8



Прошерстив сперва округу у домов и озер и почти добравшись до гор, Дерек остановился, когда понял, что Питера больше нет в этом лесу. Его специфичный запах травы и каннабиса, табачного листа, древесных нот, амбры и немного миндаля все еще улавливался чувствительным к ароматам носом, близким по качествам к носу волчьему, но запах тот был словно отдушка, словно развивающийся по ветру след или затухающий свет. И только сейчас Дерек понял, что Питер сделал это снова. Этот идиот надсмехается над ним, путая и заставляя бегать за собой словно они дети. Но они уже так давно не дети, что подобная выходка больше не кажется смешной и забавной, может, только Питеру все еще она кажется таковой, но только потому, что дядя все еще не в себе и его мозг восстанавливается после того, что было.

Резко выдохнув воздух через нос, Дерек развернулся и побежал в обратную сторону. Пробежав последние несколько миль и почувствовав, как нарушил защитный барьер Дитона, местного друида, младший Хейл сбавил скорость.

Старый двухэтажный дом, за которым почти уже не ухаживали, и который порос высокой травой вокруг и чертополохом, был знаком Дереку довольно хорошо. Какое-то время он жил с Питером здесь, пока тот не стал слишком противным и терпеть его больше не было сил. Тогда Дерек уехал, случайно в Бейкон Хиллс, попробовав начать новую жизнь, нормальную жизнь, ведь она должна была стать нормальной после того, как все закончилось, но его дядя не смог пойти дальше с ним, застряв в фазе горя и безумия.

Хотя Питер вернул себе рассудок и власть над телом, но он все еще был слишком другим. Не таким же, как годы назад, когда их семья была жива, когда Таллия могла его держать в узде, что-то запрещая делать, а Кора и Лора удваивали эффект матери, заставляя Питера самому держать себя в руках, чтобы оставаться способным позаботиться о них, о своей стае. Когда стаи не стало, то все рухнуло. Стая была якорем Питера, понял Дерек. И, так как они остались в своей стае единственными выжившими, и должны были заботиться друг о друге, Дерек чувствовал неприятные угрызения совести по поводу того, что оставил Питера тогда, когда делать этого не стоило. Ибо сейчас, кажется, Питеру снова хуже. Дерек знает, что какой-то оборотень ночью бегал вокруг них, и от этого оборотня исходило желание крови. Как тогда, когда они еще были не подвластны себе, когда их разумом управлял другой. Но все закончилось. Ими больше никто не управлял. Они были вольны самостоятельно решать то, что должны делать. И Питер никогда бы не стал в здравом рассудке нападать на людей, он не хотел бы убить их. Но этой ночью он хотел. И это прямое доказательство его вернувшейся невменяемости.

Дерек вбегает по ступенькам, которые противно скрипят под его весом. Он немного потный, грязный и злой, и толкает дверь, заходя внутрь и сразу вдыхая. Запах травы, орехов, дерева и табака такие же сильные, как когда он начал пытаться догнать дядю в лесу, но они теперь другие. Очень тонкое различие. Почти невозможно уловить, если не знать, что искать. И поэтому понимает мужчина, он не понял сразу. Это обманка. Наверное, Дитона. Питер часто виделся с тем, когда они жили вместе. И, наверное, попросил, а может украл у того немного его колдовских порошков. Дитон не очень хорош как защитник стаи, но вполне сносен как травник и целитель. Он также знает достаточно много и чуток к небольшим изменениям, и может предугадать плохую погоду или беду до того, как что-то из этого действительно начнется. Но не то, чтобы от этого была польза кому-то кроме него, ведь этот друид самое асоциальное существо, которое есть в этой округе. Он не разговаривал с людьми несколько десятков лет, и он как можно реже разговаривает с Питером и только с ним. Не то, чтобы Дерек был обижен из-за этого. В том, что их стая умерла, есть и вина друида. Он был их эмиссаром, и Таллия верила в него. Оказалось, что зря. И, может, именно если бы она так не верила в друида, то была бы жива сейчас.

— Я думал, ты справишься быстрее, Дерек, — усмехнулся седой мужчина с сморщенным лицом в своем кресло-качалке. Питер снова курил. И это только больше вывело Дерека из себя. Он бросил злостный взгляд на дядю и подошел, останавливаясь в нескольких шагах от него, все еще держа дистанцию, потому что дистанция была всем, что помогало Дереку на протяжении долгого времени оставаться в себе и не упасть. Когда все решилось, привычка все же осталась. Он держал дистанцию с Питером, за которого на самом деле переживал, с друидом, которого тайно хотел растерзать на кусочки за трусость, с самим с собой, боясь думать о своих желаниях и жизни в целом слишком долго, с другими людьми, которых не понимал, ибо проспал все на свете. В прямом смысле. Мир так изменился. И Дерек не знал, что ему с этим делать. Иногда хотелось просто вернуться в лес и потеряться там. В лесу было одиноко, но спокойно, и лес он знал, а то, что за его пределами, нет.

— И у тебя еще хватает смелости издеваться надо мной? — низкий рычащий голос младшего Хейла даже не смог вызвать сомнения в Питере, не то, чтобы испуг или раскаяние.

Питер многозначительно хмыкнул, посмотрел на Дерека, затянулся и выпустил из своего поблекшего рта бело-прозрачный дым. Сердце Питера оставалось в своем ритме, спокойный, почти медленный ритм, который успокаивал Дерека тем, что он вообще был. Стая никогда не может состоять лишь из одного компонента, всегда нужно хотя бы два.

— Да кто над тобой издевается? — в итоге продолжил старик. — Я не заставлял тебя бегать по лесу. Ты маленький что ли? Мог бы сразу пойти сюда, если так хотел встретиться. Хотя, стоит сказать, я удивлен увидеть тебя снова так рано. Мы виделись вчера. И я думал, что следующая встреча будет не раньше, чем через месяц. У тебя же примерно такой график, племянничек?

Дерек почувствовал укол вины и вкус обиды на языке. Но не подался на провокацию.

— Твои детские обиды не то, ради чего я здесь.

Питер снова хмыкнул, но более весело, и потом улыбка появилась на его уставшем лице, а немного затуманенные, больные и грустные глаза посмотрели на Дерека, и потом тот услышал:

— Ты, наконец, понял? — спросил Питер. И вопрос был слишком расплывчатым. Интонация не нравилась Дереку. Он нахмурил свои темные брови и бросил:

— О чем ты?

Питер сделал еще одну затяжку марухи и утвердительно ответил:

— Значит, не понял. Очень жаль.

