Наши страхи — ни что иное, как подсознательный инструмент защиты. Внутреннее "Я", оберегающее нас от необдуманных поступков и опасностей. Но есть и другие страхи. Некоторые из них не поддаются объяснению, а другие — последствия пережитых травм. Душевных травм. Шрамы на теле заживают, а те, что внутри, остаются с нами навсегда. Мы можем забыть об их причине или помнить, но в назначенный час эти раны вскроются вновь.
— Акико!
Ливень промочил её до нитки. Волосы спутано мотались за спиной, облепили лоб, щёки и шею, словно паутина. В мягких матерчатых туфлях на низком каблучке хлюпала вода. Подол длинного, похожего на кимоно, платья стал тяжёлым от влаги, неприятно задевал кожу, путаясь в ногах и мешая двигаться. Медиум замёрзла, но продолжала бежать по дорожкам за маячившим впереди силуэтом молодой женщины. Озябшими пальцами она стискивала на груди края плаща, будто это могло защитить её от холода или дождя. А силуэт впереди то становился чётче, то вновь размывался пеленой воды, заливающей глаза Озаки.
— Акико!
Отчаянно надрывала она горло, пытаясь перекричать буйство стихии, но девушка не слышала её. Не сбавляя хода, та неслась по извилистым тропинкам всё дальше в глубь садов поместья, не разбирая дороги. Кусты по обочинам становились всё выше, напоминая неопрятные стены, а ветви деревьев, позабывшие руки садовника, тянулись к женщине, намереваясь хлестнуть её по лицу.
Коё выбилась из сил от этого бега и едва соображала, что делает. Все её мысли и усилия сосредоточились на том, чтобы не потерять из виду перепуганную Ёсано. Позже она найдёт обратную дорогу, главное — нагнать девушку.
Где-то вдали прокатился рокот грома. Коё разбрызгала воду очередной лужи, ступив в неё. Она больше не придерживала плащ, тяжёлым грузом покрывавший её плечи и свисающий за спиной. Сил не осталось, и как бы она ни хотела продолжить свой путь, пришлось остановиться. Вскинув голову к тёмному бушующему небу, медиум подставила разгорячённое лицо потокам воды.
Что она делает? Зачем так необдуманно бросилась в ночь в непогоду ловить Ёсано? Ни как иначе, кроме как "глупость", она не могла описать свой поступок.
Тяжёлое частое дыхание срывалось с её губ и на считанные мгновения зависало в холодном воздухе прежде, чем потоки воды разбивали его. Вокруг стало удивительно тихо. Лишь дождь шумел по листве и камню. Этот фантастический звук, похожий на шорох.
Восстановив дыхание, Коё наконец огляделась. Эта часть поместья была ей знакома. Более того, они с Акико бегали кругами, потому как Озаки сейчас стояла рядом с особняком, но с обратной его стороны, обращённой к пруду и виноградникам. До виноградников ещё было идти и идти, но вот пруд, он был совсем рядом. Настолько, что даже сквозь дождь Коё могла видеть его тёмную мрачную поверхность, вспененную ударами мелких капель воды о гладь. Пруд пузырился и походил на кипящий ведьмовский котёл.
Коё сглотнула густую, вязкую слюну при виде этого места. Как много лет она тщательно старалась забыть? Видимо, сегодняшняя ночь вскрывает все язвы и нарывы прошлого. Ей пришлось не только вспомнить жизнь в стенах Красной Камелии, но и тот миг, когда она думала, что умирает. Злая шутка. Она снова здесь.
Медиум сжала кулаки, устремив решительный взгляд на воду впереди и не обращая внимания на ту, что льёт с небес. Ей по-прежнему было холодно и сыро, но эти проблемы отошли на второй план. Никогда и никому в своей жизни Коё Озаки не признавалась, как парализует её вид открытой воды. В свои годы она так и не научилась плавать, ибо всё, что глубже её ванны, подсознательно казалось ей угрозой.
