За долгие часы неподвижного сидения в углу клети Василий окончательно продрог и измаялся, но сон не шёл. Да и как тут уснёшь, когда впереди ничего хорошего не ожидалось? Немного согревала мысль, что с каждым часом Андрей всё дальше, и уже скоро он покинет ужасные мёртвые земли, вернувшись в привычный мир. На короткое время проваливаясь в забытье, он видел только смутные тени, а однажды очнувшись, почувствовал, что согрелся. И не просто согрелся, а всё его тело горит огнём.

      Долгие дни в холодном мокром лесу, безумная поездка в избушке, стылый холод Тридевятого царства подкосили его и без того не самое крепкое здоровье, и лихоманка подобралась незаметно. В какой-то момент пригрезилось, что тьма вокруг качнулась, мелькнул зелёный свет факелов, но было трудно сосредоточиться, и он вновь устало прикрыл глаза, в которые словно насыпался мелкий речной песок.

      Несмотря на выступившую испарину, его бил озноб. В голове уже и наяву грезились картины ужасных казней, и он с трудом разбирал, где кончается явь и начинаются его видения. Последним усилием он стащил с себя зипун, ложась сверху и свернувшись в клубок. В попытках немного притушить растущий жар, Василёк уткнулся лбом в прохладный камень. Может быть, будет легче уйти из жизни вот так — не вполне сознавая весь ужас того, что будет с ним происходить? Мысль показалась малодушной. Поэтому, когда в затхлом воздухе темницы с громким хлопком и порывом невесть откуда взявшегося ветра соткалась тёмная высокая фигура, он всё же разлепил тяжёлые веки и с трудом поднялся на ноги.

      Смерть лучше встречать лицом к лицу. И сейчас на него смотрела именно Смерть…

      Кощей в гневе был ужасен. Он и раньше казался загадочным и опасным, но теперь его глаза полыхали зелёными отсветами, одного движения руки с длинными узловатыми пальцами, оканчивающимися чёрными, чуть заострёнными то ли ногтями, то ли когтями, было достаточно, чтобы раскуроченная решётка с грохотом отлетела в сторону. Стоящего за ней Василия чуть не опрокинуло потоком бьющей от него неистовой силы.

      — Где он? — низкий рык отразился от потолка темницы, усиливаясь так, что и без того болящая голова едва не треснула. — Отвечай, живой! Или станешь мёртвым в два счёта. Но не надейся, что это меня остановит.

      Из последних сил не давая ускользнуть сознанию, Василий упрямо поднял голову, глядя в пылающие стальные глаза чудища.

      — От меня ты ничего не узнаешь. Как хочешь пытай и казни, а побратима я не выдам.

      Пытай? Казни? Кощей моргнул, сам не понимая, как дошёл до такого безумства. Вообще-то вывести его из себя было очень сложной задачей. Он мог быть недоволен, печалиться, даже злиться, но так, чтобы слетела маска его отстраненности, выпуская наружу подобную ярость… Такого он, как ни старался, припомнить не мог. Обычно хватало малейшего проявления недовольства с его стороны, чтобы виновный уже сознался во всех грехах, своих и соседских, и просил пощадить. Хотя Кощея чьи-либо муки никогда не прельщали. Но вот хрупкий человек стоит перед ним, бледный, качаясь, как лист на ветру, и смеет перечить? В голубых глазах отчаяние и решимость, юное лицо перепачкано пеплом, из-под ворота когда-то белой рубахи видно расползающееся фиолетовое пятно кровоподтёка.

      Всё это пронеслось перед взором в одно мгновение прежде, чем Кощей, которому дышать было вообще-то не обязательно, шумно вдохнул и выдохнул, одновременно гася в себе яростный взрыв эмоций. Так можно и дров наломать. Тем более, что напугать упрямого парня, очевидно, не удалось. Выходит, надо действовать иначе.

