Утром ты стремишься скорее уйти,

Телефонный звонок, как команда: «Вперёд».

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти,

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждёт.

КИНО

Утренний бутерброд оказался безвкусным. Было ли это из-за перехваченного сухостью горла или наспех собранного Маргаритой, женой Лукина, обеда — Игорь не думал. Он лениво пережёвывал вчерашний хлеб с толстым пластом «Докторской» и монотонно щёлкал мышкой. С мерцающего монитора на него смотрел пустой лист блокнота, в котором то появлялся заголовок «ОСМОТРОМ УСТАНОВЛЕНО», то исчезал. Мысль совершенно не шла. Под затылочной костью пульсировала боль, постепенно растворяясь под действием второй таблетки «Кетанова» — больше Кузнецову ничего не помогало. Чай в кружке остыл, превратился в горький чифир, а бутерброд не привносил толики радости, как и сытости, в едва доползший до первой половины день.

Отчаянно хотелось закрыться в маленькой каморке Саныча и подремать лишний час под шипение советского радиоприёмника.

«Местом осмотра является придорожная канава…»

«Местом осмотра является придорожный кювет…»

«Местом осмотра являлся кювет допустимой глубины — 2 метра, находящийся в семи метрах от поворота на г. Дневорск, где стоит старый, изъеденный годами ржавчины и отсутствия ухода указатель, лишённый заботливых рук нашего департамента транспорта и дорожно-благоустроительного комплекса под началом Ильиной Ольги Матвеевны…»

— В писатели подался? — наморщив широкий лоб, над монитором свесился долговязый Шилов, спрятав руки в карманы форменных штанов. — Прям, Шолохов.

— Ещё раз без стука войдёшь — хобот оторву. Чего нужно?

— Да там отец жертвы пришёл.

Игорь поморщился.

— А я здесь при чём?

— Да ни при чём, — пожал острыми плечами сержант и выпрямился. — Завалился к Краснову, матом орёт, чуть не кидается на всех. Горшок с Лукиным стоят, хер в рот взявшие, обтекают. Думал, тебе интересно будет.

— Мне интересно, когда вы к соседу Надежды Юрьевны отправите кого-нибудь.

— А чего сразу мы? Людей не хватает, будто сам не знаешь. Не успеваешь этих солевых в «Яме» ловить — на другом конце цыгане кого-то обнесли.

— А я не успеваю из дома выйти — она под дверью караулит, грозится в прокуратуру жалобу написать. Найди кого-нибудь уже, не доводи до греха.

— Мог бы и сам разобраться, — недовольно проворчал Шилов, разворачиваясь к двери, — всего-то синяк. Разве что бывший погранец. Он как белку поймает, так начинает концерты устраивать. Его баба каждую неделю заявы катает на побои, а как проспится, так бежит обратно забирать.

— Вот и пришейте им за домашнее насилие, может, образумятся, — Кузнецов отложил недоеденный бутерброд, вытер руки о тёмные джинсы и нехотя поднялся. — А то складываете всё в стол, потом люди жалуются, как хреново полиция их бережёт.

— Ты чего взъелся с самого утра, Игорёха? Из-за девки, что ли?

— Парней к Козловой отправь.

Вытолкав возмущённого дежурного, Кузнецов повернул ключ в заедающем замке и дёрнул ручку, проверяя. Полезная привычка, как и перепроверять перед выходом газовый вентиль — слишком часто в новостях мелькали страшные истории о взрывах. Так, по рассказам Лукина, на Краснознамённой в четырнадцатом году три квартиры сгорело из-за утечки. И привыкший к электрическим плитам Кузнецов старался лишний раз не притрагиваться к оставшемуся от бабки «Бресту».

Шилов, не дождавшись от лейтенанта ответа, гулко топоча новенькими берцами, ушёл в сторону дежурки донимать рядовых. Любил он это дело, лишь бы перед начальством не светиться и на выезды не ездить — скроется в дежурке, забьётся в дальний угол с журналом наперевес и зыркает на всех из-за спины Стаса Волохина. Как дослужился до сержанта — загадка.