Женщина глубоко вздохнула, наполнив лёгкие воздухом, словно напоминая себе, что она может свободно дышать. Нет. Она больше не позволит лишить себя воли, как в детстве. Она стала сильнее и смелее. Она научилась противостоять и призракам, и духам.
На бледных губах появилась жестокая кривая ухмылка. Медиум чувствовала, как нечто нематериальное, принадлежащее тонкому миру, пытается воздействовать на неё. Но это было так слабо, что даже вызывало жалость.
— Ну уж нет. Старый фокус дважды не пройдёт.
Едва не путаясь в подоле платья и ударяя себя по икрам плащом, Коё обернулась, намереваясь изгнать слабого призрака, решившего потягаться с ней. И обмерла. С лица женщины сошли остатки краски, сделав его абсолютно белым.
— Мама...
Она была такой же, как и тридцать пять лет назад. Такой же, как помнила её Коё в тот день, когда доктор Мори убил её, а она сама сбежала. Те же густые тёмные локоны, собранные в неряшливый высокий пучок на голове. То же коричневое шерстяное платье с закатанными по локоть рукавами на булавках и белый с тонким рюшем на груди фартук.
Инеко Озаки не изменилась ни на день. То же лицо с маленькими морщинками в уголках тёплых карих глаз, что трепетно сохранила память Коё. Такой же, как у неё самой, нос и тонкие, но выразительные губы. Её руки, которые по вечерам обнимали и обещали защитить от всех напастей этого мира.
Мама. От одного её вида женщине стало тепло. Непогода больше не волновала Коё, когда прямо перед ней стояла её потерянная в детстве мать. Мать, не успевшая подарить ей всю любовь и нежность, что могла. Мать, оставшаяся лишь воспоминанием.
Коё, будто во сне, медленно подняла руку, словно желала коснуться щёки Инеко. Но рука не нашла плоти, а скользнула по воздуху.
— Мама.
Карие глаза наполнились грустью. И ладонь призрака зеркально повторила жест медиума.
— Девочка моя, — едва слышно за шумом дождя произнесла Инеко. — Как же ты выросла.
— Да, мама, — кусая губы и чувствуя, как горячие слёзы смешиваются на щеках с дождевой водой, прошептала Коё.
— Ты стала такой красивой.
Женщина продолжала невесомыми прикосновениями гладить лицо дочери, пока та смотрела на неё, не веря глазам.
— Прости меня. Прости, что не верила тебе. Что не увезла тебя намного раньше. Прости, что тебе пришлось расти без меня.
— Ничего, мама, — медиум пыталась коснуться её рук, но не могла. — Всё хорошо. Мне столько нужно рассказать тебе.
Лицо Инеко с каждым словом становилось всё несчастнее, а в глазах плескалась боль.
— Мама!
Взмолилась Коё, не в силах видеть её страдания. И тогда Инеко приблизила своё лицо к её. И бестелесные губы запечатлели на мокром лбу призрачный поцелуй. Медиуму показалось, что сам воздух стал гуще. Ощущение опасности пришло слишком поздно.
— Прости, моя любовь. Я не могу противиться ему.
Лицо матери растаяло в ночи, и на его месте появились мужские плечи. Чёрное пальто, белая рубаха и алый шарф. Сердце Коё глухо ударило, в ушах зазвенело. И всё же она нашла силы вскинуть голову, чтобы встретиться взглядом с алыми глазами на бледном лице.
— Пора домой, малышка Коё.
Руки Огая, в отличие от матери, были ощутимы. Они вцепились в плечи женщины. Губы растянула хищная улыбка. Миг, и Коё перестала ощущать землю под ногами.
Вода сомкнулась над головой, скрывая от глаз и особняк, и тяжёлое небо, и ненавистного доктора Мори, швырнувшего женщину в пруд. Тот же пруд, в котором она едва не утонула в детстве. Коё закрыла рот, но уже успела глотнуть воды. Она дёргала руками и ногами, запутавшимися в подоле платья. Но всё было бесполезно. Тяжёлая одежда тянула вниз, а она снова была маленькой девочкой, захлёбывающейся водой.
