Аль-Хайтам вошёл в «таверну Ламбада», намереваясь взять себе спиртного на вечер. После выпуска он не раз приходил сюда взять алкоголь и уйти сразу домой, чтобы выпить в гордом одиночестве. Обычно взятых пива и вина хватало надолго, потому что секретарь никогда не выпивал все бутылки, оставляя хотя бы одну. Но именно сегодня, как назло, в доме не оказалось ничего, словно там побывал какой-то алкоголик, выпивший всё до последней капли. На деле же Аль-Хайтам из-за слишком загруженного графика в прошлом месяце забыл зайти за спиртным, а теперь был вынужден в свободный вечер, первый за долгое время, идти в таверну.

Зайдя глубже в помещение, учёный внезапно замер. За столиком, недалеко от самого Ламбада, сидел Кавех. Рядом с ним на столе стояли две пустые бутылки от вина, а сам он, облокотившись головой на свою руку, смотрел куда-то в пустоту. Его глаза совсем потухли, старый друг выглядел намного хуже, чем в их последнюю встречу, а синяки под глазами выдавали бесчисленное количество бессонных ночей.

Секретарь очнулся от размышлений только тогда, когда его позвал владелец таверны.

— Что вы сказали?

— Я спрашиваю, господин Аль-Хайтам, вам как обычно? — Ламбад уважительно повторил вопрос. Всё же, застывший посреди таверны посетитель — не самое худшее, что здесь происходило.

Аль-Хайтам перевёл взгляд на мужчину, но краем глаза заметил, как на него уставилась пара рубинов.

— Да, всё как всегда, — равнодушно ответил секретарь на вопрос.

— Что-то вы давно не заходили. Завал на работе? — улыбнулся Ламбад, доставая лучшее вино для столь уважаемого посетителя.

— Что-то вроде, — кивнул парень собеседнику. Этот мужчина знал и Кавеха, и Аль-Хайтама ещё со времён Академи: тогда они очень часто вдвоём занимали какой-нибудь отдалённый столик и обсуждали проекты — так что он был одним из тех, кого главный секретарь не игнорировал.

Ламбад больше не задавал вопросов, молча продолжая свою работу. Аль-Хайтам же развернулся, облокотился спиной на стойку и, вздохнув, вновь перевёл взгляд на блондина.

Вот, спустя столько столько времени, почти два года, они находятся совсем рядом. Кавех пристально оглядывал самого секретаря, задумчиво нахмурив брови. Его взгляд слегка оживился и теперь уже не был таким пустым, сейчас он скорее был оценивающим. И вот они впервые за вечер наконец посмотрели друг другу в глаза. Архитектор поёжился, но не отвёл взгляд. Напряжённо, устало, но упёрто смотрел в чужие изумрудные глаза, что, кажется, смотрели сквозь тело прямо в душу, раскрывая самые сокровенные тайны.

Ламбад закончил упаковывать несколько бутылок, и Аль-Хайтаму пришлось развернуться, разрывая этот зрительный разговор. Секретарь попросил ещё одну бутылку, но отказался от того, что бы и её упаковали с собой.

— Неужели вы впервые за это время выпьете в самой таверне? Что за праздник сегодня такой? Или это связано с вашим другом? — мужчина улыбнулся, но встретил лишь молчание в ответ. Кажется, это игнорирование даже не задело его, лишь заставило сильнее улыбаться.

Ламбад, достав бутылку, взял с Аль-Хайтама оплату и передал ему пакет с алкоголем в одну руку, а полную бутылку красного полусладкого вина в другую. Секретарь же уверенно направился к ошарашенному Кавеху и сел напротив.

Они не виделись так давно. Единственное, что Аль-Хайтам слышал о старом друге — он делает больше успехи в области архитектуры, а недавно он создал Алькасар-сарай, который восхищал своим видом даже самых бесчувственных людей. Кажется, Кавех загорел. Теперь его кожа сильно смуглее, чем раньше, но так она даже больше подчёркивала ярко-красные глаза и светлые выгоревшие на солнце волосы, но это было незаметно, если не всматриваться и не помнить архитектора таким, каким он был во время обучения.

— Привет, — поздоровался секретарь, наблюдая за тем, как блондин сильнее напрягается.

— Привет, — неуверенно поздоровался Кавех в ответ, нервно переплетая пальцы на столе.

Они провели около минуты в неловкой тишине, смотря друг на друга.

— Не хочешь подняться на второй этаж, чтобы без лишних ушей поговорить? — предложил Аль-Хайтам, на что блондин кивнул.

Они без лишних слов встали и направились к лестнице, поднимаясь, а затем занимая один из дальних столов.

— Будешь? — секретарь открыл только что купленную бутылку, предлагая старому другу.

— Да, спасибо.

Аль-Хайтам разлил вино по тарам, и вновь воцарилось молчание, прерываемое лишь гомоном с первого этажа. На втором же были только они, что неудивительно в будний день.

— Здесь довольно неплохо обустроили зону отдыха. Ламбад нанял человека, знающего своё дело, — похвалил новую обстановку на втором этаже и отпил вино учёный. Раньше здесь было довольно неудобно, а теперь не только практично, но ещё и эстетически красиво.

