Эта непонятная грань промеж действительностью и сном. Так сложно понять хоть что-то: перед глазами движутся, перемешиваются и переливаются всеми цветами радуги искаженные образы. Они хоть и кажутся знакомыми, но степень их кривизны не позволяет вычленить и единого элемента из этой общей картины.

Сознание, кажется, тоже функционирует не как должно, ибо как еще такой диссонанс объяснить: состояние анабиоза, усталость, тяжесть в конечностях и одновременная легкость полета в открытом космосе, глаза хоть и закрыты, но в то же время и открыты — болят, будто час пялился на солнце.

Может быть, Шедоу забыл принять медикаменты, может не помолился кому-то, но теперь он был тут: скованным в своем теле, связанным невидимыми «проводами», не позволявшими ему сдвинуться. Кожа тянула, сдавливала, кости ныли от тесноты. Теснота же не давала нормально дышать — он будто сдох нах подавился и с воздухом, застрявшим в его легких, все движение встало. 

В бессознательном состоянии, ослепленный и обездвиженный он мог хоть алфавит от «A» до «Z» прочитать, он бы даже визуализировался на фоне этого переливающегося бреда, но сразу же забылся.

Потихоньку парень таки начал, что называется, возвращаться в реальность (а может и действительность). С течением времени «пространство» потихоньку размывалось и исчезало, звуки становились четче, а головная боль с сушняком — сильнее. Шедоу нехотя открыл глаза. 

Побеленные потолки, такие же белесые стены, мягкая обивка, палата дурки книжная полка со стопкой журналов на ней, что-то, что по идее, должно было быть часами с кукушкой, висели, по-прежнему, рядом. Это уже выглядело знакомо.

Белый шум в его голове «резал» мозги и чувствовалось как отдавал вибрациями в череп. Странные, скрученные и совсем перемешанные, во что превратились его воспоминания? Он хоть и пытался представить те места и ситуации, в которых он бывал до этого, сопоставить, расставить в хронологическом порядке и наоборот, но не смог, будто их никогда не существовало.

Хотелось верить, что ничего с ним не происходило, что он просто в фантазиях своих зашел слишком далеко. А что не складывалось, то когда-то зачем-то засело в голове и бесцельно в ней сидело. Совсем как будто это был навязанный ему повторный просмотр абсурдного 24-х часового фильма в плохом качестве или прочтение чтива, херово написанного и превратившегося со временем в жалкую пародию на себя.

Шедоу нехотя попытался встать. Мышцы не слушали его совсем как парализованного, а это тянущее и сдавливающее чувство лишь усиливалось. Оно вдобавок к белому шуму капало ему на нервы изрядно, заставляя его чесаться, тянуться, скручиваться, чтобы его оковы лопнули и он тараканом смог полинять.

На время ему было плевать — главное, что уже светало и было видно что он и где он. Воняло, правда, еще чем-то. Шедоу принюхался: пот, водоросли… нотки ила… сигаретный дым пробивался сквозь это… «Откуда воняет?» — подумал он, решив окинуть комнату взглядом еще раз.

Ничего и никого — все выглядело совершенно нормально, хотя одежда подозрительно лежала аккуратно сложенной, а не как обычно (в кучу на стуле и носки грязными улитками на полу). Не помнил он, что ее складывал так, идеальной стопочкой на углу письменного стола. Не отрывая глаз от нее, парень пересилил себя, сел и решил нащупать тапочки, чтоб не как нищий коммунист босиком по холодному кафелю идти. 

Кафель, тоже странным сделался: обычно он холодный, а тут он теплый и сразу не чувствуется. Шедоу не понял сие прикола и посмотрел таки под ноги.

 — Люди в черном… — прохрипел с трудом парень — …они..

Шедоу раскашлялся от страшного сушняка во рту. Он, в придачу, неизвестно сколько не пил… ах да, к чему это: он, оказывается, спал все это время в верхней одежде, даже ботинки не снял. Но ладно бы просто ботинки, но они все в чем-то измазаны были. На черных штанах тоже какие-то разводы были и, О УЖАС, пара дырок образовалось, а футболка — вся изодранная, грязная, будто с помойки подобрана была.