Дерек рыкнул в его сторону, сдерживая себя от того, чтобы просто не задушить Питера. Скрестив руки на груди, чтобы хотя бы немного дистанцироваться от дяди и разговора с ним, младший Хейл спросил:

— Если ты хочешь мне что-то сказать, то я весь во внимании.

Питер усмехнулся: «Да неужели». И потом закашлялся. Дерек думал, что дядя сейчас отхаркнет свои легкие на пол, но ничего не сказал. Питер отдышался и более скрипуче продолжил. И снова вопросами, снова виляя. Загадки, игры, тайны. Дерека тошнило от всего этого. Почему нельзя просто сказать все как есть? Просто решить все проблемы на месте, а не тянуть их за собой?

— Ты привел этих детей сюда, — начал Питер издалека и с пугающим блеском в серо-голубых глазах, — хотя ненавидишь это место. Ты говорил, что никогда не вернешься, а потом вернулся и не один.

Дерек нахмурился сильнее. Шестеренки завертелись в его мозгу. И начинал появляться страх внутри, который становился сильнее, когда Дерек стал понимать, к чему клонит дядя. Но он сознательно толкал эти догадки так глубоко, как только мог, ведь увидеть и понять означало принять реальность. И это не могло быть реальностью. Не сейчас. Никогда. Все закончилось. Все же закончилось. Это не может просто начаться снова.

— Это просто совпадение, — ответил Дерек. — Я устроился работать в школу, и на меня просто повесили этих детей, и я не мог отказаться. Место было выбрано случайно и не мной.

— Может быть, — пожал плечом Питер, закидывая нога на ногу, когда его зад затек сидеть долго в одном положении, — но только не в случае, когда мы говорим об этом месте, а не любом другом. Ты же знаешь, что это не случайность.

Видя пламя сопротивления в зеленых глазах родственника, Питер разозлился и вскинул рукой:

— Боже, Дерек, очнись! Она в твоей голове! Она все еще там! Ты серьезно не понял этого до сих пор?

У Дерека перехватило дыхание, и он так сильно сжал кулаки, что на коже остались красные лунки, когда он их разжал. Питер просто сумасшедший. Он просто снова несет сам не зная что. Это неправда. Дерек прикрыл глаза и покачал головой. Это неправда. Этого не может быть. Он не хочет иметь с этим дело снова.

— Этого не может быть, Питер, — начал спокойно Дерек, словно говорит с душевнобольным, которому надо мягко донести, что он такой, — она мертва. И если бы она была не мертва, а была жива, то она не позволила бы мне уйти. Если бы она была жива, я знал бы это.

— Не знал бы, — хрипло и тихо ответил Питер уверено. И Дерек вздрогнул от того, насколько разумно и чисто сейчас звучал голос дяди. На мгновение это словно был Питер Хейл до того, как их стая умерла, до того, как Она появилась в этих лесах, завербовав их себе.

— Почему? — только и смог выдавить из себя Дерек.

— Я тоже был уверен, что она мертва, и что все закончилось, — грустно стал пояснять Питер, — но потом… потом зародились сомнения. И они подтвердилось, когда ты вернулся с этими детьми. Словно принес ей еду на блюдечке как послушный слуга, и без какого-либо сопротивления, ибо думал, что захотел этого сам, а не что просто играл роль марионетки. Знаешь, легко управлять тем, кто не знает, что им управляют. А теперь я спрошу снова. Тебе не кажется странным, что ты привел этих детей сюда после всего, что здесь было?

— Я… — Дерек поднял взгляд и посмотрел через грязное оконное стекло на туманное поле, которое было перед домом, видя там вдали темный лес, полный тайн и опасностей. И сейчас, зная, где искать, он почувствовал. Холодное дыхание смерти на своем затылке. Ее присутствие в его голове. Некоторые воспоминания словно отсутствовали, он не помнил, что иногда делал. И не мог сказать, почему вернулся. Он бы не вернулся. Никогда. Не из-за кого. Но он действительно здесь. И он здесь не один. Если все, что говорит Питер, правда, то подросткам, за которых он должен отвечать, угрожает опасность. И эта опасность может быть в его лице. Если она не умерла на самом деле, как говорит Питер, то это значит, что ее проклятье и чары все еще действуют на них также, как раньше. Ничего не изменилось? Черт. Твою мать.

Питер нервно покачал головой, и это было похоже больше на тик.

— Да, да, да… — сказал он. — Я тоже так подумал.

Дерек уже не удивлялся. Наверное, было очевидно, о чем он подумал. И особенно очевидно для Питера.

Волна горячего гнева, больше походящего на лаву, поднялась от пят до головы Дерека, застилая ему глаза. Он был не то, чтобы рад и беззаботен после того, как они смогли убить Ее, но его жизнь стала наконец свободной, он был свободен, пускай и не очень счастлив некоторое время. Но недавно он стал ощущать и счастье, любовь, вкус жизни. Медленно они стали возвращаться к нему. Он вспоминал, как жить и быть свободным. Но теперь это все заберут обратно? Он чертовски не согласен с этим. Он, блять, никогда в жизни больше не пропадет из своего же сознания, гуляя по темноте годами. Он собирается убить Ее снова. Окончательно. Навсегда. И будет делать это медленно, чтобы Она страдала также, как страдали Таллия, Кора и Лора.

— Ты не сможешь убить ее, — сказал Питер, снова читая его. — Если не получилось тогда, то и в этот раз точно ничего не выйдет. Но если ты попробуешь, то можешь разозлить ее.

— И что ты хочешь? — рявкнул Дерек. Кулаки чесались ударить что-то или сломать. — Просто жить дальше, словно ничего не случилось? Убивать дальше, когда она захочет? Я не собираюсь становиться убийцей из-за нее.

— Но ты уже убийца, Дерек, — напомнил Питер весело. — Забыл, какого цвета у тебя глаза? Ну так можешь посмотреться в зеркало. Одно висит в коридоре, хочешь, я принесу или…

Рык прозвучал в гостиной, а потом рука Дерека схватила Питера за шиворот его рубашки. И голубые глаза горели ярко в темноте ночи, заставляя Питера ощутить вкус боли снова и услышать призрачные голоса рядом. Он вздрогнул. А Дерек, почувствовав запах страха, разжал руку и отпрянул назад. Дистанция. Дистанция. Дистанция… Дерек тяжело дышал, прикрыв глаза и панически думая о том, что все в порядке, потому что он держит себя в руках, он слышит звуки вокруг и может шевелиться тогда, когда захочет. Ее здесь нет. И она не сгибает ему руки и ноги как шарнирной кукле. Вдох. Выдох. А сердце стучит так быстро. И тело такое горячее, хотя внутри жжется холодом страх. Что, если она заставит его убить этих детей, убить Стайлза? Послышав треск костей из прошлого, Дереку стало плохо. И только голос Питера, раздражающий и ненормальный для такой ситуации, ибо слишком спокойный и даже веселый, несколько удерживал его потери контроля над собой из-за самого же себя.