— Спасибо, — Кавех самодовольно улыбнулся, уже не чувствуя себя настолько неуютно.

— Это ты обустраивал? — секретарь склонил голову набок, выражая искренний интерес.

— Да, — блондин, наконец, взял свою тару и немного отпил, не скрывая довольного лица. Но несмотря на радость, озаряющую чужое лицо, учёный заметил, что архитектор всё ещё напряжён и печален.

— Молодец, — Аль-Хайтам слегка улыбнулся. — Так, как ты? Слышал, ты создал Алькасар-сарай. Поистине произведение искусства.

— А, это, — лицо Кавеха поникло, а взгляд вновь потух. Он сложил руки на груди, словно пытался защититься, снова.

— Что-то не так? — секретарь слегка нахмурился, пристально следя за эмоциями на чужом лице.

— Ну, там… — архитектор замялся и закусил губу. Аль-Хайтам терпеливо ждал.

Кавех сложил руки на столе и резко уронил на них голову, заставив учёного вздрогнуть. Его плечи задрожали, и послышался первый всхлип.

— Я так устал, Хайтам… Так устал…

— Кавех… — тихо проговорил секретарь и положил положил руку на чужое плечо.

— Я всё потерял! Всё! — блондин даже не пытался скрыть свой плач, выплёскивая накопившиеся чувства. На этаже они одни, а перед Аль-Хайтамом показать слабость было, почему-то, не страшно. На подсознательном уровне архитектор понимал, что раз уж друг не осудил его тогда, значит не осудит и сейчас.

В сопровождении тихого плача Кавех выложил всё, что с ним произошло. И про то, как создал Алькасар-сарай, и про то, как из-за него же и обанкротился. Секретарь не перебивал, лишь слушая сумбурный рассказ. Чувства должны были выйти из архитектора этим потоком, чтобы разум немного прояснился, только тогда они смогут поговорить.

Договорив, Кавех, облокотившись на стол, закрыл лицо ладонями. Он всё ещё подрагивал и всхлипывал, но слёзы больше не текли рекой, и блондин постепенно успокаивался.

Аль-Хайтам чувствовал, что архитектор выложил не всё, что было у него на душе, потому предложил ему продолжить. Тот вновь напрягся, а затем тихо начал рассказывать о своих беспокойствах о матери, о своём одиночестве, о душераздирающей боли и тоске. Во время разговора парни медленно спустились, а затем вышли на улицу.

Кавех замер. Лёгкий, свежий ветер обдувал лицо, среди темноты ночного города мелькали яркие огоньки-светлячки, тихое пение ночных птиц и яркий свет луны — всё это, должно было принести умиротворение, но мысли архитектора не могли успокоиться. Что делать дальше? Идти ему некуда, просто попрощаться и уйти обратно в таверну? После того, как он выговорился, стало лучше, но в таком состоянии он не сможет даже карандаш долго держать в руках, а ему нужно возвращать долги. Из раздумий парня вывел голос Аль-Хайтама.

— Кавех, ты можешь ответить мне на один вопрос? — спокойной проговорил секретарь.

— А? Д-да, наверное? — блондин запинался — значит нервничал.

— Тебе удалось воплотить в жизнь свои идеалы? — спросил Аль-Хайтам, смотря своими холодными изумрудными глазами в душу.

Архитектор задумался, опустив глаза в землю. Его идеалы… Он не смог воплотить в жизнь то, что так усердно пытался достичь. Они не были ошибочными — это Кавех знал точно. Всему виной был способ их воплощения. Достичь своих идеалов он не смог — факт, но отказываться от них он точно не собирался. Худшее, что может сделать человек — сдаться. Всё, что он может сейчас сделать — вынести урок из этой ситуации и больше стараться. Но понимание ошибки — не её решение. Он всё ещё один, без жилья, без денег и в ужасном состоянии.

Кавех тяжело вздохнул и поднял голову на стоящего рядом секретаря. Он стоял рядом, просто наблюдая за блондином. Заметив, что архитектор больше не находится в раздумьях, Аль-Хайтама едва заметно улыбнулся.

— Пойдём, ты можешь жить у меня, — секретарь кивнул в сторону своего дома.

— Что? — воскликнул блондин, округлив глаза в удивлении.

— Ты слышал.

— Подожди! Я… Я не могу! Я уже отказался от дома, и… И… — голос дрожал, а мозг отчаянно пытался понять, что говорить.

— Почему? — холодным тоном спросил Аль-Хайтам, пронзительно смотря на Кавеха.

— Потому что… Ну, потому что… — ответа не находилось. Секретарь мог видеть, как усердно работали шестерёнки в блондинистой голове.

Архитектор открывал и закрывал рот, словно хотел что-то сказать, но отдёргивал себя в последний момент, и смотрел на свои руки, будто там были подсказки, дающие ответ на чужой вопрос.

Аль-Хайтам тяжело вздохнул, а затем спросил:

— Ты всё ещё влюблён в меня, — почему-то вопрос прозвучал как утверждение. Но смотря на то, как Кавех вздрагивает, а затем виновато отводит взгляд, секретарь понял, что определённо не ошибся. — Кавех? — позвал парень.