***
Босыми ногами по холодной брусчатке и лужам она бежала, спотыкаясь, сбивая пальцы ног. Несколько раз, поскользнувшись, Акико упала, обдирая кожу на ногах, ладонях и локтях. Её тело болело, но девушка не думала сдаваться. Выдыхая воздух сквозь сжатые зубы, она бежала обратно к дому, из которого Доппо вынес её. И зачем-то тащил в сторону старого заросшего парка с мрачной громадой деревьев.
Последовательность и рациональность. Акико всегда могла положиться на эти качества Доппо. И потому его поведение, никак не вяжущееся с привычным, вызывало в ней больше страха, чем полный привидений дом.
О! Эта громада мрачно вырисовывалась прямо перед ней сквозь стену дождя. Устремив к тёмному небу высокие гребни остроконечных крыш и шпиль беседки, Красная Камелия, казалось, стремилась пронзить ими рыдающие небеса. Она зияла леденящим душу мёртвыми провалами чёрных окон, что в ночи выглядели ещё отвратительнее, чем днём. И всё же, в одном из них, том, что левее центрального входа, едва поблёскивал тёплый оранжевый огонёк. Акико стремилась туда. В небольшую гостиную, где остались люди, которые могут ей помочь.
Огибая чашу фонтана, что вновь была полна воды из-за непрерывного ливня, краем глаза Акико зацепила центральную фигуру. И в этот миг ей показалось, что скульптура танцующей девушки двигается. Ёсано готова была поклясться, что та обернулась, провожая взглядом названную гостью.
Спотыкаясь сбитыми ногами, Акико взбежала по ступенькам на крыльцо и упала на створку тяжёлой двери. Та не поддалась.
— Откройте! — закричала она, ударяя по дереву ладонью и оставляя на нём кровавые следы. — Пожалуйста, откройте!
Девушка, что есть сил, давила на дверь, но та будто вросла в своды. Она не сдвинулась ни на дюйм, сколько бы усилий Ёсано ни прикладывала.
— Откройте! Умоляю! Откройте!
Продолжала девушка осыпать дверь ударами, но Красная Камелия не собиралась впускать её. Акико обернулась и дрожащей рукой убрала с лица мокрые волосы. Взгляд её устремился назад, где остался Куникида. К прочим страхам добавилось чувство, что он вот-вот доберётся до неё и снова попробует утащить, повинуясь морокам этого места. Вот только сил отбиться от него во второй раз у неё уже не было. Она так надеялась добраться до новых знакомых. Спрятаться за господином Рампо или даже этим засранцем Дазаем. А госпожа Озаки, возможно, смогла бы вразумить Доппо и развеять морок, поглотивший его.
Порыв холодного ветра, охладивший промокшую одежду, заставил Акико задрожать сильнее. Обхватив себя руками, она прижалась спиной к двери и сползла по ней вниз, сжавшись, будто ребёнок.
— Пожалуйста, — прошептала она, ударяя затылком о створку и не надеясь быть услышанной.
Ей было холодно, одиноко и страшно. Все те же чувства, что привели её к особняку два года назад. В то время Акико ощущала себя такой же потерянной и ненужной никому.
Как же она любила этого эгоиста Дазая! За что? Почему? Спустя два года Ёсано так и не нашла ответы. Просто любила. Не за что конкретное, а вопреки всему. Она знала, что даже в те несколько месяцев, что они встречались, у Осаму были другие женщины. И всё же Акико цеплялась за то, что они были лишь на одну, максимум — две ночи. А к ней он возвращался раз за разом. Она терпела измены, ожидая, когда же Осаму нагуляется и окончательно останется с ней. За его улыбку, его глаза, поцелуи и сжимающие её тело руки она ждала и прощала. Прощала мысленно, потому что Дазай ни разу не просил прощения.
