Гордон вынырнул из сна резко, сразу же открывая глаза, чтобы увидеть наполненную холодным светом гостиную. Тут же он почувствовал, как шею прошивает боль: он так и заснул на диване, даже не сняв пальто, и разбудил его только приглушённый вопль будильника, доносящийся из спальни сквозь приоткрытую дверь.

Повернув голову в противоположную от окна сторону, впрочем, так и не изволив оторвать её от диванной подушки, Гордон окинул отрешённым взглядом оставленный им вчера беспорядок. Господи, о чём он только думал? Теперь, когда эмоции уже успели притупиться сном, уступая место рациональному мышлению, Гордон понял, насколько же глупыми были его вчерашние умозаключения, казавшиеся ему тогда такими правильными и такими логичными. Он же учёный, в конце концов. Он должен понимать, что на самом деле это ничего не значит. Двое людей, у которых под рукой не оказалось часов — это не статистика. То, что часов не оказалось у него дома — это не доказательство. И уж тем более нельзя делать никаких выводов просто потому, что он чего-то не помнит, учитывая, что его память — это не самый достоверный источник.

Гордон устало вздохнул и закрыл лицо руками, будто пытаясь спрятаться от пронзительного света и отзвуков писка будильника. Недавнее счастливое облегчение уже сменилось привычным ощущением пустоты и усталости, к которому уже успел примешаться стыд за самого себя. Честно, будь у Гордона машина времени, он бы первым делом отправился во вчерашнюю ночь, чтобы дать прошлой версии себя по лицу за всё хорошее, но особенно за то, что он хотя бы на мгновение допустил….

Гордон вскочил с дивана и бросился в сторону спальни, по дороге споткнувшись о кипу лежащих на полу старых книг. За одно мгновение его пульс ускорился и теперь бешено бился о череп изнутри. Подрагивающими руками Гордон взял будильник, небольшую, надрывающуюся методичным писком коробочку. На нём не было цифр. Будильник не показывал время.

— Я был прав, — едва слышно прошептал Гордон, неверяще усмехнувшись. Он не знал, кому именно это сказал, самому себе или всему миру вокруг, или кому-то, кто должен был быть рядом, но почему-то его не было, и, если честно, Гордон был не в том состоянии, чтобы задумываться об этом дважды. Машинально, он обернулся, будто ожидая, что увидит кого-то, и собирался уже было повторить свои слова, но замер, поняв, что в комнате он один. Неважно. Гордон нажал на кнопку, и писк, наконец, прекратился. Это всё неважно. Он был прав.

Эта мысль заглушила всё остальное. Она заглушила так и не прошедшую усталость, и ноющую боль в голове, и повисшую в желудке пустоту, — Гордон в любом случае сомневался, что смог бы заставить себя что-то съесть, — и любые более-менее рациональные аргументы, которые всё ещё пыталось подкидывать ему сознание. Например, что такого не могло было быть, и скорее всего это он окончательно тронулся. Гордон знал, что могло, он только не знал, как. Ещё он знал, кто знает.

Сказать по правде, Гордон понятия не имел, откуда у него взялось это чёткое убеждение, что стоит только ему найти Мэрри, как всё станет кристально ясно. Это было какое-то неясное, нерациональное предчувствие, но, эй, если подумать, то пока что рациональность не привела ни к чему хорошему: всё, что она сделала, так это причинила только больше боли. Ну нет, к чёрту. На этот раз Гордон не станет её слушать.

Проблема была в том, что, конечно, решить найти Мэрри — это одно дело, но совсем другое — на самом деле найти её. Мэрри была словно призрак: она появлялась только тогда, когда сама того хотела. И это если опустить тот факт, что, хотя они знакомы уже какое-то время, Гордон ничего о ней не знает. Они никогда не ходили к ней домой, так что Гордон даже приблизительно не представляет, где она живёт. Они никогда не разговаривали о её работе, только мельком, и зачастую одни детали противоречили другим. Мэрри постоянно говорила о своих коллегах, но Гордон ни разу не встречался ни с одной из них, так что, насколько он может судить, нет никаких реальных доказательств, что все эти Пейдж, Элиси, Натали и Кейт вообще когда-либо существовали, а не были придуманы Мэрри поддержания беседы ради. Отмокая в душе, Гордон пытался вспомнить, упоминала ли Мэрри хоть что-то, что могло помочь бы её найти, но чем сильнее он об этом думал, тем более отчётливо понимал, что вообще ничего из того, что Мэрри когда-либо сказало, не имело веса. Она говорила много, но её слова были пустыми. Как если бы, едва пропав из поля зрения Гордона, она вдруг переставала существовать, или существовала, но на каком-то совершенно ином уровне реальности.

