Порой сомнения, съедающие нас изнутри, похожи на демонов. Они растут и крепнут, пускают корни глубоко в душу. Душой, что погрязла в смятениях, легко управлять. Когда рушатся все точки опоры, достаточно лишь лёгкого касания, едва уловимого прикосновения, что меняет путь. И выбор — тот выбор, что мы делаем, — кажется самым правильным и верным. Он кажется нашим собственным выбором. Сомнения порождают страхи, страхи несут за собой отчаяние, погружающее в беспросветную тьму. 

Поднимаясь по ступеням, Акико пыталась убедить саму себя, что поступает правильно. Она идёт к Дазаю не в силу отношений, связывавших их когда-то, а лишь потому, что в Камелии опасно находиться одному, да и поесть ему не помешает. Она придёт и позовёт его вниз к остальным, чтобы найти Доппо и решить, что делать дальше. А если он откажется, что же, она оставит ему тарелку и уйдёт. 

В сером свете пасмурного утра особняк не выглядел страшным, скорее печальным. Уставшим от собственного существования, наполненного болью и трагедиями тех, кого он должен был оберегать. Но так думала Акико только пока не свернула в длинный коридор без окон. Всё ночные тревоги и страхи вернулись, и девушка ненадолго затормозила перевести дыхание прежде, чем отправиться дальше. В глубины Камелии. 

Дом выглядел ещё более заброшенным и ненужным. Пыль и паутина, скрип досок на полу и сводящая с ума тишина комнат по сторонам коридора. Пока ночью бушевала гроза, она пугала, сейчас хотелось выть от бессилия. Акико ощущала себя ещё одним призраком, застрявшем в этом доме.

От мрачных мыслей о собственной участи в виде вечного обитателя Камелии её отвлёк свет. Полоска жёлтого света перечеркнула коридор и ярко освещала стену напротив двери, из которой он лился. Подойдя, девушка негромко постучала по дверной раме костяшками пальцев.

— Я войду?

Осаму оторвал взгляд от бумаг на столе, за которым он сидел, и поднял на гостью воспалённые глаза. 

— Ты вообще спал? — взволнованная его видом, поинтересовалась Акико, проходя в библиотеку. 

Она с интересом окинула взглядом комнату, задержавшись на семейном древе, и вновь вернула внимание Осаму. Мужчина потёр пальцами переносицу и часто поморгал.

— Пришлось, иначе бы Коё и ещё кое-кто спустили бы с меня шкуру.

— Кое-кто?

— Не важно. Что ты здесь делаешь? Я ждал детектива.

— Он завтракает, — Акико пожала плечами и, подойдя к стулу, на котором сидел Осаму, поставила тарелку на свободное место рядом с ворохом бумаг и книгами на столе. — Я и тебе принесла.

Осаму посмотрел на хлопья, плавающие в молоке так, словно не понимал, что это и для чего. Удивление быстро сменилось непониманием, которое он постарался спрятать за равнодушием. А потом вымученно улыбнулся.

— Не стоило утруждаться, я не голоден.

— Уверен?

Тонкие пальцы Осаму сжались в кулаки.

— Да. Лучше иди к остальным. Скажи детективу, что я его жду.

Акико выпрямилась, словно проглотила стальной шест, и отошла от стола на шаг. Её голос стал холодным под стать выражению лица.

— Тебе даже не интересно, нашёлся ли Куникида?

Слегка прищурившись, Дазай изобразил на лице одну из своих самых любезных улыбок. Даже сейчас, зная каков он на самом деле, само его присутствие заставляло сердце девушки биться чаще. Его улыбка, будто бы обращённая к ней одной во всём свете, сбивала дыхание в груди. Когда он улыбался, Акико готова была забыть всю причинённую этим человеком боль, лишь бы снова оказаться в его объятиях. Но это лишь обман. 

 — Полагаю, что Куникида ещё не вернулся, в противном случае, тебя бы здесь не было, — жмурясь, как довольный кот, протянул Осаму сладким голосом. — А Коё, наверняка, спит. Иначе, пришла бы она.

Такие простые умозаключения из казалось бы очевидных фактов, но как ловко и быстро он складывал их на доске своего разума. Акико всегда завораживало это качество в нём. Девушка прошлась по комнате, разглядывая предметы и книги, и встала у мраморной панели Древа. Пальцы осторожно коснулись имён на ней.