      — Ты ничего не выиграешь, смертный, если будешь молчать. В моём распоряжении есть время, я всё равно найду твоего… побратима и верну Источник. И тогда уже покараю вас обоих. Но, может быть, если вы прекратите свои неумные игры, я позволю вам дождить свою жизнь до конца и встретить суд Богов в отмеренный срок. Поэтому повторю вопрос: где он? И задам ещё один: кто из сказочных вас сюда привёл? Сами вы бы никогда не сумели преодолеть границу.

      Теперь было заметно, как дрожит стоящее перед ним тело. По белой щеке, на которой проступал яркий болезненный румянец, скатилась капля пота. Выглядел парень как попавший под дождь щенок, но продолжал стоять всё время, пока он говорил. А стоило прозвучать последним словам, как глаза его закатились, колени подогнулись, и он повалился на пол, как соломенная кукла. Кощей же остался стоять перед ним, застыв истуканом, не враз сообразив, что делать. И лишь спустя несколько долгих мгновений осторожно поднял худощавое тело, успев удивиться. Разве люди всегда были такими горячими? Не притворяется, и правда сознания лишился? Со страху что ли?

      Покои Кощея оказались единственным пригодным для человека местом во дворце. Разбуженный Лука кое-как помог обустроить что-то вроде постели, хоть и бухтел, что пусть бы этот живой перестал быть таковым. Тогда бы и забот с ним не было.

      Кощей догадался спросить, что, по мнению Луки, с ним стряслось. И тот так же неохотно пояснил, что живые люди часто болеют. Их тела столь хрупки, что малейшее неудобство вроде холода и сырой погоды могут вызвать вот такое. И даже довести живого до могилы. Отчего-то эта новость взволновала. Кощей не знал, каким человеком был его пленник. А значит, мог попасть в подземные царства, и ищи-свищи его там. После вероломной кражи Источника, с такими-то наклонностями, в Правь ему, скорее всего, дороги не было. Впрочем, пути богов редко бывали прямы и очевидны, поэтому ни в чём нельзя было быть уверенным.

      Насчёт того, как исправить досадную "поломку" в живом, Лука рассказал мало, видимо, и сам не знал толком. Разве что, что нужно обтирать студёной водой, чтобы жар не повредил его окончательно. Он предлагал кликнуть кого-нибудь из мавок, но Кощей не без оснований полагал, что близкое общение с нежитью может плохо обернуться для и так чуть живого. И, скрепя сердце, занялся этим сам. К счастью, в нём самом было ещё достаточно сил для простого волшебства вроде создания глиняной плошки с водой и чистой тряпицы.

      В окна всё ещё заглядывала светящаяся ровным светом Луна мертвецов, а это значило, что какой-никакой, а запас у него действительно есть. И хотя привычный невидимый ток силы стал гораздо более рассеянным и как будто рваным, к новым условиям можно было приспособиться. По-настоящему опасным это станет только через несколько дней и то, если ему придётся покинуть своё Царство надолго. За это время Кощей рассчитывал придумать, как обеспечить Тридевятому царству стабильность в его отсутствие на время поисков и поимки неведомо зачем забравшего Источник «побратима». Имён живых он до сих пор узнать так и не удосужился.

      Пока же у него была задача, потребовавшая от него не меньшей сосредоточенности: впервые Кощей работал врачевателем. Волшебство его в этом помочь никак не могло, имея направленность прямо противоположную. Осторожно стащив с живого влажную рубаху, он принялся старательно возить смоченной в воде тканью по пышущему жаром телу. Время от времени парень начинал метаться, порываясь встать, потом заходился хриплым кашлем. Но было понятно, что всё это — только порывы тела. Разум его до сих пор блуждал где-то в мутных чертогах болезни. Приходилось ещё понемногу вливать воду в потрескавшиеся губы и менять кусок ткани на лбу, смоченный той же водой. Попутно Кощей рассматривал испещрённое синяками тело: длинную шею, достаточно крепкие плечи и руки, свод рёбер, которые можно было легко сосчитать, если провести пальцами… Касаться его было отчего-то приятно.

      Прошло очень много лет с тех пор, как он вообще к кому-то прикасался. Видимо, поэтому каждое касание будило позабытые чувства. Словно тепло передавалось от кончиков пальцев, исчезая где-то внутри.

