Доктор резко и порывисто вдохнул. На мгновение ему показалось, что какая-то невидимая сила перемолола все его внутренности в фарш, перемешала, перевернула вверх-дном и поставила на место как ни в чём не бывало. Понемногу это ощущение начало утихать, вместе с целым вихрем наводнивших его голову воспоминаний, но Доктору всё равно потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Стоило ему это сделать, как он тут же уткнулся взглядом во взгляд Мастера — тот самый, который у Мастера обычно бывает, когда тот делает вид, что вообще не волнуется. Мастер стоял перед ним на одном колене, молча и терпеливо ожидая, пока Доктор будет в состоянии что-нибудь сказать. Это было как-то даже трогательно. Настолько, что склонная к саморазрушению часть Доктора тут же потребовала немедленно всё испортить.

— Даже не думай говорить «а я предупреждал», — негромко сказал он. Голос всё ещё звучал немного хрипло.

— Я не собирался.

— Да, но ты подразумевал это.

Доктор тяжело — не без чужой помощи — поднялся на ноги. Его всё ещё слегка трясло, но не так сильно, как всего пару мгновений назад. Казалось, стоило только его сознанию, всё это время бьющемуся о стену, перешагнуть наконец этот порог, как его начало отпускать — медленно, болезненно, но отпускать. Вместе с этим пришло осознание того, что всё, возможно, пошло не по плану. Но Доктор, разумеется, не собирался признавать этого вслух, поэтому поспешил, прежде чем Мастер действительно успел сказать что-нибудь по этому поводу, перевести тему.

— Что ты вообще здесь делаешь? — спросил он. Доктор не стал уточнять, какой именно смысл он вкладывал в этот вопрос: не только потому, что и так прекрасно всё понимал, но и потому, что решил предоставить Мастеру возможность самому выбрать, какой смысл ему нравится больше. И, разумеется, Мастер остановился на том варианте, который не заставил бы его лишний раз проговаривать вслух очевидные вещи.

— Пришлось взломать программу, — невозмутимо ответил Мастер. Доктор коротко усмехнулся. Пришлось ему, господи. Может, для каких-нибудь обычных людей обойти местную систему защиты и было достижением, но для Мастера это всё равно, что кроссворд разгадать. Очень лёгкий кроссворд, надо добавить. К тому же, Доктор предполагал, что чем-то подобным всё в итоге и закончится.

— Значит, с мисс Стоун вы не поладили?

— Мисс Стоун не оставила мне иного выбора, когда отказалась будить тебя, — сказал Мастер, и, поймав на себе очень недвусмысленный взгляд Доктора, добавил, — я её не убил.

В его голосе отчётливо читалось раздражение, но это было очень стандартное раздражение. Мастера такие вопросы — хотя технически Доктор ничего не спрашивал, но он подразумевал именно это, — всерьёз никогда не задевали, потому что не то, чтобы у Доктора не было повода их задавать. Это был скорее «Тебе обязательно спрашивать это каждый раз?»-тип раздражения. И потом, только потому, что Мастер не убил мисс Стоун, ещё не значило, что он не собирался этого сделать. Доктор был больше, чем уверен, что собирался.

Сказать по правде, действия Линды Доктора совершенно не удивили. Не потому, что с первой секунды их знакомства было очевидно, что она знает обо всём, что происходит, больше, чем говорит вслух, и не даже потому, что, без сомнений, утаила от него что-то важное. Скорее всего, Линда всё-таки не была плохим или жестоким человеком. Но всё, что она делала, было только ради того, чтобы сохранить работу её отца. И если она была хотя бы наполовину такой умной, каким был профессор Стоун, она понимала, что в ту же секунду, когда Доктор откроет глаза, он разрушит весь её маленький воображаемый мир ко всем чертям. Доктору хотелось бы думать, что она не собиралась так поступать с самого начала, просто в какой-то момент ей стало страшно. Страх иногда заставляет людей делать ужасные вещи. Впрочем, не Доктору обвинять её в безразличии к чужим жизням. Он сам уже очень давно не был уверен, что ему не наплевать. Иногда ему было.