— Так странно, что мы снова встретились здесь. 

— Наверное, — Осаму откинулся в кресле, устраиваясь удобнее и наблюдая за Акико. — Хотя, думаю, было предсказуемо, что рано или поздно, но я окажусь здесь. А вот ты...

— Я... Да, — глаза Ёсано пристально смотрели на серебряную надпись "Огай Акутагава", словно она хотела прожечь её взглядом. — Не думала, что когда-нибудь вернусь сюда. Никто не думал, кроме тебя, наверное.

— Сложно назвать возвращением то, что напрочь забыто.

— Тебе не кажется это странным?

Акико обернулась к Осаму. Мужчина столь естественно и по-хозяйски сидел за столом, создавалось впечатление, что он на своём месте. И всё же, что-то в нём было не так. Могли ли годы изменить его и сделать мягче? Сейчас Акико видела в Осаму странное спокойствие, а не резкость и нетерпение в свою сторону. Он не гнал её, улыбался и в целом был более приветлив после исчезновения Доппо. Мог ли подметить это детектив, отправляя её к Осаму поговорить?

— Мне всё здесь кажется странным. Но это не делает Красную Камелию менее притягательной.

— Да, ты всегда был ей очарован, — неосознанно Акико сжимала и разжимала пальцы. Заметив это, она стиснула руки в замок, чтобы не выдать волнения. 

— Очарование похоже на влюблённость, не так ли? Смотришь на красивый фасад, хранящий тайны, и думаешь, что лишь ты в силах раскрыть их все. В этом прелесть очарования. Незнание и мечты, — Осаму подался вперёд и, поставив руки перед собой локтями на раскрытую книгу, устроил на них подбородок. — Но постигая грязь этих тайн, со временем фасад утрачивает свой блеск. Меркнет золото вензелей, блекнут краски. И от былого очарования остаётся лишь пустая оболочка. Склеп для разбившейся мечты.

Он говорил, а у Акико по спине бежали мурашки. От слов Дазая стало зябко и неуютно. Красивыми словами и мягким голосом он делал так же больно, как и несколько лет назад своим равнодушием. Потерев плечи ладонями, девушка твёрдо шагнула к двери.

— Не стоило приходить.

Если Акико думала, что всё стерпелось и переболело, то она ошибалась. От улыбки и голоса Дазая в груди скребли кошки. Она видела, насколько фальшивой насквозь была эта улыбка. И то, что говорил, эти слова были ведь о них с ним. О том, как поменялось её собственное отношение к Осаму, когда девушка увидела не только его внешность, но и дерьмовый характер. За улыбкой и мягким голосом скрывалось прежнее безразличие ко всем людям.

— Ты ничуть не изменился.

— Хорошо, что ты это поняла.

Спиной Акико чувствовала его самодовольную ухмылку, и волна ненависти к этому человеку вновь захлестнула её. Ещё больше, чем Дазая, в этот момент она ненавидела только себя за то, что хотела вернуть его, несмотря ни на что. Память подло подкидывала фрагменты воспоминаний, в которых она чувствовала себя счастливой. Акико развернулась. На лице Осаму не было ухмылки, наоборот, оно стало каким-то слишком сосредоточенным и выжидающим.

"Чего ты ждёшь от меня?!" — едва не выкрикнула девушка.

Она не могла уйти просто так, проиграв ему окончательно и бесповоротно. Хватаясь изо всех сил за последние обрывки надежд и желая оставить последнее слово за собой, Акико быстро оказалась рядом с Дазаем.

***

Выспаться в кресле не удалось. Примерно через час или полтора у Осаму затекли ноги и спина, и он очнулся. Чуя по-прежнему сидел у него на коленях, обвив руками шею и устроив голову на плече. Могло даже показаться, что призрак спит, но это было не так. Осаму чуть склонил голову и прижался губами к виску юноши, на что тот издал довольный звук, похожий на урчание.

— Ещё рано, — мягко сказал Чуя, поднимая голову и находя губами губы Дазая. — Поспи ещё. Я вернусь.

