё белеет, и Аня сама толком не понимает, как стекает к Пете на грудь, разжав пальцы и окончательно захлебнувшись наслаждением.

Ей на удивление нравится лежать вот так – телом к телу, кожей к коже, – и её чувствовать Петю внутри себя, его постепенно тающую твёрдость, ощущать, как его большая ладонь гладит её по голове, как торопливо трепещет дыхание у него в груди, такое же сбитое, как и у неё самой. Неправильно это. Не должно быть так хорошо, они же по-прежнему друг другу практически чужие. Не может между ними быть столько откровенной безмятежности – но она почему-то есть, и даже как-то хочется, чтобы она треснула. Просто для спокойствия.

– Тебе понравилось? – всё-таки спрашивает Аня. Хоть она и не уверена, что хочет знать честный ответ, но всё-таки надеется на лучшее, на то, что правда окажется более-менее приятной. И не сразу, но она скорее чувствует, чем действительно видит, как Петя кивает.

– Да, – заторможенно соглашается он. – Да, было... очень приятно.

Аня не понимает, по-настоящему он это говорит или ещё по-прежнему находится немножко в роли, внутри игры. Приподнявшись на локте, она внимательно вглядывается в Петино лицо и уточняет: – Что, даже критиковать совсем не будешь?

Петя качает головой. Его глаза вдруг становятся какими-то совсем бездонными, такими, что у Ани дыхание перехватывает, будто она на краю обрыва стоит и смотрит в бесконечное "вниз". Он бережно проводит ладонью по её лицу, задерживает руку у подбородка и смотрит – так, что утонуть в его глазах легче лёгкого.

– Можно тебя поцеловать? – вдруг спрашивает он, и столько нежности в этих словах, что Аня едва в ней не растворяется и не сразу понимает вопрос.

– Что? – растерянно переспрашивает она. – Но как же... ты ведь говорил, что поцелуй – это только для того, кого любишь, разве нет?

– Говорил, – мягко соглашается Петя. – И до сих пор говорю. Так что... можно?

Аню ошпаривает холодным потом, когда до неё наконец доходит.

– Нет. Нет, нельзя, – торопливо возражает она. И выдирается из объятий, которые из тёплых мгновенно становятся опутывающими, почти что удушающими, соскальзывает с кровати, торопливо ищет свою одежду, пока её панически трясёт. Как раз подобного усложнения она и боялась – и вот, оно догнало её в наихудшей из возможных форм. – Зачем ты так, зачем это? Мы же договаривались!

– Договаривались, – признаёт Петя. Он садится на кровати, тянется к Ане, ловит её за запястье, бережно привлекает обратно к себе, не позволяя метаться по комнате. – Договаривались, но... всё так изменилось, и эта договорённость теперь ощущается так, словно она была ужасно давно, в другой жизни где-то. Я к тебе... нет, не "привык", это совсем не то слово. И даже не привязался. Мне очень хочется, чтобы ты чаще была рядом, я радуюсь как дурной, когда ты со мной, даже когда мы просто рядом по коридору идём. Ты чудесная, правда. Знаю, мы обещали друг другу, что ничего подобного не будет, что после тура мы просто разойдёмся и обо всём позабудем. Но, может быть, всё-таки есть шанс, что тебе тоже не захочется забывать? Что тебе захочется остаться?

– Нет такого шанса, – отрезает Аня. Сейчас ей хочется скорее сбежать, и только, и ещё – ей немного страшно. – Получается, это у тебя "никаких обязательств"? Вот так тебе можно верить? Вот такие надёжные твои обещания?

Петя вздрагивает и выпускает её ладони.

– Сердцу не прикажешь, да? – неуверенно бормочет он и криво усмехается – уголок рта ползёт вниз так, что на улыбку даже не похоже, на одну сплошную боль.

Аня торопливо одевается, пользуясь тем, что Петя больше её не держит, и бросается к двери.

– Я не приду больше, я так не хочу, – выпаливает она перед тем, как выскочить в коридор.

Но вместо того, чтобы почувствовать облегчение от того, что их запутавшиеся, без нужды сложные отношения наконец разрешились, Аня ощущает себя так, словно у неё полная грудь разбитого стекла.