Этот человек казался Ёсано невероятным. Словно ему мало было обладать потрясающей внешностью, он таил в себе загадки. Вроде тех же бинтов, что никогда не снимал, даже во время секса. А ещё он любил вечеринки. Спонтанные, шумные вечеринки в кабаках и клубах, в чужих домах и своей квартире, небольшие и на десятки человек. Акико помнила, как она сидела у него на коленях, ёрзая в мини юбке, поднося к губам горлышко бутылки с виски, что обжигал язык, а Осаму обвивал её талию руками и смеялся над чьей-то шуткой. Он всегда был желанным гостем в любом месте.
Но счастье Акико растаяло, как дым. Осаму велел ей забрать из его квартиры те немногие вещи, что принадлежали ей, и больше не возвращаться. Никогда в жизни Ёсано не чувствовала себя такой униженной и опустошённой.
Но она не собиралась плакать и хвататься за его ноги. Нет. Она хотела, чтобы он помнил о ней всегда. И здесь, у Красной Камелии, что всегда была для Дазая дороже любой женщины, она хотела умереть. Чтобы его драгоценная Камелия, которой Осаму грезил и днём и ночью, отныне и навсегда была неразрывно связана для него с её именем.
Сейчас всё это казалось Акико такой глупостью, что даже стыдно за себя прошлую. И немного жаль ту наивную девушку, которой она была.
Опора под спиной пропала, и замёрзшая девушка, ахнув, ввалилась в дверной проём. Неужели, кто-то всё-таки услышал её?
Сверкнул монокль на левом глазу, отразив пламя свечи, что освещало худое лицо пожилого дворецкого.
— Мадам, — взволнованно воскликнул Хироцу, опускаясь на колено и подхватывая Ёсано под локоть, чтобы помочь встать. — Что с Вами случилось, мадам? В такую непогоду нельзя выходить. Ещё и без зонта! Боже! Хозяин убьёт меня, если узнает, что я позволил Вам замерзать под дождём! Но, прошу, — он поднял Акико на ноги, — пойдёмте быстрее на кухню! Я найду для Вас полотенце и велю заварить чай.
— Нет!
Акико вырвала руку из его пальцев и отшатнулась в сторону. Девушка неловко шарила у себя за спиной, ища опору, и, найдя на ощупь декоративный столик, вцепилась в него.
Один раз она уже поверила в дружелюбие этого призрака. Больше такой ошибки она не повторит. Акико постаралась придать голосу уверенности и твёрдости.
— Оставь меня! Исчезни!
Дворецкий чуть приподнял правую бровь, тем самым выказывая удивление и озадаченность.
— Мадам, — попытался заговорить он елейным тоном, — не уверен, что правильно понимаю Вас. Разве Вы не желаете переодеться в сухое?
— Прекрати вести себя так, словно ты ещё жив! Ты давно умер!
Ёсано не собиралась злить призрака дворецкого, но слова вырвались сами, стоило ей вспомнить, что именно он виноват в том, что они заперты. Что из-за того, что он отвлёк их с Озаки, мертва Хигучи. Но Хироцу лишь покорно опустил глаза.
— Как пожелаете, мадам. Я пытался.
И растаял. Просто растворился в воздухе, не оставив о себе никакого напоминания. Акико облегчённо выдохнула. На подгибающихся ногах она доковыляла до двери гостиной, но лишь схватившись за ручку, поняла, что чего-то не хватает.
Мраморный пол холла был идеально ровный и чистый. Ни единой капли крови, исключая те, что оставляли её босые ступни. Ни одного хрустального осколка, о который она не могла не порезать ноги ещё сильнее. Не было тела Ичиё, как и огромного скелета рухнувшей люстры. Акико подняла голову и посмотрела на торчащее из высокого потолка железное крепление. Пальцы сильнее сжали ручку двери. Девушка втянула воздух сквозь зубы. Ну нет! Так просто её не взять!
Закрыв глаза, Акико принялась про себя считать. Сначала до десяти, затем дальше, пока не почувствовала, как успокаивается бешено бьющееся сердце и выравнивается дыхание. Озаки предупреждала, что призраки питаются страхами, а значит, самое верное средство сейчас — перестать бояться.