      Закончив с верхней частью, он взялся за пояс, недолго думая прежде, чем оставить своего подопечного полностью обнаженным. С интересом исследователя он продолжил, то и дело прополаскивая тряпицу, протирать и там, вдоль ног, не обходя вниманием ни одного участка. Кощей всё делал тщательно, поэтому и здесь у него не было мысли что-то пропустить. Он любовался молодым парнем, как произведением искусства. Человеческие понятия стыда по отношению к телу Кощей никогда не разделял. Боги создали людей и всех прочих такими, какие есть. Что с этим может быть не так? Тем более, с такими красивыми… Он и бэнши тогда гонял, потому что она мало соответствовала его представлениям о прекрасном, и более стеснительные жители Царства жаловались на «непотребство». С некоторой неохотой он, закончив, прикрыл парня плотной холщовой тканью и кинул сверху пыльный зипун, доставленный всё тем же Лукой. Старания дали плоды, жар стал спадать, и можно было надеяться, что они продолжат свою беседу уже совсем скоро.

      Вновь смочив водой губы и влив в рот ещё немного со своей ладони, Кощей опустился возле постели. Можно было передохнуть и поразмыслить о насущном. Но видение бледной тонкой кожи на груди, чуть вздымаемой поверхностным дыханием, сухих губ, трепещущих светлых ресниц и прочего уходить не желало, мешая сосредоточиться на размышлениях о судьбах Царства и магических тонкостях. За окном разливался над дворцовыми крышами серый, мрачнее обычного, закат. Кощей прошёл к ларю, доставая из него флейту. К небу взлетела печальная и ещё более тревожная, заунывная мелодия. Вторя ей, где-то далеко завыла бэнши.

***

      Утро Василий встретил в крайне непривычном для себя виде и месте. Начать стоило с того, что голова больше не болела, и чувствовал он себя гораздо лучше, хотя горло першило и он едва не закашлялся. То, что он вообще себя как-то чувствовал, было великим дивом. Не без труда припомнив встречу с Кощеем, подумал, что меньше бы удивился, очнись он где-нибудь на дыбе или в цепях в сыром подвале. И уж точно не на широком ложе, прикрытый чистым холстом, под которым… мать честна! Он лежал в чём мать родила. А совсем рядом у окна примостился глядящий наружу Кощей, неслышно постукивающий по чёрному сапожку белой… дудочкой что ли? Похожая была у пастуха, деда Игната. Играл он на ней так плохо, что только коровам и можно было слушать. Да и те иногда беситься начинали, если дед Игнат играл больно уж долго.

      Приподнявшись, Василий поморщился. Хоть жаловаться на его положение было грешно, а всё же голова слегка кружилось, горло сохло, а во всём теле чувствовалась слабость. Услышав его копошения, Кощей обернулся, на мгновение показавшись обрадованным, и тут же вновь сдвинул брови. Конечно, он не забыл, зачем в его царство явились. Снова стало не по себе. Но не затем же он его, наверное, выхаживал, чтобы следом предать казни? Никакой угрозы от Кощея сейчас не исходило. Или всё же рассчитывает выведать что-то? Так парень теперь и сам ничего не знал толком. Как найти родное княжество без помощи клубочка и Василисы? Которая верная дорожка ведёт через чёрный лес? Где сейчас Андрейка? Что сталось с Источником? Одни вопросы кругом. На всякий случай Василий решил и дальше молчать, как воды в рот набравши. Вода... Пить хотелось. Он огляделся, увидев широкую плошку, и уже потянулся к ней было, когда был остановлен тихим, но властным голосом.

      — Очнулся, живой? Какие же вы, люди, хлипкие. Ветром дунет, и уже в чём душа держится. Умаялся я тут с тобой. А теперь и вовсе ума не приложу, как исправить всё, что вы наворотили со своим побратимом. Как звать-то тебя хоть?