Не стоит говорить, что при таком раскладе поиски Мэрри рискуют провалиться даже не начавшись, потому что, конечно, их город далеко не самый большой в стране, но если Гордон решит просто тупо шататься по улицам в надежде случайно столкнуться с Мэрри, это может продлиться не день и не два. А, зная Мэрри, вряд ли она будет сидеть на месте и смирно дожидаться, пока её найдут. Это если — эта мысль заставила Гордона похолодеть — она никуда не уехала. Кто знает, что там ей могло в её больную голову взбрести.

Впрочем, Гордон знал несколько мест, которые как минимум стоило проверить. Вопреки всеобщему убеждению, не вся его жизнь сосредотачивалась на маршруте «дом-работа-паб». Он не будет преувеличивать и говорить, что это всегда случается по его собственной воле: обычно привычный порядок вещей нарушался, когда Мэрри хотелось какого-нибудь разнообразия и приключений. К счастью, это случалось не так уж и часто — хотя, по меркам Гордона, могло бы и реже, потому что это Мэрри целыми днями занимается непонятно где непонятно чем и всегда полна энтузиазма делать то, что приличные люди делать не станут, а Гордона, когда он выползал из-за стола после очередного дня тупой монотонной работы, просто не хватало на то, чтобы выбирать из больше чем двух вариантов. Ну максимум трёх: либо они пойдут в паб и напьются там плохого пива, либо они пойдут домой и займутся там не обязательно плохим, но исключительно неискренним сексом, либо сначала одно, потом другое в произвольном порядке. Но спорить с Мэрри было невозможно, так что каждый раз, когда она предлагала «пойти куда-нибудь ещё», Гордону оставалось только закатить глаза и повиноваться. Что, как Гордон теперь понял, только ему на руку — ведь, как известно, негативный опыт запоминается лучше позитивного, и он сходу может назвать как минимум пять мест, в которые Мэрри затаскивала его на протяжении всего их общения.

Но первым делом Гордон всё равно проверил свой офис: просто на случай, если именно сегодня Мэрри решила, как обычно, принести ему ланч. На самом деле, изначально Гордон не собирался туда идти, и уже заранее смутно понимал, что Мэрри там не будет, но отказывался осознавать это в полной мере, потому что это было бы то же самое, что признаться себе в том, что Мэрри не просто так исчезла, а нарочно его избегает по какой бы там ни было причине.

Разумеется, Мэрри там не было. Мистера Уолша не было тоже: кто-то из коллег, ни имени, ни фамилии которого Гордон не помнил, сказал, что он отлучился на какую-то встречу, и Гордон бы удивился, если бы ему не было так наплевать. Он всё равно больше не был намерен сюда возвращаться, он просто больше не мог. Отсутствие мистера Уолша только избавляло его от необходимости что-то кому-то объяснять.

И, как это часто бывает, как только с тобой происходит одна единственная хорошая вещь за день, вселенная тут же решает, что этого уже слишком много, и вываливает на тебя ведро неудач: Гордон обошёл все те места, которые смог вспомнить, что само по себе было сложно, потому что для начала их нужно было отыскать, но Мэрри не было ни в одном из них. Её там даже не помнили. Только в одном кафе, пропахшим ароматом свежих булок и дорогого кофе, кассирша смогла припомнить кого-то с похожей внешностью и с похожим именем, но это было так давно, что, быть может, вовсе и не Мэрри это была.