— Бесполезно идти против нее лишь нам двоим, — ответил Питер. — Ты знаешь это. Таллия пробовала, и что в итоге?

Питер посмотрел в сторону и хмыкнул:

— Она мертва. — Он посмотрел снова на Дерека, который закрыл лицо рукой, продолжая. — Потом мы пробовали дважды, и первый раз закончился тем, что я убил твоих сестер. И второй, как видишь, также неудачен. Она слишком сильна. Бесполезно пытаться убить ее физически. Нам нужна…

Дерек не дал договорить Питеру, резко выпрямившись.

— Я попробую.

Питер наклонился в кресле, отчего то качнулось со скрипом вперед, закричав:

— Нет! Это закончится тем же, чем всегда.

Но Дерек никогда не слушал дядю, если уже решил что-то для себя. Он покачал головой и пошел на выход, словно каждая минута простоя стоила миллион долларов. На самом деле это было недалеко от правды. Дерек держал себя в руках и мог некоторое время сопротивляться ведьме, если бы та захотела залезть в его мозг, но у ведьмы есть ее маленькие фамильяры из ада, и она никогда не стеснялась использовать их как своих посыльных. Насколько Дерек помнит, в распоряжении ведьмы было несколько духов волков, проекции оборотней из той стаи-зомби, которую она поглотила до них.

Несколько черных огромных волков с алыми глазами альф. Злые и жестокие, потому что мертвы и забыли, что такое человечность. Если ведьма решит убить детей, она определенно пошлет одного или парочку своих оборотней-духов для этого. И никто из этих детей не сможет убежать от волка с того мира. Если кто-то и сможет что-то сделать, то только он, Дерек, и поэтому ему нужно как можно скорее вернуться. Собака уже мертва. И если ее убил кто-то из приспешников ведьмы, а не из подростков, то значит, что у нее появилось немного силы. И ведьма почувствовала запах крови, поняла, что может убить снова, и она захочет сделать это снова, это лишь вопрос времени. Им нужно уехать отсюда как можно скорее. А потом… потом он вернется и убьет эту суку.

Питер смотрел, как Дерек убегает из дома, а потом, повернувшись в своем кресле, продолжил смотреть, как тот быстро бежит по полю, исчезая в темном лесу. Потом старший Хейл развернулся обратно и устало растекся в кресле как пудинг, который несколько дней стоит у него на кухонном столе. Боковое зрение старого волка улавливало тень, которая сочилась чем-то неприятным, что очень напоминало осуждение. Еще бы. Таллия всегда только и умела, что осуждать его. Самая типичная старшая сестра. Мертвая старшая сестра.

— Что, я не могу бросить его, верно? — он посмотрел на Таллию, которая молчала. Она выглядела очень живой. Не прозрачной как привидение. Не мертвой как кто-то, кто выбрался из могилы и теперь хочет съесть твои мозги. Это была просто Таллия Хейл, мертвая альфа стаи Хейлов. Если так пойдет, то и стая скоро будет мертва.

Таллия молчала. Всегда. И Питер протяжно вздохнул, вставая и говоря:

— Я знаю, знаю… Но какие у нас есть еще варианты? Эта ведьма никогда не даст себя убить какому-то оборотню. Если от нее и можно избавиться, то только обходными путями.

Питер пошел на кухню, которая была по другую сторону от гостиной. В доме было везде темно, ибо электричество хоть и было, но Питер привык не тратить его. В темноте ему было как-то привычнее. Он смирился с нею. Да и платить за свет лишнее. Войдя на кухню, он достал из одного из ящиков бутылку коньяка и, разворачиваясь, снова встречая осуждающий взгляд карих глаз Таллии. Та закатила на него глаза. И Питер ответил ей:

— Сейчас все равно ничего не происходит. И мне нужно расслабиться. Разговоры с Дереком всегда слишком меня эмоционально истощают. Я не в ресурсе. Как-то так сейчас говорят, верно?

И он ушел обратно в гостиную, падая в кресло-качалку, покачиваясь по инерции и открывая бутылку. Горечь обожгла ему язык, но заглушила боль внутри. И Таллия пропала из видимости, когда он открыл глаза. Стало звеняще тихо. Темно. Холодно. Почти также, как когда он был под контролем ведьмы и в ловушке своего разума, когда его тело убивало Лору и Кору, но он даже не понимал этого и не пытался сопротивляться. Но… он бы мог тогда? Питер сделал еще глоток, резко прерывая поток своих мыслей и просто напиваясь. Все равно через час он будет снова трезв. Чертова регенерация оборотней. Надо стащить у Дитона немного порошкового аконита. Если, конечно, они все завтра не умрут и для выпивки будет еще время.

******

Когда Стайлз и Дэнни ушли в обратную сторону от той, куда ушли Джексон, Лидия и Хейл, то на месте, где только что произошла драматическая сцена (парень разбивает нос бывшему своей девушки, и потом его оттаскивают и прижимаю к земле, но тот все равно кричит о том, что убьет того парня и бла бла бла) повисло гробовое молчание между третями обнимающимися парами. Скотт прижимал Эллисон со спины к своей груди, немного нахмуренный, но в целом не очень взволнованный, словно привыкший к подобным сценам. Эллисон держала его руку и, напротив, выглядела очень взволнованной. Наверное, в Сан-Франциско не так часто на улицах бьют кому-то морду. Эрика словно упиралась бедром в бок Айзека, обнимая его за талию, и тот обнимал ее в ответ более женственно, словно они поменялись ролями. Гейдж обнимала сама себя, но рука Мэтта тяжело лежала на ее плечах, и тот не хотел отодвигаться от нее и на шаг.

— Ну и что это, нахрен, было? — нарушил обед молчания Мэтт.

— Или из-за чего это было, — негромко добавила Гейдж, а потом все косо посмотрели на дом, что в полночь без уличного освещения вызывал легкие мурашки страха.

— Лидия пошла в дом, а потом закричала. То, из-за чего она кричала, находится сейчас внутри, — дополнил Айзек. — Может, стоит просто проверить, что там?