      Звучало и правда скорее устало, чем зло. Погодите… намучался? Это он что, сам, что ли…?! Поверить было трудно, но в покоях больше никого не было. Страннее уже быть не могло, поэтому Василий решил не думать, как это царь мёртвого царства с ним «намучался». Надо было сосредоточиться на том, что происходило сейчас. А сейчас ему задали вопрос. На это он мог вообще и ответить. Прокашлявшись, попытался звучать уверенно.

      — Василий, Емельянов сын. Но больше я тебе ничего...

      — А и не говори, — перебил его Кощей. — Лучше меня послушай. В толк не возьму, для чего вам мой Источник? Для людей пользы от него нет, вред один. Сладить вы с ним всё одно не сможете, а без хозяйской руки любой Источник — хуже лиха. Я уверен, что ни ты, ни твой братец не смыслите в этом ни рожна. Вот и вообразили, что златом-серебром сумеете кошели набить, ежели такое диво добудете. Кто вас надоумил, тот или сам ничего не ведает, или душа его черна, как навская бездна. Царство моё существует по воле бессмертных богов и потребно для верного оборота душ. Но без Источника долго оно не протянет, как не исхитряйся, и всё моё искусство здесь бессильно. Поэтому от того, как быстро я найду способ восстановить ток силы в Тридевятом царстве, зависят все души, которые ныне здесь свой срок проходят, и те, которые после будут.

      Он говорил словно бы спокойно, но с каждым его словом на Василия наваливался ужас, которого он раньше не знал. Если Кощей не врёт, то что же они натворили с Андреем? Супротив воли богов пошли... Весь мировой порядок с места сдвинули, и чем это всё обернётся, он не мог представить. Просто не давалась воображению вся огромность учинённой ими глупости. А Лыбедь... неужто знала? Знала и всё равно жаждала получить Источник. Или не знала, как и они, наощупь шагая в темноте, бесстрашная от своего незнания? Он внимал негромкому голосу Кощея, что так же отстранённо вещал такое, от чего сердце то замирало в тревоге, то беспокойно колотилось в рёбра. Как их не убили-то на месте в первую же минуту, как только они посмели коснуться Источника? И даже не то важно, а есть ли способ как-то всё вернуть?

      Сомнения в словах Кощея всё ещё оставались, но к чему ему плести эдакое кружево? Что-то доказать ему, Василию с Больших Жеребцов? Невелика птица. По сравнению с Кощеевыми нынешними бедами он казался себе муравьём, неведомо как ухитрившимся свалить вековой дуб, да ещё так, чтобы самого не пришибло.

      — А покамест я и оставить тут всё не могу. Без сказки Царство тоже верно работать долго не будет, — владыка Тридевятого словно уже и забыл, что у него есть слушатель, и больше рассуждал сам с собой. Вслушиваясь в его слова, Василий начинал понимать... Ежели Василиса тоже «сказка», так и Источник её должен быть примерно так устроен. Она его из избушки выносила баньку топить, и, кажется, ничего её при этом не беспокоило. А значит, какое-то время может место, где сказка живёт, без неё обойтись, да без Источника. Весь вопрос, сколько...

      Он любил мудрёные задачки, жаль, учиться крестьянам в Княжестве не полагалось, полагалось землю пахать да скот растить. А эта задачка была мудрёнее, чем про волка, козу, лодку и капусту, что загадывала им в детстве бабка Агафья. Он тогда не сразу, но всё же решил, и получил за то две сладкие спелые репки с огорода бабки. Одну он, конечно, отдал Андрею, который так и не смог сообразить, как же перевезти всё это на другой берег так, чтобы все целы остались. Тьфу ты, и чего вспомнилось... Он снова навострил уши, но Кощей уже ненадолго замолк, и Василию удалось-таки вставить слово в его монотонную речь.