Да, она в особняке с привидениями. Да, вокруг творится чертовщина. Да, она сейчас одна. Но это не значит, что этот дом сильнее её, или что она не сможет выбраться. Всё в порядке.
Почувствовав себя готовой дать отпор любому кошмару или наваждению, Ёсано открыла глаза.
— Ну здравствуй.
Ичиё Хигучи собственной персоной стояла прямо перед ней. Волосы аккуратно уложены, деловой костюмчик идеально выглажен и ни одной капли крови на лице. Акико сглотнула, переводя взгляд с женщины на то место на полу, где должна была лежать упавшая люстра. Но где её не было.
Ей показалось, что она сходит с ума. Что Доппо прав, и Акико нужно в клинику, лечиться. Что все события минувшей ночи ей лишь приснились. Силы оставили её, и девушка опустилась на пол.
— Хигучи, скажите, что Вы настоящая.
Хозяйка особняка опустила голову, возвращая взгляд Ёсано. В этом молчании и промедлении было нечто пугающее. Голова Ичиё склонилась к плечу, глаза сделались стеклянными, а нижняя челюсть опустилась, открывая рот.
— Ичиё?
Женщина дёрнулась, словно её толкнули в спину. Из горла её раздался отвратительный булькающий звук. Потом снова тряхнуло, как тряпичную куклу. Акико отползла назад. Из уголков губ Хигучи вытекли две густых почти чёрных струйки. Её плечи задёргались, а голова опустилась к груди, из которой нарастали тошнотворные звуки.
И в момент, когда Акико собиралась начать отползать от неё в сторону, изо рта женщины безудержным потоком хлынула чёрная жижа. Запах железа и гнили заполнил всё помещение.
"В человеке не может быть столько крови!" — с ужасом отметила Ёсано, отползая всё дальше, потому как прибывающая жидкость, бывшая ничем иным, как тёмной кровью, слишком быстро заливала пол. Девушка оказалась отрезанной от гостиной, где должны были оставаться друзья. Пытаясь не попасть в море крови, она продвигалась в сторону лестницы. А кровь прибывала всё быстрее и быстрее.
***
За ним наблюдали из тени деревьев. Доппо почувствовал на себе этот прожигающий взгляд до того, как поднялся на ноги и огляделся. Всё верно. Там, под раскидистым деревом за завесой дождя угадывался человек. Высокий мужчина в длинном пальто, чья голова терялась в тени. Доппо прищурил глаза, всматриваясь сквозь залитые водой стёкла очков. Мужчина не шевелился. Он был слишком высок для Рампо и слишком раздражающий. Что позволило Куникиде сделать вывод.
— Дазай?
Кроме него самого и Рампо, в доме сейчас был лишь один мужчина. Ведь так? Если только Доппо не был прав с самого начала, и в особняке был ещё один человек, о котором они не знали. Убийца. Тот, кто лишил жизни Ичиё Хигучи.
Незнакомец не ответил, чем лишь больше подтвердил подозрения Куникиды. Мужчина отбросил все суеверия, в которые едва не поверил, и лейтенант полиции возобладал над остальными проявлениями эмоций. Если этот человек действительно убийца, Куникида должен обезвредить его и арестовать. Тогда Акико и все остальные в доме будут в безопасности. Доппо подобрался, делая шаг в сторону незнакомца. Тот не шевелился.
"Хорошо, — подумал Куникида, неспешно направляясь к мужчине и ничем не выдавая готовности к нападению. — Поиграем. Я выведу тебя на чистую воду."
— Дазай, это ты?
Изображая волнение, полицейский приближался к потенциальному убийце. На мужчине был надет длинный чёрный плащ по колено. Распахнутый, не взирая на холод. Тёмные брюки заправлены в высокие сапоги, отдалённо напоминающие военные. Жилет и белоснежная рубашка с накрахмаленным воротником-стойкой. На плечах лежал алый шарф, чьи длинные концы болтались на уровне колен. Рукой в белой перчатке мужчина сжимал рукоять зонтика, раскрытого над его головой. Доппо поёжился. Мужчина смотрел на него, не отрывая взгляда глаз, что казались такими же красными, как и его шарф. А тонкие губы были искривлены в неприятной улыбке.