Так что да, Гордон зашёл в тупик. Не в буквальном смысле: он старался теперь избегать тупиков даже днём, ну просто на всякий случай. Он зашёл в метафорический тупик; на самом деле он сидел на лавке недалеко от последнего кафе, сжимая в руке булку, которую, не удержавшись, купил, когда его желудок начал урчать прямо на кассе. Булка была мягкой внутри и хрустящей снаружи и всё ещё вкусно пахла — Гордон уже успел скормить большую её часть голубям, потому что, стоило только ему откусить первый кусок, она тут же потеряла всякий вкус, и ему потребовалось приложить много усилий, чтобы не подавиться. Будь рядом Мэрри, она сказала бы что-нибудь о том, как недоедание вредит пищеварению и бла-бла-бла, но Мэрри рядом нет, и Гордон может морить себя голодом столько, сколько душе угодно. Не сказать, что он делал это нарочно, он просто боялся, что, если всё-таки затолкает в себя еду, не пройдёт и десяти минут, а она уже полезет обратно. А раз итог всё равно будет один и тот же, он не будет даже пытаться, и, бросив остатки булки голубям, отправился в сторону паба. Гордон рассудил так: если Мэрри там, то это хорошо, потому что тогда он найдёт Мэрри. А если Мэрри там нет, то он напьётся, потому что других вариантов, где она могла бы быть, у него не осталось. Как ни погляди, он в выигрыше.

Обычно, если это не был выходной день, Гордон приходил в паб уже после того, как на город начнут опускаться первые сумерки. Но сейчас до конца рабочего дня оставалась как минимум пара часов. Гордон не мог сказать наверняка, но он судил по внутреннему ощущению.

За самым дальним столиком, куда Гордон обычно садился сам, примостилась пара пьяниц — кроме них в таком месте в такое время едва ли можно было кого-нибудь встретить. Даже без энтузиазма протирающий стаканы пыльной тряпкой Пэрриш, казалось бы, привычный ко всему, удивлённо поднял брови, заметив подошедшего к барной стойке Гордона. Мэрри здесь тоже не было. Вот это новости.

— Ты рано сегодня, — заметил он, отставляя стакан в сторону. Гордон невесело усмехнулся: его так и подмывало спросить: «А ты откуда знаешь?» — но он каким-то чудом сдержался. Не то чтобы его настолько сильно распирало от желания забегать в квартиры и кричать первому встречному, что он знает что-то, чего не знают все вокруг. — Тебе как обычно?

— Нет, — ответил Гордон, кладя на стол несколько помятых купюр, — давай виски.

Пэрриш только пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что не его это дело. Возможно, Гордону следовало бы быть благодарным за то, что никто не пытается влезть в его жизнь, по крайней мере, когда он сам на это не настроен, но никакой благодарности он не чувствовал. Виски неприятно обжигал горло и, наконец, заполнил урчащую пустоту в животе. Пить крепкий алкоголь на пустой желудок — это всегда плохая идея, но Гордону не привыкать, и, опять же, если итог один, то какая разница, от чего именно он потом будет блевать в туалете?

Гордон остался сидеть за барной стойкой, склонившись над полупустым стаканом: какое-то время он изучал деревянную поверхность, на которой давно впитавшиеся в неё пивные кляксы выстраивались в забавные узоры, но очень скоро ему это надоело, и Гордон перевёл взгляд на улицу. Обычно ко времени, когда он успевал добраться до паба, как правило уже успевало стемнеть достаточно сильно, чтобы сквозь небольшое окно не было видно ничего, кроме мрака и бликов света в соседних домах; сейчас мимо проезжали машины и мельтешили люди, и отчего-то их лица казались Гордону совершенно одинаковыми, будто это были и не люди вовсе, а вылитые по формочкам пластиковые игрушки — одного цвета, одной формы, с одними и теми же эмоциями. В толпе мелькнула копна густых тёмных волос, и, несмотря на то, что от улицы их отделяла толстая стена, воздух словно наполнился запахом ландышей.

Мэрри.

Даже не удосужившись подумать дважды, Гордон вскочил с места, позабыв о недопитом виски, позабыв о брошенном на спинку соседнего стула пальто — он выбежал на улицу, и холод тут же забрался под одежду. Кажется, Пэрриш что-то крикнул ему вслед, но Гордон уже не слушал: он остановился, глядя в ту сторону, куда должна была пойти Мэрри, но не увидел никого, кроме одинаковых пластиковых людей. На мгновение Гордону показалось, что он ошибся. Ему показалось, что это его разум, окончательно, видимо, сдавшись, решил увидеть то, что Гордону хотелось бы увидеть — показалось, но тут же отпустило в ту же секунду, когда Мэрри, Мэрри, с её коротким платьем не по погоде и тонким плащом, замаячила где-то далеко впереди.

Но ты будешь в порядке? — обеспокоенно спросила она — она, посреди мигающих ламп и холодного света. Разумеется, я буду в порядке.