— Да. Ты, как всегда, прав, — тихо и отчаянно произнёс блондин и взглянул в глаза секретаря. — Прости.

Аль-Хайтам вновь вздохнул и прикрыл глаза.

— Неважно, — учёный мотнул головой, — Я в любом случае не собираюсь оставлять тебя на улице, так что у тебя есть только два варианта: остаться здесь и продолжать губить себя или пойти со мной. Что ты выбираешь? — голос звучал твёрдо, и секретарь замер, ожидая ответ.

От того, что Кавех выберет, зависит его жизнь. Остаться в таверне? Ламбад хоть и очень хороший, добрый мужчина, но вряд ли хоть как-то сможет помочь. Пойти жить с Аль-Хайтамом? Было слишком много «за», но в противовес было одно очень большое «против». Он ведь любит Аль-Хайтама. Ежедневно он будет страдать, видя рядом секретаря. Из раздумий блондин предположил, что, хоть будет и больно, он сможет это пережить. Да и тем более, вдруг из-за жизни вместе интерес к парню пропадёт?

— Я… — архитектор вздохнул, — Я пойду с тобой, — взволновано, но уверенно дал ответ Кавех.

— Хорошо, — удовлетворённо проговорил Аль-Хайтам и кивнул. — Если у тебя есть вещи, лучше возьми сейчас. Мы не будем возвращаться сюда сегодня.

— А. Да, конечно! — радостно проговорил блондин и убежал. В его глазах вновь появилась жизнь.

Секретарь остался ждать на улице, задумчиво прикрыв глаза. Кавех всё ещё любит его. Но почему? Почему он не смог отпустить? Ох, как бы это не доставило им обоим проблем…

Кавех вернулся через несколько минут с тубусом для чертежей, висящим через плечо, небольшим чемоданчиком с вещами и небольшой, старой коробкой. Без лишних разговоров и вопросов они вдвоём направились к дому, начиная свою совместную жизнь.

****

Кавех очень быстро освоился в чужом доме и уже через пару дней начал жаловаться на то, что у Аль-Хайтама ужасный интерьер, и нужно обязательно всё поменять. Они очень долго спорили. Секретарь, очевидно, не собирался разрешать менять что-то в своём доме, но архитектор не унимался. Он утверждал, что новый сосед просто ничегошеньки не понимает в искусстве и именно поэтому не разрешает сделать красивый дизайн внутри дома.

Но, спустя около десяти дискуссий, Аль-Хайтам решил пожалеть свои нервы и позволил Кавеху сделать то, что он так хотел. Они вместе выбрали мебель, чтобы им обоим было комфортно в новой обстановке, и за это секретарь был благодарен блондину. Да, кошелёк потерпел убытки, но в доме действительно стало намного удобнее и красивее.

Через некоторое время Кавех поднял тему того, чтобы взять уборку на себя. Его мучила совесть за то, что он вынужден жить с Аль-Хайтамом, потратил его деньги на перестановку в его же доме, и при этом секретарь просил у него лишь арендную плату, что сама по себе была достаточно маленькой. Секретарь без возражений согласился на предложение, а позже свалил все домашние обязанности на архитектора. Это раздражало, но именно это говорило о том, что старого друга не изменить. Он всегда будет таким — сбрасывающим на других дела ленивцем. Его сила в мозге, и он не станет делать что-то, если есть возможность не делать этого.

Стычки между новыми соседями происходили достаточно часто. Парни выросли и теперь не собирались уступать друг другу в спорах, отстаивая свою позицию до последнего, но всё же уважали точку зрения другого. Они только начинали привыкать друг к другу, к тому, насколько они разные, к тому, какого это вновь общаться спустя столько времени. Кавех постепенно возвращался в рутину, начиная вновь заниматься заказами, а Аль-Хайтам старался не сделать другу с разбитым сердцем только больнее, помогая ему по возможности.

****

— О, Архонты, сколько ты выпил? — спросил Аль-Хайтам на ходу, закинув чужую руку на себя и помогая идти.

— Не настолько много… — с трудом волоча языком ответил Кавех, после чего громко икнул.

— Конечно. Так мало, что сейчас ты даже идти не в состоянии, — с издёвкой проговорил секретарь.

— А вот и не правда! — воскликнул блондин и оттолкнул от себя соседа, но, сделав два шага, споткнулся о свою же ногу и чуть не упал. Благо Аль-Хайтам успел его подхватить.

— Хватит. Давай просто уже дойдём до дома. Без происшествий, — холодный непреклонный тон секретаря заставил Кавеха обижено и раздражённо фыркнуть, но всё же успокоиться и позволить вести себя.

Шли они быстрее, чем в прошлую пьянку Кавеха. Видимо, сегодня он и правда выпил меньше.

Зайдя в дом, Аль-Хайтам усадил архитектора на тумбу возле входа и помог ему снять обувь. После стянул с него лишнюю одежду, оставляя соседа в одних штанах и рубашке.