А там Шедоу как пригляделся: царапины начал замечать на руках, на животе на колене, где штаны разодрались. Сказать, что у парня челюсть от переполнивших его эмоций на пол упала — нихрена не сказать!

Ближайшее известное ему зеркало было в ванной комнате, так что он, сломя голову, побежал прямо туда. Не сказать, что парня сильно волновал его внешний вид, он ведь не та же самая Черри, которой наверняка довольно часто таковое требовалось, дабы накраситься или просто прихорошиться, но в этот раз, увидев непонятно откуда взявшиеся порезы…

И первым делом он насосался вдоволь водой холодной воды прямо из под крана — «пустыня Гоби» была столь ненасытна. И сразу как-то легче жить стало, как минимум горло болеть перестало. Но сколько бы это не было приятным, не за этим Шедоу сюда пришел.

Одна на всю ванную тусклая энергосберегающая лампочка в темное время суток не особо хорошо справлялась с возложенной на нее задачей. Сейчас, смотря на себя в зеркало, Шедоу остолбенел: игра света и тени превратила парня в живого мертвеца с пустыми черными глазницами, бледной грязно-серой кожей и острыми чертами лица совсем, как он обычно описывал Мэри.

 — Вот это я уродом стал. — не переставал удивляться он отражению. Грязные волосы, мусор в них, грязные пятна на коже, царапины и гигантские синяки вокруг глаз, которые он заметил только сейчас. 

 — Шелдон? — прямо из за плеча вполголоса сказал из ниоткуда появившийся кто-то, чем довел до инфаркта напугал сие «смотрителя» в зеркало

 — Господи Боже! — вскрикнул он высоким девичьим голоском (чем запросто мог разбудить всех в здании)

 — Да тише ты, люди спят, а то вот сейчас полтретьего ночи.

Кошмаром "на улице вязов" , который, спойлер, не дал Шедоу заснуть до шести утра, был Фред, проснувшийся от топота в коридоре и (НЕ извиняюсь за подробности), наслушавшись журчания воды из под крана, пошедший «журчать» сам.

Собственно, в ходе довольно продолжительной беседы с новеньким, Шедоу, хоть и не вспомнил, что же было с ним все эти два дня, так еще и выяснил много нового и интересного о себе и окружающем его мире:

 — Если в двух словах, получается, уже сегодня, ближе к вечеру надо быть при параде, будет фотографирование. И да, тебе с братом надо к боссу явиться. Ну как-то так.

Или даже такое:

 — Буду честен, о вашем отсутствии я узнал только во время этого сбора. Впрочем, как и остальные, я думаю. Был вопрос типо: «Где они?», а все молчок и глаза в пол.

А может даже:

 — Не скажу я так. Мы вас когда с первого этажа тащили, гадали, где это вас так покалечили. Нас трое и один свидетель. Она, точнее. Не знаю ее, честно, но она ребят подогнала к вам. Может кто еще смотрел, но я не вдавался в это.

В том числе:

 — Опять таки, вам на двери налепили листки со всей информацией. Не знаю кто, но я глянул, вещи дельные написал, к ознакомлению рекомендую! Брату сказать не забудь.

Так они поговорили. Незваный гость, как и грозился, «сымитировал работу фонтана» и ушел обратно спать, оставив оборванца Шедоу в гордом одиночестве. Это все прекрасно, но это все равно не разблокировало его воспоминания о днях минувших. Но, с другой стороны, если Бона упомянули, то почему бы и ему пару вопросиков не задать?

* * *

Хладный труп. Так примерно можно описать положение в котором лежал Бон на койке. Валялся он на животе, блондинистая волосня, слипшаяся и запачканная, выглядела расползшейся по всей подушке грязной шваброй, хотя парень свою гриву обычно аккуратно зачесывал назад и ложился так, чтобы ничего не спуталось. А здесь же складывалось ощущение, что его как бросили туда, так он и лежал. 