Кузнецов поскрёб большим пальцем обросшую щёку, разглядывая повешенную кем-то из женской части коллектива картину с белыми лилиями, и неторопясь направился к лестнице, едва различая далёкие крики предпринимателя.

— На себя только посмотрите — нацепили погоны, а работаете, как хуй через колено! Жопы свои оторвать не можете со стульев — людям помочь! А из-за вас, пидоров ментовских, люди гибнут! Дочь моя погибла!

— Владислав Дмитриевич, вы бы… — проблеял бледный Краснов, платком собирая катящийся по шее пот.

— Что мне, Краснов? Рот закрыть? Это я тебя закрою за безалаберность! Распустил своих гавриков, они и рады! Устроили тут ангишвану«гулянка» с чрезмерным употреблением спиртных напитков (угл. жар.), позорники!

— Чихвостит? — прокравшийся в кабинет полковника, Игорь присел рядом с Лукиным.

— Полчаса. Ни разу не повторился.

Игорь понимающе хмыкнул, глядя в спину невысокого, крепко сбитого, но уступавшего напиравшим годам мужчины в дорогом чёрном пальто, таком же, что у стиляги Горшкова, разве что ценником на два нуля больше. Тот скрипел начищенными туфлями по потёртому паркету, ярился, мечась зверем из стороны в сторону, дважды успев ударить ладонью по столу, заставив Краснова испуганно вжать голову в плечи. Рычал, зверел и грозился, пока мрачный Кузнецов пальцем отбивал, сколько Ковалёв нарушил только за эту минуту статей. Его бы засадить по-хорошему, но вся местная полиция только и могла, что кормиться с рук этой паскуды и цыганского барона. Так и жили.

— Владислав Дмитриевич, найдём виновного, обещаю, найдём.

— Ты ещё Богом поклянись, Краснов, — Ковалёв собирался сплюнуть, но сдержался, яростно сверкая тёмными глазами. — Распустить бы ваш бамонместо сбора гомосексуалистов (угл. жар.) тутошний.

Предприниматель хотел что-то добавить, разочарованно махнул рукой и, развернувшись к молчавшему полковнику спиной, поравнялся с сидящим Кузнецовым.

— Что, старлей, рад поди, что так вышло? Думаешь, карма меня настигла за всё?

— Не думаю, — равнодушно ответил Игорь, заглядывая в тёмные радужки Ковалёва. — Дочку вашу жаль только. Дети за грехи отцов не отвечают.

— Не отвечают, — задумчиво согласился Владислав Дмитриевич, побарабанил пальцами по краю столешницы и вновь поднял взгляд на сидящего перед ним опера. — Ты, Игорь Игоревич, послушай меня. Знаю, что один здесь работаешь на совесть и по совести, потому к тебе и обращаюсь: найди эту гниду. Из-под земли достань, но найди. Хочешь — по закону суди, хочешь — ко мне приведи, только чтобы я в глаза этой твари заглянул. Дело, Игорь Игоревич?

Кузнецов не ответил. Злым взглядом сверлил возвышающегося над ним мужчину, в чьих покрытых сединой волосах ещё проблёскивали светлые прядки, а щёку делил старый рваный шрам, начиная с уголка глаз и исчезая где-то кривым росчерком за подбородком. И молчал, сжав челюсти.

С Ковалёвым у них была давняя история, тянувшаяся с первого года службы Игоря в полиции, когда он только-только пришёл и с энтузиазмом взялся за дело «спортиков», оказавшихся людьми Владислава Дмитриевича, охранявших наркобизнес Кемалова и каравших провинившихся наркоторговцев. Часть из них работала водителями на дальних рейсах, успешно провозя через половину Республики и Алтайского края дурь под присмотром цыган. И сколько бы Игорь не ругался с Красновым, сколько бы не пытался довести дело до конца, зашевелились, когда от разбавленной синтетики умер десятиклассник. Позже за дело взялся наркоконтроль, сеть раскрыли, частично доказали вину некоторых из дальнобоев, но основные лица соскочили, прикрывшись связями и деньгами. И одним из них был Ковалёв, нашедший в лице Кузнецова непримиримого врага.