Эрика чуть сильнее обняла Айзека, не замечая этого или решая не заметить этого. Ей не хотелось, чтобы Айзек шел. Крик Лидии было слышно так хорошо даже так далеко. Что такого должно быть внутри, чтобы она так кричала? Чей-то труп, но точно не труп огромного паука. Хотя, в лесу определенно должно быть пауки и прочие неприятные насекомые. Что, впрочем, ничем не успокаивает.

— Я слышала, что Лидия говорила про Праду… — неуверенно сказала Эллисон. — Наверное, это связанно с ней. Может быть Стайлз…

И ее взгляд опустился на землю, а девушка замолчала. Ей было жаль, что она обидела друга Скотта ранее, и она не хотела этого, но сейчас она вспомнила, как Лидия говорила утром о том, что думает, что это Стайлз спрятал Праду где-то, потому что она ему не нравится, и что Стайлз «такой гаденыш иногда». Это звучало надуманного ранее, но более реалистично сейчас. Стайлз не выглядит как хороший парень в понимании полного значения этого слова. Он весь в татуировках, и у него пирсинг, и он часто мешает учителям в школе, он матерится, иногда говорит очень странные вещи и откровенно говоря, иногда Стайлз пугает Эллисон просто тем, что рядом. И сейчас ей кажется, что ее чувства возникли не из пустоты, а всегда имели реальную подоплеку.

— Может он что? — нахмурилась Эрика. — Договаривай, раз начала, Эллисон.

Девушка помялась, но сказала:

— Может, он убил Праду? А в доме ее труп.

Эрика сжала губы. А потом агрессивно спросила:

— Думаешь, Стайлзу больше заняться нечем, кроме как убивать чужих собак?

Но тогда за Эллисин вступился Скотт.

— Вообще-то, я согласен с Эллисон, — сказал он, обнимая ее небольшое тело сильнее, словно говоря, что рядом и не даст в обиду. — После смерти родителей Стайлз не в порядке. И я думаю, что он мог бы сделать это. Он стал агрессивным. Я знаю, что он резался раньше, и может у него проблемы с самоконтролем, которые только ухудшились…

Лицо Эрики исказилось, и она бросила:

— Ты, блять, это серьезно?

— А что я сказал не так? — взгляд Скотта выглядел искренне не понимающим. В его голове все было логично и правдиво, тем более он сказал «мог бы сделать это», а не «он сделал это». Это всего лишь предположения, которые имеют место быть, и он уточнил, почему они имеют место быть.

Но для Эрики все выглядело вообще не логично. Лучшие друзья. Стайлз постоянно говорил о Скотте, как о лучшем друге, он возвышал его в чужих глазах, он заботился о нем, закрывал глаза на его недостатки. И что сейчас? Скотт просто первым же поливает «лучшего друга» грязью. И, наверное, не со зла, если так вообще можно сказать, а потому что действительно просто большой дурачок, у которого глаза все время не на том месте, на каком должны быть.

— Что ты сказал не так? Ты глупый идиот, если не понимаешь…

— Эй, — Эллисон выпрямилась и ее взгляд стал злее. — Следи за тем, что говоришь…

Эрике никогда не нравилось, когда ее затыкали или говорили ей, что ей нужно сделать. Всю среднюю школу ей только и делали, что закрывали рот, обзывали и отправляли в конец строя на физкультуре, потому что никто не хотел стоять с ней рядом. Но в один прекрасный день ей жутко надоело терпеть. И с тех пор она поняла, что никогда в жизни больше не собирается молчать и позволять наезжать на себя. Если человек говно, то она скажет ему об этом в лицо. Если кто-то пытается сказать ей, что дерьмо она сама, то тогда этому суициднику лучше бежать как можно скорее. У нее нарощенные ногти и она не постыдиться применить их. Она всегда любила царапаться и кусаться. И повреждение людей, которые первые начали нападать, будет считаться просто слишком хорошей самозащитой.

— А что я сказала не так? — Эрика отпустила Айзека и шагнула к Эллисон, и ее голос звучал едко и издевательски. — Если Скотт считает нормальным первым же обвинять лучшего друга, еще и рассказывая то, что, я уверена, Стайлз не хотел бы, слышали другие, то он тупица. Как можно не понимать очевидного?

Эллисон впервые за долгое время стала злой. И Эрика впервые видела ее такой. Голос брюнетки понизился, и она сказала:

— Идиотка — ты, если не понимаешь очевидного. Все мы были вместе кроме Стайлза. И когда Лидия с Джексоном пришли, Лидия была спокойна. Значит, в доме еще не было того, что ее напугало, когда они уходили. Но она вернулась, и это появилось. И если в доме правда мертвая Прада, то только те, кого не было у костра, могли переместить ее в дом.

Эрика понимала логику. Но речь ведь не шла об этом. И это ее так злило. И она никогда в жизни не собиралась соглашаться со Скоттом или Эллисон, потому что тогда она бы согласилась, что Стайлз — убийца животных. И это точно было не так. Он был слишком милым и добрым, чтобы убивать кого-то. Господи, он паука убить самостоятельно не сможет, ибо ему будет его слишком жалко, не говоря уже о животных в десятки раз больше.

— Хейла тоже не было. И дома не запираются. Кто угодно из округи мог бы сделать это. — Она скрестила руки на груди, чувствуя незащищенность. — Тем более мы не знаем, что именно в доме, а уже говорим о убийстве…

Словно почувствовав запах крови как пиранья, Мэтт двинулся вперед, громко сказав:

— Я проверю!

И забежал в темный дом. Вскоре он вышел, говоря, еще не успев ступить на землю со ступенек очень взволнованно и почему-то смеясь:

— Это полная жесть! Он выпотрошил ее как овцу, — Мэтт говорил, словно уже было решено, кто и что сделал, — там повсюду кровь. Она висит на креплении для душа, и у нее такой вот разрез…

Мэтт провел указательным пальцем от низа живота до шеи по рядом стоящей Гейдж, и та вздрогнула, а ее взгляд стал испуганным, когда девушка невольно поставила себя на место вспоротой собаки и на миг действительно ощутила режущую боль.

— Стилински чокнутый, — усмехнулся Мэтт, словно с восхищением. — Думаю, будет лучше запереть его в комнате до конца поездки, знаете, типа в импровизированной тюрьме?

И ни Скотт, ни Эллисон не возразили этому безумному предложению. Эрика всплеснула рукой в сторону Мэтта, у которого дьявольски блестели глаза.

— Это тебя надо запереть в комнате! — сказала она и потом взяла близняшку за руку, притягивая ее к себе. — И не приближайся больше к моей сестре…

— Отстань, — Гейдж вырвала руку из хватки близняшки и отступила назад к парню, скрещивая руки на груди и хмурясь. — Я согласна с Мэттом.