Если бы мисс Стоун была хотя бы наполовину такой умной, каким был её отец, она бы знала, что чтобы остановить Доктора ей понадобится что-то посерьёзнее этого.

— Ну, раз уж ты всё равно здесь, — сказал Доктор самым невозмутимым тоном из возможных. Он надеялся, что Мастер понимал (а Мастер понимал), что благодарить его Доктор не намерен. Это было бы то же самое, что признаться в том, что что-то пошло не так, и он облажался, а Доктор ненавидел, когда его тыкают носом в его ошибки. — Займись делом, будь любезен.

— И под «делом» ты имеешь в виду?.. — спросил Мастер ещё более невозмутимо, так невозмутимо, будто они сейчас за чашкой чая беседу вели, а не стояли посреди созданной из нулей и единиц, выворачивающей мозги наизнанку реальности, по каждой поверхности которой Доктора мазало не далее, как пару минут назад.

— Нужно их разбудить.

Нужно сделать то, что они должны были сделать с самого начала. Это сэкономило бы им время. Это сэкономило бы им парочку жизней. И одну тайну. Но, эй, Доктор не просто так сказал «их». Он не может уйти. Пока не может.

— Это… — начал было Мастер, но Доктор даже не дал ему закончить.

— Ужасная затея, и кончится она плохо, я знаю, — сказал он. На мгновение взгляд Мастера стал холоднее обычного.

Запоздало, Доктор понял: он знает. Мастер знает, что тут происходило. Мастер знает, что Доктор, вусмерть пьяный и пропахший сигаретным дымом до состояния неизбежного рака лёгких, стоял посреди тёмных улиц и думал о том, как просто было бы всё это закончить. Мастер знает, что Доктор всегда останавливался в самый последний момент, и каждый раз этот момент наступал чуточку позже. И Мастер знает, что всё то, что Доктор подавлял в себе в реальности, здесь бесцеремонно выдернуло наружу, просто чтобы не давать ему помнить. Про Мэрри он, скорее всего, знает тоже. И если Доктор больше всего ненавидит ошибаться, то Мастер больше всего ненавидит не контролировать. Зачастую, эти две вещи случаются одновременно.

— Дай мне десять минут, — негромко сказал Доктор, — я должен найти её.

Мэрри всё ещё где-то здесь. Где-то прячется, где-то ходит, где-то дышит. Она здесь единственная, кто в полной мере понимает, что происходит. Она здесь единственная, для кого происходящее имеет смысл. Недостающие кусочки, без которых паззл никак не собирается в картинку, лежат у неё в кармане, и если Доктор позволит ей просто уйти, то уже ничего не узнает.

— У тебя есть пять, — ответил Мастер. Доктор коротко и невесело усмехнулся. На самом деле, он не рассчитывал на большее, но ему больше и не нужно. На этот раз всё иначе. На этот раз он знает, где искать.

У самой двери Доктор обернулся, но Мастер уже исчез, будто его никогда тут и не было. Ушёл до того, как кто-нибудь из них успел сказать что-нибудь отвратительно сентиментальное. Доктор задержался ровно на пару мгновений и сбежал прежде, чем первые семена паранойи успели прорасти в его сознании.

Искусственный мир уже начинал понемногу крошиться, как кусок мела под тяжёлой подошвой ботинка — понемногу, но с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Птицы, которые на самом деле не были птицами, застывали прямо в воздухе, разбрасывая по небу чёрные перья, и машины, которые на самом деле не были машинами, исчезали прямо с дорог и появлялись снова внутри друг друга, и прохожие, которые на самом деле не были прохожими, а просто были здесь, чтобы наполнить полупустой город, как НПС в игре, мелькали и проходили прямо сквозь стены, и застревали там, и, наконец, медленно начало проседать небо, то окрашиваясь в красные цвета заката, то темнея, то светлея снова. И посреди всего этого, на улицах, и в домах, и в парках, и в заплывших, покрытым рябью помехов табачным дымом кабаках, людей, настоящих, живых людей, одного за другим вырывало из их бесконечного сна, и пустота, что оставалась на их месте, словно неосторожно вытянутый из башенки дженги деревянный брусочек, постепенно рушила нереальность вокруг — ещё чуть-чуть, ещё минус пара деталек, и всё рухнет окончательно.