— Гниду я и так найду, — Лукин скосил обеспокоенный взгляд на заговорившего низким басом товарища. — Не про вашу честь только.

Ковалёв задумчиво хмыкнул, но кивнул и покинул кабинет, громко хлопнув на прощание, ставя в разговоре с полковником точку. Тот судорожно выдохнул, откидываясь на мягкую спинку кожаного кресла, дёргано ослабил узел галстука и закрыл глаза. Кричать на подчинённых сил не было, так что, глотнув воды из стакана, жестом отпустил.

Самым тихим из всей вышедшей в коридор троицы оказался Горшков, мнущий в руке пачку «Парламента» вместе с остатками сигарет. Его глаза беспокойно бегали по полу, стенам и потолку, стыдливо избегая сосредоточенное лицо недовольного Игоря, ждавшего от друзей отчёта. Лукин стоял рядом, растирая большим пальцем правую ладонь, напоминая провинившегося школьника. Вот тебе и стражи порядка, мысленно усмехнулся Кузнецов, но вслух ничего не сказал — и без того тошно. Они вышли на крыльцо и чистый, наполненный запахом пожухлой листвы и моросящего дождя воздух пробрался холодными пальцами за ворот тёплой фланелевой рубашки Кузнецова. Он невольно поёжился, нахохлившись подобно стоявшей за углом стайке пэпээсников, тихо обсуждавших последние новости. В беспокойных лицах читалось напряжённое ожидание обострившейся появлением Ковалёва ситуации. Молодые, с горящими энтузиазмом глазами, они быстро остывали, глядя как легко отпускали пойманных людей барона под пожимание плечами дежурных. Приказ сверху, ни в чём не виноваты, сами понимаете кого ловите — вот и всё, что слышали они в ответ, как пять лет назад сам Кузнецов.

И вот Ковалёв явился с требованием разыскать убийцу не к своему закадычному другу, а к ним, об кого всё это время вытирал ноги.

— Вот тебе и карма, — хмыкнул Лукин и шумно высморкнулся.

— Толку от этой кармы, только хуже стало, — Горшков достал сигарету, оглядел надломленный стержень и зло швырнул в урну. — Он теперь ещё к барону явится, а тот своих с цепи спустит, весь город вверх дном перевернёт. Задолбаемся жмуриков по заброшкам с гаражами собирать.

— А Кемалову какая выгода?

— Ты чего, Сашка, он же крёстным Алёнке приходится.

— Православный что ли? Скажи ещё в церковь ходит перед иконами помолиться.

— Ходит-ходит, тёща моя его на службах иногда видит, — запахиваясь в пальто, Горшков взял предложенную Лукиным сигарету. — Что за дрянь такую куришь, в рот брать противно.

— А ты что попало в рот не бери, — шутливо осклабившись гоготнул капитан. — А то конец чей-нибудь за щеку получишь.

— Ещё что-нибудь было? — влез в назревающий конфликт Игорь, отгораживая возмущённо пыхтящего сигаретой Горшкова.

— А тебе этого мало? Можешь к Михаилу съездить, он тут на пропажу своих кур жаловался, заяву пока не писал, но, сдаётся мне, напишет, если эту стерву старую послушает. Заодно спроси, он никаких волков не видел пока лес обходил, может, всё ж хищник…

— Заключения о вскрытии дождись, тогда и булки разожмём, — покачал головой Лукин, докурил одной затяжкой сигарету и, затушив о край урны, выбросил. — Ну что, Игорёха, завезти к Михалычу?

— Только куртку накину, — ответил тот, дёрнув на себя тяжёлую железную дверь, но тут же оглянулся на капитана. — А с тебя протокол, а то башка болит, ничего толкового не выходит.

