Там, где они оказываются, идёт дождь. Небольшая планетка, так похожая на Землю осенью, такая же серая и холодная, и мерзкая, и ветер мечется по небу, подхватывая и унося вверх морщинистые листья.
Мастер смотрел на это с порога двери Тардис и недовольно морщился: в такую погоду лучшее, что можно было сделать - это удавиться к чертям.
Ветер забирался своими невидимыми ледяными пальцами под одежду, заставляя кожу покрываться мурашками, бросал в глаза едкий сигаретный дым и громко-громко выл в трубах домов.
С тех пор, как они покинули Пандорику, никто из них так и не заговорил о выродке. Да и что о нём говорить? Мастер бы предпочёл забыть об этом обо всём как можно скорее, но....
Но иногда ему казалось, что он всё ещё слышит удары пальцев о стены. В такие моменты он замирал, нервно прислушиваясь к вибрирующему воздуху, напрягался всем телом, будто в ожидании атаки, а потом вдруг вспоминал - выродка на Тардис нет.
От этого, на самом деле, становится ещё страшнее, потому что это значит только одно: Мастер действительно, по-настоящему сошёл с ума. И, кажется, откровением это становится только для него одного.
Отчего-то кажется, что внутри Тардис так же холодно, как снаружи. Это не физический холод, но Мастер ощущает его каждой клеточкой своего тела, ощущает, как невидимый иней царапает стены, как слова, срываясь с губ, растекаются вокруг рта полупрозрачным туманом, и всё вокруг незаметно для глаза медленно-медленно потухает. Потухают лампочки на консоли, потухает ночная темнота, потухает яркая копна волос Этой Рыжей, и она сама, кажется, потухает тоже.
Доктор ведёт себя как обычно, но Мастер знает его так давно, что легко замечает любое изменение в поведении, как бы его не старались скрыть. Замечает, как Доктор нервно вздрагивает, если бесшумно подойти со спины, как шляется по коридорам посреди ночи, как подолгу смотрит в показания на экранах, будто раздумывая о чём-то.
Доктора мучила совесть, это было очевидно, как божий день. Мастера ничего не мучило, кроме незнания.
Он не знал, что делать с собой дальше. Попытки избавиться от выродка приносили хоть какое-то успокоение, хоть минимальное осознание цели собственного существования - сейчас он только и делал, как целыми днями шатался по Тардис непонятно зачем, или выходил наружу вместе с Доктором и Этой Рыжей - непонятно зачем, или непонятно зачем ложился спать или непонятно зачем дышал.
Руки по инерции чесались от необходимости хоть какой-нибудь деятельности, будто под кожу запустили рой нетерпеливых насекомых, и нужно сделать что угодно, только бы унять этот мерзкий зуд, а что именно - Мастер не знает. Проломить кому-нибудь голову или проломить голову себе или снова прыгнуть с моста. Или столкнуть с моста кого-то ещё?
В такие моменты Мастер задумывается, почему он вообще ещё жив. Нет, он знает - Доктор его спас, Доктор, Доктор, всегда Доктор. Но ведь это не помешало бы умереть снова?
Больше всего Мастер боялся, что ответ будет тем же.
А ещё - что ничего не изменится. Потому что дни шли и шли куда-то вперёд, терялись посреди бесконечного прошлого, но ничего не менялось, и они продолжали путешествовать, продолжали говорить друг с другом, но что-то неуловимо поменялось по сравнению с тем, что было до этого, и продолжает и продолжает тянуться вперёд. Иногда Мастеру казалось, что он упал в одну из миллионов параллельных вселенных, которые кажутся совершенно похожими на твою собственную, но что-то, какая-то крошечная деталь, неуловимо другая. Будто назойливая соринка в глазу.
Когда Мастер просыпался посреди ночи в тёмной и слишком пустой комнате, его не покидало это странное ощущение, будто он на самом деле где-то не здесь. Быть может, так оно и было. Быть может, он просто сошёл с ума до такой степени, что больше не в состоянии разграничивать реальность и сон, и в следующую секунду он уже проснётся совсем в другом месте. В своей кровати с Люси под боком, или под деревом с серебряными листьями, или в комнате с толстыми-толстыми стенами и тяжёлым-тяжёлым замком.
Когда Мастер просыпался и чувствовал рядом с собой Доктора, от этих мыслей на шее будто затягивалась удавка. Хочется кричать, но не выходит. Хочется прогнать, или прижаться ближе, или что-нибудь ещё - Мастер не уверен, поэтому он просто лежит в темноте и надеется не проснуться.