Какая-то часть Гордона ужасно, невыносимо сильно хотела догнать Мэрри прямо сейчас, догнать, схватить за запястье крепко-крепко, так, чтобы точно не вырвалась, и спросить, наконец, какого чёрта, какого чёрта, Мэрри? Схватить и не выпускать до тех пор, пока она не расскажет всё, что знает, пока не раскроет свою даже самую маленькую тайну, пока не объяснит, что она знает такого, чего кроме неё не знает больше никто в этом мире. Какая-то часть Гордона хотела, ужасно хотела этого, но вместо того, чтобы догнать Мэрри, Гордон замедлил шаг, вместо того, чтобы схватить её, Гордон молча и тихо следовал за ней, как следует за ней запах ландышей и приближающегося шторма.

Мэрри преследования то ли делала вид, что не замечала, то ли была слишком занята, чтобы замечать. Она прошла сквозь улицу, сквозь площадь, сквозь десятки улиц поменьше, она всё шла и шла, не останавливаясь, не оборачиваясь, до тех пор, пока случайные прохожие совсем не исчезли, а дома не поредели, сменившись недостроенными, а то и вовсе заброшенными коробками из бетона. Здесь начиналась окраина города — место, в которое Гордон даже в самом пьяном бреду не рискнул бы сунуться. А Мэрри — Мэрри было наплевать. Остановившись у входа в здание, когда-то задумывавшееся парковкой, она коротко огляделась и зашла внутрь — Гордон едва успел спрятаться за горой строительного мусора. Несколько долгих мгновений он так и стоял, не двигаясь, пока здравый смысл в нём боролся с нарастающим с каждой секундой желанием пойти и узнать. Борьба была недолгой.

К тому моменту, как Гордон зашёл внутрь, Мэрри уже скрылась из виду, но цоканье её каблуков отчётливым эхом раздавалось в тишине и вело куда-то в пропахшую сыростью глубь. Странно, но Гордон ожидал увидеть в подобном месте использованные шприцы и исписанные граффити стены, но здание оставалось нетронутым, лишь слегка пострадало от старины и дождей, будто его забросили, едва начав строить, и тут же весь мир забыл о его существовании. Не было даже крыс. Цоканье каблуков замерло, и Гордон замер тоже, остановившись за поддерживающей потолок колонной: отсюда он мог видеть спину Мэрри, стоявшей посреди полутёмного пространства. Гордон не сразу понял, что кроме них двоих здесь есть кто-то ещё.

— Вы хотели меня видеть? — спросила Мэрри тоном, в котором проскользнуло что-то неописуемо незнакомое, и в то же время очень привычное. Гордон не решился выглядывать из-за колонны и не мог увидеть лица её собеседника, но очень скоро ему стало это не нужно. Он узнал этого низкий, похожий на гул поезда голос, звучащий сейчас совсем не таким дружелюбным, каким Гордон привык его слышать, а холодно и почти жёстко.

— Не придуривайся, — сказал мистер Уолш, и невольно Гордон очень живо представил выражение его лица в этот момент. — Я знаю, что случилось. Он опять на тебя вышел. Нужно было убрать его ещё в прошлый раз.

— В этом нет необходимости, — ответила Мэрри. Её легкомысленные интонации испарялись из её слов всё сильнее и сильнее. Гордон услышал тяжёлую поступь — это мистер Уолш подходил ближе. О чём они говорили? Если бы Гордон не был так занят попытками не дышать, он бы уже думал об этом, но сейчас в его голове не было ничего, кроме чужих голосов.

— Ты подвергаешь риску всю операцию, — сказал мистер Уолш сквозь сжатые зубы, — и я больше не намерен это терпеть. И нянчиться с ним я тоже больше не собираюсь.

— Вы пальцем его не тронете, — спокойно ответила Мэрри, но в этом спокойствии так и сквозила наигранность. Мистер Уолш коротко усмехнулся.

— Ты, милочка, не в том положении, чтобы мне условия ставить, — сказал он, шурша тканью дорогого пиджака. — Я торчу в этом чёртовом месте уже пять месяцев…

— Две недели, — поправила Мэрри.

— Пасть закрой! — прикрикнул на неё Уолш с едва уловимым отчаянием в голосе. — Я не собираюсь стоять и смотреть, как всё летит коту под хвост из-за того, что ты оказалась не в состоянии выполнить простейший приказ! Мы почти всё, — сказал он уже спокойнее, — и я покончу с этим. С твоей помощью или без.