Игорю потребовалась пара минут отключить жужжащий системный блок, запихать в рот остатки несчастного бутерброда и глотнуть холодный чай перед тем, как выбежать на стоянку, наспех влезая в бушлат. Лукин ждал у девятки, постукивая остроносым ботинком колёса и пыхтя очередной сигаретой, ёжась от холодного ветра. Тот резвился между голыми стволами и ветками тополей и берёз, срывая последние огненно-рыжие листы, швырял их на мокрый асфальт, пожухлую траву и на стёкла припаркованных машин, забираясь ледяными пальцами за ворот курток и свитеров. Моросивший дождь и свинцовое небо прибавляли к общей серости налёт поэтической хандры, читавшейся в прищуренном взгляде задумчивого Лукина, глядящего на едва приметную за тополями улицу. Игорь же успел юркнуть в тёплый салон Лады и подставить замёрзшие ладони под тёплое дыхание печки, растирая друг о дружку. Привыкший к мягкому климату Москвы, Кузнецов быстро мёрз и нехотя закутывался в шарфы и натягивал шапки, когда к Дневорску на мягких лапах подбиралась зима. Ещё немного — и на окнах можно будет увидеть её узорчатое дыхание, а по асфальту зазмеится первая позёмка.

Игорь не был романтиком, не писал стихи, не придавался кухонной философии после трёх рюмок водки, но не мог не отметить, как на него действовала осень в тихом Дневорске. Золотистые, постепенно редеющие кроны раскрывали узорчатые кирпичные дома старого центра, среди которых за небольшим парком притаился трёхэтажный кирпичный особняк с двумя остроконечными башнями и изящной рустовкой. Маленькую, мощённую плиткой площадь, на которой проводились основные городские гуляния среди отреставрированных по новой программе нынешнего мэра зданий. Город преображался, хоть и умирал — отток молодой крови был большим: ни университета, один колледж с сомнительной судьбой, и две школы, одна из которых построена на деньги разорившегося «АлтайГорКомба» и считалась элитной гимназией. Но город продолжал бороться, привлекая к себе мрачными историями и городскими легендами, одной из которых и была бывшая библиотека имени М. Ю. Лермонтова, а ныне здание органов внутренних дел, построенное в первой половине прошлого века купцом Романовым. Далёкий от основных артерий железных и дорожных путей город, раскинувшийся на красивом берегу озера Сурекей, напоминал застывшее в янтаре прошлое, постепенно разрушавшееся под действием времени.

— Ну что, поехали?

— Поехали, — согласно кивнул Игорь, пристёгиваясь.

Тот, кого звали Михаилом, на деле являлся коренным алтайцем и по паспорту именовался Муклаем Сабашкиным, чьи предки обосновались на берегах озера до появления первых переселенцев. Жил он в частнике у самого края города, откуда свободно объезжал свой участок то на пегой лошадке, то на квадроцикле, подаренным Шиманским в День работников леса. Ещё одним мутным, по мнению Игоря, персонажем в Дневорске, являющимся владельцем лесодобывающей компании.

— Лучше бы дорогу засыпал, — ругнулся сквозь зубы Лукин, выкручивая руль дребезжащей всем телом девятки, объезжая полные лужи. — Нахрен ему квадроцикл, всё равно на лошади перед местными бабами красуется.

— А теперь на квадрике красоваться будет.

— Пока не убьётся, — мрачно цыкнул капитан, притормаживая у распахнутых настежь ворот.

— Это в тебе зависть говорит, — хохотнув, Игорь быстро пожал протянутую руку и, выскочив на улицу, побрёл к ковыряющемуся у забора леснику, чавкая ботинками по напитанной влагой грязи. — Здорово, Миш! Как оно?

— А, Игорь Игоревич, привет-привет, — улыбающийся во все оставшиеся к пятидесяти шести годам зубы, достающий по грудь Кузнецову алтаец набросил на штакетник последний кусок верёвки и вытер руки о камуфляжные штаны. — Ничего, живём потихоньку. Вон, нового зверя обкатываю. Мощный! Сильный! Настоящий калдымак! В тот четверг вдоль Таражайки ездил, так чуть из седла не выпрыгнул. До сих пор зад болит.

— Ты бы не радовался сильно, Мишка, Шиманский тот ещё чёрт, почище Ковалёва с Кемаловым будет. Потребует от тебя взаимной услуги — не расплатишься.