      — А ежели... взамен тебя другая сказка тут побудет? Я слыхивал, что сказки разные есть. Неужто не помогут? Понесут тут дозор, покуда мы за Андреем да Источником отправимся? — он осёкся, да поздно было. Когда он успел решить, что будет помогать Кощею? Что тому вообще требуется чья-то помощь? Да ещё и от кого, от того, кто сам всю кашу заварил и виноват во всём? Он понурил голову, задумавшись. Сел, завернувшись в холстину, даже не вспомнив одеться. Стало неловко. Когда и зачем его вообще раздели? Чтобы не сбежал более? Может, он пока нужен Кощею как заложник, чтобы пообещать Андрею сохранить ему жизнь в обмен на Источник? Не похоже, чтобы царь Тридевятого стал с людьми торговаться, как лесной разбойник или лавочник. Для такого он был просто на другом плане бытия, где решались судьбы душ и Царств. И юлить да обманывать было бы для него мелким и неправильным. Если есть ещё хоть малая возможность что-то исправить…

      Кощей сперва удивился такому предложению, а затем, глядя на его задумчивость и смущение, усмехнулся:

      — Быстро же ты мнение своё переменил. А говорил, ничего мне не скажешь.

      — Мы и правда ничего не знали, — насупился Василий. — И никакого злата-серебра нам не надо было. Источник ваш запросила княжна Лыбедь, дочь князя лебедянского, в качестве испытания для своего жениха. А мой побратим влюбился в неё без памяти. Так всё и вышло. Я потом уже понял, что ни разу не слышал, чтобы о тебе кто сказал, что ты зло людям творил. В сказках говорят: царь Кощей, ни живой, ни мёртвый. А более никто ничего и не знает. Подданные твои за тебя горой. Ты нас с Андреем пытать да убивать не стал, хотя мы, сами того не зная, таких бед натворили... Со мной вон не как с пленником, а как с гостем обращаешься, хотя тебе от этого никакой выгоды нету. Не погнушался сам объяснить да растолковать. Не знаю до конца отчего, но мне кажется, ты врать не станешь. Только это... верни мою одежду, а? Холодно тут у вас, не ровён час, опять лихоманка вернётся. Он чихнул и плотнее замотался в холстину. — И... можно мне водицы испить? Хоть вон с той плошки. Мёртвым еда, верно, не нужна, так что хлеба просить не стану. Откуда ему тут взяться. Сказывают, человеку без еды седьмицу-другую ничего не будет.

      Мысленно отметив, что в рассказе не хватает того, как чересчур удачливые воры попали в Тридевятое, Кощей всё же мысленно хлопнул себя по лбу. И верно. Живым людям ещё и есть-пить надобно. Про воду он худо-бедно вспомнил, а вот с едой было сложнее. Придётся напрячь память, вспоминая, как эта самая еда выглядеть должна — чтобы что-то сотворить нужно было помнить хотя бы примерно, что оно такое. Единственным, что вспоминалось, были пирожки с черникой, которыми угощала его однажды Яга. Может, и живому... Василию тоже сгодятся? Зачем ему вообще сдался этот парень?... Кощей про себя пожал плечами. Не бросать же его на погибель. Молодой, вот и дурной пока. Может, и правда ничего не знал. Да и откуда? Сказки стараются без нужды с миром людей не соприкасаться. К тому же, вскоре ему в мир живых отправиться-таки придётся, авось и сгодится на что, покажет, где эта Лыбедь живёт. Не всё рассказал ему Василий, хоть и кажется простодушным, а всё же что-то скрывает. Ну да, сейчас не до этого, важнее дела есть. Да и смотреть изредка на ясноглазого паренька было приятно. В его дворце уже лет триста гостей не бывало… Когда пленник стал гостем, владыка Тридевятого и не понял.

***

      Говорить с Васей, как для краткости называл про себя молодого живого Кощей, было на диво интересно. И смотреть, как он ест воссозданные Кощеем с третьей попытки пирожки, тоже. Тот благодарил, но когда Кощей решил и сам попробовать, то едва не выплюнул. На вкус, внешне красивые, они напоминали больше толчёную бересту. Не то чтобы Кощей её пробовал... Впрочем, даже такая еда, видимо, подкрепила силы, и спустя немного времени выглядел парень гораздо лучше: не таким бледным и чуть повеселел.