Призрак исчез, но Осаму так и не уснул. Разложенные на столе книги таили в себе ответы и должны были быть изучены как можно скорее. Они с Чуей и так смогли уже немало узнать. Например то, что для открытия Врат Расёмон необходимо было неких два якоря, но Рюноске после долгих раздумий пришёл к выводу, что их можно объединить в один. Он не хотел никого посвящать в свою тайну. Из чего Осаму сделал вывод, что Рюноске сам собирался стать якорем. Эта терминология была знакома ему от Коё, хотя та ничем подобным никогда не пользовалась. Якорь, якобы, становился опорной точкой ритуала, на котором завязывается вся энергия. Но, опять-таки, Осаму никогда не слышал, чтобы хоть кто-то делал якорь из себя. 

Ещё Чуя выяснил, что в отсутствие Огая энергию обитателей особняка поглощает сам дом. По уверению призрака, та в прямом смысле всасывается в стены, пол и потолок, как вода в губку. И Чуе это очень не нравилось. Если тягаться с другим призраком он мог попробовать, то как бороться с домом, Накахара не имел ни малейшего понятия. В записях Рюноске пока не нашлось ничего, что могло бы объяснить природу этого явления. Более того, не было даже намёка, что Красная Камелия обладает какими-либо необычайными качествами. 

— Возможно, особняк приобрёл их после ритуала открытия Врат, — пробормотал себе под нос Осаму, перелистывая очередную страницу. — Это было бы резонно. 

То, что дом высасывает из него силы, Дазай чувствовал и сам. Совсем по чуть-чуть, но неизменно с того момента, как он прикоснулся к картине в некогда принадлежавшей Чуе комнате. Это было опрометчиво, и теперь приходилось расплачиваться. Дом будто бы нашёл ниточку, ведущую к его дару, и присосался к нему через неё. Осаму не стал говорить никому об этом, не желая лишний раз волновать Коё. Сил у него было более, чем достаточно, чтобы не обращать на дом-паразит внимание ещё пару или тройку дней прежде, чем он начнёт чувствовать недомогание. Но за это время необходимо либо выбраться из Камелии, либо найти способ обезвредить дом. Накахаре он тоже не стал говорить, хотя подозревал, что призрак знает и сам, но молчит. 

От количества загадок, окружавших его, у мужчины разрывалась голова. Рюноске и чёртовы Врата. Паразитирующий на силе одарённых дом. Не находящее разумного объяснения убийство Чуи. И ответы, все они лежат у него прямо под носом. А если точнее — под руками. Отодвинуть эти книги и прикоснуться к дому, его истории и тому, что вершилось в этих стенах. Но Осаму действительно боялся это сделать. Какое-то чувство очень ясно твердило ему, что подобное вмешательство будет стоить ему жизни.

В коридоре послышались шаги, и Дазай, стряхнув с себя липкое наваждение, принял наиболее подобающую позу для человека, увлечённого чтением. Однако, вместо детектива, которого он ожидал увидеть, в библиотеку постучала и вошла Акико. В любой другой ситуации и месте её присутствие оставило бы Осаму равнодушным, так как даже в то время, что они были вместе, он не испытывал к девушке каких-либо возвышенных чувств. Она была удобна ему. Считал ли он себя из-за этого подонком? Нет. Осаму вообще были не свойственны сантименты в отношении других людей, разве что Коё находила родственный отклик в его душе и место в сердце. После смерти матери и отдаления от отца, Коё стала для Дазая единственным родным человеком. Видя, как его сын становится всё более и более неуправляемым, Дазай-старший ничего не имел против его частых исчезновений из дома, после которых Осаму хотя бы на время становился чуть адекватнее. Поступив в университет, Осаму устроился на подработку, снял квартиру и вовсе прервал все контакты с родителем. Он решил, что так будет лучше обоим. И правда, начинающий криминалист сразу почувствовал, что ему легче дышать без осуждающего отцовского взгляда, а Дазай-старший так ни разу и не позвонил даже с того самого дня, как Осаму забрал последние свои вещи и покинул порог отчего дома.