Руки его тоже лежали неестественно для него: правая вдоль тела, плотно прижата к нему, а левая, полностью распрямленная, свисала с карая кровати. И так же изодранный весь был, кто мог бы сомневаться. Ну действительно труп лежал… если бы грудная клетка не шевелилась — он дышал.

 — Вставай, капрал Клиболд! — Шедоу как обычно начал трясти Бона. Поначалу соня недовольно мычал всякий нонсенс, пока:

 — Отъебись, спать хочу… — хрипло пробормотал соня

 — Дядюшка Сэм ПРИКАЗЫВАЕТ вам встать и сходить на водопой! 

 — А нахуй сходить… — Бон все так же надеялся на то, что от него отстанут

 — ВСТАНЬ! ТЫ В ШТАНЫ НАЛОЖИЛ! — это та самая «новая рабочая» тактика, однажды сработавшая однажды и…

 — Ща… — Бон так же лениво прохрипел и еще более лениво перевернулся лицом к стене

 …нагнувшая ее же создателя раком в этот раз. И что же это получается? Стоило Бону распиз… сделать нечто немыслимое (Шедоу сам "не помнил" что именно), так сразу вся жизнь вместе со внутреннем стержнем куда-то слиняли? Не дело!

 — Ты ж хрипишь, два дня не пил, не жрал! 

Бон недовольно прорычал в знак недовольства и всеобъемлющего протеста, но тут же закашлял — это сушняк дал о себе знать.

 — Сука, не отъебешься, блять… встаю, ща!

 — Вставай! — старший брат вдогонку решил не дожидаться, пока Бон сам встанет, а сразу начал тянуть своё брато-шлюшку за волосы — Дядя Сэм не любит, когда Гордые Граждане СЩА кашляют. Вот воды выпьешь и кашлять не будешь!

* * *

 — Ебаться сраться… — не переставал удивляться всем тем новообретенным украшательствам Бон, пялясь в зеркало в уборной (естественно после того, как он тоже вдоволь насосался водой) — Пиздец, ни единого живого места! И это мы в кустах…

 — Вроде… — у Шедоу все просто было - тот ничего не помнил (может быть) 

 — Во, да. А там и тот мужик за баксы нас… и через парк… или нет?

 — Не знаю, все так смазано…

 — СТОЯТЬ БЛЯТЬ! — волосатый аж встрепенулся — мы ж вдвоем упали там на первом. Так какого хера я в койке ща был!?

 — Дотащили нас, Фред сказал так. На наше отсутствие всем было все равно, сегодня вечером важное что-то, что не помню и бла-бла-бла. Ладно, давай мыться и спать, а то воняем тут стоим, голова треснет щас. — Шедоу уже устало зевнул и пошел к себе.  

 — Э! А ты какого черта ничего не помнишь!? Ты ж меня пер от парка до сюда!

Шедоу не услышал, либо не хотел слышать — не ответил. И все же, не мог Бон правильных слов подобрать к этому «на наше отсутствие всем было все равно» — за живое аж задело, эго его передернуло знатно от одной только мысли. А он то думал, что как минимум их старый товарищ Бонни, а как максимум, Мэри и Черри…

Но нет. Никто не возжелал взмолиться за их души или хотя бы получить весть, что с ними все хорошо, чтобы они нашли дорогу домой…

* * *

Солнечный свет снова бил прямо в окна. Как обычно, голубое небо, шум на улице — грузовики очередные дорогу разбивали своими тяжестями. Шум мне только за окном, но из за двери: хлопотали люди там в коридоре, топтались, бежали, переговаривались, перфораторы артиллерийскими выстрелами гремели, сотрясая стены и пол.

Последнее, собственно, заставило Бона встать. Вообще ему еще и пить/есть хотелось сильно, но знаете, ТаК лЕнЬ вСтАвАтЬ иногда бывает, что даже самое необходимое становится чем-то не столь насущным.

Еще тогда ночью он не поленился, помылся, драное шмотье в центр комнаты кучей сложил выкинул, постельное белье тоже поменял, так что он оделся и без каких либо задних мыслей и дискомфортов вышел в люди к обществу на его растерзание.