Блондин смотрел на секретаря сонными внимательными глазами, а затем резко подался вперёд, обнимая Аль-Хайтама за плечи. Последний замер, ожидая дальнейших действий. Кавех задрожал. После алкоголя его всегда тянуло на откровения, скорее всего, он снова будет плакать. Архитектор не впервые напивался. Причины для этого всегда были разные, но их объединяло одно — они причиняли боль. Кавех топил свою боль и вину в алкоголе, делая себе только хуже. Аль-Хайтам был категорически против и не раз упрекал блондина в этом, но поделать ничего не мог: сосед продолжал, облегчая состояние лишь на мгновение, на следующий день чувствуя себя только хуже от своей слабости.

— Кавех, вставай, пойдём, уложим тебя спать, — секретарь осторожно отстранился и поднялся, подавая руку архитектору.

Блондин встал, и Аль-Хайтам, слушая чужие тихие всхлипы, повёл его в комнату. За все разы, когда архитектор приходил пьяным и плакал, секретарь смог научится держать себя в руках и не теряться от вида его слёз. Но как бы он не показывал внешне, что спокоен, внутри всё рушилось, стоило только увидеть слёзы, льющиеся рекой из алых глаз. Аль-Хайтаму плевать, если кто-то другой плачет, но с детства, как бы это не было странно в контексте характера секретаря, он не мог выносить слёз близких людей. И, как ни странно, Кавех в их число входил. Он всё ещё был близким другом, которого хотелось защитить и которому хотелось помочь.

Осторожно уложив архитектора в кровать, парень хотел уйти, но его остановил дрожащий голос:

— Аль-Хайтам, не уходи… Пожалуйста… Просто побудь со мной…

Секретарь наполовину развернулся, удерживая ручку двери.

— Зачем? — спокойно спросил он, стараясь сдержать волнение в голосе.

— Пожалуйста… Я очень не хочу сейчас быть в одиночестве… Ты… Ты можешь просто посидеть здесь? — Кавех заплакал и громко всхлипнул. — Пожалуйста, Хайтам… — блондин прикрыл рот запястьем и зарыдал, при этом стараясь быть как можно тише.

Аль-Хайтам замер, затем тяжело вздохнул и вышел, слыша за спиной отчаянный выдох. Быстрым шагом он отправился на кухню, налил стакан воды и залпом осушил его. Нужно привести мысли в порядок. Срочно. Прямо сейчас Кавеху плохо, но он оставил его одного. Опять сделал только больнее.

Быстро набрав ещё один стакан воды, секретарь направился в комнату к соседу. Тот сидел на кровати, обнимая себя за плечи, тело дрожало, а по щекам текли непрекращающиеся солёные дорожки. Видимо, началась истерика.

— Кавех, — тихо позвал Аль-Хайтам. Блондин вздрогнул и резко повернулся. Он начал плакать только сильнее, но секретарь увидел в чужих глазах такое счастье, какое ещё не видел доселе. — Я принёс тебе воды, попей.

Кавех принял стакан и попытался выпить, но постоянные всхлипы и судорожные вздохи сильно мешали, вследствие чего он зашёлся кашлем, и из-за плача не мог нормально откашляться. Аль-Хайтам осторожно похлопал ему по спине и забрал стакан из чужих рук, дабы вода не разлилась на кровать.

— Я… Я подумал, что ты ушёл… — сипло, тихо, почти шёпотом, проговорил архитектор, как только смог нормально вдохнуть, и шмыгнул носом.

— Извини, — секретарь переставил стакан на стол рядом с кроватью, чтобы не задеть его, и встал возле, смотря сверху вниз.

Кавех осторожно лёг, заворачиваясь почти по уши в одеяло, и посмотрел в пустоту, не имея возможности сдержать неконтролируемые слёзы. Аль-Хайтам присел на ковёр рядом с кроватью и молчал, просто находясь рядом. Даже если он начнёт допрашивать блондина — всё будет бесполезно, ведь если он сам не захочет, то никогда не скажет о своей проблеме.

Они просидели так несколько минут, прежде чем Кавех подал голос:

— Почему я влюбился именно в тебя? — произнёс архитектор и заплакал с новой силой. — Это так больно. Я знаю, что ты не любишь меня, но снова и снова мечтаю о том, что я был бы счастлив вместе с тобой! — повышая голос, проговорил Кавех. — И твоя забота… Ты считаешь её лишь дружеской, но каждый раз моё сердце замирает, стоит тебе показать, что ты искренне хочешь помочь. Из-за этого я даю себе ложные надежды, вновь и вновь страдая от осознания, что это лишь мои домыслы. Я так хочу быть счастливым, но… — архитектор прервал свою торопливую, сумбурную речь на несколько долгих секунд, в затем продолжил. — Но больше своего счастья я желаю, чтобы счастлив был ты. И если твоё счастье заключается в том, чтобы быть одному — я приму это, даже если мне понадобится не один год, — очень тихо договорил Кавех, но Аль-Хайтам всё равно услышал.