— Да что ты такое говоришь, Игорь Игоревич, — весело отмахнулся Сабашкин и поманил за собой в дом. — Хороший он человек, ко мне приезжал, чай заходил пить, на охоту звал.

— Ну-ну, с этого всё и начинается.

— Ты, Игорь Игоревич, человек честный, хороший, только серемдилю через чур, не веришь никому, живёшь, как волк.

— Серемдилу, ну ты скажешь, Мишка, — мотнул головой опер, усмехаясь уголком губ.

В лицо ударила волна сухого, наполненного ароматом пирогов жара, забравшись в нос голодному после единственного бутерброда Кузнецова. Тот сглотнул появившуюся слюну и, сильно нагибаясь, переступил через порог, приветствуя пухлощёкую хозяйку. Та стояла у печи, ловко переворачивая пальцами румяные пироги, пока две дочки за столом лепили новые. Мишка скинул резиновые сапоги, стянул с головы шапку и швырнул на тумбу, заваленную расчёсками, монетами, ручками и какими-то кремами.

— Проходи-проходи, Игорь Игоревич, чего встал, как неродной.

Кузнецов неуверенно выпрямился, боясь зацепить макушкой невысокий потолок и осмотрелся. Изба, как изба: невысокие потолки, под которыми на натянутых верёвках сушились постиранные кофты со штанами, запах капусты смешивался с жареным тестом, шкворчащим в подсолнечном масле, через пластиковые окна проглядывался подбирающийся к окраине Дневорска лес с далёкими туманными горами. На стенах висели сковородки и древние, даже не советские шкафы с посудой, в зале виднелся доживавший своё сервант и чёрный прямоугольник плазмы, у ножки которого растянулась одна из кошек Сабашкиных.

— Смотри, Игорь Игоревич! Моя младшая нарисовала! — Мишка суетливо снял со стены простенькую картину с пасущимися лошадьми на фоне голубых гор и безмятежного луга и выставил перед опером. — Тараштыра?

— Тараштыра-тараштыра, — согласно кивнул Игорь, присаживаясь на жалобно скрипнувший под ним стул. — Привет, Анют.

— Ташлан ала рисует!

— Мишка, ты же русский, давай по-русски.

— Духи предков велят не забывать свои корни, — хохотнул лесник и бережно повесил картину на гвоздь и ласково потрепал по голове младшую черноволосую девчушку. — Ты же отсюда будешь, Игорь Игоревич.

— Из Москвы.

— Так мать твоя из этих краёв, моя бабка всё её таш туш собственными глазами видела, вместе с твоей бабкой на вокзале провожали, вместе плакали. Мы с тобой, Игорь Игоревич, агалу-ийидю, самые что ни на есть! Проси чего хочешь — всё сделаю!

Кузнецов устало вздохнул, взглядом проводил Мишкину жену с полным горячих пирогов блюдом до стола и, цапнув один под звонкий смех младшей Сабашкиной, обжигая пальцы, подул на румяную корочку. Пироги Анюта делала отменные: большие, толстые, всегда зажаристые, хрустящие снаружи, но очень нежные. Ради таких этой женщине и душу можно было продать. Да и что таить, жена у Мишки была молодая, на лет пятнадцать-двадцать младше, ещё и красивая. Сабашкин часто рассказывал, как за ней парни хвостом ходили, только она всё на него смотрела, влюбилась совсем соплячкой, а когда выросла сама к нему пришла свататься. Кузнецов нетерпеливо перебрал пальцами горячие бока и жадно откусил, едва не выронив пышущую жаром картошку, испачкав усы.

— Слушай, Мишань, ты случайно следы волчьи не видел близ окраины? — не стал томить Игорь.

— Следы — видел, волчьи — не видел. Да и волки к городу не подходят, они звери осторожные, рядом просто так крутиться не будут.

— А кур твоих кто тогда украл?

— Тюлкю. Лиса. Видел одну позавчера. Худющая, голодная. Она, скорее всего. А что случилось, Игорь Игоревич? Волка видели?