Но перед этим парень решил таки пробежаться взглядом на некую бумагу, что он сорвал со своей двери еще в ночи. Тогда, когда парень ее заметил, он был уставшим, глаза слипались, башка не варила и вообще, а тут как раз и утро (ночи мудренее), солнечный свет и «мыла» в глазах нет — самое оно для прочтения всякого!

Что можно сказать про сие послание в нахуй? Обычный лист формата letter, желтоватый такой, с маленьким таким кусочком скотча сверху. Такой скотч Бон видел впервые: узкий, тонкий, не такой липкий, как обычный и отрезанный «заборчиком» таким.

Сам же текст был написан кем-то от руки обычной синей ручкой… и у этого кого-то был очень красивый почерк, не совсем прямо каллиграфический, но стильный такой и хорошо читаемый. Написано было следующее:

«ВАЖНО!

Сегодня, 16 Июня 1988 года, в 5:00 PM состоится фотосессия для постеров. Необходимо полностью подготовить соответствующий костюм, иметь при себе реквизит и нанести весь необходимый грим. Сбор в основном зале. Обращаю внимание, что вам также необходимо явиться в офис руководителя для получения полной информации. Явка строго обязательна!

P.S. Вы мистера Вуда своим отсутствием вчера сильно разозлили. Желательно явиться к нему при первой возможности, иначе он вам обоим сделает инсульт сердца.»

Ура! О них таки помнили и не забыли… если это, правда, не сам начальник Альфред написал — листок то подписан не был, анонимный, получается. Те изначальные ощущения безысходности и брошенности сменились жгучим желанием найти концы, чтобы тому герою сказать не просто: «спасиб», а целое заслуженное: «Благодарю, мой друг!», если, конечно, это не был начальник. Понять бы сначала, чей это почерк.

Поиск автора — это дело благое и благородное, но сначала надобно было перекусить, а то Бон ничего не ел уж как второй день. Так и поковылял дрожащими ножками персонаж наш неоднозначный вниз на кухню. 

Вот шел парень так, вроде, как и всегда, будто той адской поездочки никогда не присходило, словно она пролетела лишь как лихорадочный сон, но запах цементной пыли, витавший в помещениях, чувствовался уже по-другому: былой приятный запах исчез, а на смену ему пришел убойный, тяжелый пыльный воздух, не кисло бьющий по слизистым.

Людей в этом месте тоже будто подменили: Бон за все время своего пути встретил четырех, каждому сказал свое классическое: «С утром добрым!», а ответ получил только от новичка Би Би. Фред, Спринг, ¡БОННИ, СУКА! — эти трое даже не посмотрели на него! Ну в смысле: холл два с половиной метра шириной, они от героя нашего всего в метре проходили, а они…

Бон начал медленно, но верно начал впадать в панику — складывалось такое ощущение, что он с какого-то фига стал невидимым для всех. Будто умер он и теперь бродил в стенах пиццерии, как призрак. 

Время, как он успел подглядеть, было не совсем уж позднее, всего восемь утра, далеко не пять вечера. Помылся, почистил зубы и побрился он ночью, переоделся, причесался… или все-же это его царапины на руках отпугивающее впечатление на всех производили?

«Ну не может же быть настолько все плохо, верно? Естессна нет!» — промелькнула у него в голове сие мысль. Так он на этой хорошей, даже жизнеутверждающей ноте, с ноги, как обычно, дверь открыл, вошел на кухню…

И тут-то его уверенность не то, что в завтрашний, уже даже в сегодняшний день пошатнулась знатно. Воздух в легких встал моментально комом и проходить куда либо отказывался, а от расслабленности не осталось и следа — Бон натянулся, как самая толстая фортепианная струна.