— Кто Вы?
Куникида остановился на безопасном расстоянии от мужчины. Его отделяло от незнакомца равно столько пространства, сколько Доппо мог преодолеть за один прыжок, чтобы не потерять координацию и перехватить мужчину за руку. Это же расстояние не позволило бы противнику легко ударить его, например, ножом, давая Доппо время и место для манёвра и ухода траектории возможной атаки. Левую ногу он оставил чуть позади, незаметно упираясь пяткой ботинка в размокшую землю.
— Сэр?
Незнакомец медленно опустил глаза и так же неспешно поднял, пройдясь взглядом по всей фигуре Куникиды, будто оценивая. Внезапно его улыбка стала шире, а сам он будто очнулся.
— Доброй ночи.
Голос его оказался приятным. Низкий, но с теми елейными интонациями, что пленят слух собеседников и особенно женщин. А манера речи — неспешной, как и движения. Он вёл себя так, словно не понимал, где находится. И ещё этот наряд, который давно устарел.
"Вполне возможно, что он употребляет наркотики, — решил Куникида, складывая в голове пазл. — Его речь, поведение, нахождение здесь. Он мог убить Хигучи, будучи под кайфом."
— Кто вы? — уже с нажимом настойчиво повторил Доппо. На что мужчина пристально посмотрел ему в глаза. Тонкие губы зашевелились.
— Вопрос не в том, кто я, — размерено произнёс он. — А в том, кто Вы.
Он чуть наклонил зонтик в сторону, сливая с него воду. Куникида насторожился. Ему не раз приходилось участвовать в задержании наркоманов, и самое отвратительное в этом, что их действия не поддаются прогнозированию. Человек может выглядеть расслабленным, как этот неприятный незнакомец, а через миг уже буйствовать. И спровоцировать его может любая мелочь. Слово, жест, даже интонация в голосе. Поэтому Доппо принял максимально расслабленный вид и старался держать ладони так, чтобы мужчина видел их и не паниковал.
— Моё имя Куникида Доппо, — добродушно представился полицейский. — А Вы?
Мужчина удивлённо выпучил глаза.
— А я думал, что стал легендой.
Доппо всё меньше и меньше нравилось общаться с ним. Незнакомец то ли тянул время, то ли пытался спровоцировать не отличающегося терпением собеседника.
— Представьте, что я не из этих мест.
— О! — удивление на его лице сменилось плотоядной улыбкой. — Тогда моё имя Вам мало, что скажет.
— И всё же?
— Акутагава Огай.
На секунду замешательство объяло Доппо. Неужто перед ним предстал призрак покойного доктора? Но нет. Вот он стоит перед ним во плоти. В руках сжимает зонтик, и ливень отчётливо бьёт по натянутой ткани. Мужчина ни коем образом не похож на пресловутых привидений, скорее на "поехавшего крышей" человека.
— И что Вы делаете здесь, господин Акутагава? — осторожно подыграл психу Куникида, прощупывая почву.
Мужчина пожал плечами.
— Хочу открыть Вам глаза на правду. Но, думаю, Вы уже порядком промокли под дождём. Не желаете?
Он слегка выставил вперёд зонт, приглашая Куникиду войти под него. Но полицейский был не намерен подходить к нему так близко.
— Ничего, — отверг Доппо предложение собеседника. — Я уже привык. Что за правду Вы хотите мне рассказать?
Мужчина вновь улыбнулся так, будто собирается сожрать полицейского. От его улыбки становилось жутко, и начинало сосать под ложечкой.
— Правду о том, что здесь произошло. Вы ведь это ищите? Но за любое знание нужно платить.
Доппо ухмыльнулся.
— Вот тут Вы ошиблись. Меня не волнуют мистика и прочая чушь, что говорят об этом особняке. Я хочу лишь уехать отсюда, как можно дальше.
Собеседник разочарованно вздохнул. Казалось, что он расстроен.