— Не видели, — дожевав первый, Кузнецов потянулся за вторым. — А вот девчонку сегодня ночью нашли с характерными следами…

— С какими-какими?

— Характерными, Мишка. Пальто подрано когтями, вся брюшина пожрана, будто в ней зверь копошился…

Лесник заинтересованно подался вперёд, вслушиваясь в рассказ опера, и досадливо покачал головой, хлопнув по коленям:

— Э, Игорь Игоревич, зря вы так на волков. Мой прадед ещё говорил: это создания благородные, охранники и защитники человека. От волчицы пошёл весь наш — и твой, Игорь Игоревич, — род. Не могут они просто так напасть.

— Миш, я люблю послушать байки, но волк — есть волк. Зверь, хищник. Жрёт людей, а не охраняет.

— А следы? Следы-то волчьи?

Собравшийся вновь возразить Игорь отрицательно помотал головой:

— Не было там никаких следов, кроме погибшей. Метров двести тянутся, даже до поворота в город не дошла.

Шумно хлюпнула носом младшая Сабашкина, сидя на табурете и любопытными карими глазами разглядывая гостя, словно в хитром прищуре. Её ладошки раскатывали тесто в большой кругляш, что забирала старшая и накладывала начинку, выскребая остатки из небольшого эмалированного тазика с красными ветками малины на белых боках.

— Вот видишь, Игорь Игоревич, следов нет, а винишь ни в чём не повинных.

— А кого мне обвинять, Мишка, злых духов? — нервный смешок вырвался из груди опера.

— Зря смеёшься, Игорь Игоревич, тьеткеры для этого и были созданы. Эр-Каан насылает их в поисках человеческих душ, чтобы потом создать себе дьяман кёрмёс.

— Ты меня прости, Миш, но Ковалёву сам об этом рассказывай, а мне убийцу искать нужно. Настоящего, — Игорь тяжело поднялся, впихнул в себя остаток пирога и наспех вытер губы.

— К старому каму Ачаю сходи, Игорь Игоревич, послушай его, он много мудрости ведает, может заглянуть туда, куда ни мой, ни твой взор не падает. Сдаётся мне, проделки это тьеткера. Тюбек в город пришла.

— Завязывал бы ты с этой мистикой, — устало отмахнулся Кузнецов. — А чего девчонки-то не в школе?

— Так болеют, — отозвалась Анюта. — Пирогов в дорогу положить?

Игорь задумчиво почесал подбородок, прицениваясь к блюду, и кивнул.

— Ты заявление на похищение куриц писать будешь? — неожиданно спросил отвлёкшегося лесника.

— На кого? Лису, что ли? — смешливо фыркнула Анютка. — Это вас Надежда Юрьевна всё стращает? Нет ей покоя: внуки не навещают, детей схоронила. Плохо, когда к старости приходит одиночество.

Игорь шумно выдохнул:

— Ну, бывай, Мишка, — пожал он крепкую мозолистую руку лесника и с благодарностью принял газетный свёрток с пирогами из рук Анюты. — А вы лечитесь. И уроки делайте.

По-наставнически пригрозил Кузнецов хихикнувшим девчушкам и вышел из душной хаты на крыльцо, блаженно вдыхая стылый осенний воздух.

За тёмными, почти чёрными верхушками высоких сосен, мерно покачивающихся от ветра, проглядывались огненные всполохи берёз и дикой черёмухи, будто огоньки сквозь дремучую тайгу. Могучие, древние, как сама алтайская земля, они выглядели на фоне вздымавшихся позади гор настолько маленькими и ничтожными, заставляя задумавшегося Кузнецова поёжиться от ощущения собственной мизерности. Как Краснов с остальными перед Ковалёвым, пришло на ум. Один в один.

Игорь сунул подмышку свёрток, зарылся в ворот бушлата, прячась от ветра, и побрёл в сторону города, чавкая расквасившейся от дождей дорогой, высматривая каменистые выступы и островки травы. В кармане джинс настойчиво завибрировал телефон и нехотя, предчувствуя дурные новости, Игорь вынул его и взглянул на неизвестный номер.