Эрика не знала, что ответить. Почему они все такие идиоты? Почему никто не хочет принимать ее сторону? Снова. Она же не чокнулась, она же права и говорит правильные вещи. Но все смотря на нее так, словно бы это она предлагает запереть человека в комнате до конца поездки, словно она обвиняет лучше друга в убийстве, словно она радуется, когда говорит о крови и кишках реально мертвого животного. Если бы ее лучший друг даже и сделал бы что-то такое, и она имела доказательства, что тот сделал это, она бы никогда не стала обвинять друга, а наоборот скрывала его, потому что так и должны делать друзья. И Гейдж надо держаться от Мэтта подальше, потому что тот ведет себя как скрытый садист, и это видно даже слепому. Только она понимает это? Только она видит все эти очевидные вещи? Или все просто снова делают ее изгоем?

— Прекрасно, блять, — выплюнула она и развернулась, потому что глаза защипало от слез. — Оставайтесь в своих задницах, если так хотите.

И она пошла в сторону леса, скрываясь в нем. Айзек мялся на месте. Его сердце громко билось в груди, и он не знал, что ему делать. Слишком много всего для обычной школьной поездки. Но, взглянув на лица оставшихся на месте ребят, он понял, что не хочет оставаться с ними, ибо ему некомфортно тут, и он пошел быстро за Эрикой. Было слышно ее тихие ругательства впереди. Айзек крикнул: «Эрика, постой!». Но та его не слышала, либо игнорировала. И Айзек просто шел вперед, пока не вышел к озеру и не увидел девушку, которая села у берега, смотря на поблескивающую в темноте воду. Эрика взяла маленький серый камень, найдя его возле себя, и запустила его в воду. Потом еще один. Казалось, кидать камушки в воду ее успокаивало. Но очень скоро камни поблизости закончились, потому что берег был не из гальки, а из земли и немного песка, и в основном вокруг росла трава, которая все поглощала.

Айзек облизнул губы и пошел вперед, подбирая по пути немного камней, которые смог заметить. Через пару минут он опустился недалеко от Эрики на землю, но не слишком близко, громко положив камни, что бились друг об друга, между ними. Эрика усмехнулась, не смотря в его сторону, а потом подогнула колени, обнимая их и положив на них подбородок.

— Я больше не хочу кидать камни, — сказала она мягко. И это было правдой, потому что ей быстро стало тошно от ощущения, что что-то быстро отдаляется от нее. И ей хотелось противоположного, чтобы что-то быстро приближалось к ней.

Айзек пожал плечами:

— Ладно. И что тогда ты хочешь?

Эрика молчала. Некоторое время она смотрела вперед, задумавшись и двигая кончиками пальцев, которые торчали из черных шлепок. Потом ее негромкий голос нарушил ночной покой.

— Много чего.

Айзек чуть наклонился и спросил:

— Из этого много чего я могу достать что-нибудь? Или все твои желания труднодостижимые?

Айзек думал о слишком финансово дорогих вещах, вроде дома или машины, драгоценностей и так далее, вместе с дорогими и редкими вещами вроде уважения и любви, чувства понимания и защищенности. И он понимал, что не сможет дать Эрике много, но если было что-то, что дать ей было в пределах его возможностей, он был бы рад. Ему хотелось, чтобы Эрика улыбалась, а не плакала. Чтобы ей было приятно, а не больно. И чтобы ее жизнь была чертовски хорошей и легкой, а не чертовски плохой и сложной.

— Ну, — она улыбнулась, не поворачивая головы, — есть одно. Но если я попрошу, а ты откажешься дать мне это, то…

Айзек поспешно сказал, и его пацанский голос, который погрубел несколько лет назад, но недостаточно, чтобы перестать быть слишком сладким и милым, теплым и тихим, вызвал у Эрики легкий трепет внутри. Черт. Она влюбилась. И что с этим делать?

— Я не откажусь, ты только скажи, что хочешь, и если у меня это есть, то…

Эрика резко повернулась, встав на колени перед сидящим парнем, но все равно оставаясь не выше него. Ее блондинистые волосы чуть спали ей на щеки с двух сторон от почти хищного наклона головы вперед, из-за которого ее взгляд становился более опасным и пугающим. Грудь девушки вздымалась вверх и вниз, и, подними Айзек руку, он мог бы положить ладонь на эту грудь или опустить ее ниже, скользя рукой по голой ноге девушке и поднимая ее юбку… Но Айзек просто замер, и даже его взгляд не спустился ниже глаз Эрики, но не из-за отсутствия желания, которого было так много, что почти не получалось сдерживать себя, а из-за слишком сильной любви и уважения, которые он испытывал по отношению к сестре Гейдж.

Эрика была красивой. Сексуальной. С этим глупо было спорить, как и с тем фактом, что она принимала свою женственность и сексуальность, отчего была еще привлекательнее. Уверенность это всегда соблазняюще. В отличие от полной неуверенности в себе. Айзек не мог понять, почему Эрика не отшивает его теперь. Он ведь не изменился за ночь как Золушка и все такой же, какой был. Но почему-то взгляд девушки, когда она смотрела на него, был теперь другим. И это так хорошо, когда кто-то смотрит на тебя так… словно хочет тебя.

Словно в подтверждение, Эрика залезла на бедра парня, положив руку ему на широкое тощее плечо и сказав:

— Я хочу тебя.

Айзек неуверенно спросил:

— Правда?

Словно это может быть шуткой. Юмор может быть жестоким. Но Эрика не рассмеялась, не улыбнулась, и ее пылающие влажные после непролитых слез глаза выдавали ее.

— Я в состоянии понять, что чувствую, Айзек… И я чувствую это…

Девушка взяла руку парня, положив его ладонь себе на грудь. Айзек почувствовал ее сердцебиение, такое сильное и учащенное, но не такое быстрое и тревожное, как когда боишься, а так умиротворенное и приятное, как когда смотришь на что-то, что очень любишь и хотел, и что вот-вот можешь заполучить себе. И он был причиной этого скачка сердца. От осознания его собственное сердце забилось быстрее, а ладони вспотели. И его пальцы дрогнули на груди Эрики, вызвав всплеск эндорфинов, поступивших в кровь. Алая жидкость помчала по венам, кажется, словно со скоростью света, заражая жаром и желанием все подростковое тело, которое и без того сверхчувствительно к любым колебаниям рядом.

— Я весь твой, если ты хочешь, — сказал он, смотря ей в глаза. И Эрика наклонилась, все еще удерживая его руку на своей груди, и целуя в губы. Она толкнула язык ему в рот, и сначала Айзек завис, не зная, что ему делать, но когда его мозг отключился, то он стал таким же активным участником процесса.