Они погрузились в тишину, прерываемой лишь всхлипами, шмыганьями и вздохами со стороны архитектора. Секретарь откинул голову на чужую кровать, смотря в потолок. Во всей комнате темнота, и лишь луна освещает её, создавая отблески на полу, стенах и самом потолке. Вглядываясь в эти блики, Аль-Хайтам задумался. Должен ли он вообще отвечать что-либо? Внутренний голос кричал о том, что — да, он должен. Но что ему сказать? Судя по звукам на другой стороне кровати Кавех немного успокоился, рассказав о своих переживаниях. Аль-Хайтам вздохнул и, надеясь на то, что сосед успокоился достаточно, чтобы отреагировать нормально на его вопрос, спросил:

— Ты пытался отпустить меня, Кавех?

— Ты ещё и сомневаешься? — печально проговорил архитектор. — Мне не раз признавались в любви, но ни одному человеку я не смог ответить взаимностью. Я чувствовал, что если скажу им «да», то солгу им, а также предам самого себя. Это так неприятно. Я надеялся, что если начну жить вместе с тобой, то чувства пройдут. Я пойму, что это было лишь моё заблуждение, и всё такое. Но нет. Кажется, Я только сильнее в тебя влюбляюсь, — под конец голос Кавех дрогнул, но он сумел сдержать вновь нахлынувшие слёзы.

— Прости, — тихо извинился Аль-Хайтам после минутной паузы, а затем они вновь оба замолчали.

Через несколько минут пьяный Кавех, вымотанный откровениями и разговорами, засопел и заснул. Секретарь долго сидел, смотря в потолок, а затем осторожно поднялся, стараясь не шуметь, и потянулся, разминая затёкшую спину, после чего взглянул на соседа. Тот спал, спихнув одеяло на край кровати и нахмурив брови. Аккуратно накрыв архитектора, Аль-Хайтам тихо вышел из чужой комнаты и закрыл дверь.

Часы на стене уведомили о том, что было уже почти два часа ночи. Секретарь вздохнул. Завтра будет тяжёлый день. Кавех, страдающий из-за невзаимных чувств, приносил боль, и Аль-Хайтам пообещал себе, что подумает об этом, когда будет свободное время, а после отправился спать, если оставшиеся пять часов сна можно так назвать.

****

Аль-Хайтам пообещал себе подумать — подумал. И внезапно понял, что думает о Кавехе слишком много. Оказалось, он каждый раз, прежде чем что-то купить, задаёт себе вопрос: «Это понравится Кавеху?» И ладно, если бы это распространялось только на вещи, которыми пользовались бы они оба, но иногда он задумывался об этом, когда покупал что-то лично для себя.

Секретарь подловил себя на этом, когда собирался купить себе новый гель для душа. Тогда внезапно в голове пронеслось: «Что из этого предпочёл бы Кавех?», и Аль-Хайтам замер. Слишком странная мысль. Когда он стал задумываться об этом? Что вообще это значит?

Аль-Хайтам постоянно думал о том, что происходит с Кавехом, пока он находится на объекте. Он не забывает поесть? Он спит? Он не мёрзнет по ночам? Секретарь не понимал, что вообще делать с этими мыслями. Это ведь просто дружеское волнение, верно? Он не знал. В академии никто не объяснял, как работают человеческие чувства, и очень зря.

Ещё внезапно Аль-Хайтам понял, что в доме без Кавеха пусто. Никто не шумит, не шуршит, не отвлекает. Слишком тихо. Слишком одиноко. Внезапно тишина стала очень нежеланной гостьей в доме секретаря, и каждый раз он надеялся, что сосед вернётся как можно скорее, принося вместе с собой жизнь.

Кавеху искренне хотелось помочь. Хотелось обнять его и никогда больше не отпускать, лишь бы защитить его от проблем и боли, которую они несут вместе с собой. Хотелось извиниться, но за что — не ясно. Он не может ответить взаимностью тому, кого не любит, но… Что испытывают люди, когда влюблены в кого-то? Может, он ошибается? Когда несколько дней назад блондин сказал, что только сильнее влюбляется, то Аль-Хайтам почувствовал что-то… Что-то, что до этого не испытывал. В Академии это чувство было другим, он испытывал лишь сожаление, но тогда… Живот скрутило, а сердце забилось чаще. Это очень сильное сожаление? Или что-то другое?

Единственный, кто может ответить на его вопросы может — сам Кавех, и Аль-Хайтам твёрдо решил, что обязательно его спросит.

****

Архитектор сел за стол, сонно поморгал глазами, пытаясь снять пелену. Секретарь стоял у плиты, готовя им завтрак из яичницы с беконом. Аль-Хайтам развернулся, ставя на стол тарелки с едой, и посмотрел на соседа, совсем заклевавшего носом из-за бессонных ночей. Вздохнув, учёный развернулся, чтобы налить им кофе, а затем поставил чашку с бодрящим напитком прямо перед лицом Кавеха.

— Спасибо, — пробормотал блондин, открывая глаза.

— Не за что.

Аль-Хайтам сел за стол, начиная завтрак, и дождался, пока архитектор выпьет кофе, без которого день соседа никогда не начинался хорошо.