Там, где они оказываются, с неба льётся нескончаемый ливень. Крупные капли тяжело разбиваются об асфальт, приминают к земле душную дорожную пыль, и шумят множеством голосов, будто кто-то невидимый шепчет тебе на ухо что-то. Вдалеке грохочет гром.
Казалось, будто небо стало жидким, и теперь обрушивается сверху на этот крохотный город.
И, непонятно зачем, Мастер стоял посреди этого вертикального наводнения, слушая шорох воды в ушах и глухие раскаты электричества, будто надеясь отыскать в этом нечто знакомое.
Он чувствует себя мёртвым.
Пустым, холодным и совершенно бессмысленным. Сквозь чёрно-белый калейдоскоп звуков он едва различает голос Доктора.
Его слова сливаются с дождём, только звучат гораздо-гораздо мягче, и руки у Доктора тёплые, и губы тоже, и весь он такой тёплый и такой живой, что хочется разорвать ему горло и проверить, так ли это на самом деле. Вместо этого Мастер только утыкается носом ему в плечо, стараясь ощутить биение его сердец - как если бы его собственные вдруг отказали. Это раздражает и одновременно заставляет разлиться по разуму непонятную, удушающую эйфорию. И, по правде сказать, это тоже слегка пугает.
Как если бы на смену барабанам пришла другая зависимость, только куда более страшная, потому что барабаны хотя бы казались вечными, а Доктор...
Мастер точно знает, что рано или поздно Доктор уйдёт. Сбежит, испугавшись чего-нибудь, завтра или через неделю, через сто лет или в следующее мгновение. Мастеру остаётся только гадать, когда именно. Это как играть в русскую рулетку - никогда не знаешь, какой выстрел окажется для тебя фатальным.
Мастер ждёт - непонятно зачем. Кажется, будто они все чего-то ждут. Дни и ночи напролёт ждут, но ничего так и не происходит. Наверное, именно это сводит с ума больше всего. Мастеру нужно занять себя хоть чем-то. И больше уже не важно, есть в этом смысл, нет в этом смысла - вопрос "зачем" всегда можно просто отбросить в сторону.
Потому что от бездействия хочется расцарапать себе глаза. Просто ради того, чтобы сделать хоть что-то.
Отчего-то Мастеру казалось, где-то в самой глубине подсознания, что когда они избавятся от выродка, всё вдруг станет хорошо. Он не знал, что именно включает в себя это понятие, не знал, почему он так думал, как все проблемы просто возьмут и испарятся - тоже не знал. Но сам факт засел в голове так глубоко, так крепко, будто вцепившийся в кожу клещ.
Но ничего не изменилось. А если и изменилось, то совсем не так, как хотелось. Теперь найти причину остаться становится ещё сложнее, а Мастеру действительно нужна причина, потому что он просто не готов признать, что хочет остаться просто так.
Он пытался, правда пытался найти эту причину. Он думал - я могу захватить Тардис, но потом вспоминал, что ему некуда лететь. Думал - могу убить Доктора, но совершенно внезапно понимал, что эта смерть не принесет удовлетворения. Думал разрушить Вселенную, и вдруг задумывался - а что я буду делать совсем один, посреди руин реальности?
И тогда он решает уйти.
Он не знает, зачем, просто так кажется легче. Побег всегда кажется легче. Мастер начинает задумываться, а не чувствовал ли Доктор тогда то же самое, тогда, когда оставил его на Галлифрее.
Мастер решает уйти и неделями не может найти силы это сделать. Это Доктор, конечно, виноват, с его грустным взглядом, мягкой улыбкой и несправедливо горячими губами. Он всегда приходит тогда, когда Мастер почти решился, что-то вечно говорит, вечно улыбается, раздражает всем своим видом.
Когда нужный момент наконец наступает, Мастер вдавливает сигарету в поверхность стола, резко встаёт и старается не дышать лишний раз, будто боясь спугнуть что-то.
- Доктор, я ухожу.
Первые несколько мгновений во взгляде Доктора - сплошное лишь непонимание, словно он всё ещё надеется, что ослышался, но какая-то часть его уже знает, что это не так. Мастер замирает в дверях, будто натолкнувшись на невидимую стену.
- Я ухожу, - тихо повторила Донна Ноубл.