Доктор бежал сквозь распадающиеся на пиксели здания, стараясь не провалиться в очередную просевшую текстуру. Он знал дорогу. Он знал её слишком хорошо. Но теперь во всём этом был смысл: теперь Доктор понимал, почему, если не считать самых очевидных причин, он продолжал раз за разом возвращаться в это место. Теперь Доктор помнил, что именно на этого человека вышел первым, когда Мэрри пыталась застрелить того поздно ночью, как она сделала это с остальными, и именно там Мэрри изменила программный код в самый первый раз — одно только то, что он вообще это забыл, просто невероятно раздражало.

К тому времени, как Доктор добрался до паба, от его вывески остались только ошмётки букв, а окна торчали где-то на уровне земли. Но дверь — дверь всё ещё была на месте. Когда Доктор дёрнул на себя ручку, которая на ощупь была совершенно никакой, словно его пальцы сжались на воздухе, какая-то часть его знала, что он уже опоздал. Какая-то часть его знала, что он пришёл как раз вовремя.

Тело Пэрриша уже лежало лицом в барной стойке. Стакан, который он протирал всего парой минут ранее, так и остался висеть над ним в воздухе, будто поддерживаемый невидимой рукой. И, хотя крови не было, в грязном зале так и стоял запах слегка подпалившихся мозгов, почти перебивающий привкус дешёвой выпивки и табака. Мэрри сидела за дальним стулом на высоких ножках и вертела в руках бокал красного вина — в этом пабе такое в жизни не продавали. Пистолет лежал на стойке рядом, словно всем своим видом показывая, что больше скрываться она не намерена. Нет смысла. Увидев Доктора, она улыбнулась.

Мэрри улыбалась, а её глаза — нет.

— Я начала бояться, что ты не придёшь, — негромко сказала она, закидывая ногу на ногу. — Присаживайся. Скоро это место исчезнет, так что тебе лучше поторопиться.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Доктор мрачно. Он не сдвинулся с места, только слегка поморщился, когда стакан взорвался на пиксели, разлетелся в стороны и собрался снова.

— Ты уже спрашивал это когда-то, — заметила она.

— Да, — согласился Доктор. — И ты не ответила.

Он подошёл ближе, настолько, что между ними теперь едва ли оставалось пара шагов. Последний кусок паззла был прямо перед ним — Доктору казалось, что стоит только протянуть руку, и всё, поймал. Но, если подумать, эта женщина всегда была гораздо большим, чем простым кусочком паззла, правда? Она была скорее как одна из тех древних, сложных головоломок, указывающих путь к таинственным сокровищам или открывающих двери в гробницу, с мелкими детальками и мистическими символами, и кучей сложный шифров. Она сжимала тонкую ножку бокала между подушечками пальцев, а когда делала глоток, вина не становилось меньше.

— Так как так вышло? — спросил Доктор, облокачиваясь на барную стойку. Деревянная поверхность слегка раскрошилась под его весом. — Я мало что о тебе знаю, но в одном я уверен: ты не убийца, Ривер.

Она рассмеялась. Её звонкий, болезненный смех отскочил от стен и пронзительным, едва различимым эхом повис среди ломающихся атомов и трескающихся молекул, смешался с ними и тоже треснул.

— Тогда ты знаешь обо мне ещё меньше, чем тебе кажется, — ответила Ривер. Доктор едва заметно нахмурился. Он уже давным-давно пересёк ту черту, когда ты ещё имеешь право рассуждать о том, можно ли убивать или нет: он видел слишком много людей, убивающих, потому что другого выхода нет, или убивающих, чтобы спастись, или убивающих, чтобы спасти, или убивающих, потому что ничего другого просто не осталось. Были, делали, знаем. Всё вот это — это совсем не то же самое, что быть убийцей. Быть убийцей — это когда в какой-то момент у тебя в голове что-то щёлкает, и ты вдруг понимаешь, что уже без разницы, убитым больше, убитым меньше: ты и так уже захлёбываешься в крови, и тогда тебе становится всё равно. Доктор не был уверен, почему, но было в этом смехе Ривер что-то такое, отчего он мгновенно понял: она тоже знает эту разницу. Было в её смехе что-то такое, отчего Доктор тут же ей поверил. Но это даже не было самым мерзким.

