Алина рассекает светскую вечеринку с напористой уверенностью ледокола.

— Это — хореограф, — рассказывает она, и её длинный розовый ноготь с белым полукружием чертит в воздухе хищный штопор. — Как хореограф — ни о чём, но кудряшки клёвые. Симпотный. Вон там — журналист. Он такой, ну… я не хочу сказать «тупой», но… ты поняла, короче. Хм, а это вот спортсмены, — голос Алины виляет с непонятным презрением, и ноготь следом за ним делает примерно то же самое, чертит линии так, словно зачёркивает. — Футболисты всякие, наверное, с какими-нибудь жёнами уже. Впрочем, парочка ничего таких вроде есть. Молоденьких. Можно что-то и попробовать. Ань, ну посмотри же ты! Нравится кто-нибудь?

Из вежливости Аня смотрит, хотя ответ она знает заранее.

Её мысли в этот вечер совсем не здесь — впрочем, такое с ней в последнее время случается часто. Каждый раз, когда Алина, вся термоядерно лучась желанием устроить подруге личную жизнь, начинает предлагать кандидатуры кавалеров, Аню мысленно уносит во времени и пространстве — туда, где эта личная жизнь у неё была уже на самых кончиках пальцев. Туда, где нужно было всего лишь протянуть руку и сказать «да».

Аня всё чаще думает, не сделала ли она ошибки, сбежав так поспешно.

Тогда в Китае она не то что больше ни разу к Пете не пришла — она даже парой слов с ним больше нормально не обменялась. Всё пряталась в компании других ребят, старалась не оставаться одна, не допускать условий для чересчур откровенного разговора. Боялась, что повторится признание, с которым она так и не знала, что делать. Боялась услышать в свой адрес справедливые упрёки, на которые было бы толком нечего ответить — она ведь и правда сбежала, как трусиха, даже не выслушав до конца, не дав Пете объясниться. И на репетициях было тяжелее всего: именно в такие моменты Аня оказывалась ближе всего к Пете и дальше всего от всех остальных, и ей чудилось, что даже руки Пети лежат на её плечах как-то по-особенному, касаются спины и талии с тяжёлым намёком.

Обошлось тогда. Всё обошлось, и ни одного неприятного разговора не случилось, всех их Аня избежала. Но увезла с собой из Пекина камень на душе, холодный и тяжёлый, и мрачное чувство вины.

Последнее не даёт ей покоя особенно. Почему? Она-то почему чувствует себя виноватой, так ведь быть не должно! Она ничего не нарушила со своей стороны, делала всё ровно так, как они и договорились. Это Петя со своей стороны всеми договорённостями пренебрёг, всё нарушил, зачем-то решил…

Влюбиться.

Боже, как тяжело и глупо.

Чем дольше Аня об этом думает, тем настойчивее ей кажется, что она понемногу влюбляется сама. И от этого всё только хуже становится: ну хорошо, допустим, это и правда так. Но что тогда делать дальше? Простит ли ей Петя её испуганный побег, её долгое упрямое молчание? Влюблён ли он вообще до сих пор — или уже оторвал от себя эти зарождавшиеся чувства и забыл про них, тогда как Аня, наоборот, только-только начала в них вязнуть? Аня вспоминает его потемневшие, потухшие глаза — и… вообще уже не знает, куда ей кидаться, что делать и что думать.

Просто подождать, наверное, будет лучше всего. Выждать до тех пор, пока не станет понятно хоть что-нибудь в этом хаосе.