Взбодрившись, Кавех начал уплетать завтрак за обе щеки. Всё-таки секретарь готовил отменно, нельзя не признать.

— Кавех, мне очень интересен один вопрос, — начал издалека Аль-Хайтам, как только архитектор доел.

— Да? Какой же? — блондин вытер рот салфеткой и заинтересовано взглянул на соседа. Всё же, он очень редко обращался с какими-либо вопросами к архитектору, предпочитая самому искать на них ответы.

— Как ты понял, что любишь меня? — поговорил секретарь, пристально наблюдая на реакцией Кавеха. Тот вздрогнул и сильно напрягся, взволнованно потирая шею.

Они не обсуждали то, что произошло в ту ночь и то признание в любви. Архитектору было стыдно за свою слабость, за свои слова, а Аль-Хайтам тактично молчал, видя страхи соседа. Потому этот вопрос застал врасплох.

— Я… — блондин покашлял, прочищая горло, — зачем ты спрашиваешь?

— Ну, — учёный задумчиво протянул гласную и потёр подбородок пальцами, — у меня есть предложение, что я, возможно, могу быть влюблён в одного человека, — спокойно проговорил Аль-Хайтам, отмечая то, как сильно зажался Кавех после этих слов.

— Ах, вот как… — архитектор печально посмотрел в пустую тарелку, а затем вздохнул и поднял голову, слегка приподняв губы в грустной улыбке. — Так что именно ты хочешь знать?

Секретарь как-то слишком расстроено взглянул на соседа. Вот опять он делает это. Готов помочь любому, зная, что сам будет страдать. Но кто же о нём подумает, если не Аль-Хайтам? Учёный отметил, что на эту мысль сердце ответило ускорившимся биением.

— Какие факторы предшествовали тому, что ты подумал о любви? — секретарь выжидающе посмотрел на Кавеха.

— Имеешь ввиду, почему я думаю, что люблю тебя?

— Да.

Блондин задумался и сложил руки на груди, но больше не пытался спрятаться от старого друга этим жестом, скорее, он пытался сбежать от себя. Аль-Хайтам, конечно, не был мастером в области чувств, но понимал, что, должно быть, сейчас Кавеху очень больно и обидно. Он ведь так долго любил его, и поэтому даже не рассматривал вариант, что человеком, в которого, возможно, влюблён секретарь, может быть он сам. Это печалило, ведь Кавех — именно тот, кто заслуживает любви.

— Ну, наверное, первое, что я почувствовал — комфорт рядом с тобой. Мне было очень приятно находиться рядом, даже если мы просто молчали. Мне очень нравилось дискуссировать с тобой на разные темы, зная, что ты не станешь отступать от своего мнения, — начал блондин, улыбаясь тёплым воспоминаниям до той ссоры. — А потом мне хотелось помогать тебе во всём, даже если знал, что моя помощь не требуется. Просто хотелось быть тебе хоть немного полезным, чтобы ты знал, что я всегда буду рад помочь тебе. Очень хотелось обнять и не отпускать, чтобы быть рядом постоянно, пройти с тобой всё, что подкинет жизнь. А ещё… — Кавех запнулся, отводя взгляд, — мне очень хотелось тебя поцеловать, — пробормотал под нос архитектор, прикрывая рот запястьем, покрываясь сильным румянцем.

— Что-что? Я не расслышал твою последнюю фразу, не повторишь? — подлил масла в огонь Аль-Хайтам, ехидно улыбаясь.

— Да ты!.. — вспыхнул ещё сильнее Кавех, — Дурак! — беззлобно фыркнул парень, слушая столь редкий, бархатный смех соседа.

Какое-то время они просидели в тишине, находясь в своих мыслях. Затем Аль-Хайтам встал и убрал тарелку в мойку.

— Ладно, мне пора. Не хочу опаздывать, — сказал секретарь, собираясь выйти из комнаты.

— Подожди! — окликнул блондин. Он дождался, пока сосед развернётся, обращая на него внимание, и продолжил, — А ты… Ты можешь сказать, кто это? — Кавех с надеждой в глаза взглянул на Аль-Хайтама.

— Я же сказал, что не уверен. Мне ещё нужно обдумать это. Но, Кавех, как только я удостоверюсь в своих чувствах, не сомневайся, что ты будешь первым, кто узнает имя этого человека, — секретарь слегка улыбнулся и кивнул на прощание немного смущённому соседу.

****

Работать не удавалось. Как только главный секретарь Академии брал в руки документы, мысли тут же заполняли голову. И в каждой: «Кавех, Кавех, Кавех». Вспоминались его слова. Если судить по ним, то Аль-Хайтам влюблён. Хотелось защищать, помогать, обнимать, стать опорой только для него. Положить весь мир к его ногам, всё самое лучшее ему, солнце, деревья, всего себя только ему. Неужели всё действительно так просто? Всё это время он сам себя путал, потеряв момент, когда архитектор перестал быть лишь другом.