Самым мерзким было то, что Доктор, в общем-то, не особо-то и удивился. Рядом с Ривер всегда витало это чувство опустошения. Она была даже не как смерч, а как последствия смерча: воронка уже ушла куда-то далеко вперёд и оставила за собой только поломанные деревья и перевёрнутые машины, и выпотрошенные дома, и людей, умирающих под завалами в далёком гуле ветра. Мастер всегда предупреждал его, что от Ривер Сонг не стоит ждать ничего хорошего, и тут даже Доктор не мог не признать, что он прав. Доктора никак не покидало чувство, что однажды, рано или поздно, он нагонит этот смерч, и тогда его просто сметёт точно так же, как и всё остальное.

Ривер продолжала улыбаться, но на этот раз она, по крайней мере, не пыталась выдать эту улыбку за искреннюю. Доктор знал, что она ничего не скажет, но он бы на её месте тоже не сказал. И, словно нарочно, Ривер решила сделать с точностью наоборот.

— Знаешь, — Ривер выпустила бокал, и тот упал на барную стойку: не разбился, не укатился в сторону, так и застыл на месте. Вино внутри даже не дрогнуло. — Было бы лучше, если бы ты смог просто обо всём этом забыть.

Доктор невольно усмехнулся. Ну да. Ривер очень много усилий вложила в то, чтобы Доктор просто забыл. Раз за разом переписывать программный код целой симуляции просто ради такого… Если не за что-то ещё, то хотя бы за усердие Ривер похвалить точно стоит. Но упс.

— Если ты знаешь обо мне так много, как тебе кажется, — ответил Доктор, — то ты должна понимать, что мне никогда не стоит говорить что-то такое.

Ривер перевела на него взгляд, и только сейчас до Доктора дошло, что всё это время она смотрела куда угодно, но только не ему в глаза.

— Но я тебя знаю, — сказала она. Отчего-то в её голосе проскользнули нотки сожаления. — Я знаю, что ты любишь быть правым во всём. И я знаю, что ты ненавидишь проигрывать. И поверь мне: если ты в это влезешь, то уже не выберешься без потерь. Он не тот человек, с которым ты можешь сражаться. Мы все для ничего ничто: наши жизни, они просто не имеют для него значения. Для него это просто игра.

Доктор помолчал с пару секунд.

— Для него, значит?

Ужас, расцветший в глазах Ривер в тот момент, когда она поняла, что всё-таки потеряла бдительность, и всё-таки сказала то, чего говорить нельзя, невозможно было описать словами. В этот момент она выглядела почти как человек, а не как древняя головоломка или призрак грядущей бури. Машинально, Ривер отшатнулась, словно собиралась сбежать, но Доктор поймал её за запястье прежде, чем она успела это сделать. Бокал на барной стойке наконец треснул: осколки разлетелись в разные стороны вперемешку с красными каплями, и звук бьющегося стекла разошёлся по тишине. Он становился только протяжнее и громче, пока не превратился в один сплошной монотонный писк.

— Кто он? — спросил Доктор. Кожа Ривер на ощупь была одновременно такой знакомой и такой неправильной, как если бы с каждой секундой её тело исчезало немножко сильнее.

— Доктор…

— Зачем ему всё это? Давно ты на него работаешь?

— Доктор!

Доктор вздрогнул. Голоса Ривер почти не было слышно за писком. Это не её рука исчезала, а его.

— Чёрт! — раздражённо крикнул он, оборачиваясь куда-то в сторону, как если бы обращался к кому-то, кто невидимо присутствовал рядом. — Ещё рано! Пять минут ещё не прошло!

— Прошло десять, — тихо сказала Ривер. А может и не тихо: она могла бы хоть орать, звуки её голоса всё равно звучали словно сквозь толщею воды. Её лицо уже начинало стремительно погружаться во тьму. — Если тебе станет от этого хоть немного легче… они все уже были мертвы.