Аня с тех пор так и не обменялась с Петей ни единым словом. И неуютное молчание продолжается, и непонятно, как с ним быть. Прервать? Но как? И стоит ли? Может быть, уже давно поздно, столько времени ведь прошло. И спортивный сезон уже в разгаре, и вот на спортсменов вылетает нацчемп, за которым, как обычно, тащится ворох слухов, домыслов и интриг. Сама Аня, понятное дело, не участвует, причём ни прямо, ни косвенно, не светится ни среди комментаторов, ни среди блогеров, освещающих соревнования за катком. Но она смотрит. Очень внимательно смотрит, и переживает даже не как зритель — как очень преданный болельщик. Она помнит, как обидно закончился для Пети прошлогодний нацчемп, как он оказался с Женей в одних баллах, в одних сотых балла и не попал из-за этого не первую ступень пьедестала, потому что итоговое решение при таких баллах оказалось не в его пользу. Ему, наверное, очень хочется реванша — самой Ане вот хочется очень. И она крепко кулаки сжимает, когда смотрит прокаты, и что есть сил желает Пете победы.

Не получается ничего.

По Пете видно, что он старается очень, и программы у него сложные, нагруженные прыжковым контентом, которые должны вывести его высоко — а потом этого «высоко» оказывается оказывается недостаточно. Петя закачивает всего лишь на третьем месте, это как будто ещё хуже, чем в прошлом году было, и Ане обидно за него до слёз.

Она хочет сказать или написать ему что-нибудь, но не знает, что.

Как можно хотя бы попытаться сформулировать всё это так, чтобы не обидеть, не сделать больнее, хуже? Просто поздравить с третьим местом? Но Петя кажется Ане очень амбициозным, и, вероятно, он сейчас недоволен собой и тем, как он опустился в турнирной таблице по сравнению с прошлым годом, а значит, поздравления сейчас могут сделать ему только больнее. Тогда наоборот, посочувствовать? Но не заденет ли это Петину гордость, не обидит ли вместо того, чтобы утешить? Аня понятия не имеет. Она набирает несколько вариантов сообщения, но ни в одном из них не оказывается достаточно уверена для того, чтобы нажать на кнопку отправки, ни разу не набирается смелости, чтобы рискнуть.

Молчание между ними с Петей так и продолжается.

Ещё какое-то время очень похоже на то, что они с Петей так и будут бесконечно бегать друг от друга, и лишь этим вся их история и кончится, скоропостижно и нелепо. Но потом Ане становится понятно, что ещё ничего не окончено. Что их столкнёт лбами, и очень скоро. Шоу-турниры для телевидения, конечно же. Если в сам спортивный сезон Аня уже вряд ли когда-то попадёт, то вот на такие турниры её вставляют запросто. Правда, лишь в роли свадебного генерала, говорящей головы с микрофоном — но тем не менее. Аня предполагает, что эфирного времени ей в итоге перепадёт не меньше, чем соревнующимся ребятам.

И, уяснив свою роль в предстоящем прыжковом турнире, Аня подозревает, что ей всё-таки придётся встретиться с Петей лицом к лицу и поговорить с ним, да не просто так, а перед всем стадионом и всеми телезрителями. Боже. Она и так в целом подозревает, что с трудом свяжет в цепочку несколько адекватных предложений, чтобы сказать их Пете, не опасаясь окончательно всё испортить — хотя можно ли испортить ещё хуже и без того уже испорченное? как определить, когда ещё есть эта яма в которую можно падать? — и это заставляет её нервничать. Она заранее проигрывает эту возможную ситуацию в голове, пытается уже сейчас набросать какие-то фразы, которые будут звучать хорошо, чтобы можно было воспользоваться ими потом… да нет, как-то всё плохо звучит. Всё не то.

Но ей везёт. Петя оказывается не в той команде, которую на прыжковом турнире опекает Аня, и тяжесть потенциального интервью перестаёт давить на девушку, и можно все эти сложные, неудобные вопросы временно отложить, не думать о них, пока они не начнут тяжёлой тучей клубиться на горизонте снова.