— Игорь Игоревич? — раздался в трубке молодой голос незнакомца. — Я у вас на пропускном, можете подойти?

— Могу, минут через сорок.

В трубке замолчали, но через пару мгновений голос вновь зазвучал:

— Это Константин Зверев, помощник Фёдора…

— Понял, да. Только я не в отделе, Константин Дмитриевич. Передайте документы Лукину.

В трубке раздался усталый вздох.

— Его тоже нет, уже спрашивал. Я оставлю тогда дежурному, как вернётесь — заберёте.

— Погоди, Костик, а кто там сейчас? Имя спроси.

— М-м-м, — раздался задумчивый ответ, затем далёкие отголоски короткого разговора и Костя вновь чётко зазвучал в мобильнике. — Шилов.

— Тогда не надо, потом хрен найдёшь.

— Слушайте, у меня времени нет каждый раз сюда бегать…

— Я сейчас по Гремячей иду, можешь подъехать?

— Вы издеваетесь?

— Нет, деньги забыл. В ночь подняли, не до этого было.

— Давайте я вам переведу, а вы такси вызовите, — не успел Игорь возразить, как связь оборвалась.

Через пару минут экран вновь вспыхнул уведомлением о переводе и Игорь, покачав головой, набрал номер таксопарка, прищурившись выглядывая номер соседних домов.

Измученного и нахохлившегося Зверева он встретил на пропускном, тот сидел на неудобной кушетке у дверей, потягивая остывший чай из простецкой синей кружки с золотистым именем «Стас». Волохина нигде не было видно, а за стеклом с красными буквами «Дежурная» сидел скучающий сержант.

— Так ты, это, аниме смотришь?

Тяжёлый взгляд Зверева кольнул дежурного из-под коротких ресниц, упёршись прямо в лоб и прожигая в нём невидимую дырку.

— Серёга, ты бы работал так, как до парня докапываешься, — ворвавшись в тепло коридора, хлопнул по стойке Кузнецов. — Ну, семаргл, что ты там принёс?

— Кто? — прильнул к окошку Шилов.

— Посланник богов, — мрачно ответил Зверев, поднявшись, и протянул Кузнецову тонкую папку с отчётом.

— Держи, — Игорь сунул ему свёрток с пирогами и мельком пробежался по рукописному тексту, выведенному аккуратным размашистым почерком Горячева. — Кушай. Домашние, — послюнявил пальцы и углубился в чтение. — А чего так мало-то? …«следы тридцать девятого размера, принадлежат убитой Ковалёвой А.В»… Горячев говорил, что она была одна… …«шин, оставленные от резкого торможения»… Уже интереснее… …«под ногтями найден днк-след»… Чей? Убийцы? …«отправлен на экспертизу»… Не густо. Так днк нашли того, чьи следы рядом с телом?

Жующий пирог Зверев кивнул.

— Передай Фёдору Данииловичу спасибо, но будет лучше, если в следующий раз более развёрнутый отчёт пришлёт.

— Ждать придётся. Экспертизу надо в центре заказывать, у нас возможностей не хватает, — ответил помощник и любопытно заглянул в свёрток за очередным пирогом.

— И сколько это по времени?

— От недели и больше, смотря какая там загруженность.

— Ковалёву передам, он быстро всё освободит, — буркнул Кузнецов, пихая под мышку папку с вложенным обратно отчётом, и забрал из рук насупившегося Зверева свёрток. — Фото шин у вас есть? Чёткие? А чего сюда не вложили?

— Почту свою скажите — перешлю.

— Видеть меня не хочешь, Константин Дмитриевич? — дружелюбно усмехнулся Кузнецов, но, пошарившись в собственных записях в телефоне, повернул его экраном к эксперту. — Шучу, расслабься. Ты этого деда научил бы как компьютером пользоваться, он и отчёты все до весны писать будет от руки.

— Ждите, — отрезал Зверев и, не сразу пожав протянутую руку опера, выскочил на улицу.

— А мне пирожок? — проводив взглядом скрывшегося за дверью парня, жалобно протянул Шилов.

— Не заслужил.