Пары миллисекунд хватило, чтобы осознать весь масштаб трагедии: за дальним столиком, тем, что был обособлен от остальных сидели две подружки Черри, Мэри и ¡О УЖАС!: ЭТОТ ПИДЕРИК! Эти улыбки на лицах этих двоих (а возможно и Черри, но она сидела ко входу спиной), такие искренние, особенно Мэри выглядела такой счастливой, какой Бон раньше не видел никогда.

И, собственно, то, что заставило парня «упасть в осадок»: этот нерукопожатный недочеловек… этот, черт его дери, ЗоЛоТиСтЫй СтАфИлОкОкК, нагло держал своей жирной сальной лапищей ее за ляшку… лапал ее, сволочь! И та, самая, что ни на есть рабыня, как кошечка его эту культяпку «массировала» или как это называется… 

Не подал Бон вида, стерпел и затерпел… во благо же своего плана… (и немножечко из-за той наивной веры в светлое будущее) но внутри парень то чувствовал, будто его будто чугунной битой с шипами ударили по лицу и мачете рассекли ему грудь, чтобы затем так же искромсать сердце. Но несмотря на все то безобразие, что он видел перед собой, сделал лицо «кирпичом» и, будто ничего не произошло:

 — С добрым утром, дорогие друзья! — натянув улыбку, пытаясь изобразить из себя довольного жизнью человека вытянул он, пойдя к заветному хранилищу с провизией… будто ничего не случилось, будто все было как обычно

Лица этой заклятой парочки моментально превратились в злые, угрюмые хари, а эти глаза… наполненные отвращением, а те их легкие и непринужденные движения стали резкими, быстрыми. Только Черри, как только развернулась посмотреть, кто нарушил сие идиллию «грязного червя и тряпичной куклы», встретила Бона теплой улыбкой.

 — Доброе утро! — радостно сказала она, немного посмеявшись. Зато те двое молчали, как партизане на допросе

Меж тем Бон, пытаясь игнорировать тот ужас, что он увидел, как вонь из канализации, открыл холодильник. Как и ожидалось — на его с братом полке ни шиша не было съестного, все засохло и почерствело, один лишь сухарь казался съедобным.

Так он и стоял, боролся с мыслями навязчивыми и в то же время он напряженно сверлил своим взглядом этот несчастный сухарь, одиноко лежащий сушеный крысиный хвост, что раньше был укропом и желтушный ластик, он же — кусок засохшего сыра.

 — Что-то не так? — вопрос Черри вернул парня обратно в реальность. Все трое по-прежнему пялились на него так же, как и он пару секунд назад на жалкие огрызки 

 — А… Ну, этого… — пытался он не сорваться — У кого можно хотя бы ломтика три спиз… ой, стащить? Верну целую пачку! Обещаю!

 — Ой, не надо, может тортика кусок? Тут как раз… — Черри, тут же подорвалась с места, искренне желая помочь оборванцу

 — Да, дай и пусть идет отсюда… — пробубнила внезапно Мэри, раздраженно начав протирать глаза

 — Ой, божечки! Зачем ты так ему говоришь? — Черри, к несчастью для Мэри, это услышала — Берни, не надо ее слушать, она просто…

Девушка вся перепуганная, абы ничего плохого не случилось, мигом резанула кусок торта, кинула на блюдечко и, торотоя что-то про «Бога» и «Не-да-Бога» повела готового пиздецки ебануть взорваться Бона. Видели бы вы, какое лицо он тогда скорчил в порыве гнева!

 — Сердечно извиняюсь! — проторила девушка, как только дверь за ними захлопнулась — У них просто… личное, скажем так. Нервничают.

 — Бля, да не парься ты так, это их проблемы, не твои.

 — Ах да, вот тебе и тортик, угощайся! Ну а я побегу к ним, не могу их там бросать одних! — передала, или скорее всучила она этот несчастный кусок и действительно метнулась обратно. Но напоследок — Ты на двери видел листочек такой? 

 — Которое про пять вечера чтоль? — переспросил тот

 — Отлично, ты все видел! Приятного аппетита! — сказала та, неловко улыбнувшись, и улизнула обратно на кухню. Ну это ж очевидно что она там с ними делала: дифирамбы вокруг них плясала!