Аня вообще проявляет себя в этот день не лучшим образом. Она в основном всю дорогу прячется за Димой, который сегодня исполняет роль капитана, и за Сашей, которая всё время рядом с ним, и преувеличенно много уделяет внимание ребятам из своей команды, а к красной команде старается вообще не поворачиваться. Ей так спокойнее. Хотя, конечно, всё равно она не чувствует себя спокойной до конца. Несколько раз ей кажется, что она чувствует взгляд Пети на своей спине — лопаткам становится горячо, и хочется рефлекторно съёжиться, уменьшиться в размере, раствориться в толпе и выпасть из поля зрения. Аня исправно выдерживает этот взгляд каждый раз, позволяет себе не дёргаться. И думает, что вроде бы всё идёт неплохо, более-менее спокойно, ровно. Вот пусть таким и остаётся дальше, до самого конца.

Она ещё не представляет себе, каким будет этот конец.

У красной команды совсем не ладится прыжковая часть — не вся, конечно, а точечно та, за которую отвечают самые юные спортсменки. Девочки волнуются, срывают много прыжков, порой не набирают почти ничего — и к последней попытке разрыв между командами уже около сотни баллов. Всем понятно, что одним каскадом это не отыграть. Что оставшийся последний выход на лёд — чистая формальность и ничего уже не решит. А на льду… там оказывается Петя, и у Ани внезапно к горлу подкатывает странный, чуть горький комок. Она бы ни за что на свете не хотела оказаться в такой ситуации, когда вроде и надо что-то сделать, и все ждут, но вместе с тем заранее известно, что ничего уже не выйдет и даже чудо не спасёт. И ей самой уже очевидно, что она переживает за Петю, несмотря на то, что они сегодня в разных командах. Что у неё всё-таки есть к нему… ну, чувства. За которые никак не получается толком ухватиться, они скользкие, как сатин, Аня сама сомневается в них чуть ли не ежеминутно — и всё же.

Аня ловит себя на том, что изо всех сил стискивает пальцы на микрофоне, пока следит за Петей и его каскадом, — и спешит исправить саму себя, пока никто больше этого не заметил. Ей совсем не хочется, чтобы сумбурное состояние её сердца стало достоянием всех окружающих. А адекватно объяснить своё волнение она ведь не сможет — никто из синей команды уже не напряжён, все понимают, что победа у них в руках. И так и выходит. Петя своим длинным каскадом набирает чуть больше пятидесяти баллов, а чтобы спасти команду красных, нужно ещё примерно столько же, так что… да, всё было понятно изначально. И пока все вокруг Ани радуются, отмечая победу, сама Аня очень старается не отставать от остальных, не выпадать из общего настроения. Она поздравляет Диму, обнимает Сашу, говорит комплименты Рите, которую в команде уже нарекли «кракеном» — и лишь изредка оглядывается через плечо, пытаясь посмотреть, как там Петя.

Его почти не видно. Лишь раз или два Ане удаётся всё же найти его взглядом — он держится поодаль и выглядит хмурым. Кажется, всё-таки его задела эта ситуация, в которой он ничем не смог помочь своей команде, хотя едва ли его кто-то в этом винит. Аню на его месте задело бы очень. Она ещё пару раз оглядывается через плечо, но уже безуспешно, и всё думает: как бы ей так ускользнуть от своих и подобраться к Пете? Хочется его поддержать. Не посочувствовать, может быть — Аня не уверена, что это будет правильным подходом и хоть чем-нибудь поможет, — но хоть как-то себя обозначить, не отмалчиваться, не оставлять Петю наедине с этим обидным поражением.

Она ещё и не знает, как ей ускользнуть от команды победителей. Странное состояние: вроде она совсем ничего для них не сделала, непричастна совсем — а в то же время её как-то привлекают к общей радости, тянут в объятия время от времени и почему-то никак не отпускают. Так, что Аня боится совсем ничего не успеть, просто подчиниться чужим планам и на это потратить весь вечер.

Она и не успевает, в общем-то.