Акико была для него лишь "одной из", но он, судя по всему, для неё значил больше. И сейчас это "больше" могло сыграть против них всех. На вопросы девушки Осаму старался отвечать как можно аккуратнее и мягче, пытаясь удержать её от резкой смены настроения, но Акико, похоже, поняла его неправильно. В тот момент, когда Дазай уже собирался выдохнуть, а девушка уйти, она резко развернулась и подошла к нему вплотную. Дазай ожидал пощёчину, готовился к вспышке гнева, которую незамедлительно "проглотит" Камелия. Её губы, прижавшиеся к его губам, стали полной неожиданностью. 

Ещё неожиданнее было увидеть Чую, появившегося прямо за спиной девушки.

Бледное красивое лицо призрака вытянулось, и Чуя, оторвавшись ногами от пола, взмыл в воздух, возвышаясь над ними. Осаму поспешил оттолкнуть девушку от себя. Боль, что читалась в глазах призрака, горьким эхом отзывалась в нём самом. 

— Поздно строить из себя паиньку, — наслаждаясь смятением Дазая, произнесла Акико, улыбаясь. — Я давно знаю, какая гниль за этим прекрасным фасадом.

Но он не слушал её. Поняв, что всё внимание Дазая сосредоточенно на чём-то за ней, Акико обернулась. 

Он был красив и ужасен. Паря под потолком библиотеки, призрак невысокого юноши казался необъятным. Распущенные рыжие локоны гривой обрамляли его болезненно-бледное лицо, синие глаза метали молнии, а изломанный рот медленно открывался. 

— Чуя...

Дазай поднялся из кресла, но не успел ступить и шагу. Сжав кулаки, призрак издал крик пронзительный и отчаянный. Акико почувствовала, как у неё внутри всё леденеет, а барабанные перепонки вот-вот лопнут. Пригнувшись, она зажала ладонями уши, пытаясь хоть немного заглушить этот крик. Дазай оказался между ней и призраком. Он тянул к нему руки и звал, но тот лишь растаял в воздухе. А следом за ним и его вопль. Стало так тихо, что Акико решила, будто она оглохла.

— Дазай...

На пробу позвала она застывшего неподвижно перед ней мужчину. Собственный голос она слышала, что уже неплохо. 

Осаму дёрнулся, словно от удара. 

— Чёрт, Чуя!

Он сорвался с места, выбегая в коридор, не обращая внимания на зовущую его Акико. В данный момент Осаму волновало только найти Чую и объяснить, что он неправильно всё понял. 

Где искать призрака, он не имел представления, но бежал по коридорам, не разбирая дороги. Коридоры, повороты и комнаты, лестницы, пролёты, ещё коридоры и комнаты. Налево, прямо или направо, вниз или вверх. Он знал, что заблудился в этих бесконечных коридорах и комнатах, потому что давно уже они перестали соответствовать его знаниям о планировке Камелии, но всё равно продолжал открывать двери, идти по лестницам и коридорам и искать своего Чую. 

Уже очень давно Осаму не чувствовал такого всепоглощающего отчаяния. Но дело было не только в сбежавшем призраке. Чем дальше он шёл, тем темнее становились коридоры, и когда перед ним застыла полная тьма, Дазай ощутил, как липкий холодный пот стекает по спине. Никто не видит дикий, практически животный, ужас в его широко распахнутых глазах и то, как бьётся на виске вена, а сердце колотиться практически в глотке, не давая дышать. Мозг отказывается воспринимать ждущую впереди тьму, выдавая подступающую панику.

В квартире у Дазая Осаму всегда светло. В панорамные окна большую часть дня заглядывает солнце, а вся мебель и источники искусственного света расставлены так, чтобы не было тёмных углов. Осаму никогда и никому не признался бы в том, что боится темноты. Точнее даже не темноты, а замкнутых пространств, лишённых света, когда человек не знает, куда идти, а каждый предмет на пути становится частью запутанного лабиринта, из которого нет выхода. Этот страх жил внутри Дазая с детства, хотя сам Осаму не мог объяснить, откуда он взялся. Иррациональный, поглощающий его без остатка, парализующий. 

Когда ему было девять, мать повезла его в парк на аттракционы. Это был подарок на его день рождения. Прекрасный весёлый солнечный день, и мама была жива. Она улыбалась и звала Осаму назад, когда тот убегал слишком далеко. Быстрые карусели и колесо обозрения, с которого открывался невероятный вид на город. Масляный попкорн и воздушная белая сахарная вата, мороженое и маленькие пирожные с густым тягучим шоколадом. А когда он доел пирожное и облизал пальцы, мать со смехом протянула ему тонкие перчатки в тон его кожи. 