Доктор моргнул и так и остался в темноте, если бы разом кто-то выключил и Ривер, и противный стекольный писк, и расходящуюся на пиксели барную стойку, и всё вокруг. Ровно секунду, но бесконечно, невыносимо долгую секунду, не происходило вообще ничего. Потом Доктор открыл глаза, и всё, что начало происходить, свалилось на него и чуть не придавило к чертям.

Он пришёл в себя сразу, одним рывком, без каких-либо переходов: сначала он услышал тревожный сигнал, и только потом разглядел, что происходило в окрасившемся красными огнями зале по ту сторону стекла. Его обзор был ограничен стенками капсулы: он видел людей в такой же форме, что была сейчас на нём, и кто-то из них так и застрял за закрытой дверью, что-то беззвучно крича и ударяя по стеклу кулаками, кто-то, те, к кому ощущение реальности уже вернулось, сражались с охранниками, а кто-то сжался в углу, обхватив голову руками («Где я? Что происходит? Где моя жена, где мои дети?»). И хотя Доктор видел лишь крошечный кусок зала, ему не нужно было долго гадать, чтобы знать: во всех остальных местах происходит то же самое.

Спохватившись, он начал вытаскивать из себя иглы и отсоединять провода. Может, дело в освещении, но собственная кожа казалась Доктору ещё бледнее обычного. Он потянулся было к ручке двери, когда понял, что ручки просто нет: впрочем, подразумевалось, что изнутри эти капсулы открывать никто и не будет.

— И как я, по-твоему, должен это сделать? — возмутился Доктор, глядя куда-то вверх, как если бы он ни на секунду не сомневался, что Мастер наблюдает за ним сквозь камеру слежения. И, разумеется, никаких звуковых отвёрток у Доктора при себе не было — да ему бы и обычная сейчас сошла. Ответа не последовало: вместо этого что-то ударилось о стекло его капсулы, заставляя Доктора машинально отпрянуть назад — он только упёрся спиной в заднюю стенку. Ударившимся оказалось толстое, испещрённое шрамами лицо уголовника (невольно Доктор стал прикидывать, не видел ли он его где-то раньше, может, на улице или в очереди за сигаретами), тут же начавшее сползать вниз, оставляя на стекле смазанный жирный отпечаток. Подбежавший охранник добавил уголовнику порцию электрошока из тазера. Закончив, он перевёл взгляд на Доктора. Сложно было предположить, чем бы это могло закончиться, если бы секундой позже охранник сам не рухнул на пол.

Стоящая за его спиной Элисон отбросила в сторону остатки разломившегося от удара стула.

— Чтоб ты знал, — сообщила она, открывая стеклянную дверь, — это была ужасная затея!

Доктор хотел было возмутиться, но потом припомнил, как ловко Элисон обошлась с разбиванием стула о чужую голову, и желание возникать в нём как-то очень резко поутихло. Поспешив выбраться из капсулы, он перешагнул через лежащего на полу охранника и спросил:

— Где Тардис?

— В коридоре, — ответила Элисон, уворачиваясь от очередного бегущего куда-то преступника: к счастью, и у них, и у охраны, было полно других дел, кроме как ловить их. Ведущая в коридор дверь то и дело пыталась закрыться, повинуясь сработавшему охранному механизму, но каждый раз что-то (совершенно мистическим образом, разумеется) не давало ей это сделать. Доктор и Элисон выбежали в коридор, оставляя позади какофонию из орущих сирен и орущих людей: синее пятно, резко выделяющееся на фоне серых стен, уже замаячило на горизонте, когда Доктор вдруг резко остановился.

Были в мире звуки, которые ни с чем невозможно перепутать. Например, щебет птиц поутру или шум дождя по асфальту, или вой ветра в трубах, или далёкие раскаты грома. Или этот мягкий, тихий щелчок, с которым снимается с предохранителя уткнувшийся тебе в затылок пистолет.

Доктор обернулся: он не стал поднимать руки или пытаться отшатнуться — он знал, что это бесполезно. Линда Стоун целилась ему прямо в голову.