До своего номера в отеле она добирается поздно, и ноги немного гудят от усталости, а голова слегка кружится от разделённого с командой шампанского. И именно это лёгкое головокружение, пожалуй, вдруг придаёт ей смелости, подталкивает под руку, помогает решиться на поступок.

В конце концов, глупо сидеть и беспомощно хлопать руками так, будто она в вакууме. Она ведь… ну, нет. Ей не обязательно страдать от того, как не получилось сделать то, что на хотела. Ещё есть время предпринять пару попыток. И возможности тоже есть. Аня наконец делает то, для чего у неё не находилось слов всё это долгое-долгое время: вынимает телефон и пишет наконец Пете.

Привет

У тебя какой номер комнаты?

Хочу сказать тебе пару слов

Она не думает, что получит ответ сразу же — вообще не думает, что получит отсюда ответ, если честно, но попытка не пытка. И прокручивает длинный список имён, раздумывает, кого бы ещё спросить, кто бы ещё мог знать — когда сообщение вдруг всё же приходит.

Петя уничтожающе лаконичен: он присылает число и только. Но, чуть поразмыслив, Аня решает, что это скорее всё-таки хорошо. Никакого отказа, никаких возражений или протестов, никаких комментариев, которые могут убить всю её решительность. Даже наоборот, это как будто… приглашение. Аня немножко воодушевляется. И нужную комнату она идёт искать уже увереннее.

Дверь открывается очень быстро, сразу же. Как будто вместе с первым же стуком; как будто едва ли не до него. Как будто Петя… ждал? Эта догадка вспыхивает в мозгу очень быстро — и очень сладко, и Аня сама чувствует, что она краснеет, когда поднимает глаза.

Петя смотрит на неё… тускло, и зелёные глаза кажутся совсем тёмными. У него лицо трудночитаемое, по нему никак не получается понять, о чём он думает, что чувствует, как относится к этому визиту. Скорее ждал или скорее готовился терпеть? Ему приятно снова увидеть Аню или не слишком? Он зол на неё или не очень? Все эти вопросы проносятся у Ани в голове за считанные мгновения, а заканчивает она в итоге лишь тем, что осторожно говорит: — Привет.

Ох, чёрт, да ведь здоровалась уже.

— Привет, — коротко кивает Петя. И окидывает Аню всё таким же нечитаемым взглядом, и вдруг усмехается углом рта: — Надо же, как неожиданно ты это устроила. Такое долгое радиомолчание — и только для того, чтобы нарушить его вот так? Я, честно говоря, пока не понимаю.

У Ани нет не сумбурных слов для того, чтобы попытаться внятно объяснить свой поступок.

— Я хотела сказать, что очень переживала за тебя сегодня, — выпаливает она на едином выдохе.

В зелёных глазах напротив что-то едва уловимо вздрагивает.

— В смысле, переживала в обратную сторону? Чтобы я не дай Бог напрыгал чего-нибудь неприятно дорогого? — быстро уточняет Петя. И усмехается краем рта: — Спасибо за веру, конечно, но там было без шансов. Ты напрасно волновалась.

Аня мотает головой.

— Наоборот. Я как раз надеялась, что у тебя есть в запасе как раз что-нибудь такое, очень дорогое, — тоненько говорит она.

В ответ мгновенно звучит напряжённое:

— Почему?

Аня осторожно подбирает слова, чтобы звучать как можно адекватнее и логичнее, чтобы не отпугнуть Петю ненароком эмоциональными припадками — ей почему-то кажется, что эмоциональный разгон куда попало он не оценит.

— Я представила себя на твоём месте, — говорит она наконец. — И, знаешь, это даже представлять было очень тяжело. Поэтому я волновалась. И мне правда очень хотелось, чтобы у тебя получилось с этим справиться. Даже несмотря на то, что ты в другой команде. Хотелось, чтобы ты взял и переломил ситуацию, и получилась бы красивая точка. А так, оно как-то… гнетуще вышло.