— Вот, Осаму. Новые. Если не приглядываться, то даже незаметно, что они есть на руках!

И правда. Это было так здорово, и Осаму был очень благодарен матери за них. Так он мог почувствовать, что ничем не отличается от других детей. 

Они вдвоём провели чудесный день, пока очередь не дошла до аттракциона с вагонеткой.

— Мама! — Осаму сам тянул её к "Тоннелю Ужаса". — Там есть дети младше меня! Ну пойдём!

— Хорошо, дорогой, — женщина обняла его за плечи и повела к месту посадки.

Всё было хорошо ровно до того момента, как скрылось небо, и вагонетка погрузилась в непроглядный мрак тоннеля. Осаму не понимал, что с ним произошло. Ещё не появилось ни одного механического монстра, а страх уже буквально парализовал его. Сердце забилось быстрее, желудок свело, участилось и стало рваным дыхание. И понимая, что он не может вздохнуть, Осаму запаниковал. 

— Дорогой, в чём дело?

Голос матери был совсем рядом, её тёплая ладонь стиснула ледяную руку сына, но это не помогало. Осаму смотрел во тьму, задыхался от ужаса и... Он закричал. Мать обхватила его руками, прижимая к себе, но он стал отбиваться. Он бил её по плечам, разбивал собственные ноги и локти о стенки и борта вагонетки. Никогда в своей жизни Осаму не испытывал подобного страха.

Шли годы, и не менялись только две вещи: его дар и страх темноты. Сглотнув горькую слюну и жалея, что у него сейчас нет бутылки виски для храбрости, Дазай прижал руку к стене, ступая во тьму коридора. Каждый шаг давался ему с трудом, ноги стали свинцовыми и отказывались передвигаться. Во тьме и тишине он слышал биение собственного сердца и своё тяжёлое сбитое дыхание. Но он должен найти Чую.

Иррациональный страх не имеет объяснений. Он просто есть. И можно тысячи и тысячи раз говорить себе, что он безосновательный, приводить сотни разумных доводов, он никуда не денется. Облизывая сухие губы, Осаму медленно шёл вперёд, переступая через себя, сосредоточившись лишь на том, чтобы идти. Шёпот он различил не сразу, но в какой-то момент понял, что слышит его уже давно. Шёпот исходил из стен. Настойчивый и монотонный. 

— Чуя!

Собственный голос был дрожащим и жалким и утонул в темноте, не успев разнестись по коридору. А потом Дазаю показалось, что стена под ладонью, благодаря которой он всё ещё понимал, что идёт вперёд, стала двигаться. Она будто пульсировала и перетекала маленькими буграми, не больше пробки от бутылки, под его пальцами. Медиум отдёрнул руку, прижав её к груди, совершенно теряясь в темноте.

"Осаму. Осаму. Осаму," — теперь он различал в шёпоте стен своё имя. "Осаму. Осаму. Освободи нас, Осаму."

Едва удерживая себя в сознании, Дазай развернулся и побежал, как он предполагал, назад, но через пару шагов врезался в стену. Та волнами прокатилась под его руками и грудью. Медиум отпрянул, задыхаясь. Это не было игрой воображения.

"Осаму, помоги нам."

Бесполезно было зажимать уши, эти десятки голосов шептали отовсюду, проникали прямо в голову.

"Ты нужен нам, Осаму. Только ты можешь нам помочь. Да, только ты. Помоги нам, Осаму."

— Кто вы? — истерично выкрикнул мужчина, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть вокруг себя. — Что вы от меня хотите?

Он побежал влево, выставив перед собой руки, чтобы снова не врезаться в шевелившуюся стену. Натыкался на неё, поворачивался и бежал снова, пока не достигал очередной стены. И снова бежал. Но шёпот не прекращался.

"Помоги нам, Осаму. Мы так долго ждали тебя."

Он споткнулся и растянулся на полу. Ковёр тут же вздыбился и пошёл волнами.

— Что за хрень?!

На глаза навернулись слёзы. Он явно ходил по кругу и не мог выбраться из этого тёмного лабиринта. Но ведь он уже сделал это тогда в детстве. Он сбежал от Красной Камелии. Как? Всего лишь маленький насмерть перепуганный мальчишка...