Время только-только перевалило за полдень, и за это время секретарь ничего не смог сделать, но зато разобрался в том, что чувствует. Да, он определённо, абсолютно точно, бесповоротно влюблён в своего соседа, но не в того Кавеха, которого знали многие. А в того, что дарил людям всего себя, в тоже время забывая, что тоже заслуживает помощи; в того Кавеха, что готов работать день и ночь, даже зная, что заказчик будет в любом случае доволен, но если заказчик доволен работой — это не значит, что доволен архитектор; в того Кавеха, что боится одиночества и винит себя за каждый проступок, даже если ни в чём не повинен; в того Кавеха, что своими чувствами и эмоциями заставил Аль-Хайтам чувствовать себя живым.

Учёный резко встал, оставляя бумаги на столе, и вышел из кабинета. Как можно скорее он, обходя людей, которые могли задержать его разговорами, направился к выходу из Академии, а затем быстрым шагом начал преодолевать расстояние до дома. Почему-то из-за волнения оно словно стало длиннее раза в два, но Аль-Хайтам не собирался останавливаться. Он собирался сделать один из редких, иррациональных поступков и абсолютно точно не собирался жалеть о своём решении.

Секретарь остановился возле входной двери и достал ключи, намереваясь открыть дверь как можно скорее, но руки трясутся. Слишком волнительно, слишком напряжённо, слишком не так, как всегда. Слишком слишком. Но справившись, наконец, с замком, Аль-Хайтам напрягся. В доме очень уж тихо. Быстро разувшись, он прошёл в дом и направился в комнату Кавеха, где тот обычно работал над чертежами. Открыв дверь, он вздохнул с облегчением. С соседом всё в порядке, он лишь заснул за чертежами. Видимо, настолько сильно вымотался за несколько дней, в которые работал почти целые сутки, что даже кофе не смог помочь в этой ситуации, и архитектор просто свалился без сил посреди работы.

Секретарь сел на колени возле спящего Кавеха и взглянул в его лицо. Красивый. Светлые волосы, обрамляющие лицо с идеальными чертами, бледные дрожащие ресницы, лёгкий румянец на щеках и слегка приоткрытые, искусанные розовые губы. Хочется поцеловать. Поцеловать так, чтобы Кавех никогда больше не сомневался в себе, чтобы был уверен, что заслуживает любви, чтобы знал — Аль-Хайтам тоже поможет, что бы не происходило.

Но сейчас лучше отправить горе-работника спать, иначе заработает себе проблем со здоровьем. Осторожно дотронувшись до чужого плеча, секретарь тихо позвал:

— Кавех, просыпайся. Спать на столе — плохое решение, лучше ложись в кровать, — спокойно проговорил Аль-Хайтам, наблюдая за тем, как сосед хмурится.

— А, что?.. — сонные глаза открылись, пытаясь сфокусироваться, а затем блондин вздрогнул. — Хайтам? Что ты тут делаешь? Который сейчас час? Я что, весь день проспал? — только проснулся, а уже начал суетиться.

— Тише, тише. Ещё даже до обеденного времени не дошло, всё в порядке. Я просто вернулся раньше, — ответил на вопросы секретарь, не отнимая руки от плеча соседа.

— Ясно, — вздохнул с облегчением Кавех, а затем вновь напрягся. — Подожди, зачем ты вернулся раньше? Что-то произошло? Ты никогда не пропускаешь работу без причины, — архитектор с подозрением осмотрел Аль-Хайтам. Он не выглядел раненым, уставшим или больным, скорее был слишком воодушевлённым.

— Я… — начал было секретарь, но резко замолчал. Почему-то все слова исчезли из головы. Он лишь смотрел в ярко-красные глаза напротив, чувствуя, что сердце начало биться сильнее. Он всё не мог оторвать взгляд от чужих глаз, наблюдая за тем, как интерес сменился беспокойством.

— Хайтам? — взволнованно позвал Кавех и положил руку на чужой лоб, проверяя температуру. — Что с тобой? Ты, вроде, не болен, — архитектор хотел отнять руку от чужого лица, но сосед не дал этого сделать, прижимаясь щекой к ладони.

— Дай мне минуту, чтобы собраться с мыслями, — тихо попросил Аль-Хайтам и прикрыл глаза, осторожно водя пальцами по запястью блондина, щекоча и заставляя мурашки побежать от руки и дальше, к спине.

— Х-хорошо? — неуверенно согласился Кавех, почти не дыша в томящем ожидании. Что вообще происходит? Почему секретарь себя так ведёт? Что-то всё-таки произошло? Но из-за мягких поглаживаний по руке мысли улетали куда-то очень далеко.

Аль-Хайтам же пытался заставить себя перестать нервничать, и вождения по утончённому запястью архитектора в этом очень помогали. Почему он вдруг так растерялся признаться? Просто сглупил. Он ведь знает, что его любят в ответ. А Кавех тогда знал, что его не любят, но всё равно признался. Значит ли это, что блондин смелее секретаря? Возможно.

— Кави, — позвал Аль-Хайтам спустя ровно минуту. Архитектор вздрогнул и посмотрел на соседа полным негодования взглядом. Учёный звал его по имени нередко, но никогда не называл вот так. — Думаю, Я люблю тебя, — чётко, вполголоса проговорил секретарь, чтобы Кавех точно услышал каждое слово, и поцеловал внутреннюю часть чужой ладони.