      Его неожиданная идея о том, чтобы привлечь другие сказки, оказалась полезной. В чём-то он был прав. Многие из них были Кощею чем-то обязаны, а которые не были... Ну, с ними можно было попробовать договориться. Самые сильные Источники были у Змея да Речного царя. Этих Кощей недолюбливал, зато с их помощью можно было рассчитывать на действительно чистую и мощную энергию, что сохранит порядок в Тридевятом и не даст истощиться Луне. Огонь и вода не отторгались его Царством, вполне мирно сосуществуя. С Лешим и его буйной природой было сложнее, но от него и не требовалось. К нему Кощей собирался наведаться в последнюю очередь, когда придёт черёд идти за Источником.

      Он всё так же с увлечением вещал вслух о своих планах, а Василий уточнял детали и, совсем осмелев, засыпал миллионом вопросов об устройстве сказочных мировых законов.

      Парень оказался любопытным и жадным до знаний. Его вопросы были по делу, а искреннее восхищение тем, сколько знает царь, льстило Кощееву сердцу. Он мог снова делиться всем, что приходило в голову. И за его прихотливой мыслью поспевали, кажется, без труда. Такое бывало и раньше, но думать об этом значило бы провалиться в воспоминания и меланхолию, а этому сейчас было совсем не время. Да и рассиживаться им было недосуг. Собирались недолго, да и что собирать-то? Кощей решил отправиться верхом, потому что на более скорые пути тратиться сейчас себе позволить не мог. Да ещё и не одному… Спустились в конюшни, и он краем глаза заметил, как Василий ещё перед дверью как-то замялся.

      — Что такое?

      — А лошади… они тоже мёртвые? — было видно, что Васю этот вопрос отчего-то заботит всерьёз. Кощей хмыкнул. То, что вокруг мёртвые люди, его как-то не пугало. Забавно.

      — Вообще да, только это не совсем лошади, — Кощей облачился в свой дорожный костюм, который мало чем отличался от обычного, кроме длинного плаща и россыпи чёрных камней, от широкого пояса до колец поверх тонких перчаток. В чём именно ехать, было всё равно, но он отправлялся не абы куда, а к Змею, который драгоценные камни очень ценил. С собой у него был небольшой сундучок с чёрными дымчатыми агатами, какие можно было найти только в Тридевятом царстве. Уж чем приглянулись Змею эти тусклые, отливающие серым кристаллы? Разве что тем, что больше нигде таких не сыщешь. В своё время он что ни год таскался сюда, надеясь выпросить несколько. Кристаллов Кощею было не жаль, но очень уж было забавно, как трёхголовый не просил их прямо, а всё намекал как-то исподволь, заходя издалека. Даже предлагал сыграть на них в карты. Но такие простые игры Кощею не нравились, а в шахматы Горыныч не умел и каждый раз проигрывал, бранился и начинал плеваться огнём, отчего пепла вокруг становилось только больше. А после того, как он улетал ни с чем восвояси, приходилось воссоздавать шахматную доску и фигурки заново.

      Тогда смотреть, как он бесится, Кощея порядком развлекало, пока по дороге на выход Змей не спалил целую призрачную деревню. Мёртвые, понятное дело, второй раз умереть не могли, но и ходить обугленными им удовольствия не доставило, и Кощею пришлось заново растить дома, на что ушло немало времени и сил. В тот раз они рассорились окончательно, и с тех пор чешуйчатый в Тридевятом не появлялся. Кто ж знал, что придётся к нему на поклон идти…

      Кощей вздохнул, толкая широкие ворота конюшни.

      — Будь как раньше, мы бы мгновенно добрались, а так придётся не один час потратить. Было время, я частенько катался, но уже давно их не будил.

      Он прошёл в затемнённое длинное помещение, больше напоминавшее пещеру, чем место для содержания коней, и позвал:

      — Кошмар, Ужас! Вставайте, лежебоки. Я вам косточек принёс!

      В его голосе, Василий мог бы поклясться, звучала едва ли не нежность. Вот теперь Василий понял, что не зря беспокоился. Совсем не зря. Как бы не про его кости говорил великий и ужасный Кощей Бессмертный...