Они пододвинулись ближе к друг другу, жарко целуясь, и Эрика села ему выше на бедра, и Айзек ощущал это давление и, когда Эрика специально начала тереться об него через одежду, Айзек застонал, скользя руками по телу девушки. И Эрику это раззадорило. Она стала делать свои имитирующие секс движения быстрее, зажав бедра Айзека своими, продолжая целовать его, но потом она оторвалась от его покрасневших влажных губ, собираясь спустится ими ниже, но Айзек понял, что она собирается сделать и схватил ее за подбородок.

— Нет, останься тут, — сказал он сквозь сбитое дыхание и вернулся к поцелую. Вчера Эрика целовала его уже. И также сидела на нем сверху при этом. Но тогда она была сильно пьяна. И тогда это была не полностью она. И Эрика даже забыла их первый поцелуй. И поэтому Айзек хотел, чтобы их второй поцелуй запомнился Эрике. Он хотел, чтобы он был приятным для нее, чтобы потом она хотела вспоминать о нем, а не снова забыть его. И, судя по тихому стону, сорвавшихся с ее губ, у него что-то получается…

Получив уверенность, что все делает правильно, Айзек стал ощущать себя смелее и скользнул рукой с поясницы на грудь Эрики, несильно сжимая ее, и Эрика толкнулась телом к нему, словно хотела именно этого. Прикосновения Айзека были приятными. И ей хотелось больше, больше, больше… Она целовалась и прижималась к Айзеку, терлась об него, кусала его и царапала, не замечая этого, оставляя на его шее засосы, а на коже живота и рук красные полосочки. Все, что угодно, только бы потеряться в этом любовном жаре, вытрахав из своей головы придурков, которые никогда не ценили ее, и оставив в ней только того, кто ценил ее всегда, но она просто этого не замечала.

Дура.

Идиоты.

Айзек.

Айзек.

АЙЗЕК.

Эрика запрокинула голову к черному небу, простонав имя, которое было всем, что осталось в ее голове. Это было так чертовски хорошо, что ни она, ни Айзек даже не почувствовали на себе чужого взгляда из-за деревьев по другому берегу озера. Фигуру между толстых крон было невозможно заметить невооруженным взглядом из-за темных шкур животных, что сливались с древесным окружением. И только на миг блеснувшая черная искра могла бы, если бы кто-то смотрел сейчас именно в то место, смутить. Ведьма ушла. Но не навсегда.

******

Когда кровь удалось остановить из всех мест, откуда она текла, Стилински немного прибрал за собой на кухне, выбросив кровавые бумажные полотенца, убрав аптечку, вытерев капли крови со стола и пола, и решил, что на этом с него достаточно. В доме было тихо, так как кроме Дэнни никто не захотел возвращаться спать в этот дом, и Дэнни уже почти час не выходил из комнаты и его совсем не было слышно, и Стайлз был уверен, что тот уже спит, так как час был поздний, и не хотел его будить лишь из-за своего желания с кем-то поговорить. Хотелось замазолить язык словами, а потом выдохнуть и просто продолжить жить так, как жил раньше, тогда, когда бы внутри больше ничего не зудело. Но, наверное, это можно назвать использованием человека в своих целых? И Стайлз не хотел использовать ни Дэнни, ни кого-то еще. Быть чей-то жилеткой и молчаливым слушателем ужасно. И он вроде как всегда за взаимную выгоду. Если он кому-то позже и прожужжит все уши своим мнением на счет всей этой сегодняшней ситуации, то только при условии, что взамен сможет тоже выслушать человека, чтобы тому человеку тоже стало легче от их общения. Взаимообмен. А не жертвование.

Стайлз поднялся на второй этаж, тот, где была комната Скотта и Эллисон, и где была его комната по другую сторону, и вошел в свою временную спальню, толкая за собой дверь, и она закрылась. Было темно. А еще очень душно. И Стайлз сразу стянул с себя одежду и открыл окно, и ветерок, пускай теплый, влетел в комнату, немного остужая ее. Упав на спину на кровать, которая была двуспальной, как и в комнате парочки напротив, Стайлз устало громко вздохнул и закрыл глаза. Его сердце билось спокойно, но слишком громко, и, когда закрывал глаза, он все еще видел мертвую собаку. Это зрелище, словно из фильма «Пила» или схожего ужастика, может, как из «Поворота не туда»? Не важно. Эта картинка была не просто фото или кадром из фильма ужасов. Это была правда его жизни. Он был так близко к смерти, он видел эту кровь и кишки… И думая об этом, у него начинает кружиться голова и тошнота подступает к адамовому яблоку. Это воспоминание определенно засядет в его голове. Определенно станет новым кошмаром.

Подняв руку и уткнувшись лицом в ее сгиб, чтобы как-то отстраниться от воспоминания, чтобы словно закрыть себе глаза на все происходящее и пугающее, Стайлз не заметил, как его дыхание стало медленнее. Кровать была такой мягкой, а сон привлекательным, и было так поздно, а он так устал, что в итоге он просто уснул. И проснулся через некоторое время от скрипа кровати, когда кто-то среднетяжелый уткнулся коленом в край матраца и залез на кровать, а потом и сверху на Стайлза. Сначала немного запаниковав и спросонья решив, что напился на вечеринке и сейчас какое-то тело решило воспользоваться моментом, Стилински позже успокоился, услышав голос, который тянулся как мед, и который так приятно резонировал в груди. Дерек.

— Это просто я, — прозвучал медленно голос Хейла, а потом мужчина, который был сверху, поцеловал Стайлза, который закрыл слипающиеся глаза обратно. Поцелуй был крайне мягким, почти невесомым, и очень быстрым. Как приветствие. И даже во сне Стайлзу было этого мало. Он поднял руку, что ранее лежала на подушке, обхватив плечо Дерека, и притянул его к себе для более подобающего приветствия. Но все еще не открывая глаз, потому что ему снился такой интересный сон, и он вроде как хотел и досмотреть его, и хотел Дерека, и можно, пожалуйста, совместить это в один коктейль? Спасибо.

Правая рука Дерека была у щеки Стайлза, и мужчина потер большим пальцем подбородок и скулу подростка, немного рыча на синяк на зеркальной стороне этого лица. Чертов Джексон, этот ребенок… Ему определенно требуется поработать над своим гневом и поведением. И, конечно, это не работа Дерека, но, когда они вернутся, на тренировках он будет более внимателен к Джексону и заполнит отцовско-воспитательные дыры в его жизни. И это определенно не будет для него легко и приятно.