— Да, вроде того. Давило неслабо, — соглашается Петя, с такой интонацией, словно сам не очень вникает в смысл своих слов. И умолкает. Ждёт чего-то от Ани — а у Ани, честно говоря, уже все лучшие слова закончились, она очень надеялась, что Петя сделает шажок ей навстречу, поддержит беседу, даст ей что-нибудь, за что можно будет ухватиться. Но он ей совсем не помогает, только следует и ничего не даёт в ответ, так что в разговоре сама собой образуется пробоина. Ненадолго между ними повисает тишина, и Аня отчаянно ищет слова, чтобы не позволить этой встрече, первой за долгое время, оборваться вот так бездарно и просто.

— Хочешь, я к тебе зайду? — предлагает она, так и не придумав ничего лучше.

Петя вздрагивает. Ане чудится, что в его глазах что-то разгорается — как тогда, в Китае.

— Зачем? — напряжённо спрашивает он.

И… Ане бы пора уже наконец перестать попадать рядом с Петей в ситуации, когда у неё нет внятных ответов. Сколько можно уже.

— Ну как, — беспомощно говорит она. Старательно ищет слова, чтобы объясниться, чтобы снова всколыхнуть то зыбкое, хрупкое, но очень приятное, то, что было у них осенью и ещё не забылось до конца, как будто не потеряло шансов возродиться. Вспомнив, на что был похож их скользкий уговор в самом начале, Аня осторожно говорит: — Я подумала, вдруг тебе надо отвлечься? Выдохнуть после этого давящего дня? Если да, то… я готова.

Она опускает глаза, потому что до сих пор смущается произносить такие вещи. Но может немножко представить себе реакцию Пети — потому что слышит отчётливый рваный вздох, который вдруг срывается с его губ после её предложения.

— Нет, Анюта, «готовой» быть не надо. Это не так работает. Не должно так работать, — сдавленно возражает Петя. На мгновение он касается Аниного плеча, но почти сразу же отдёргивает руку. — Только если ты сама… но разве это так?

А Аня мельком улыбается, ощутив тёплое прикосновение, и вдруг очень отчётливо вспоминает, как хорошо было в Петиных руках, и её начинает тянуть к нему со всей искренностью.

— Честно говоря, мне бы тоже не помешало немного отвлечься. Выдохнуть. Сложное всё какое-то, — признаётся. И делает осторожный, но отчётливый шаг к Пете навстречу.

Тёплые руки снова касаются её плеч, только на этот раз не исчезают, а продолжают обнимать, мягко притягивают ближе. И следующие шаги даются уже совсем легко, и Аня с лёгкостью переступает порог, едва заметив и это, и то, как за ней закрывается дверь. Снова прижаться к Пете после стольких месяцев — сладко, приподняться на цыпочки и коснуться губами его щеки — электрически-хорошо, и Аня охотно растворяется в прикосновениях, которыми они с Петей торопливо осыпают друг друга, почти что взахлёб.

Она всё правильно сделала, она была бесконечно права, решившись прийти, и неважно, что в итоге её на это толкнуло шампанское, это уже совсем не имеет значения.

Одна только маленькая мысль омрачает жаркую сладость объятий, царапает по самому краешку сознания. Аня не уверена в том, как далеко она может зайти с поцелуями. В её глазах всё кажется очевидным, и как будто её появление здесь спустя столько времени можно истолковать лишь одним способом. Но Петя… он осыпает торопливыми, сухими, скользящими поцелуями Анины щёки и шею — и не делает ни единой попытки потянуться к Аниным губам. Словно воспринял тот испуганный отказ в последнюю встречу как отказ навсегда, или уже остыл к Ане за это время, отказался от загоревшихся в них было чувств. Как бы там ни было, то, как он ведёт себя сейчас, вносит в Анину душу лёгкое смятение, и она не решается откровеннее потянуться к Пете в ответ.