"Да, именно так, Осаму. Да, освободи нас."

Ладони полностью прижались к живой и движущейся стене.

"Давай же, Осаму. Сделай это."

Медиум глубоко вдохнул.

"Осаму. Осаму.. Осаму..."

Удар сердца. Голоса замолкли все до единого.

... и дар видеть всё прикосновением вырвался из заточения.

То, что Осаму кричал, срывая голосовые связки, он поймёт гораздо позже. В миг, когда тайны Красной Камелии распахнулись перед ним, сливаясь и становясь его собственными, Дазай не слышал ничего. Зато видел и чувствовал. Трубы в стенах стали его венами, дерево и камень — его мышцами, ткани и облицовка — кожей. Он знал, где находится каждый живой человек внутри его тела. Видел все комнаты, коридоры и лестницы. Перед его внутренним взором мелькали сотни лиц, меняясь от одного к другому, сливаясь и распадаясь. 

И в конце осталась Пустота. Дазай глядел в бездну отчаяния и безвременья. Холодную, молчаливую могилу.

— Вот и ты!

Из Пустоты раздался хриплый смех и лязг металла, словно кто-то незримый шевелил огромные цепи.

— Ты ведь уже знаешь, кто я и что мне нужно.

Осаму знал, что ему не вырваться из этого места, но заговорить не спешил. Собеседник не торопил его. Тому, кто так давно ждёт, некуда торопиться. Тем более, что он, как и Дазай, не сможет покинуть эту бездну.

— Спускайся ко мне, Осаму Дазай. Ты знаешь, что это твоя судьба. Пора завершить начатое.

Глаза закатились, и, почти теряя сознание, Осаму упал в заботливые объятия. Чуя прижимал его к груди, крепко стискивая руками, вглядываясь в лицо своими невероятными перепуганными глазами. Это было невероятно, но Дазай видел его так отчётливо в окружающей их тьме, словно призрак светился изнутри. Он хотел поднять дрожащую руку, чтобы коснуться щеки Чуи, но тело отказывалось повиноваться. Такой красивый. Настоящий ангел. Только язык не шевелится и в горло будто песка насыпали.

Накахара гладил его волосы, покачивая и баюкая как ребёнка. И Осаму был не против, чувствуя себя в полной безопасности.

***

Его вырвало. Затем ещё раз. Весь съеденный завтрак теперь был на полу, но это не самое страшное. Бледная, словно сама смерть, Озаки одной рукой опиралась о стену, другой стискивала ткань платья на груди. Женщина никак не могла восстановить дыхание.

— Что... — Ацуши колотило после приступа. — Что это было?

Парень не успел ничего понять, но в один миг, который ничего не предвещало, ему стало слишком плохо. Ощущение было, словно Накаджиму ударили по голове мешком песка. Озаки выглядела не лучше. И только один Рампо в полном непонимании переводил взгляд с медиума на эмпата, догадываясь, что произошло нечто потустороннее и непостижимое для него.

— Дазай, — путаясь в платье и едва не падая на дрожащих ногах, Коё бросилась к двери.

Не успела она дотронуться до резной ручки, дверь распахнулась, являя пленникам особняка бледную Акико. Глаза девушки ошалело блестели. Похоже, она тоже почувствовала нечто, хоть и в меньшей, чем Ацуши и Коё, степени.

— Где Осаму? — требовательно спросила медиум, зная, что Ёсано отправилась к её ученику с тарелкой завтрака.

Акико покачала головой.

— Я не знаю.

— Его не было в библиотеке?

— Был. Но он убежал по коридору за призраком.

— Каким ещё призраком? 

Озаки сжала кулаки, не зная на кого больше злится: на Акико, Осаму или себя. Но голос детектива отвлёк женщин. Обернувшись, они увидели то, на что округлившимися глазами смотрели Рампо и Накаджима. 

Прямо по стене, украшенной расписанной декоративной штукатуркой с верховыми охотниками, гонящими лань, змеились тонкие лозы. Алые тугие бутоны горели яркими рубинами среди зелёных листьев. Коё проследила глазами лозу до самого потолка, где на люстре бутоны уже начали распускаться.