Рука Дерека спустилась на шею Стайлза, а потом на его голую плоскую грудь. И, почувствовав, что дыхание парня сбилось и ему не хватает воздуха, Дерек спустился губами ниже, целуя очерченную под молочной кожей ключицу парня.

Приятные ощущения и жар вынудили сон Стайлза отойти на второй план. Он захотел продолжить с Дереком, даже если это означало навсегда забыть тот классный сон. Тут, в реальности, происходило что-то покласснее. Дерек был так чертовски хорош в ласках и сексе. Он словно знал все слабые места Стайлза и бил прямо по ним. Но, когда Дерек стал спускаться поцелуями ниже, слишком ниже, Стайлз открыл глаза, схватив Дерека за загривок, и несколько грубо притянул обратно наверх, смотря в его зеленые глаза.

— Вернись, блять, обратно, — голос Стайлза сексуально хрипел после сна.

И Дерек не хотел отдаляться. Поэтому он снова поцеловал сонного парня, а потом они зависли ненадолго очень близко к друг другу. Стайлз чувствовал жар тела мужчины, словно тот был печкой или огромным псом. Псы ведь всегда теплее людей? Он не уверен, но ему кажется, что да. И лицо Дерека было так близко, что Стайлз ощущал на своей коже его дыхание. Стайлз вяло поерошил волосы Дерека, которые все еще на ощупь были такие, словно он гладит кота, и он случайно нащупал в них… он взял листочек за ветку и выпрямил голову, смотря на настоящий зеленый лист в своих руках. Смешок слетел с вздернутых губ Стилински.

— И где же ты был? — весело и хрипло спросил он.

Дерек уткнулся ему носом в сгиб шеи, а потом пробурчал с такого положения:

— Бегал.

— Врун.

И Стайлз оттолкнул Дерека, отчего тот упал рядом со Стайлзом на спину на свободную половину кровати. Потом Дерек почти сразу повернулся на бок, подогнув руку под голову, и, более-менее проснувшись и привыкнув к темноте, повернув голову к мужчине, Стилински заметил, что Хейл был без одежды. То есть. Он целенаправленно разделся, прежде чем лезть к нему в кровать, чтобы поласкаться. Боже.

— Я не вру тебе, — спокойно сказал Хейл, бессовестно гуляя взглядом по телу Стайлза там, где его бы не закрывало темно-синее покрывало.

— Окей, — легко согласился Стайлз. — И зачем же ты бегал?

Дерек, казалось, не очень хотел говорить об этом, но все равно отвечал, и Стайлз просто поддерживал разговор не очень активно, потому что на самом деле ему было плевать, почему и куда бегал Дерек, потому что Дерек никогда бы не сделал ничего глупого и бессмысленного. Это же Дерек. Если бегал, ну, была веская причина. И если мужчина сейчас здесь, то значит, что все в порядке и хорошо закончилось. Может, он бегал, чтобы потом быстрее уснуть. Или бегал в ближайшие поселение за штопором, потому что кроме вина на ночь этот день ничего уже не исправит. В общем, мысли Стилински как всегда гнали быстрее него.

— Сказать Питеру о том, что случилось, — чуть хмуро ответил с замедлением Дерек, словно недолго решал, соврать или нет.

Стайлз почувствовал, как его тело напряглось. Они ведь еще не говорили с Дереком о Праде. И что, если тот тоже думает, как Джексон, что убийца Прады он.

— Дер, я не… — начал Стайлз, но Дерек его сразу же прервал.

— Я знаю. Ты не трогал собаку. Я знаю.

Стайлз выдохнул, а потом повернулся на бок, кладя голову мужчине на руку и прижимаясь к его теплому телу. В ответ Дерек обнял его за плечо, выслушивая.

— Как думаешь, кто мог это сделать? — Стайлз положил руку на грудь Дерека, чувствуя его сильное ровное сердцебиение. Мужчина не ответил. И Стайлз просто продолжил лепетать, потому что выговорить все, да уснуть легче, чем молчать и потом не спать, прокручивая слова в своей голове до утра.

— Знаешь, я всегда думал, что из «Шрэка» я Кот в Сапогах, потому что весь такой непослушный и одинокий. Но сегодня я понял, что всегда был Ослом.

— Не понимаю, — честно ответил Дерек.

Стайлз усмехнулся, хотя ему и стало грустно.

— Это мультик и персонажи оттуда. Ты, наверное, не знаешь, потому что не смотришь мультики, и это логично…

Стайлз ожидал, что мужчина скажет что-то о том, что это тупо обсуждать какие-то мультики, и что ему будет не интересно говорить о том, чего он не знает, но, на удивление Стилински, Хейл искренне спросил:

— И почему же ты всегда был Ослом из этого «Шрэка»?

— Ну… просто знаешь, Осел такой персонаж, который просто воплощение лучшего друга. И он слегка трусливый, но в тоже время может постоять за своих друзей, если тем что-то угрожает. Но в начале истории эти персонажи, которых он считает друзьями, не очень его долюбливают и не всегда ценят, потому что Осел слишком много говорит и это раздражает. Мне кажется, это очень похоже на меня. Я тоже всех раздражаю.

— Меня ты никогда не раздражал, — сказал Дерек.

Стайлз почти беззвучно рассмеялся. Почему Хейл такой милый, но с таким чертовски НЕ милым лицом. Это самый нечестный обман на свете. Или, может, это что-то вроде защитной функции? Типа, очень красивые цветы обманывают своей красотой, заманивая муху и съедая ее. А Дерек тоже, но наоборот. Опасная наружность, но подсолнух внутри. Черт, после сна всегда такие странные мысли.

— И ты часто смотришь мультики? — просил Дерек, и Стайлз был готов поклясться, что он слышал усмешку. И это было так хорошо. Он пожал плечами и честно ответил:

— Раньше, да. Сейчас я больше смотрю ужасы или триллеры. Может, только их и смотрю, вообще-то…

— Почему?

— Ну, раньше мне нравилось смотреть что-то легкое и веселое, что разгрузило бы мозг и над чем можно было бы посмеяться. Но сейчас я все время хочу, не знаю, доводить себя что ли до ручки. Мне нравится адреналин и чувство напряжения. Когда все слишком хорошо и мирно, я начинаю ощущать, как близится момент, когда эта идиллия снова рухнет, — голос Стайлза стал тише, а взгляд темнее.

— Снова? — спросил Дерек. Он не очень много знал о Стайлзе, и ему было интересно узнавать о нем что-то новое, и сейчас почти все было чем-то новым.