Раздался щелчок снимающегося предохранителя — Гордон никогда не слышал этого звука раньше, но тут же его узнал. Он понятия не имел, откуда в его голове появилось это знание, понятия не имел, зачем Мэрри пришла сюда, что связывает её с мистером Уолшем, почему мистер Уолш целится в неё сейчас, что за он. Понятия не имел и уже, скорее всего, никогда не узнает, потому что то же самое чувство, что заставило его зайти в подворотню той ночью, то же самое чувство, что привело его сюда вслед за Мэрри, одним резким, настойчивым толчком куда-то в спину выбросило Гордона из его убежища. Выбросило, и не сказало, что делать дальше. По правде сказать, Гордон и сам осознал, что сделал, лишь когда увидел лицо Мэрри. В её взгляде застыл уже даже не страх — ужас.

— Почему… — начала было она, но Уолш не позволил ей закончить. Резко переведя дуло пистолета на Гордона, Уолш посмотрел на него с таким зашкаливающим количеством искренней ненависти в глазах, что сложно было представить, как всё это вообще могло поместиться в одном человеке и не разорвать его на куски. И отчего-то Гордон очень сильно сомневался, что дело было в том, что он сбежал с работы.

— Ты! — крикнул Уолш. — Тебя эта сука сюда привела?

Гордон только безмолвно открыл рот, не представляя, что ему на это ответить. Машинально он поднял руки, но что-то подсказывало ему, что вряд ли это остановит мистера Уолша. Ещё это что-то подсказывало, что он, наверное, сейчас должен дрожать от страха и умолять не стрелять ему в голову, но по какой-то невнятной причине Гордон оставался почти спокойным, разве что пульс стучал в горле немного быстрее обычного, словно это был не первый раз, когда кто-то направлял на него оружие.

— Если ты не можешь его убить, я это сделаю! — Уолш положил палец на курок, но так и не успел выстрелить, а Гордон не успел подумать, что сейчас умрёт. Единственной, кто успел что-то сделать, была Мэрри: за мгновение до выстрела она резко обернулась на Уолша и выхватила что-то из кармана плаща.

Пронзительный свист разорвал воздух — Уолш упал на спину и уже больше не поднимался. По его лицу, навсегда теперь застывшему в гримасе злости, медленно растекались густые кровавые слёзы.

И Гордон, наконец, понял.

Он не понял того, чего хотел понять: он всё ещё не понимал, что происходит вокруг него, и он не понял, откуда взялась пустота, в которую утекают его воспоминания, и он не понял, почему на весь город нет ни одних часов. Но он понял кое-что куда более страшное: он понял, что за всё это время так и не додумался задать самый очевидный и самый важный вопрос.

— Мэрри, — позвал он негромко. Мэрри, посреди полутьмы и плавающей в столпах света каменной пыли. — Кто ты?

Мэрри улыбнулась очень, невыносимо грустной улыбкой. Мэрри улыбнулась, а её глаза — нет. Одного этого было достаточно, чтобы узнать наверняка: она ему не ответит, сколько бы раз Гордон ни спрашивал. А сколько раз он её уже спрашивал?

— Прости, — сказала Мэрри тихо и бесконечно виновато. — Тебя не должно было тут быть. Ты не должен был приходить. Но скоро всё закончится. Ты будешь в порядке. Я обещаю.

Голос Мэрри дрогнул, будто она собиралась заплакать, но в последний момент всё-таки передумала.

Она никогда не была той, кто отвечает на вопросы. Если подумать, то от одного её присутствия вопросов становилось только больше. Гордон молча, бессильно наблюдал, как Мэрри убирает своё странное оружие и как заменяет его устройством со множеством кнопок и большим, с ладонь размером экраном. Когда Мэрри коснулась экрана своим тонким пальцем, воздух вокруг дрогнул, как он обычно дрожит от сильной жары над горячей дорогой вдали — дрогнул воздух, дрогнул бетон, дрогнуло виднеющееся сквозь недостроенные стены небо, будто сама реальность вдруг оказалась у неё в подчинении.

Гордон не смог вдохнуть, и выдохнуть тоже не смог. Пока реальность трепетала вокруг них, проседая, становясь всё более блёклой с каждым нажатием кнопки, пока небо и бетон превращались в бесконечный ряд из полупрозрачных нулей и единиц, Гордон чувствовал, как пустота захлёстывает его с новой, невиданной прежде силой.