— А как же Ваша прекрасная невеста? Бросите её здесь?
Это был удар ниже пояса. Доппо сознательно умалчивал про Акико и остальных, чтобы не подвергать их опасности. Но, похоже, этот псих был в доме с самого начала и многое знал. Куникида заскрипел зубами.
— При чём тут она?
— А Вы не знаете? — и снова это глупое удивление на лице незнакомца. — Это ведь так ужасно. Мы с Вами очень похожи в своей беде.
— Что ты несёшь?!
Доппо едва держал себя в руках, чтобы не вцепиться в лацканы плаща этого человека, не приложить его головой к дереву и выбить всё, что ему известно. А он ещё издевается и сравнивает их.
— Да, похожи, — повторил мужчина, глядя прямо в глаза Куникиды своими необычными глазами с алыми отблесками. — Хоть и различаемся, но у нас одна беда. И Вы, и я всегда стремились быть лучшими, но люди, для которых мы это делали, выбирали не нас. Та девушка, что Вы зовёте своей невестой, о которой так заботитесь. Она ведь всё ещё любит другого.
Доппо сжал челюсти и кулаки. Незнакомец словно читал его мысли и бил по больным местам.
— И как бы Вы ни старались, она всё равно выбирает его. Недостойного человека. Практически отброса, который никогда не оценит её по достоинству. Я же всегда старался быть лучшим для моего отца. Я учился, был примерным сыном. Единственным сыном.
В его алых глазах вспыхнул жестокий огонь, лицо исказилось ненавистью, а зубы обнажились в оскале. Доппо отметил их белизну, несвойственную наркоманам.
— А потом он привёл мальчишку. Жалкого деревенского мальчишку! И сказал, что он мой брат! Младший брат от шлюхи, что он поимел семь лет назад!
Внезапно мужчина осёкся, словно осознав, что ведёт себя неподобающим образом. Гнев схлынул с его лица.
— Но разве это важно, что отец любил его больше, раз он всё равно бастард? Отец понял, что ошибался лишь, когда гадёныш сбежал, прихватив немало денег отца, что души в нём не чаял.
Мужчина пожал плечами.
— Так что, видите, мы с Вами похожи.
— Чего? — не понял Доппо. — Ты что несёшь? Не вижу ничего общего между нами.
— Жаль. Но, возможно, Вы правы. Ведь Ваш соперник никуда не сбежит. Он в доме, куда убежала она.
— Акико не станет. Я ей верю. Да и Дазаю она не интересна.
— Вот как? Что же. Тогда я открою Вам ещё одну тайну.
— Хватит с меня твоих откровений!
Но мужчина, будто не слушая его, опустил зонт и сложил его. Доппо отшатнулся. Потоки воды проходили сквозь его тело без каких-либо преград, словно на их пути никто не стоял.
— Но как...
— А вот и главный секрет, — мужчина оскалился. — Наибольший страх испытывает не тот, кто верит, а тот, кто отрицает.
Он расхохотался. И смех его, взмыв вверх, разлетелся, заполняя всё пространство. Он крепчал, звучал всё громче и громче, пока Доппо не упал на колени, зажимая ладонями уши. Мужчина обернулся к нему спиной и, сделав шаг, растаял в воздухе. А смех его продолжал звучать. Он был везде, включая голову Доппо, ведь ладони, прижатые к ушам, ничуть не ослабляли его. В голове звенело и плыло.
Куникида попытался встать, но что-то больно ударило его в спину, опрокинув на сырую землю. Тут же что-то сдавило горло, будто удавкой. Оторвав ладони от головы, он вцепился в душивший его предмет. Мутнеющим зрением он видел, как лозы винограда тянутся к нему по земле и с ветвей деревьев. Воздуха не хватало, лёгкие пылали, мучимые жаждой. Хрипя, Доппо пытался поддеть лозы на своей шее, но они стискивали всё сильнее. Очки сползли, дождь заливал глаза.
— Акико, — прохрипел он, вытянув руку в сторону, где предполагал, что остался особняк.