Но в остальном их объятия больше ничто не омрачает. Просторный пиджак быстро падает с Аниных плеч, Боже, он обрушивается к ногам, словно разбитая броня, и вот Аня уже чувствует горячие ладони Пети на своих обнажённых плечах, и это всё так же обжигающе приятно.

— Я не думал, что ты вернёшься, — горячо выдыхает Петя. И вдруг подхватывает Аню под бёдра, и на несколько мгновений она оказывается трепещуще балансирующей на его руках — пока Петя не усаживает её на столик возле зеркала. Это… ново, но не пугает, только щекочет нервным предвкушением кожу и даже под кожей. Аня откидывается назад, упираясь плечами в зеркало, позволяет Пете нежить её шею лёгкими поцелуями. И чувствует горячий выдох на коже, когда Петя заканчивает: — Ты очень убедительно обещала, что больше не придёшь.

Аня и сама в тот момент правда думала, что больше не придёт. Да что там: она ещё неделю назад полагала, что подобного с ней больше не повторится. И вот, как быстро от этой уверенности ничего не осталось. Но вслух Аня ничего подобного, конечно, не произносит. Ей кажется, что сейчас для этого совсем-совсем не время.

— Я скучала, — ласково признаётся она вместо этого. Захватывает в горсть Петину футболку, тянет на себя, пока не стягивает совсем, и сразу же роняет на пол. Так лучше. Так жарче. Петя подаётся к ней, пылающе и маняще близкий, и Аня послушно разводит колени, позволяя прильнуть к ней. Ей и самой так намного удобнее обнимать и целовать крепкие плечи.

Петя как будто сильнее вспыхивает от этих незамысловатых слов.

— Правда? — возбуждённо спрашивает он. И тянет с Аниных плеч перепутавшиеся бретельки тонкой майки и бюстгальтера, и Аня под его руками вся покрывается мурашками, но совсем-совсем не от холода.

— Конечно. Конечно, правда, — заверяет она, льнёт к горячим ладоням, наслаждаясь тем, каким жаром прокатывается по телу каждое откровенное прикосновение. — Я же тогда не потому ушла, что с тобой плохо. Наоборот, с тобой было очень, очень хорошо. Мне всегда нравилось.

— Я помню, — бормочет Петя, продолжая настойчиво ласкать её. — Ты ушла потому, что я нарушил всё, что сам же и обещал. Я помню. Но этого не повторится, клянусь.

Аня совсем плывёт в его объятиях и даже толком не улавливает смысла обращённых к ней слов. Она лишь ощущает их общий успокаивающий тон, позволяет ему обволакивать её, кружить голову ещё сильнее. И ей никак не сконцентрироваться на том, в чём именно клянётся Петя, она не понимает сути, только охает и послушно тянется навстречу. Выгибается, позволяя снять с неё остатки одежды. Чуть проскальзывает ниже по столешнице, придвигаясь к Пете, и взволнованно трепещет в ожидании.

В первый миг соединение тел кажется очень долгожданным, слаще, чем когда-либо до этого. У Ани не получается сдержать радостный вскрик.

— Ой, да, да! — выстанывает она, перекрещивает лодыжки у Пети за спиной, подталкивая его чуть ближе к себе, наслаждается каждым прикосновением, каждым движением. С Петей хорошо. Он горячий, близкий, знакомый. И сегодня чуть более торопливый, чем обычно — но это, наверное, объяснимо? И от этого ничуть не хуже, наоборот, так тоже по-своему приятно. Аня вздрагивает в такт пронзающим её толчкам, сжимает пальцы у Пети на спине, беспорядочно тычется поцелуями в горячее плечо. И ей очень, до преступного хорошо. Может быть, она снова всё запутывает и даже что-то ломает тем, что снова лезет к Пете, снова начинает эти беспорядочные, зыбкие даже-не-отношения. Но сейчас Аня отбрасывает эти мысли сразу же, роняет их, даже не успев как следует за них взяться.

Она подумает об этом как-нибудь потом.