— Ну, типа, мои родители, — нехотя ответил парень. — Знаешь, они разбились. И тот день был хорошим, нельзя было понять, что что-то случится. Я был у Скотта и мы носились по его дому, смеялись и брызгались водой, раздражая Мелиссу (маму Скотта), и мне было так хорошо… а потом Мелиссе позвонили, и она позвала меня и сказала, что случилась авария, и в тот момент меня самого словно сбила машина. Не помню, как отреагировал, но помню я сидел потом в участке, и папины коллеги кидали на меня эти сочувствующие взгляды, и я все же заплакал… Это был ужасный день. И месяц. Да и год. И мне все еще больно иногда, когда я думаю о родителях. Особенно, когда думаю о том, как резко они исчезли. Просто раз, — Стайлз щелкнул пальцами и поморщился, вздыхая. — Мы даже не попрощались.

Черт. Он не любит говорить о родителях, это самая, блять, больная его тема. Но Дерек такой хороший слушатель. И Стайлз просто плыл по течению, и ему хотелось говорить, потому что он ощущал себя легче после этого. И ночью всегда атмосфера как раз для таких разговоров.

— Я понимаю тебя. Мои сестры погибли в пожаре, когда меня не было рядом. И я стараюсь не вспоминать их, потому что… так спокойнее.

Слова удивили Стайлза. Дерек никогда не говорил о себе что-то личное? Конечно, они знают друг друга в прямом смысле несколько дней, с момента, когда их познакомили в школе, но все же. То, что семья Дерека тоже умерла, ужасно. Но то, что поэтому они теперь могут так хорошо понять друг друга, безумно прекрасно. Они два осколка, которые могут подойти к друг другу.

— Наверное, будет хорошо нам когда-нибудь сходить к психологу, да? Можно даже вместе. Как ты на это смотришь?

Когда становилось слишком неустойчиво, Стилински всегда прибегал к действенному методу — юмору. Любой юмор хорош, когда не знаешь, что сказать, или когда не хочешь говорить чего-то. Сортирный юмор, черный юмор, юмор ака из колонки анекдотов в школьной газете, стендап и так далее. Все это то, что толкает его жить дальше. Его палочка-выручалочка.

— Я плох в разговорах о личном, — сознался Дерек. Не то, чтобы это было секретом.

— Сейчас ты прекрасно справляешься, — похвалил его Стайлз и взял здоровой рукой за руку. Контакт кожи и кожи был таким интимным, вызывал трепет. И словно способность к телепатии, потому что Стайлз, смотря в зеленые глаза Дерека, словно слышал все, что тот думает, смотря на него.

— Просто ты так на меня действуешь, — томно сказал Дерек, сплетая пальцы с потными пальцами парня.

— Просто я человек, которому хочется открыться, да? — усмехнулся Стайлз, и это была шутка, всего лишь глупая неловкая шутка, потому что он вообще не человек, которому кто-то и когда-то открывается, бога ради, все сторонятся его как только могут. И большую часть времени он сам изнывает по общению по душам, ибо на него у него дефицит по причинам выше. Но Дерек лаконично ответил:

— Да.

И Стайлз хотел накинуться на этого горячего прекрасного мужчину прямо сейчас. Дерек был слишком хорош. Нельзя его упускать. Нельзя.

Но потом Дерек продолжил, и Стайлзу пришлось повременить с «накинуться».

— Знаешь, что говорят о контакте рук?

— Неа. И что?

— Это интимный процесс… — Дерек потер пальцами кожу на ладони Стайлза, потом захватывая его большой палец и поглаживая его, цепляясь за него, пока Стайлза не поднял руку, и теперь они упирались с Хейлом ладонями. И это ведь и должно возбуждать так сильно, верно?

— Что, даже более интимный, чем секс? — усмехнулся он.

— Может быть. Через прикосновение рук люди чувствую друг друга, по ладони читают прошлое человека, по тому, насколько холодные или горячие руки можно понять, в каком состоянии сейчас человек.

— И в каком же я состоянии сейчас? — тихо спросил Стайлз, цепляясь за пальцы Дерека. Ему было так жарко. И было ощущение, словно жизнь забурлила внутри него, искря в кончиках пальцев и желая прорваться сквозь них.

— Когда я только пришел, твои руки были ледяные, — начал Дерек, просовывая пальцы между пальцами Стайлза. — Но сейчас твои руки горят.

— И не только руки, Дерек, — усмехнулся Стайлз. А потом он больше не мог терпеть. Он убрал руку, упираясь локтем в матрац, и пододвинулся к мужчине, целуя его и потом залезая на его торс, сгибаясь для поцелуя. Дерек лег на спину, а его руки были на шее парня. И он кусал губы Стайлза, жадно и мокро, но в тоже время осторожно, потому что губа Стайлза все еще была немного разбита, а на его лице был синяк.

Стайлз скользну руками выше по покрывалу, потом по рукам Дерека, поднимая их по обе стороны от его головы и потом прижимая к кровати и, черт, чувствуя этот сексуальный контакт кожи и кожи ладоней и пальцев и слишком много думая о том, насколько хороша кожа рук Дерека, насколько его руки горячие, насколько они нежные, и сколько на этих больших ладонях различных линий, которые, наверное, значат так много…

Но у него не было сил, чтобы трахаться, или чтобы много говорить дальше, потому что он все еще жутко хотел спать. И, когда Дереком был рядом, было так хорошо и спокойно, так тепло, и к этому накаченному телу так хотело прижаться… Что, собственно, Стилински и сделал. Он просто мягко упал на грудь Дерека, прижимаясь здоровой щекой к его телу. И, наверное, если кто-то ворвется в комнату прямо сейчас, ему будет жутко неловко, ибо со стороны он, должно быть выглядит как тот, кто сидит на члене Хейла и трахается с ним. Но это такая маленькая вероятность, что кому-то вообще есть дело до него. И нахрен всех. Он просто будет в таком положении вечно.

Начав засыпать через пару минут, Стайлз услышал смешок, а потом Дерек его спихнул на бок. Но Стайлз был не против, потому что в следующую секунду мужчина обнял его со спины и прижал к себе. И Стайлз впервые за долгое время спал так мирно.

И Дерек знал, что ему нельзя засыпать, потому во сне он слишком уязвим для ведьмы. И он честно не спал всю ночь. Но когда взошло солнце, и когда тело в его объятиях стало еще теплее, а ветер загнал такой приятный запах листьев и травы в комнату, напоминающих Дереку хорошие свободные времена, когда он бегал в полной смене по лесам и горам вместе с сестрами, он потерялся в этом расслабленном состоянии лишь на секундочку, не заметив, как заснул. Это может плохо закончится.