— Что?! — воскликнул блондин и уставился на Аль-Хайтама, абсолютно не веря в происходящее.

— Я говорю, что люблю тебя, — повторил парень.

— Да быть этого не может! Это шутка? Хайтам, ты… Ты серьёзно? — голос Кавех задрожал, а в глаза заблестели от влаги.

— Я серьёзен, как никогда, Кави, — произнёс секретарь, а затем перевернул руку в своей и начал расцеловывать нежную, бархатную кожу, пальцы и костяшки. — Люблю тебя… — проговорил он тихо на выдохе.

Архитектор со слезами на глазах смотрел на то, как сосед сидит перед ним, смотря с такой нежностью и трепетом, и невольно начал сомневаться в реальности происходящего. Может, он видит сон, хотя не видел их с детства? Он не проснётся сейчас в своей кровати? Но Аль-Хайтам, целующий уже вторую кисть, выглядел слишком реально. Для того, чтобы соседу было удобнее, блондин развернулся на стуле, и теперь секретарь, сидящий между тонких ног, выглядел слишком правильно. Он, закончив с руками, обхватил одно из бёдер и прижался к нему щекой. Без какого-либо подтекста, и всё смотрел с обожанием прямо в глаза. Они долго не прерывали зрительный контакт, но Кавех не выдержал первым и опустил голову, пряча слёзы за длинной чёлкой.

Аль-Хайтам встал и поднял лицо блондина, намереваясь посмотреть ему в глаза, но тот закрыл их, прячась, боясь того, что всё это лишь воображение, сон, глупость. Прямо сейчас он просто спит на столе, это всё нереально. Хоть это, конечно, невозможно из-за Акаши.

— Кави, посмотри на меня, — попросил секретарь, обхватывая лицо двумя руками и утирая слёзы большими пальцами. Блондин открыл глаза, натыкаясь на нежный изумрудный взгляд. — Прости за все твои слёзы по моей вине, ты этого не заслуживаешь, — проговорил Аль-Хайтам и поцеловал не друга во влажную, солёную щёку.

Лёгкие поцелуи начали расцветать на коже. Учёный прикасался губами к глазам, бровям, носу, избегая губ. Он осторожно прижимал к себе Кавеха, давая ему возможность отстраниться в любой момент, но тот даже не думал об этом, подставляясь под нежные касания.

— Хайтам, — позвал блондин, и парень тут же отстранился, — поцелуй меня…

Дважды просить не пришлось. Секретарь прижался своими сухими губами к влажным, мягким губам соседа. Просто касание, но от него у обоих сердце упало в пятки, и пришлось отстраниться, чтобы перевести дух.

— Я люблю тебя, — прошептал Кавех, прежде чем Аль-Хайтам вновь поцеловал его.

Он действовал увереннее, осторожно сминая чужие губы, входя во вкус и заставляя архитектора сходить с ума. Кавех мечтал об этом слишком долго, чтобы сейчас теряться. Он на пробу лизнул нижнюю губу секретаря и, не встретив сопротивления, захватил инициативу. Он прижал Аль-Хайтама к себе за плечи и всё целовал-целовал-целовал, не давая ни себе, ни ему передышки. Наконец, из-за нехватки воздуха, архитектор отстранился, тяжело дыша. Он довольно улыбнулся, видя, что секретарь тоже запыхался, но резко уткнулся в чужое плечо, судорожно выдыхая, чувствуя, как тёплые руки прошлись от поясницы по позвоночнику к лопаткам. Кавех обнял Аль-Хайтама за талию, замечая, как тот подрагивает от переполняющих чувств. Только сейчас он заметил, что сам сильно дрожит, даже ноги и пальцы на руках.

Они долго просидели в объятьях, теряя течение времени.

— Кави, — тихо позвал секретарь и, услышав вопросительное мычание, продолжил, — тебе стоит поспать. Я не хочу, что бы ты получил проблемы со здоровьем из-за переработок, — он заботливо погладил соседа по голове и отстранился.

— Да, хорошо, — согласился Кавех и тоже отпрянул. — А ты?..

— Я буду с тобой, — уверенно проговорил Аль-Хайтам и поцеловал возлюбленного в нос.

Они быстро перебрались на кровать архитектора. Учёный прижал парня к себе, вдыхая запах блондинистых волос. Кавех же обхватил секретарь руками и ногами, уткнулся в грудь, слушая слегка ускорившееся сердцебиение, и улыбнулся, постепенно засыпая.

Аль-Хайтам, перебирая чужие волосы, влюблённо наблюдал за уже не просто соседом. Он обязательно поможет Кавеху во всём, ни за что не откажется от него, заполонит одиночество собой, заставит его полюбить себя, согреет своей любовью и всегда будет рядом, не отступая ни на шаг.

После того как архитектор проснётся, им будет, что обсудить, но сейчас пусть он спит, а Аль-Хайтам будет рядом, охраняя хрупкий, спокойный сон и понимая, насколько же сильно он любит Кавеха.