— Я так рада… тебе… с тобой… — разрозненно всхлипывает она, изнемогая от жара и тесной близости. Ей некуда деться — ладонь Пети у неё на пояснице, надёжно держит, не позволяя отстраниться, — да она совсем и не хочет. Именно эта чуть чрезмерная близость, тесная и жаркая, и ощущается так чудесно, и хочется одновременно и рассыпаться блаженными осколками, и как можно дольше держаться на пике наслаждения, чтобы оно длилось и длилось. Аня изгибается в Петиных руках, сжимает коленями его бока, сама едва это сознавая, и задыхается в крепких объятиях, захлёбываясь переполняющим её жаром.

Петя ещё успевает что-то сказать ей — но Аня уже не слышит. Оргазмом её ослепляет и оглушает, разламывает на громкие стоны, и она обмякает, цепляется за Петю, понемногу оседая на столешницу. Ей в эти мгновения больше всего хочется, чтобы Петя её не отпускал — и он не отпускает, клонится следом за ней, почти что наваливается на неё. Ане… нравится. Ей приятно ощущать себя прижатой к Петиному телу, разгорячённому и крепкому. В этом есть какая-то чарующая надёжность, есть своеобразное подтверждение их связи — вот она, ещё протянута между ними, тела ещё сплетены. Аня гладит Петю по волосам, по плечам и тихо улыбается своему наслаждению.

— Спасибо, — тихонько говорит она и не знает, что ещё добавить. Слова вдруг кажутся ужасно тяжёлыми, и Аня тщетно пытается составить из них что-то уместное про свои чувства и следующую встречу.

— Спасибо, — эхом отзывается Петя. И крепче сжимает кольцо рук на её талии, и на несколько мгновений Аня оказывается вжата в него так тесно, что едва рёбра не похрустывают.

— Осторожно, не задуши! — шутливо охает она. Ей кажется, это очевидно звучит не всерьёз — но Петя вдруг воспринимает её слова очень серьёзно, почти что разжимает объятия, пытается отстраниться. Ане приходится практически повиснуть на нём, чтобы удержать. Торопливо она заверяет: — Нет-нет, я совсем не это имела в виду! Ты можешь так делать, конечно, ты можешь. Просто… осторожно, ладно?

Чуть помедлив, Петя кивает.

— Да, конечно. Прости, я не так понял, — говорит он. И снова подаётся ближе, а соприкосновение тел вновь становится обжигающе, почти удушающе тесным. Аня растворяется в нём и совсем про время забывает. Ей нравится, что можно непрерывно чувствовать Петю рядом, осязать его, насколько хватает рук, и совсем-совсем себе в этом не отказывать.

— Останешься? — вдруг негромко предлагает Петя. Ане кажется, что это звучит как-то двусмысленно. И в любом случае, стоит ли? Они же никогда ничего подобного раньше не делали, и…

С другой стороны, если она хочет, чтобы из этих отношений получилось нечто большее, пора решаться на перемены.

— Останусь, — соглашается Аня. Обхватывает Петю за шею, когда он поднимает её на руки, растекается по его плечу и мягко предупреждает: — Объясняться с соседями по поводу шума будешь сам. — Ей не кажется, что остаток вечера у них пройдёт тихо-мирно и в тишине. Да и потом, она уже не старалась быть тихой до этого, так что какие-то объяснения понадобятся в любом случае.

Петя опускает её на кровать и сам ложится рядом, вытягивается, прильнув всем телом. И как-то почти напевно выдыхает Ане на ухо: — Не бойся. Я тебя не выдам.

На мгновение Ане это кажется знакомым, но эта мысль кажется незначимой и сразу же теряется за окутывающим до кончиков пальцев уютным теплом.

— Замечательно, — мурлычет она. И приникает к Пете, окончательно отбросив всякое смущение и все тревожные мысли.

Должно из этого получиться что-то большее. Не может всё просто кончиться.